Танец Хаоса. Новое время

Точка в небе приближалась, направляясь прямо к ним, и Милана пристально вглядывалась в нее, пытаясь разглядеть получше. Что-то было не так с этим гринальд. Он выглядел не так, как тот, которого они с Гаярвион встретили в горах. В сумерках сквозь пылевые вихри было видно плохо, но она не только своим тепловым зрением видела это, но и физическими глазами тоже. И чем ближе он подлетал, тем яснее это становилось. Его тело как будто двоилось. С одной стороны она видела физическую оболочку из плоти и крови, одетую в свободный наряд из черной ткани, которую сверху обтягивала длиннополая кольчуга. В руке гринальд держал длинную хищно искривленную нагинату, а на поясе его виднелся кривой кинжал в ножнах. А с другой стороны она видела его второе тело, будто тень, облепившую плоть, которая при движении все время смещалась за очертания тела, то в одну сторону, то в другую. Будто плащ, качающийся под ветром, или пламя над поленьями в костре. Особенно сильно это было заметно вокруг крыльев. Они все еще состояли из перьев и костей, как и у ее ману, но при этом они как будто и мерцали, словно черное облако, колебались по краю, так похожие сейчас на черные крылья Раэрн. А еще она ощутила его взгляд. Он летел прямо к ним, не сворачивая, не меняя курса, ровно на скалу, за которой они прятались. Будто точно знал, что они там. - Он здесь из-за нас, - проговорила она, всем нутром чувствуя, что это правда. - Откуда ты знаешь? – взглянул на нее Хуго. - Знаю, - пожала плечами Милана, разгибаясь и выступая из-за скалы. - Что ты делаешь? – полушепотом вскричал вельд, но ей было все равно. Ничто не имело значения больше. Гринальд пришел за ней, он почуял ее, он точно знал, где она находится, и как бы она сейчас ни пряталась, это ничего не изменило бы. Она смотрела на него, чувствуя внутри что-то неназванное и огромное, что начало подниматься ему навстречу. Очень знакомое, множество раз уже испытанное, но так и не названное именем, которого ему не было. Она чувствовала это, вырывая глотку Авелах. Она чувствовала это, поднимаясь против Предательства. Невидимые нити судьбы, протянувшиеся от нее к этому существу, от него к ней, соединившие их в одно в этой крохотной точке пространства. Он приближался, он видел ее, сквозь камень, сквозь пространство и время, он видел ее, а она видела его. Милана вдруг подумала о том, откуда бралось это знание. Как так получалось, что в великом узоре внезапно рождался момент абсолютного четкого понимания вещей, незамутненного ничем, ничем не перечеркнутого. Гринальд пришел за ней сюда сейчас – он не мог не прийти. Волоски на ее коже поднялись дыбом, потому что она вдруг всем телом поняла – сейчас вершилась судьба, сейчас начинался поворот. И колесо замирало, и время останавливалось, и тишина ложилась на мир ради этого мгновения. Он приземлился на берег в нескольких шагах от нее и выпрямился, складывая крылья за спиной. Его лицо было так похоже на лица вельдов и анай, открытое, правильное, с твердыми прямыми чертами, красивое почти божественной красотой совершенства. Его черные волосы мягкой волной стекали на плечи, лишь слегка потускнев от припорошившей их пыли. Черный силуэт его тени вокруг его тела успокоился, пока он стоял без движения, медленно опал ему на плечи, будто плащ, для которого время двигалось иначе, чем для всего остального мира. Милана всмотрелась ему в глаза. Этот силуэт рождался из глаз гринальд, прорастая наружу угольным полымем. Его глаза курились едва заметным черным дымком, и за ним она не могла разглядеть их цвета. - Ты посмела прийти сюда. – Он констатировал факт. Он знал ее. Он смотрел на нее и видел ее душу, и Милана смотрела в ответ, точно так же зная его. – Ты посмела принести сюда саитри. Она не поняла слова – но поняла его. Гринальд смотрел на ножны с ножом Гаярвион на ее поясе, он говорил об этом. Тот свет, что сиял в клинке, и призвал его сюда, привлек, будто мотылька на свечу. Свет Великой Мани и Небесных Сестер, собранный в материальном предмете и способный сотворить чудо. Свет, сиявший глубоко-глубоко во тьме боли под ее ребрами. - Саитри, - повторила она, - какое красивое слово. Оно и правда было красивым. Будто танцующие искорки над лепестком ночного цветка, целующие ее нутро, пока она произносила его. Так много было в этом простом слове! Обещанного и манящего чуда, таинства улыбки, прячущегося за прозрачной красотой видимых вещей. Простоты открытия, для которого не существовало препятствий, лишь распахнутые руки, лишь первый вздох первого дня. Гринальд смотрел на нее, изучая ее лицо, оценивая всю ее, и она выпрямилась под его взглядом, рассматривая его в ответ. Глядя в его нутро, знакомясь с ним, прочувствывая его изнутри. Он был так похож на нее, только вывернут наизнанку, и все опоры, что слагали ее существо, для него были прямо противоположными. Будто зеркало, искаженное старостью, будто черная вода, по ту сторону которой лежит то, чего ты так не хочешь видеть, но что смотрит на тебя оттуда и знает тебя. Потому что оно – ты сам. - Что ты сделал с собой? – спросила она, глядя на него и чувствуя сострадание. Вот так она выглядела бы, если бы позволила Авелах победить себя. Вот так – идеальность материализованной силы, не ограниченной больше физическим обликом. Ни сожалений, ни любви, ни печали, только сила ради себя самой, ради своего права быть и править другими. Сила, питающая саму себя, а оттого бесполезная. Он был совершенным до последней клеточки воплощением силы. И это было красиво. Но мертво. - Я раскрыл свою суть, - проговорил гринальд. – Я рождаюсь для нового мира. Так странно было смотреть в этот момент в его лицо! На нем шевелились только губы, все остальное застыло ледяной маской, и лишь тень клубилась в уголках рта, тревожимая движением. - Но ты же мертв, - заметила она, и он слегка улыбнулся. - Это одно и то же. И это она тоже поняла внутри себя без слов и как-то очень четко, впитав всем телом эту истину. Если она рождалась из пламени своей боли и переплавлялась сейчас в то золото, что текло по ее венам, то и он тоже умирал внутри своего торжества и становился тенью, что укрывала его плечи. Они и впрямь были так похожи друг на друга. Так похожи и так зеркально ины. Две части одной старой-старой мозаики, складывающиеся во что-то безмерно красивое и роковое. Его взгляд скользнул с ее лица на тело раненой женщины за ее спиной, потом также медленно вернулся обратно. - Зачем она тебе? - Она должна жить, - просто ответила Милана. - Жить? – он вновь улыбнулся. – Без крыльев? - Да, - Хуго выбрался из-за камня и выпрямился рядом с Миланой, исподлобья глядя на гринальд. Тот и на него посмотрел, не отрывая своего черного пронзительного взгляда. – Летать можно и без крыльев, - твердо проговорил вельд. – Внутри своего собственного сердца. Гринальд откинул голову назад и захохотал, и звук этот глубоким раскатистым эхом заполнил ночь. Голос его тоже теперь имел эхо, как и тело – тень. Он будто раздваивался, разлипался на две части, перетекал с одной стороны на другую. Закончив гоготать, он вновь воззрился на них обоих, слегка склонив голову набок в видимом интересе. - Этим ты утешаешь себя, когда смотришь на нее? На то, как она поднимается в небо и отдает себя ветрам? Или когда вынужден молить безмозглую земную ящерицу поднять тебя к солнцу? – он слегка подался вперед, щуря глаза. – Каково тебе знать, что даже эта тварь способна сделать то, чего ты не можешь? - Я могу другое. Я могу любить. И прощать, - еще сильнее нагнул голову Хуго. Гринальд вновь захохотал, но это уже не тревожило Милану. Да и в Хуго она не чувствовала ни страха, ни обиды, только решимость. Он стоял на ногах очень твердо сейчас, как маленькая скала, которой и дела не было до того, что вокруг нее ревет ветер. - Забытые уродливые дети войны, - гринальд покачал головой и взглянул на них, но жалости в его голосе не было, как и издевки, как и смеха. Все его чувства не существовали – они были такой же тенью, как и та, что за его плечами, только еще более тусклой. – Ваша вина в том, что вы выжили, а не ушли в землю вместе со своей обезумевшей матерью. Ваша вина в том, что вы все еще пятнаете мир своим присутствием, отказываясь позволить времени пожрать себя. - А что сделал ты? – спросил его Хуго. – Позволил пожрать себя Сету? Гринальд взглянул на него, и его черные глаза слегка сощурились. - Я наконец-то даровал себе покой, потому что такова судьба моего народа – служить. И я служу с честью, о которой вы позабыли. – Он вновь посмотрел на Милану, не сделав ни единого движения, не пошевелившись, но она поняла, что вот теперь ее время пришло. – Ты принесла сюда саитри и попыталась забрать то, что принадлежит нам. За это ты умрешь. Он двинулся вперед, поднимая нагинату, и Милана встретила его, поймав лезвие на скрещенные катаны. Удар был чудовищной силы, ее отбросило назад, и она едва не упала, отступив на несколько шагов, но лезвие от груди оттолкнуть сумела. Гринальд вывернул его в руке с легкостью, с какой ребенок махал бы над головой ивовым прутом, а затем ударил вновь, метя ей в голову со всей своей силой. Этот противник был куда серьезнее, чем все, с кем она сталкивалась в жизни, по крайней мере, в части воинского мастерства. Милана сгруппировалась и откатилась в сторону, уходя от удара. А еще он был быстрым – нагината в воздухе изменила направление и устремилась ей в спину. Она поймала лезвие на клинок, но вновь упала, не удержав равновесие. Гринальд на мгновение остановился, глядя на то, как она пытается подняться с земли, и улыбаясь. - Гнилое семя трусов. Что вы можете дать этому миру? Чем вы можете защитить себя? Хуго рядом вскричал и бросился вперед, выхватывая из ножен на поясе клинок. Гринальд даже не двинулся, просто ударил его крылом, и Хуго отлетел прочь, с глухим выдохом упав на спину. Милана сцепила зубы и поднялась на ноги, наполняя мышцы сальважьей силой. Тело ее разбухло, череп слегка изменился, вдавившись в шею. Гринальд, будто играя, чиркнул по ее катанам лезвием нагинаты, но на этот раз она сумела отбить удар. - Еще и чужая кровь! Вот, на что приходится идти, когда собственная жидка, как пятно в пыли. – Губы его искривились в презрении, и пока это было единственное чувство, которое Милана распознала у него как реально существующее. – Ты думаешь, это поможет тебе выжить? Зачем цепляться за жизнь, если истинного в ней уже ничего нет? - Я и есть моя истина, - твердо сказала ему Милана, а затем прыгнула вперед. Катаны ударили в лезвие, она нажала изо всех сил, пытаясь отбросить его, и гринальд нахмурился, наваливаясь на рукоять. Силищи в нем было столько, что даже с волком в крови она не могла пережать его, и он вновь отбросил ее прочь, пусть и с усилием. Милана отскочила, с трудом удерживая равновесие. Нагината сверкнула с боку, и она пригнулась, ощутив, как срезало лезвие прядки с темени. Гринальд плавно развернулся и вновь ударил, и она вновь вынуждена была отпрыгнуть в сторону, когда лезвие вспороло пыль и чиркнуло по камню, выбив сноп искр. - Я все равно убью вас, - сказал ей гринальд. – Вас не должно быть. И он бросился на нее, словно огромная хищная птица, вооруженная длинным и острым клювом. Этот клюв двигался столь молниеносно и разил так точно, что спасала ее только быстрота. Он бил сразу и отовсюду, он менял направление движения прямо в воздухе, и Милана вдруг со всей трезвостью осознала, что она слабее его. Гораздо слабее. И что все тренировки с ману, все прошедшие битвы, все занятия, все ее навыки сейчас абсолютно бесполезны. Потому что он был сильнее, быстрее и опаснее ее во всем. Время больше не существовало. Оно обратилось в раскаленный свист нагинаты, кружащейся вокруг нее в вихре неминуемой смерти. Она могла только уклоняться, только уходить и откатываться прочь, и ее время истончалось с той же скоростью, с какой набиралось силы время нагинаты. По одному волоску от мгновения, будто шелушащаяся веревка, она теряла в реакции, теряла в собранности, в возможности уклониться от его бешеного натиска. Клинок ударил в землю прямо возле ее сапога, когда она не рассчитала прыжок, сорвал шнурок и нитки, стягивающие голенище. Тело двинулось само, и Милана вложила весь свой вес в удар ноги, который пнул лезвие гринальд в сторону. Он охнул, открываясь, она бросилась вперед, пытаясь достать его катанами. Ужалила, будто змея, жесткая сухая рука, врезалась в лицо, взрывая его болью, швыряя ее назад. Милана тяжело рухнула на землю, на миг проваливаясь во тьму, но успела не позволить себе отключиться. Гринальд выпрямился над ней, ему некуда было спешить. - Что ты можешь? – с гадливостью спросил он ее, упирая нагинату древком в землю и глядя на нее сверху вниз. – Ничего. В следующий миг Хуго бросился ему в ноги с криком, пытаясь сбить его на землю. Гринальд не двинулся, просто хлестнул назад древком нагинаты, оно ударило вельда в поддых, и тот согнулся пополам, пытаясь сделать вдох. - Черви, - выплюнул гринальд, разворачивая древко, и Милана поняла, что им конец. Ей нужен был выход. Выход! Нагината ударила сверху вниз, и она вскинула катаны, чтобы защититься. Лезвия заскрежетали, мощь удара была такой, а ее руки так слабы, что они продавились внутрь, и кончик лезвия чиркнул ее по разбитому носу, вырывая крик. Гринальд надавил со всей силы, навалился на рукоять. Она видела его руки – вздувшиеся от напряжения черные жилы, до хруста сжавшие древко, вокруг которых клубилась сама ночь. Роксана! Она выпростала из-за спины крыло и ударила его по ногам. Гринальд захрипел, падая, и нажим нагинаты исчез. Он опрокинулся на спину, грузно рухнув на землю и выпуская оружие из руки, а Милана прыгнула вперед с места, воздевая катаны. Запоздало пришла память о том, что у нее все еще было, все то, что подарили ей Небесные Сестры, и она призвала Их в свое тело, призвала Их всех разом, раскрывая себя Им до самой последней клеточки, потому что никакого иного выхода у нее уже не было. Солнечный свет полыхнул вокруг, освещая бурые мрачные сумерки мертвого края. Он исходил от всей ее кожи, от всего ее тела, будто она сама стала солнцем точно так же, как до этого был им подаренный Гаярвион нож. Гринальд зарычал и ударил ее крылом в полете, точно так же, как за мгновение до этого она била его. Удар был таким сильным, что ее отбросило в сторону, и катаны выбило из пальцев. Она откатилась на землю с хрипом, но на этот раз боли не было. Артрена защищала ее тело, и она больше не могла быть ранена обычным физическим оружием. Гринальд уже поднимался с земли, зло глядя на нее. - Саитри не поможет тебе! – прошипел он сквозь зубы. - Поможет, - твердо ответила Милана и пошла на него. Он лишился нагинаты, она катан – все вновь было честно. Милана выхватила из-за пояса нож Гаярвион, тоже сияющий, как само солнце, и гринальд напротив нее оскалился, выхватывая свой клинок, искривленный, будто багор. Тьма за его плечами заклубилась, набираясь мощи, сгущаясь, а сам он как будто замедлился, двигаясь теперь куда менее стремительно, чем раньше. И он не атаковал, он ждал ее. Милана рванулась вперед, занося нож, и от этой тьмы вдруг отделилось щупальце, ужалило вперед, как жалили кнуты Псарей, как жалил тот, что когда-то вспорол ей лицо. Это щупальце ударило в ее золотой нож и отлетело от него, словно камешек от стенки, и гринальд зарычал сквозь зубы, отдергиваясь назад. В следующий миг щупальце схватило за глотку Хуго и подняло его над землей. Он повис в воздухе, изогнувшись всем телом и хрипя, пытаясь схватиться руками за невидимый энергетический жгут, но пальцы его только проходили сквозь него, не в силах ухватить. - Стоять! – рявкнул гринальд, и Милана застыла, со всей трезвостью понимая, что от малейшего ее движения эта хватка на горле Хуго превратится в отвратительный хруст переломившихся позвонков. Гринальд смотрел на нее теперь иначе, прищурившись и тяжело дыша. И стоял он иначе, сгорбившись и сжимая в руке кинжал, но тело его выглядело так, будто ему стоило огромного труда просто держаться на ногах. Глаза его будто бы провалились внутрь, ввернулись сами в себя, и оттуда на нее смотрела сама ночь, что густела и густела за его спиной, становясь все реальнее, все материальнее. - У тебя два тела, - вдруг поняла она, прошамкав разбитым ртом, полным соленой крови. – Одно физическое, другое тонкое, и ты вынужден разрываться между ними. - Я врастаю в свое новое тело, - прохрипел в ответ гринальд с таким видимым усилием, что никаких сомнений у нее уже не осталось. – И им я и убью вас обоих. Жгут на глотке Хуго сомкнулся, и тот издал жуткий хрип, когда черные сгустки внезапно побежали от него по этому жгуту к гринальд. Каждый раз, когда сгусток добирался до тела гринальд, тот содрогался весь от опят до макушки, и самую чуточку распрямлялся, самую чуточку с каждым разом, будто становился сильнее. Он пил жизнь Хуго, внезапно поняла Милана. И не стала больше ждать. Она прыгнула вперед, нанося удар. Гринальд поднял кинжал в попытке защититься, ударил ее им, но тот лишь чиркнул по коже, соскользнув прочь. Милана ужалила сама, стремясь достать его, но ему хватило силы, чтобы уклониться. Едва-едва, но хватило. Даже с вышедшим наполовину из него телом он все равно был очень силен. Впрочем, значения это не имело. Она била и била, нанося удары обеими руками: и свободной, и с ножом. Он попытался перехватить обе ее руки, и она ударила его головой в лицо. Нос его сломался с громким хрустом, голова откинулась назад. В следующий миг ее сжали крылья, стиснули с двух сторон, будто клещи, выжимая из нее все дыхание, стремясь раздробить ей кости. Гринальд прижал ее к себе, падая на землю и вдавливая в свое тело, и Милана закричала, выдыхая из себя весь воздух, а вместе с ним – пламя Самой Роксаны. Огонь взорвался вокруг нее на груди гринальд, и тот закричал, обожженный, но все еще живой. Хватка крыльев ослабла, она вывернулся, подняла нож и ударила его в грудь, наваливаясь на рукоять со всей силой. Заскрежетали, ломаясь и расползаясь в стороны кольца кольчуги, она ощутила, как проходит железный наконечник в тело, разрывая ткани, вдавила рывком еще сильнее, чтобы достать сердце. Гринальд под ней распластался на камне и дергался. Глаза его широко распахнулись, и в них была лишь тьма, он смотрел на нее, смотрел прямо в нее. Кровь струилась из его рта, заливала разбитый раздробленный нос. Кровь окрасила его зубы, которые показались наружу из прорези рта, когда он улыбнулся ей и прохрипел в ответ: - Тебе меня не убить. И Милана вдруг поняла, что это правда. Физическое тело гринальда дергалось под ней, истекая кровью, и нож ее царапал кончиком ребро – она чувствовала сопротивление через рукоять. Но он все еще пил Хуго, и с каждым мгновением жизнь Хуго вливалась в его тело, заменяя его собственную. Она не знала, мог ли он исцелиться, не знала, в состоянии ли он был зарастить обратно свои раны. Но он становился сильнее с каждым мгновением, улыбался все шире, а потом и захохотал. Его руки поднялись, вцепились Милане в предплечья в попытке отшвырнуть ее. - Я выпью вас обоих! – заорал он, поднимая крылья и вновь принимаясь бить ее ими, причем с каждым мгновением удары становились все сильнее. Нужно было что-то делать! Хоть что-то! Нож задрожал в груди гринальда под пальцами Миланы, будто какая-то сила начала выталкивать его обратно. Возможно, именно так и было. Возможно, сама рана вытесняла его наружу, зарастая изнутри и не позволяя ему прорывать ткань дальше. Милана навалилась на нож со всей своей силой, рывками вгоняя его глубже с той же мощью, с какой гринальд его выталкивал. Лихорадочно соображая. Но это не могло продолжаться вечно. Он пил Хуго, тот слабел с каждым мгновением. Да, когда он полностью его выпьет, и Хуго умрет, Милана может попробовать убить его уже окончательно, но она не могла позволить ему это сделать. - Хуго! – заорала она во всю силу своих легких, надеясь только на то, что тот ее услышит. – Хуго! Вспомни Играда! Вспомни его! Вспомни, как он погиб! Лицо гринальд под ней искривилось, и он захохотал, будто безумный, выплевывая рубиново-алую кровь. - Хуго, вспомни! – кричала она. – У тебя дикость, Хуго! Ты можешь контролировать ее! Ты можешь контролировать других существ! Сделай это, Хуго! Борись! Борись, как боролся за Играда! Гринальд вдруг перестал смеяться, его руки замерли, а глаза расширились. Милане не видно было Хуго, она не могла оглянуться, не могла посмотреть. Она могла только всей силой своей наваливаться на свой нож в груди гринальд и отчаянно кричать: - Давай, Хуго! Ты сможешь! У тебя получается! Возьми его под контроль! Останови его! - Бхара! – рыкнул на нее гринальд, сделав еще одну слабую попытку выбраться, но на этот раз она была такой ничтожной, что Милана с легкостью отмела ее. Она нажала на клинок, ощутила, как мышцы тела гринальд под ней вновь разрываются, как он проходит глубже. - Давай, Хуго! – зарычала она изо всей силы своих легких. – Давай! А потом что-то случилось в одно мгновение. Гринальд вдруг дернулся всем телом и замер, нож Миланы насквозь прошел сквозь его грудную клетку и со скрежетом уперся в камень, на котором он лежал, а рядом на землю с громким вскриком рухнул Хуго. И все закончилось. Милана поняла, что дышит, задыхается от распирающего глотку воздуха. Пальцы ее сжимали рукоять ножа так, что сухожилия едва не лопались, и красные капли крови капали с подбородка вниз на ее запястья, растворяясь в золотом сиянии, что окутывало ее тело. Гринальд больше не двигался. Чернота в его глазах медленно иссякала, уходя куда-то внутрь, а сами глаза прояснялись. Обычные глаза, с синей радужкой, из которой исчезла искорка жизни, только какая-то грязная муть осталась на дне белков, словно песок, осевший на дно прозрачной воды. Он был мертв. Милана вскинула голову, отыскивая глазами ту жуткую тень, с которой они боролись. Ее тоже больше не было здесь, просто пылевые вихри крутились над берегом, просто текла река. Хуго лежал в отдалении на земле, тяжело дыша. Он был жив: Милана видела, как поднимается и опускается его грудная клетка. Она с трудом разжала бешеную хватку своих пальцев на рукояти ножа, выдрала нож из груди гринальда. Он все так же светился, будто солнце, и на нем не было ни пятна крови, ни капли черной мути, ничего. Дрожащими руками она убрала его в ножны, утерла нос, из которого больше почему-то не текла кровь, поднялась на шатающиеся ноги и побрела к Хуго. В голове звенело, и уши попеременно закладывало, но это было ничего, это все можно было исцелить сальважьей силой. Хуго лежал навзничь на камне, одну руку прижимая к поддыху, куда ударил его в самом начале гринальд. Он скосил на Милану свои синие глаза, дыша тяжело и с присвистом. Губы у него тоже посинели, но к ним уже медленно возвращался цвет, как и к бледной коже лица. - Как ты? Ты ранен? – Милана бегло осмотрела его, но на первый взгляд никаких повреждений не было. Он не ответил, только медленно пошевелил рукой, указывая на свое солнечное сплетение. Милана поморщилась. Такие удары были хуже всего. Если бы гринальд ткнул посильнее, он бы убил его с первого же раза. Положив ладонь на это место поверх руки Хуго, она взглянула ему в глаза и мягко проговорила: - Дыши со мной, Хуго. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Потихоньку. Просто дыши. Некоторое время они просидели так, пока вельд справлялся с болью и восстанавливал дыхание. Потом Милана помогла ему сесть и напиться из фляги и только после того занялась собой. Впрочем, оказалось, что и заниматься нечем. Боли больше не было, совсем. Она коснулась лица, ощупала свой нос и губы и не нашла там ни одной раны, только ровную неповрежденную кожу, как на спине раненой женщины-стаха давеча. Выходит, саитри еще и исцеляла. Что ж, это было хорошо. Плохо было то, что она вообще позволила себя ранить. Она была беспечна в первый момент, даже сейчас беспечна, позабыв напрочь о той силе, что таилась в ее крови. А коли подумала бы головой, можно было бы сразу уплотнить кожу и не дать ему нанести себе хоть какой-то вред. А ведь когда-то ты ругала Китари за то, что она точно также забыла уплотнить кожу в своей первой битве! Милана хмыкнула, сплевывая на землю последние остатки крови. Что ж, все они были бхарски умны задним числом, просто гениальны! А в процессе этим мало кто мог похвастаться. - Что это за тварь? Во что он превратился? – это было первое, что спросил Хуго, когда сумел восстановить дыхание. - Понятия не имею, - со вздохом ответила ему Милана, рассматривая собственную ладонь. Тело ее постепенно прекращало светиться, становясь таким, каким и было всегда, будто солнце под кожей садилось за горы ребер. Сияние из золотого стало алым, затем бордовым, потом голубоватым и вскоре вовсе потухло. Она опустила ладонь и взглянула на поверженного гринальд. – Видимо, Сет с ними что-то сделал. И теперь они стали куда опаснее, чем были раньше. - Нам нужно обо всем этом сообщить командованию, - глухо проговорил Хуго, все еще продолжая потирать солнечное сплетение. – Они должны узнать как можно скорее. - Да, - согласилась она. – Ты сможешь идти? - Смогу. Не быстро только, - кивнул ей Хуго. - Быстро и я не смогу, - криво ухмыльнулась ему Милана. Она обыскала поверженного гринальд. При себе у него была разве что фляга с водой, больше никаких личных вещей она не нашла. И это было странно. Они с Хуго тащили целые сумки барахла и еды, а этот вот прилетел налегке с одной только нагинатой. Может, из-за того, что переходил в тонкое тело, в еде он больше не нуждался? - Саитри, о которой он говорил, это сила вашей Великой Мани? – вопросительно взглянул на нее Хуго, когда Милана разогнулась над телом гринальд и принялась озираться в поисках катан. - Мне кажется, да, - кивнула она. - Значит, он и нашел нас так, - заключил Хуго, тревожно поглядывая на небо. – Видимо, почуял ее. А раз он нашел, значит и другие могут. - Да, надо спешить, - согласилась она. И они пошли. Хуго тащил мешки с едой, морщась и то и дело сгибаясь пополам от боли в солнечном сплетении, Милана несла раненую женщину-стаха, сосредотачиваясь на том, чтобы переставлять ноги и правильно перераспределять волчью силу в крови. Она очень много сил потеряла во время битвы, и брать их уже было неоткуда. Враги чуяли саитри, значит, отдыхать и восстанавливаться у них времени не было. Этот гринальд прилетел за ней, почуяв, могли быть и другие. Милана то и дело поглядывала на небо, проверяя погоню, но оно оставалось чистым. Если Аленна над ними смилостивилась, то этот поверженный враг действительно был один. И настолько опьянен своей силой, что не стал предупреждать своих собратьев о том, что почуял их, а сразу погнался за ними, чтобы уничтожить. Я ненавижу тебя, Авелах, но благодаря тебе я не стала такой. Милана вдруг ощутила облегчение, чудное, непонятное и совершенно неожиданное облегчение. Эта женщина, конечно, причинила ей столько боли и муки и сломала ее, да. Но и преподала урок, такой важный и значимый урок, который сейчас сберег ей жизнь. Не полагаться только на собственную силу и не становиться беспечной из-за этого. Просить других о помощи. Работать в команде. - А что ты сделал с ним? – спросила она Хуго, уловив пришедшую в голову мысль. До этого думать о произошедшем времени не было, нужно было бежать. Но чем дальше они отходили от места битвы, тем яснее становилось в голове у Миланы. – Он ведь пил твою жизнь. - Я сделал, как ты и сказала, - ответил ей вельд, сопя под тяжестью мешков. – Я вошел в его сознание как в дикость, как в разум макто. И разорвал связь между телом физическим и тонким. - И куда он делся? – уточнила слегка сбитая с толку Милана. - Он растворился, - сообщил ей вельд. – Исчез в пространстве. Как Тень, когда они уходят. - О!.. – отозвалась Милана. На память пришли Тени Хэллы Натиф, когда та отпускала их после окончания работы. Но то были Тени, они и принадлежали миру за Гранью, а гринальд ведь все-таки был живым. Или нет?.. Это натолкнуло ее на мысль, и она отрывисто проговорила, стараясь сберечь дыхание: - А когда умирают люди, душа уходит так же? За Грань? - Нет, - ответил ей Хуго. – Ее забирают в те миры, к которым она принадлежит. - Кто? – спросила Милана. - Боги, наверное, - вид у Хуго стал задумчивым. – Не знаю. Я не думал об этом. На память вновь пришла Авелах и то, что Милана видела последним. Как Грозар спустился с сияющей лестницы и забрал ее душу, ушел куда-то с ней на руках. Могло ли быть так, что Грозар унес ее в светлые миры? От этой мысли внутри поднялась боль. Эта женщина не имела права возродиться в светлых мирах за все свои прегрешения, она не имела права там быть. - Странно как-то, - вновь проговорила она. – Наши Богини не приходят, когда мы умираем. Они забирают души после того, как мы отдаем их Им. - И даже на поле боя? – взглянул на нее вельд. - Я… не знаю, - замялась Милана. Она и впрямь не знала, она не понимала, как это происходит и почему. - Ты встревожена, - констатировал вельд, внимательно глядя на нее. – Почему? Милана поморщилась в ответ. Она не шибко хотела обсуждать с кем-то такие вещи, но, видимо, время пришло, да и раз уж они заговорили об этом, наверное, нужно было озвучить. Странным образом, теперь она доверяла Хуго едва ли не больше, чем самой себе. За это короткое время он стал ей куда ближе, чем большинство людей за всю ее жизнь. - Когда я убила Авелах, за ней пришел Грозар, Молодой бог, в которого здесь верят, унес ее душу на руках, - проговорила она, кривясь оттого, что ей пришлось произносить вслух ненавистное имя. – И вот я думаю об этом. Может ли быть так, что она все еще жива? Тревога поднялась внутри темной волной, снова сжала ее сердце. Но Хуго вдруг самым неожиданным образом развеял ее, тихо проговорив: - Ты убила ее, Милана. Кто бы ее ни забрал потом. И если она все же вернется, ты убьешь ее вновь. – Она взглянула на него, и Хуго спокойно пояснил: - Ты защитила себя. Тогда. Сейчас. И даже если будет еще раз, защитишь еще раз. Они все равно не победят. – Взгляд его наполнился упрямством, брови сошлись к переносице, и он повторил с каким-то потрясающий простым упорством, от которого на сердце стало легче: - Они не победят. Никогда. - Ты прав, - вдруг улыбнулась Милана. И стало легче, и внутри отпустило, и тень тревоги, накрывшей сердце, отступила прочь. Все было так просто на самом деле – и этот бровастый замкнутый парень научил ее этому за какие-то часы – все было очень-очень просто. Можно было просто не позволить себя одолеть. Можно было сопротивляться, кусаться и отбиваться столько, сколько понадобится, как сегодня, когда они справились вдвоем с кем-то очень-очень опасным и страшным. Справились потому, что оказались здесь вместе, потому, что отказались сдаваться. Как и там, над Кьяр Гивир во время битвы с Предательством. Она вдруг рассмеялась, понимая, как щекочет изнутри легкая будто перышко радость. - А ты чем планируешь заниматься, когда мы вернемся в Остол Офаль? - Не знаю, - пожал плечами вельд. – Что милорд Мхарон скажет делать, то и буду. Пока я работаю с ребятами, ранеными у Кьяр Гивир, с теми, у кого открылась дикость. Милорд Мхарон хочет обучить их с ней управляться, чтобы они влились в ряды армии. - Не хочешь и со мной поработать, если будет возможность? – улыбнулась ему Милана. - Над дикостью? – удивленно поднял брови вельд. - Ну, после всего этого я, пожалуй, и впрямь знатно одичала, но имела ввиду не совсем это. – Она посерьезнела. – Ты хороший напарник, Хуго. И ты стал мне другом. Я рада была бы служить с тобой и дальше. - Как и я, Милана, - он взглянул долгим взглядом, не отводя глаз, как делал раньше. – Ты интересная. И смелая. Я рад тебе. Коли милорд Мхарон не будет против, я бы и дальше с тобой служил. - Значит, попробуем сделать так, чтобы он против не был, - подытожила Милана. Видать Милосердная смилостивилась все же над ними, не послав им в этот день больше никаких преград. Они шли долго, до самой темноты, останавливаясь лишь тогда, когда над рекой пролетали стахи, и укрываясь эльфийскими плащами от их взглядов. Время от времени Хуго поил женщину-стаха, смазывая ее губы водой, один раз даже все-таки уговорил Милану передать ее ему на руки, но долго пронести не смог: удар поддых давал о себе знать, да и сил из него гринальд высосал очень много. Ей и самой было тяжко сегодня. Нагината распорола сапог, и как бы Милана ни пыталась перевязать его шнурками, а уже к середине дня он совсем развалился, и она шаркала по пыли, приволакивая одну ногу, что тоже не добавляло скорости передвижения. Ну а разуваться и идти пешком было слишком холодно и неудобно. Сил тоже было совсем мало. Она вложилась в битву всем, что у нее было, и сейчас только последние резервы сальважьей выносливости помогали тащить раненую вперед. Но останавливаться было нельзя. Да, погоня по их следам не пошла, тот гринальд и впрямь оказался самонадеянным одиночкой, но теперь они несли обратно в крепость столь важные сведения, что не могли рисковать ими, давая себе отдых. К вечеру тело гудело так, что она хотела лишь одного – лечь лицом на землю прямо посреди крепостного двора и лежать, чтобы ее никто не трогал. Когда стемнело, они свернули вглубь степи, оставив за спиной реку. Вел Хуго, выставив перед собой ладонь и прощупывая ей пространство. Только он мог почуять точку встречи, о которой они условились с Гвадайном, переход, открытый прямо посреди Хмурых Земель и настроенный на их тела так, чтобы лишь они могли через него пройти. Идти по горам укрывающей землю пыли было совсем тяжко, и Милана едва переставляла ноги, то и дело спотыкаясь на ходу и почти что роняя раненую в пыль. Они дошли уже в кромешной темноте, когда от упорства и стремления Миланы остались лишь жалкие дотлевающие угольки. Она почти что рухнула прямо в пыль, вытянув усталые ноги, держа раненую и дожидаясь, когда Хуго нырнет в переход и договорится с ведуном по ту сторону, чтобы он перенастроил спираль на возможность пронести через нее еще одно живое существо. Глаза слипались, ей ужасно хотелось лишь одного – лечь и уснуть. Гвадайн появился из перехода сам – со своими острыми глазами и чувством опасности, окружающим его так же, как черный шлейф силы плечи гринальд. Он что-то спрашивал у Миланы, и она с трудом отвечала точно так же что-то, не до конца понимая суть вопросов. В конце концов, он забрал из ее рук раненую женщину и первым прошел в переход. А за ним ступила и Милана, задохнувшись на мгновение, когда мир вокруг нее вкрутился сам в себя, перестав существовать. По ту сторону спирали не было больше черной, тонущей в пылевой буре степи. Там был свет и тепло, ударивший ее по глазам так, что она пошатнулась, закрываясь рукой. А еще там была Гаярвион, запах которой наполнил ее ноздри, будто благоухание прохладного сердца старого леса с его тишиной, мхами и мошкарой в лучах пыли. - Хвала Матери, ты вернулась! – любимые руки обняли ее, поддерживая под плечи, и Милана вдруг поняла, что она действительно вернулась. Вот сейчас по-настоящему.