Танец Хаоса. Новое время

- Береги себя. – Гаярвион смотрела серьезно, и на этот раз в ее штормовых глазах просверкивала острыми серебристыми иголочками тревога. Она сквозила в каждом ее движении. В том, как Гаярвион поправляла забранные в косу волосы, как хмурила соколиные брови, как часто смаргивала при долгом-долгом неразрывном взгляде. Ресницы ее пересекали этот взгляд вниз-вверх, словно порыв ветра над Хмурыми Землями, снова и снова, но сам он не менялся, глядя прямо в нутро Миланы. – Ты идешь туда во второй раз. В первый-то это было невозможно, а во второй… - Она выдохнула и покачала головой, и взгляд ее стал еще пронзительнее. – Береги себя. Пожалуйста. Слово «пожалуйста» было самым редко встречающимся словом в ее арсенале, и каждый раз било в самое сердце. Милана кивнула, ощущая пронзительную скрипичную песню своей любви. В этой женщине перед ней было перемешано так много: обиды, гнева, глупости, гордыни, глубокой искренности и текучей любви. Так много всего намешано, где-то ниже, где-то выше, где-то младше, где-то старше самого времени. Гаярвион была непостижимой для Миланы, и наверное это нравилось ей в королевне превыше всего остального. - Я вернусь, королевна, - пообещала она, глядя в глаза Гаярвион и не отводя взгляда. – Тем более, за Стену-то я не пойду. Нам всего-то и нужно осмотреть предгорья. - Я знаю тебя, Милана, - в этой пронзительности сверкнули сердито-озорные нотки. – Ты все равно полезешь, если представиться возможность. - Полезу, - не стала отпираться она. – Но я не дура, чтобы попусту рисковать. Верь мне, Гаярвион. - Я верю, - кивнула она. Поцеловала кончики пальцев, с нежностью приложила их к глазам Миланы и ее губам, а затем отступила на шаг. – Мать Мегара и Кану Защитница да охранят тебя на всех путях твоих. Иди с моим благословением. С каждым днем она все сильнее становилась королевой, которой рождена была быть. И Милана не могла до конца разобраться со своими чувствами по этому поводу. Королевы правили, благословляли и подчиняли своей воле, и она умела подчиняться своим первым, как подчинялась там, дома, ману и мани и как родителям, и как первым своего народа. Но Гаярвион была королевой Бреготта, а Милана – ее Щитом. И это очень походило на то, что она хорошо знала, очень походило. И все же… - Подожди, я что-то вижу. Она вырвалась из своих мыслей, останавливаясь и оборачиваясь на Хуго. Бордовые вихри кружились вокруг них, обвивали его силуэт, покрывая надетый на плечи эльфийский плащ ровным слоем пыли. Вахра обматывала его голову, и из-под нее виднелись только пронзительные, чистые-чистые, будто горный родник, голубые глаза. Черные вихры его тоже теперь были бурыми и неопрятными, жесткими патлами торчали из-под ткани. Он весь был такой – неуклюжий, погруженный в себя, сердитый, будто барсук в норе, глядящий на мир с недоверием и тихой, замкнутой внутрь яростью, не острой, не огненной, а несговорчивой, не желающей открываться никому. Милана выпрямилась, наблюдая за тем, что он делает. Хуго поднял руки перед собой и теперь водил ими по воздуху, словно ощупывал пространство. Пальцы у него были чудные: чуткие и цепкие, будто ими он мог схватить и ощутить каждую пылинку, прожить ее нутро в своем. На каждой подушечке виднелась вытатуированная алая спираль, будто он специально пытался повторить зачем-то рисунок собственной кожи. И этими подушечками он трогал воздух так, как мастер трогал бы каменную заготовку, прощупывая структуры, осматривая узор, примеряясь, что бы выточить из нее. А еще бормотал что-то тихо-тихо под вахра – даже Милана своим тонким слухом не слышала, лишь шелест его губ ловила ухом. Бьерн послал с ней этого вельда, когда они продумывали план осмотра устья Дионина. Да, основной удар, скорее всего, должен был прийтись на развалины Остол Минтиль – так выходило по всему, это было бы логичнее всего. Тем более, что эта крепость закрывала Сету путь не только в Бреготт, но и в Мелонию, и в Шардан, а оттуда по течению Асхалата – ко всем западным землям. Но после Кьяр Гивир стало понятно, что они сражаются не с идиотом, и что следующий его удар мог прийтись куда угодно, совсем не туда, где его ждали. И для того, чтобы не проиграть в самом начале войны, стоило проверить и устье Дионина, на водах которого стоял Остол Офаль, второй из двух оставшихся выходов из-за Черной Стены. Милана вызвалась на это задание сама по целому множеству причин. Ей было душно в крепости и особенно нечего делать: Гаярвион занималась бумагами, Торвин руководил переброской армии, и ей никто дела не предложил. Судя по всему, королевна просто не знала, что с ней делать и куда ее деть, и это тоже уязвляло, как и сам факт того, что ее нужно было куда-то девать. В крепости ей не было места. Сражениями руководили стратеги, армиями – полководцы. Она не была ни тем, ни другим. И с каждым проведенным в бездействии часом ей становилось все сильнее невмоготу. И когда на совете назрел вопрос о том, чтобы отправить к устью Дионина маленький поисковый отряд, который сможет проскользнуть незамеченным сквозь наблюдательные посты врага, Милана вызвалась сразу же. Вот в таком она была хороша, как никто, это она умела. Работать в одиночку, находить выходы из сложнейших ситуаций, принимать решения, согласуясь со своим внутренним чутьем, а не чьей-то волей, не тратить времени впустую и делать – о да, в этом она была лучшей. Но Гаярвион это, разумеется, не обрадовало. План был простым: пройти мимо разведчиков Сета так, чтобы никто их не почуял. Потому ведунов они с собой не взяли, потому проход для их перемещения к Черной Стене открыли на расстоянии суток пешего хода до предгорий. Потому их было только двое – она и этот замкнутый вельд. Бьерн Мхарон настоял на его присутствии в отряде, отметая всех прочих кандидатов. Сказал, что это парень – следопыт, и что он лучше других сумеет оценить обстановку. Сказал, что он умеет читать прошлое по его остаткам в сейчас, и что к ведовству это никакого отношения не имеет – в эту часть Милана вообще не поняла. Но за последние месяцы она уже насмотрелась стольких странностей, что просто приняла это как факт. И вот теперь Хуго щупал воздух, трогал песчинки и хмурил свои густые черные брови, такие же клочковатые и сердитые, как весь он. - Что там? – спросила его Милана, не зная, как правильно простроить вопрос. Он действительно видел своими обычными глазами? Тогда почему взгляд у него был остановившийся и остекленевший, и зрачки не двигались? - Здесь проходит одна из линий, по которым ходят разведчики, - глухо пробубнил он в свою вахра. – Какие-то твари с длинными ногами и руками, с шишковатыми суставами, передвигаются по земле, будто пауки. - Похоже на бардугов. – Милана взглянула на него внимательнее. Видать он и впрямь что-то видел, но как? Ведуном ведь он не был. Просто замкнутым странным вельдом, сердитым на весь мир. - Они ходят здесь и ищут следы по запаху. Если мы пройдем здесь, они узнают об этом к вечеру. Милана нахмурилась, подняла голову и взглянула на небо. Можно было конечно перелететь эту зону, чтобы не оставлять следов, но вот ее огненные крылья… Вдруг смех разобрал ее, пустив золотую ниточку радости вдоль всего тела. Они больше не были огненными, они принадлежали всем стихиям одновременно. Значит, она могла сделать их белыми и почти прозрачными, как у Нуэргос. Хуго взглянул на нее с подозрением. - Давай-ка я тебя покатаю, - ухмыляясь уголком губ, предложила ему Милана. – Потом расскажешь в лагере, что победил отступниц, оседлав одну из них вместо макто. Но он не засмеялся, даже не улыбнулся. Только посмотрел на нее сумрачным взглядом, затем вновь взглянул на землю перед собой, заколебался, растирая друг о друга ладони с каким-то очень погруженным в это занятие видом, будто оно имело огромное значение прямо сейчас. Милана ощутила недоумение и ленивое раздражение. И чего он мялся? Они стояли посреди линии разведки врага, в любой момент здесь могли появиться темные твари, а этот лохматый парень позволял себе тратить время на раздумья о том, что им делать дальше, не став прислушиваться к разумному предложению. - И долго мы будем так стоять? – уже без улыбки спросила его Милана. - Я хочу попробовать сделать так, чтобы мы не оставляли следов, - очень серьезно глядя на нее, сообщил ей вельд, и Милана опешила. – Я делал так один раз, надо сосредоточиться. - И зачем ты это делал? – вздернула она бровь, но вельд только сердито помотал головой: - Помолчи. Я работаю. Милана моргнула, не ожидая такой реакции. Обычно от нее никто вот так не отмахивался, тем более, после того, как она победила Авелах и хасатру. Она уже успела попривыкнуть к тому, что большая часть окружающих ее слушает, за исключением Гаярвион, конечно, но это было совсем другое. А этот вот просто проигнорировал ее слова, отбросив, как досадную помеху. Что ж, раз он вызвался, пускай делает. Сложив руки на груди, Милана обратилась в терпение и наблюдение, тщетно пытаясь погасить шевелящееся внутри раздражение. А вельд тем временем уселся на корточки, погрузил руки в пыль и принялся перебирать ее обеими руками, месить пальцами, низко склонив голову и шепча что-то едва различимое, на грани слуха. Выглядел он будто буйно помешанный, копающийся в грязи, и Милане стало любопытно. Она присмотрелась внимательнее, пытаясь вникнуть в то, что происходило на ее глазах. Ведь не просто же так он трогал пыль. Да и вообще, ведуном он не был, так что же тогда?.. Чем дольше она смотрела на странные, хаотичные движения его покрытых палью пальцев, тем назойливее шевелилось что-то внутри, прямо в ее глазах. Будто спектр смещался, как когда она меняла зрение на волчье, но иначе. Поплыли по радужкам цветные мухи, цвета сместились, поменялись местами, изменились, и она вдруг увидела. Откуда-то из груди Хуго вниз лилось золотистое сияние. Оно спускалось по его венам, перекрашивая их, прямо в пальцы. На мгновение удивление от того, что она видит его голые руки сквозь одежду, выбросило ее обратно, и зрение вновь начало становиться обычным, но Милана усилием воли вернула себе концентрацию и вгляделась глубже. Вновь засияли золотые ручейки вен, втекающие в его пальцы, подушечки раскалились алым, и с них в землю текло почти такое же бордовое, как и окружающая пыль, только оно светилось изнутри. Сетью, похожей на расползающийся мицелий, оно разрасталось вокруг, полностью окружило его фигуру, устремилось к Милане. Инстинктивно она отступила на шаг назад от приближающихся нитей, и напряженный голос Хуго резко произнес: - Стой на месте! Не шевелись! Милана замерла, чутко прислушиваясь к своим ощущениям и глядя на нити. Будто живые они подползли к ее сапогам, оплели их, обволокли со всех сторон чудной просверкивающей изнутри жижей. Некоторое время она пульсировала цветом, будто лава, а затем потухла, образовав ровный слой красной как кровь корки. Мицелий исчез, и Хуго со вздохом облегчения вытащил руки из песка, отряхивая их друг о друга. - Все. Можем идти. Следов не будет. - Но что ты сделал? – Милана удивленно уставилась на него. - Убрал следы, - отрывисто сообщил ей вельд, поправил рюкзак за спиной и, взявшись за лямки, первым зашагал вперед. Несколько мгновений она оторопело моргала ему вслед, а затем зашагала следом. - Постой, Хуго. – Он обернулся через плечо, слегка голову повернул, бросил на нее короткий взгляд и отвел глаза, уставившись вперед. Милана пристроилась рядом и спросила: - Ты не хочешь объяснить мне, что ты только что сделал? Мне говорили, что ты не ведун. Ведунов бардуги почуют. - Я не ведун, - мотнул он головой, упрямо отказываясь говорить. - Тогда что это было? – Он не ответил, и Милана начала терять терпение. Давно уже ей не встречались столь замкнутые и неразговорчивые люди, и подобное поведение просто выводило из себя. – Послушай, - попробовала она еще раз, - мы с тобой вдвоем идем в самое опасное место во всем этом мире. Я тебя знать не знаю, как и ты меня. И если мы хотим выжить, нам нужно будет работать вместе. – Он бросил на нее короткий взгляд, затем вновь уставился ей под ноги. Милана сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и едва ли не сквозь зубы проскрежетала: - Пожалуйста, расскажи мне, что ты сейчас сделал. Это может сберечь нам обоим жизни. Произнести это было так сложно, будто собственную глотку из себя руками вытащить. На память вдруг пришло их первое с Гаярвион посещение земель за Черной Стеной и то, как Милана сама молчала первые часы, упершись рогом и отказавшись произносить при Гаярвион хотя бы слово. Внутри зашевелилось неприятное, обожгло ее, заставив поморщиться. Что ж, следовало признать, во многом с ней должно было быть сложно другим людям. - У меня дикость, - вдруг отрывисто и хрипло проговорил Хуго, не поднимая на нее глаз. Милана взглянула на него, вырываясь из своих мыслей, и он добавил. – Дикие руки. Пальцы он при этом загнул в кулаки, пряча большой среди остальных, а сами кулаки подбирая в рукава. Милана моргнула, возвращая взгляд к его лицу и понимая сразу очень многое. Она слышала краем уха про дикость – порок вельдов, обратную сторону их дара общаться с животными через распахнутое сердце, подчинять своей воле агрессивных свободолюбивых макто. Вроде как часть из них сходила с ума и начинала убивать всех соплеменников вокруг и самих себя в порывах неконтролируемой ярости. С другой стороны Бьерн Мхарон тоже был диким, но более рассудительного, спокойного и уверенного в себе человека сложно было представить. Ману как-то упоминала, что Бьерн Мхарон подчинил себе свою дикость и научился ей управлять, да и сам он при ней на советах тоже говорил про диких вельдов и про то, что работает с ними, но Милане не было до того дела, и она не особенно слушала. И вот теперь получалось, что вместе с ней на опаснейшее из заданий послали не просто сердитого замкнутого парня. С ней послали неуравновешенного калеку, который в любой момент мог устроить бойню вокруг себя. Раздражение накрыло Милану новой волной, и она спросила грубее, чем следовало бы: - И чем это может грозить заданию? Он стрельнул в нее глазами – двумя вспышками глубокой обиды и ярости из-под всклокоченных волос, и вновь отвел взгляд, а потом тихо пробубнил в свой шарф: - Ничем. Я не опасен. После этого он намертво сжал челюсти, от него густо и сильно запахло болью и обидой, и Милана устало укорила себя. Не стоило ей рычать, не стоило срываться. Уж наверное Бьерн не отправил бы с ней кого-то, кто мог бы угрожать провалить миссию, и об этом стоило подумать до того, как скалить зубы. Ты сама не в порядке, Милана, ты очень не в порядке. И не тебе рассуждать про неуравновешенных калек после всего случившегося. Это было больно, но это было честно, и она все-таки выдохнула: - Извини. На этот раз он не посмотрел на нее, и слово просто повисло между ними в воздухе. И это было справедливо. Так же, как и желание Торвина убить ее. Так же, как все остальное. Милана закрыла глаза на мгновение, погружаясь в зашевелившуюся внутри боль. Она походила на спрута, разорвавшего ее грудную клетку прямо посередине, просунувшего щупальца под ее ребра и захватившего контроль над ней. Ему стоило дернуть одним щупальцем, чтобы она выкрикнула что-то одно, другим – чтобы сделала другое. Он-то никуда не спешил и ни о чем не тревожился, он устроился внутри и не намеревался никуда уходить. Он ждал, потому что знал, что теперь она принадлежит ему, а она только смотрела на него, смотрела и никак не могла поверить в то, что он имеет над ней власть, что он контролирует ее теперь, а не она его. Это было отвратительно. Как Авелах, которая имела власть над ней. Как Гаярвион, которая… Стой! Она оборвала себя, давая себе время, чтобы отдышаться. Давая себе возможность передохнуть. Возвращая себе саму себя. Она растерла руки друг о друга, подвигала плечами и головой, разгоняя кровь. А потом напомнила себе о том, что все это было неправдой. Что этот спрут внутри был просто ее болью, просто раной, которую ей нанесли. И до тех пор, пока она не позволяла ему иметь власть над собой, он этой власти и не имел. Как и Авелах. Как и, упаси Роксана, Гаярвион, которая уж точно не имела подобного намерения, и от которой Милана уж точно могла отбиться хотя бы потому, что каждая подобная попытка контролировать ее, вызывала у нее страшнейшее раздражение. Во что я превратилась? Она с усталым вздохом огляделась вокруг. Ни у кого не было ответа на этот вопрос, прежде всего, у нее же самой, и задавать его было просто бессмысленно. Значит, нужно было просто идти вперед, делать по одному маленькому шагу и выполнять то, в чем она по-настоящему была хороша. Она сдвинула с лица вахра и втянула носом целое облако пыли вместе с воющим вокруг ветром, проверяя запах. Парень слышал мир пальцами, ну а она умела вот так – носом, ощущением запаха чужого присутствия. И сделала она это очень вовремя – слабый-слабый дотянулся откуда-то с юго-востока знакомый кисловато-кожистый запах. - Стахи, - негромко сообщила она Хуго. – Нам нужно укрыться. Он не стал спорить, просто кивнул, и они вдвоем улеглись на землю прямо в бурую пыль, укрываясь сверху эльфийскими плащами. Мир сразу же потерял последние остатки рассеянного серого цвета, полумрак со всех сторон окружил Милану, даря слабое ощущение безопасности. Как в детстве, когда накрываешь голову одеялом и кажется, что тебя никто никогда не найдет. И сейчас это было очень вовремя. Она лежала под своим плащом, глядя сквозь мельчайшие крохотные ячейки между нитями на свет по ту сторону, думала о безопасности. Так просто: раньше это чувство всегда было с ней, встроенное в ее плоть и кровь, такое незаметное и неощутимое, что она совсем не ценила его, принимала как должное, как вещь, которую невозможно потерять. Потому лезла на рожон и сражалась, ничего не страшась, и в первом же серьезном бою получила за это – ожог через все лицо от кнута Псаря, от которого ее едва спасла ведьма Идиль. Но этого ей не хватило, и она полезла во второй раз – также безрассудно, также самоуверенно, полагая, что уж теперь-то она сможет бросить вызов самой смерти и одолеть ее, что никто не сдюжит лучше, чем она сама. И их с Гаярвион взяли в плен и едва не убили, и только чудо спасло ее. В третий раз ее уже ничего не спасло, и никого не было рядом, чтобы помочь. И вот там-то она и потеряла это такое неощутимое, такое незаметное и бесценное – безопасность, а вместе с ней и свое глупое бесстрашие. И лежа в пыли посреди Хмурых Земель под одной лишь эльфийской тряпкой, которая теперь отделяла ее от смерти, парящей над головой, Милана вдруг собственными потрохами осознала, какой ложью все это было. Все ее бесстрашие, самоуверенность, все ее ощущение неуязвимости и собственного права на этот мир. Не боялись только дураки. И дураки всегда платили за это. Шатара была неумолима почти так же, как Роксана, и в этом они странным образом были похожи. Так же, как и они с Гаярвион. Стахи пролетели, ветер сменился. Милана позволила себе еще минуту в тишине, а потом откинула плащ и бросила Хуго: - Пошли. Весь световой день они пробирались сквозь пылевую бурю, пересекали тропы разведчиков, осматривали стоянки дермаков. Здесь, в непосредственной близи гор, часто попадались старые развалины то побольше, то поменьше. Гаярвион рассказывала ей о них, пока они бежали вместе из-за Черной Стены. Когда-то на таких развалинах высились сторожевые башни или стояли крепости, но беспощадное время истерло все это в прах, разбило на куски. Сейчас такие места были особенно опасны, и они едва ли не на брюхе подползали ближе, чтобы Хуго мог рассмотреть развалины. Совсем скоро Милана убедилась в том, что Бьерн Мхарон не прогадал, выбирая его для этого задания. Он действительно видел и слышал вещи, которые глазам Миланы были недоступны. У развалин он застывал и долгое время щупал землю и воздух, бормотал что-то, и если поначалу Милана страшно нервничала, что их в любой момент могут обнаружить разведчики, пока они стоят на одном месте, то постепенно уговорила себя успокоиться. Хуго действительно видел, если им что-то угрожало, по крайней мере на земле. Ей оставалось следить за небом, и это у нее хорошо получалось. Как бы ни прятали пылевые вихри летящих в воздухе врагов от посторонних глаз, у них все еще оставался запах, и Милана знала его слишком хорошо, чтобы ощутить даже самую тонкую ниточку. Стахи патрулировали Хмурые Земли через равные промежутки времени, летая по двое, и им с Хуго хватало времени и эльфийских плащей, чтобы укрываться от их глаз. А вот гринальд пока что было не видно, и сколько бы Милана ни прислушивалась к доносящимся с ветром запахам, а все никак не могла уловить того самого, запаха птичьих перьев и опасности. Видимо, они не покидали горной цепи или ушли куда-то глубже в Страну Мрака. Это тревожило ее, назойливо беспокоило, постоянно крутясь в голове. Почему гринальд вообще вернулись из мрака небытия именно сейчас? Почему перешли на сторону Сета? Сколько ненависти должно было в них скопиться за это время, чтобы так случилось! Ведь она видела их собственными глазами, и они походили на вельдов, а еще совсем немного – на анай. Будто давно забытые и потерянные близкие родственники, пращуры из далеких веков, которые где-то в одной единственной точке этого невыносимого времени сделали неверный выбор. И этот выбор мучил Милану, как ни странно, хотя не должен был. Анай не имели к гринальд никакого отношения уже долгие тысячи лет, почему же тогда, когда она думала о них, ей становилось так горько? Потому что у них тоже были орлиные крылья, как у ману? Они напоминали ей об этом? Ни одного ответа ни на один вопрос у нее не было в этом пылевом сумрачном дне. Оставалось только идти, слушать, смотреть и прятаться, когда надвигалась опасность. Это она и делала, все острее осознавая собственную незащищенность здесь, посреди этих мрачных чужих земель, столь далеких от ее родного дома. К вечеру, когда сумерки вытускнели в черноту, они вышли к реке, и только здесь Милана смогла хоть немного расслабиться. Дермаки ненавидели проточную воду и бежали прочь от нее. Странный факт, о котором ей сообщила Гаярвион как о чем-то само собой разумеющемся, заключался в том, что даже при наличии большой полноводной реки с пригодной для питья водой, дермаки предпочитали воду из тоннелей, по которым передвигались и которую было доставать куда сложнее, или рыли колодцы, чтобы пить, затрачивая на это огромное количество усилий посреди безжизненной сухой земли. Такие колодцы регулярно загрязнялись и отравлялись бреготтской разведкой, но твари выкапывали новые или лакали из грязных, даже если она ослабляла их. Именно поэтому две крепости-столицы древних государств возвели на реках. И поэтому же самой уязвимой из них была Вернон Валитэ, где реки не было. Фактически получалось, что проточная вода не давала дермакам выйти из Страны Мрака в Хмурые Земли всей своей массой, и план Магары обретал все больше смысла. Кольцо воды во рве действительно могло помочь остановить их и запереть внутри Хмурых Земель. По крайней мере, Милана очень надеялась на это. Другого плана или варианта у них просто не было. Здесь, ближе к горам, река была достаточно бурной, совсем не такой спокойной ровной гладью, которой впадала в озеро Тон. И выглядела больше похожей на рану посреди земли, глубоко промытую рану, живую кровь, сочащуюся из мертвого тела. Берега причудливо изгибались внутрь и образовывали навес над собственным течением, словно все это время ветра наметали и наметали на них пыли, в надежде однажды сомкнуть их над бурным течением и упрятать упрямую воду под землю. Из-за этого внизу, между берегом и линией воды образовался узкий тоннель, укрытый с трех сторон от ветра, а с четвертой ограниченный рекой, и туда-то они и спустились вместе с Хуго, чтобы переночевать и восстановить силы. Здесь было холодно, сырость от воды продирала до самых костей, но так было куда лучше, чем проснуться, окруженными бардугами. С трудом спустившись по осыпающемуся берегу, они устроились возле здоровенного, принесенного водой валуна, и Милана наконец-то вытянула усталые гудящие ноги. Пыль здесь была глубокой, почти как снег, доходила до середины голени, и шагать через нее было почти так же сложно, как продираться сквозь сугробы в горах. Зажигать пламя Роксаны она не стала, с нее и без того уже хватало риска, да и за камнем было самую чуточку теплее, чем посреди открытой степи. С собой у них была простая походная еда: сушеное мясо и жесткие лепешки, воды вокруг было хоть отбавляй. Памятуя их прошлое путешествие с Гаярвион, Милана все равно запаслась второй большой флягой на случай непредвиденных обстоятельств. Без еды она еще могла протянуть какое-то время, а вот без воды становилось совсем худо. Хуго напротив нее завернулся в свое одеяло прямо поверх эльфийского плаща и сосредоточенно жевал мясо, стащив с лица вахра. Теперь Милана смогла рассмотреть его получше, хоть это все же было не так просто: вокруг глаз у них обоих образовалась пылевая полоса – это место было единственным, которое торчало наружу из-под повязки. Она заметила, что у многих солдат в гарнизоне Остол Офаль, такие полосы до конца не смывались, и даже когда они ходили умытыми по крепости, слабый буроватый оттенок кожи все равно сохранялся еще какое-то время. Лицо у Хуго было слегка чудным для вельда, куда более скуластым и широким, чем у тех, кого она встречала раньше, выдавая сильную кортскую кровь. На его щеках местами темнела щетина, которую он пытался сбривать, но росла она неравномерно и клоками. Длинный крючковатый нос явно достался от их общей с анай крови, а вот узкие губы и широкий рот принадлежали степнякам. На испачканных бурой пылью пальцах, держащих кусок мяса, четко проступали татуированные бордовые спирали. Он заметил ее взгляд, сердито вскинул глаза. - Чего смотришь? Это было почти грубо, но Милана не винила его. Она и впрямь рассматривала его, изучала, будто диковинного зверя, и мало кому такое внимание было приятным. На нее также поначалу смотрели бернардинцы, и ей в этом было комфортно и даже самодовольно – она показывала им себя во всей своей красе уверенности и непобедимости. А вот теперь когда они смотрели на нее в упор с восторгом и обожанием, почти с преклонением, внутри поднималась только горечь. - Я не так много в жизни общалась с вельдами, - заговорила она, возвращаясь к своей еде и стараясь не напрягать его излишним вниманием. – Близко – только с одним. У меня есть друг, Рудо Ферунг… - Я знаю его, - отрывисто перебил ее Хуго и сразу же замолчал. Подождав, не будет ли продолжения, Милана договорила сама: - Он хороший человек и брат мне, но жизнь развела нас. Ты – второй вельд, с которым я работаю в паре. И мне интересно, кто ты такой. – Он не отвечал, глядя перед собой и все так же механически жуя, и Милана осторожно продолжила. – Ты не похож на наездника, ты не ведун, но Бьерн Мхарон выделяет тебя и доверяет тебе очень важную миссию. Я просто пытаюсь понять, кто ты. Некоторое время он молчал, дожевывая кусок своего мяса и почти не моргая. Потом все-таки поднял на нее сердитый взгляд. К глазах его была осторожность, будто у зверя, который не до конца уверен, стоит ли подходить к предложенному угощению. И не пуганная осторожность, в которой животное стремится убежать при первом резком движении, о нет, этот человек не бежал. Но и не подходил близко. - Я следопыт, - ответил он ей со значением, так, будто это имело для нее какой-то смысл. – Я хорошо читаю следы прошлого. Милорд Мхарон приметил это в свое время и дал мне занятие. Милана втянула носом воздух, чтобы поймать его запах. Нет, он точно не бежал. Он упрямо стоял на одном своем месте, отказываясь его покидать, как бы его с этого места не спихивали. Возможно, не двигался вперед, как другие, но и не уходил. Она моргнула, ощущая невольное уважение. В Хуго была внутренняя сила того вида, которого она раньше не встречала. Глубоко запрятанная упрямая сила, держащаяся не на рывке, не на порыве, не на таинственной игре мощи и бессилия, сменяющих друг друга в вечном танце, а вот на этом отчаянном глухом упорстве, с которого он не сдвигался, будто гора. - Теперь ты, - сообщил он ей, и Милана вновь удивилась такому повороту. Глаза Хуго пристально сощурились, рассматривая ее. – Ты нюхаешь воздух и чуешь эмоции других людей. Ты сальваг? - Наполовину, - после паузы сообщила она, с удивлением постигая глубину этого странного отрывистого контакта между ними. Он был не только упрям и несдвигаем, он был еще и очень умен. Казался замкнутым и отрешенным, но при этом видел детали, смотрел на нее куда внимательнее, чем она думала, хоть вообще не смотрел. – Моя ману сальваг. - Царица Лэйк дель Каэрос. - Это был не вопрос. - Да, - подтвердила Милана. – Откуда ты знаешь? - У анай две царицы-сальваги. Магару я видел, ты на нее не похожа. И он вновь сцепил зубы, а Милана вдруг ощутила удовольствие. Он был такой странный, этот вельд! Такой странный и необычный, она таких раньше не встречала никогда. И такой уверенный в своей правоте! Она сквозила в том, как он говорил, как держался, как звучал, и она не была напускной. В нем и близко не было всего того, что было в Милане месяцы назад, когда она пришла в эти края – обласканная вниманием Аватары непобедимая дочь величайшей из Каэрос, Волчица из Сол. Ему этого не нужно было для того, чтобы знать свою правду, и эта простота поразила ее. И заставила улыбнуться. - Ты такой немногословный! - Не люблю болтать попусту. В чем смысл? – он посмотрел на нее так, будто она знала ответ. – Люди говорят очень много и ни о чем. Не понимаю, зачем это нужно. И он вновь уткнулся в свою еду. Милана вдруг ощутила себя доростком-щенком, который вдруг на берегу реки двустворчатую раковину, сунул в нее нос, а она взяла и схлопнулась. И конечно же, после этого больше всего на свете щенку захотелось скрести ее лапой и пинать по песку, чтобы вновь открыть, а может, даже и попробовать на зуб, чтобы разглядеть, что же там внутри. Вот только она больше не была щенком-доростком. Боль в груди ныла и ныла, не проходя ни на миг, и Милана, скривившись, потерла ее рукой. Скорее уж, она была второй раковиной на том же самом берегу, той самой, которую уже попробовали на зуб, расколотой, с торчащей наружу обнаженной агонизирующей плотью, которую изо всех сил пыталась втянуть обратно через эту дыру. Кому-то забава, а кому-то мука. - То, что ты сделал с нашими следами, я такого никогда не видела, - проговорила она, стараясь звучать из души, а не из любопытства. Он почуял бы, если бы она протянула руку, чтобы изучить его как вещь, как изучала ее Авелах, разрезая ее тело, ее эмоции и ее память, вынимая их наружу, для забавы тыкая в них иголками и прижигая огнем. Он был такой же, как она, внезапно поняла Милана, такой же раненый, просто заросший по-другому, сросшийся так, как мог. И говорить с ним можно было лишь из самой себя и из своей раны и больше не из чего. – И я никогда не слышала о вельдах-следопытах. Мне всегда казалось, что у вас есть наездники, есть ремесленники и ведуны. Но я не слышала о том, что можешь ты. Он помолчал с минуту. Милана не нюхала его больше, не нарушая его пространство, старалась читать эмоции иначе и не так назойливо, как привыкла делать всегда. - Я уникален, - наконец заговорил он, больше глядя перед собой, чем на нее, и в этом вновь не было бахвальства, только сухая констатация факта. – Из-за моей дикости дар Иртана претерпел изменения во мне. Дар работает как возможность установления контакта между наездником и макто. Он предоставляет доступ к сознанию и воспроизводит обмен ощущениями, впечатлениями, неким подобием мыслей. Дикость изменяет этот процесс, оборачивая порядок хаосом, и вместо взаимодействия и договора появляется полное отсутствие понимания и борьба воль, в которой макто обычно проигрывает и переходит в полное подчинение обезумевшего наездника. Дикость есть неосознанная неконтролируемая сила дара Иртана. Если в нее добавить осознание и контроль, она предоставляет практически безграничный спектр возможностей. Мой дар – это обратная сторона дикости, которая в свою очередь является обратной стороной дара Иртана. Я понятно объясняю? Он смотрел совершенно спокойно и говорил с ней так, будто читал по какой-то очень сложной и мудреной книге, которую она сама осилила бы с большим трудом. Тем не менее в его устах эта речь звучала для нее столь простой и понятной, что Милана внезапно осознала, что понимает его. Не так, как привыкла понимать других, но понимает, хоть и с большим трудом – ей требовалось перестроиться под его способ выражения мыслей. А еще поразительным было то, как много он сказал сейчас, по сравнению с тем, как отрывисто говорил весь день. Но это удивление она оставила на потом, чтобы не портить с таким трудом дающееся восприятие. - Понятно, - кивнула она, открывая для себя новое, - в этом контакте он не учил ее. Он просто объяснял ей себя своим странным диковинным языком, и это было поразительно. - Троичность повторения одной сути дает выход на другой уровень погружения. В моем случае это способность контакта с отпечатками произошедших событий в пространстве. Я вижу не только то, что есть в нем сейчас. Я вижу то, что в нем было, и как оно было. Ну и немного могу манипулировать им, как, например, было со следами. Могу изменять – немного, ровно настолько, чтобы не нарушать баланс, - он пожал плечами почти равнодушно. Но самую чуточку гордости собой там было, самую-самую чуточку. На этом он замолчал и вернулся к еде с таким видом, будто все уже сказал и не видел больше надобности в продолжении диалога. Но Милане этого было мало. Слишком много сложного и непривычного, но так мало этого нового при этом! Она не готова была позволить этой раковине закрыться прямо сейчас, нужно было что-то спросить еще. Но то, что он уже сказал, было практически идеально в своей законченности, и за него она зацепиться не могла. Нужно было найти еще что-то, еще какую-то ниточку туда, внутрь этих странных створок. - Ты говорил, что уже делал так один раз, - напомнила она, глядя на него, и он взглянул на нее в ответ – без интереса, со спокойным ожиданием. – Ты сказал, что единожды уже пробовал изменять следы. Не расскажешь, как это было? - Это была собака, - ответил он, и Милана моргнула: - Собака? - Да, - он вдруг усмехнулся, и это было самым удивительным из всего, что она видела за этот день, будто само небо разверзлось над ее головой, и оттуда хлынула музыка сфер. – Я забрал у нее следы, чтобы попробовать, могу ли, а потом выпустил ее на берег Хлая – это река, что течет у нас дома. Там купались дети, они очень обрадовались собаке и принялись играть с ней. А потом заметили, что у нее нет следов, решили, что это привидение, и убежали с воплями. На их лица стоило посмотреть! Милана поняла, что смеется, и он тоже улыбнулся ей в ответ с каким-то осторожным мягким теплом из этого жесткого-жесткого панциря, который так много в жизни пинали лапами глупые псы-доростки. И она поняла, что можно по-другому.