Танец Хаоса. Новое время

- Вставай, Ферунг. Рудо дернулся, когда каменная рука толкнула его в плечо. Не так, как будто хотела растормошить после сна, а чуть сильнее и ощутимее, больше похоже на удар. Глаза сами собой открылись, он ощутил как затекла левая сторона тела, которую он отлежал, как занемели пальцы в сапогах от холода. Кое-как сбросив одеяло с плеч, он сел, сонно моргая и оглядываясь по сторонам. Да, не такого начала дня он ожидал, но что уж теперь? Слабый свет утренних сумерек проникал в пещеру вместе с воем ветра по ту сторону. Мела метель, снежинки бешеным вихрем кружились перед входом, но хвала Всеотцу, внутрь попадал разве что холод. Ильтонцы сидели вокруг разогретого шара гирды и завтракали холодным мясом. Талахани приветливо улыбнулась и кивнула Рудо, а Альварди мрачновато проговорил: - Ешь. Нам пора идти. - И тебе приятного аппетита, - вздохнул Рудо, усаживаясь и растирая лицо руками. Тело от долгого лежания на одном боку чувствовалось затекшим и совсем чужим, каменным. Будто он сам стал наполовину ильтонцем. Зевнув, он поднял с пола завернутую в тряпицу порцию своего завтрака и без особого желания впился зубами в ледяное соленое мясо. - И какой у тебя план? – спросил его Альварди, угрюмо глядя ему в лицо. - У меня его нет, - дернул плечом Рудо. Ильтонец нахмурился еще сильнее: - Ну ты же должен хоть примерно представлять, что намерен делать? - Я намерен войти в Утворн и сказать гномам, кто я такой, а потом попросить их отвести меня к Фриззу, - ответил Рудо, тщательно прожевывая жесткое сухое мясо. – Со вчерашнего дня в моем плане ничего не поменялось. - Тебя убьют на месте, - покачал головой Альварди. - А ты что, тревожишься обо мне? – нахально оскалился Рудо. - Я за нее тревожусь, - Альварди кивнул головой на Талахани. – Из-за тебя ей придется рисковать жизнью. - Успокойся, Альвар, - примиряющее коснулась его руки ильтонка. – Никто из нас больше не в безопасности и неважно здесь или в Утворне. Но я предпочту быть там, а не где-то в стороне, прячась от правды. - Ты собираешься с ним?! – почти закричал Альварди, глядя на нее во все глаза. – Вот тебя точно убьют, Тала! Гномы ненавидят нас, они с нами воюют! Его еще могут пропустить к Фриззу, но тебя пристрелят на месте, как лазутчицу! Я не допущу этого! - Ты не можешь мне запретить, - пожала плечами Талахани, глядя на него с нежностью. - Нет, - покачал головой Альварди, и его сердоликовые глаза полыхали бешенством. – Запретить не могу. Могу просить лишь очень хорошо все обдумать еще раз. Обдумать, на что ты обрекаешь себя и ради чего ты это делаешь. Ты поможешь хоть кому-то, если тебя застрелят в первое же мгновение, как ты ступишь в Утворн? Ты сможешь что-то изменить в этой войне? Нет, ты просто погибнешь у двери, и все будет напрасно! - Он прав, Талахани, - кивнул Рудо, глядя на хмурящуюся ильтонку. – Вы действительно рискуете больше меня. И вряд ли этот риск оправдан настолько, насколько ты думаешь. - Но я не могу просто ничего не делать! – в сердцах всплеснула руками та. – Мы на протяжении очень долгого времени ничего не делали, и чем это обернулось? Мы потеряли Обитель! Я не хочу больше терять! - Тогда не теряй хотя бы свою жизнь, - взглянул на нее Альварди, и несколько мгновений та смотрела ему в глаза, а затем все-таки кивнула, сдаваясь: - Хорошо. Как решит Матерь Гор, так и будет. Я покоряюсь ей. В молчании они закончили свою трапезу, быстро собрали нехитрые пожитки. Смутно было на душе у Рудо, словно налетели принесенные ветром осенние тучи, затмили солнце над его головой. За себя он не боялся, он дал зарок и шел оплачивать то, что покупал, а значит, любая цена была оправданной за его дерзание. Но следом за собой он тащил и других, и вот это было уже не самым лучшим вариантом. Даже если другие сами это выбирали. Вера моя крепче гранитных скал. Он в последний раз взглянул на метель по ту сторону выхода из пещеры, а затем шагнул следом за ильтонцами в чудной искривленный пузырь. И вновь начался путь через камень, через само время, в котором он плыл и плыл, будто крохотное семя одуванчика, подхваченное ветром. Вспомнилась душная степь и бесконечное синее небо, в которое можно опрокидываться верхом на макто до тех пор, пока хватит духу. Вспомнились черные, будто вороново крыло, жесткие волосы Ашивы под пальцами, путанные, густые, пахнущие горьковатым травяным маслом и терпким дымом. Вспомнился солнечный луч, преломляющийся в его темной радужке, высвечивающий ее до самого дна, будто дно Хлая, усыпанное мелкими разноцветными камешками. Вспомнился вкус его кожи – сладковатый, прохладный даже под палящим солнцем, тревожащий сердце. Ноги шагали вперед через сердце горы, и мимо скользило время, извиваясь серебристым змеем под сапогами Рудо. Он смотрел в спину идущих перед ним ильтонцев и думал о том, что должен был сделать все в одиночку. Они ведь любили друг друга. Он видел, как они смотрели друг на друга, чувствовал между ними то тонкое волшебство, неуловимое и неназванное, которое переживал сам совсем недавно, и сердце его плакало навзрыд по потерянному так глупо. Он не мог обречь их на то, что должен был сделать один. И решимость его крепла с каждым мгновением. И когда эта решимость стала совсем невыносимой, Рудо проговорил: - Отведите меня в тоннель, который мы вчера нашли. Неважно как близко к Утворну, главное, чтобы не напороться на гномов. Дальше я пойду один. Талахани обернулась к нему, не прекращая петь. В глазах у нее цвела настойчивость, но Рудо лишь покачал головой и произнес: - Я пойду один. Она колебалась еще несколько мгновений, и он понимал, почему. Священная война с анай осталась в прошлом, но он видел глаза тех вельдов, чьи сердца она терзала до сих пор. Тех, кто хотел отомстить за свои потери, но не мог, потому что было некому уже, тех, кто все потерял, а новое не обрел, и скитался, скитался, бесцельно, будто тень прошлого, застрявшая в полуночной темноте между днем ушедшим и днем грядущим. Конечно, она была другой, но тень потери тлела и в ее глазах, и свежесть раны только подкрепляла ее решимость. Впрочем, Талахани была иной. Она кивнула ему, соглашаясь, и грусть окрасила ее черты, но это тоже было правильно. Кивнул и Альварди – с благодарностью и впервые без ярости, хоть и выглядел, будто сердитый пес. Что ж, разве мог он выглядеть иначе? Рудо решил, и вновь это решение было легким, как вчера, когда он обнимал Хэллу Натиф и целовал ее непослушные волосы. Решения были легкими тогда, когда больше нечего было терять, и странная пустота лежала в промежутке между бьющимся тихо сердцем и легкой-легкой головой, в которой гулял ветер. Решения становились простыми, когда сложные люди лишались всего. Каким я выйду из этой тьмы? Он не знал. В сущности, он ничего больше не знал. Вся его жизнь осталась позади грудой бессмысленных обломков, из которых он забрал с собой лишь самое дорогое – драгоценный светоч своей любви. Он помнил, каким был раньше, но не знал, каким стал сейчас – лишь надежда вела его, тоненькая и легонькая, будто перышко певчей птички, протянувшаяся бечевой сквозь непроглядный мрак. Лишь одна она вела его. Время застыло, искаженные отражения его самого в стенах двигались вперед, плыли через бесконечность, будто крутобокие рыбы на дне Хлая. Он смотрел на свое лицо и не узнавал его больше. Показная радость сползла с него прочь, отклеилась ошметками никому не нужная удаль. Печаль, что изглодала зубами своими его нутро, безобразно скалилась из его глаз теперь, и он принимал ее как данность, как тихую песню своего «сейчас», медленно плывущую в беспроглядном мраке вместе с шорохом его шагов. Он слышал ее голос где-то вдали, как заунывный крик степных шакалов, он слышал вой своей души и не пытался больше заглушить его никакими иными звуками. Потому что в этой песне в отличие от всех остальных наконец-то был он сам. А потом камень закончился, пузырь вздулся наружу, и Рудо ощутил, как что-то в нем едва ощутимо встало на место, приводя его туда, куда он должен был прийти. К концу одного пути и началу другого, к поворотной точке, где одного уже не было, а другое еще не родилось. Они вышли все в тот же тоннель во тьме с четырьмя железными рельсами на полу. Красноватое свечение гирды отбрасывало вокруг странные окровавленные тени. Ильтонцы повернулись к нему – серьезные, задумчивые, почти грустные. - Ты точно уверен? – спросила Талахани, но на этот раз в ее голосе не было настойчивости, лишь печаль принятия. - Да, - просто кивнул он. – Возвращайтесь домой. Расскажите о том, что видели здесь. Это куда важнее сейчас. - Будь осторожен, ахтаярок! – Талахани обняла его, и Рудо невольно рассмеялся, утонув в ее огромной хватке, когда ощутил себя едва ли не ребенком в ее каменных руках. – Пусть Матерь Гор хранит тебя! Возвращайся к нам, когда проснется солнце! Фраза походила на ритуальное прощание, и это было как-то даже правильно. - Не беспокойся, вернусь! – ухмыльнулся Рудо, выбираясь из ее хватки. – И постараюсь принести вам хорошие вести на этот раз. - Успеха тебе, Ферунг, - Альварди протянул ему каменную ручищу, и Рудо крепко пожал ее в ответ. - И тебе, Альвар. Сердоликовые глаза блеснули во тьме пониманием, ильтонец проговорил: - Мы не сможем дать тебе гирду, чтобы осветить путь – тебе она не подчинится. Тебе придется идти во тьме. - Что ж, пройдусь, - пожал плечами Рудо. - Да хранит тебя Матерь Гор, - повторил за Талой Альварди, а потом они оба поклонились ему на прощание и ушли обратно в стену тоннеля. Свет пения Талахани померк, и Рудо остался один во тьме. Несколько мгновений все было в порядке – он просто стоял, привыкая к ощущению, вслушиваясь в него, чувствуя изнутри. Абсолютная чернота, ни единого звука, вся громада камня, стискивающая его со всех сторон. Потом тело содрогнулось в первый момент, импульс сотряс его с ног до головы, заставил отступить на шаг вслепую, упереться спиной в стену коридора, а дыхание перехватило совсем, и Рудо понял, что не может вдохнуть. Он сполз по стене вниз, хватаясь руками за грудь, в панике пытаясь нащупать самого себя, мягкого, существующего и настоящего, все еще живого, все еще способного сделать вдох. Он боролся с самим собой, хрипя, в кромешной тьме, и волны ужаса сотрясали его вновь и вновь, пока дыхание мало помалу маленькими отрывистыми вдохами возвращалось в его грудь. Моргать во тьме было совершенно бессмысленно, веки просто двигались вверх-вниз, будто он ослеп, и ничего, кроме ощущений тела у него больше не осталось. - Что ж, это сложнее, чем я думал, - хрипло пробормотал он во тьму, просто чтобы услышать свой голос. А затем оперся рукой о стену и побрел вперед. Это было самым странным и жутким из всего, что он делал в своей жизни. Из всех чувств, которыми он когда-то обладал, в его распоряжении осталось лишь осязание – шершавая в сколах поверхность стены под рукой и неровная поверхность пола под ногами, трещины, о которые он то и дело спотыкался, камни, подворачивающиеся под подошву, из-за которых в любой миг боялся опрокинуться на спину. Звука не было, не было света. Из запаха он ощущал лишь однообразность камня, столь незаметную, что проще было не чувствовать вообще ничего, но Рудо цеплялся за нее, отвоевывая себе свое чувство, возвращая назад хоть что-то, чем когда-то обладал. Стена под ладонью казалась теплой на ощупь. Во всяком случае гораздо теплее того камня, на котором он спал сегодняшнюю ночь, и это обнадеживало. Если ему придется остаться ночевать в этом коридоре, он хотя бы не замерзнет насмерть. Правда, как ему было понять, что настала ночь в месте, где ничего кроме нее больше не было? Рудо услышал свой тихий истерический смех и прикусил губу. Он шел, шел и шел. По одному шажку, по одному маленькому движению ноги, нащупывающей дорогу перед ним. По одному движению. И на память приходила всякая ерунда про Хажу-Сказителя, про жуткие мрачные сказки о тварях, что таятся в зимней ночи, которые так любили корты. Он не хотел думать об этом, но не мог не думать. Его воображение набросилось на него, будто дикий зверь, рисуя во тьме алые злобные кругляши чужих глаз, леденящие кровь образы того, что обитало в бездне Мхаир, и того, что только могла породить его собственная фантазия. Он обливался ледяным потом, и ладонь оставляла на камне влажный след. Он задыхался и слышал, как тишина поглощает его хрипы без остатка, всасывая их в себя, будто чей-то раскрытый голодный рот. В какой-то момент он закричал, когда вдруг всем своим телом пережил ужас того, что ильтонцы никогда не придут за ним, и что он может остаться в этой тьме навсегда. А потом захохотал, когда вспомнил одно из испытаний, которым подвергали подрастающих ведунов Эрнальда в Черном и Белом Домах. Их запирали во тьме на долгие десять дней, и выходили они оттуда совсем не теми, кем вошли. И если раньше Рудо и не верил вовсе о том, что это может изменить человека так легко, то теперь вынужден был убедиться в этом на собственном опыте. Он не знал, сколько прошло времени, лишенный ориентиров. Можно было бы опираться на усталость собственного тела, но его так трясло, что он одновременно ощущал себя переполненным энергией и истощенным до предела. И какой смешной становилась его вчерашняя самоуверенная бравада, в которой он кричал в небо Всеотцу о своем праве и дерзании! Каким глупым показался он себе сейчас, пока полз, истекая потом и страхом, в кромешной темноте навстречу вполне возможной ожидающей его прямо в нескольких шагах смерти. Яркие картинки перед глазами становились все назойливее. Рудо шепотом твердил самому себе, что ему все это видится, что это просто плод воображения его усталого пересыщенного информацией и пережитым мозга, и что никто из этих устрашающих ярких фигур не существует в реальности. Но они наступали на него. Звери черные будто мрак с глазами белыми будто снег и раскрытыми алыми пастями в острых зубах. Тонкие белые фигуры изможденных людей. Чудовищные змеи, стискивающие его со всех сторон склизкими петлями своих тел. - Вера моя крепче гранитных скал, - зашептал Рудо, изо всех сил сосредотачиваясь на звуке собственного голоса, хоть немного развеивающего тьму и тишину вокруг него. – Вера моя крепче гранитных скал. Вера моя. Вера моя! Он кричал, и тишина пожирала его голос во тьме, где никто больше не слышал его, ни одна живая душа. Свободной рукой он пытался отмахнуться от образов, что лезли ему в глаза из темноты, полыхая пламенем, горя светом, слепя ему глаза невыносимым сиянием. В какой-то момент к этому сиянию добавился еще и медленно нарастающий грохот, и совершенно потерявший себя Рудо принялся кричать во всю глотку, пытаясь перебить этот звук. Он кричал все, что приходило ему в голову – имя Ашивы и своих отцов, имена Богов, макто и знакомых вельдов, он кричал о своей вере, о своей любви, о своем ужасе. Он проклинал и плакал, давясь соленым ядом, что тек из его глаз, пока грохот не стал настолько ужасающим и нестерпимым, что ноги отказались идти дальше. Не в силах больше выносить этого, Рудо свернулся в калачик под стеной, обхватив себя и пытаясь заткнуть руками уши, чтобы не слышать этого грохота. Это самую чуточку помогло, звук как будто отодвинулся на шаг назад от него, оброс эхом, обратившись в четко различимый рокот и как будто даже стук копыт. Пахнуло дерьмом. Я схожу с ума. Всеотец. Ашива. Кто-нибудь! Очередная галлюцинация выплыла из темноты в облаке дымчато-алого свечения. Огромное существо с головой столь массивной, что занимала едва ли не четверть его тела, с рогами, загнутыми внутрь, на которых странно и неестественно смотрелись два слишком маленьких для такой головы черных-черных глаза. Оно было лохматым и огромным, оно медленно тащилось вперед через коридор, ударяя подкованными сталью копытами в дно тоннеля, порождая эхо, будто удары молота по наковальне, распространяя вокруг себя облако густого запаха навоза. Над головой у существа на палке торчал светящийся алым кристалл, и Рудо из всей силы зажмурил глаза, гоня прочь сводящее с ума видение. И на этот раз у него получилось – оно пропало. - Это что, говюрка там, что ли? – вдруг отчетливо проговорил откуда-то со стороны незнакомый ворчливый голос. – Базза, посвяти мне. И пристрели, если она в пене. Не дай Колдырь Клокастый вцепится еще в гуруна. Рудо ощутил, как губы раздвигаются в улыбку, ощутил, что смеется. Внутри шевельнулось что-то безумное и легкое, будто перышко, взвинченное вихрем. Он видел видение? Или все же он видел живых? Огромное лохматое существо медленно-медленно остановилось и вздохнуло – тяжело и утробно. Грохот прекратился, качнулся красный светоч на палке над его головой. А потом откуда-то из-за его спины спрыгнул на пол пещеры едва различимый во тьме гном, вскидывая арбалет, и Рудо вновь засмеялся. Голова кружилась. Это были не видения, это были гномы, и прямо сейчас эти гномы могли оборвать его жизнь. - Что ты за падаль? – грубо окликнул из темноты гном, неуверенно поднимая арбалет. - Не стреляй, я живой, - ответил ему Рудо как мог четко, и гном в ответ охнул и отскочил на шаг. Что ж, в первое мгновение его не убили – удивление спасло, и это было хорошо. Оставалось только закрепить результат, а для этого закрепить в себе самого себя. Мысленно взмолившись Всеотцу и держась за малхейн, будто объезжал дикого макто, Рудо одной рукой оперся о стену, чтобы помочь слабому как желе телу подняться, а другую открытой ладонью протянул к гному. И заговорил: - Я Рудо Ферунг, наездник на макто из города вельдов Эрнальда. - Кто? – гном скривился, глядя на него из темноты. Из-за спины громадного лохматого зверя выглянул второй гном, и палка с алым свечением на конце опустилась на уровень груди Рудо, отчего глаза заслезились – после долгой темноты даже такой свет стал нестерпимым. - Я убийца хасатры Предательства, - добавил он. - Я пришел говорить с Фриззом Гранитным Кулаком. Гномы молчаливо переглянулись, второй тоже грузно соскочил на землю, пошарил во тьме и вытянул оттуда длинный железный прут с извивающимся кожаным стрекалом на конце. Вдвоем они медленно направились к Рудо, приглядываясь к нему. Глаза обоих в темноте светились: алые отблески текли по радужке, будто пятно масла по воде. - Ты чего здесь делаешь? – очень недобро спросил гном с палкой, взвешивая ее в руке. - Я шел в Утворн говорить с Фриззом Гранитным Кулаком, - ответил ему Рудо. - В Утворн, - повторил гном, и в голосе его не было ни капли доверия. – Ты как сюда попал? - Ильтонцы привели, - не стал кривить душой Рудо. Гномы нервно переглянулись, и он кивнул. – Да, они знают про ваши шалости теперь. Поэтому мне и надо поговорить с Гранитным Кулаком. - А по-моему, тебе надо сдохнуть, - мрачно сообщил ему гном с арбалетом, поднимая его, и сердце Рудо ёкнуло, но второй гном положил первому руку на плечо: - Погоди-ка, Базза. – Взглянув на Рудо, он склонил голову набок. – Говоришь, ильтонцы привели. А где они сейчас? - Ушли сообщить своим о том, что вы тут делаете, - отозвался Рудо, и Базза всплеснул руками и принялся грубо ругаться. Второй гном оценивающе смотрел на него, очень долго смотрел, а потом сказал: - Значит ты – лазутчик? - Я посол, - ответил Рудо. - Послы через дверь входят, - заметил гном. - Так вы ее заперли! – фыркнул Рудо. – Пришлось лезть через стену. Гном хмыкнул, и Рудо понял, что шанс выжить у него есть. - Конечно, заперли, чтобы такие кдахи как ты сюда не лезли. - Ну а если поговорить надо? – спросил его Рудо. - А нам не надо, - пожал плечами гном. - Пожалуй, теперь понадобится, - сообщил ему Рудо. – С учетом того, что ильтонцы знают про ваш тоннель. – Гном мрачно смотрел на него, и Рудо добавил: - Отведите меня в Утворн. Возможно, мы сможем договориться. - С такими ждыгами как ты никто не договаривается! – прорычал ему Базза, но второй гном вновь поднял руку, и тот замолчал. - Еще раз скажи-ка, как звать тебя? – уточнил он. - Рудо Ферунг, наездник на макто из города Эрнальда. - Макто – это что? – вновь спросил гном. - Драконы, - пожал плечами Рудо. Оба гнома сразу как-то подобрались, переглянулись молчаливо, перестав ругаться, и Рудо это совсем не понравилось. Базза молча поднял арбалет и прицелился в него, уже без всяких ругательств и нападок, а второй гном прищурился – алые кругляши глаз превратились в две опасные узкие щелочки. - А ну-ка ляг на пол, Ферунг, - вкрадчиво проговорил он. Рудо ощутил неуверенность, эта перемена в поведении гномов после того, как он помянул драконов, не слишком ему понравилась. - Что я тебе в полный рост не нравлюсь? – попробовал пошутить он, но гном шутки не оценил. - Лицом в пол, руки за голову. Иначе я тебя сам уложу. Арбалетный болт в темноте недобро поблескивал алым, и Рудо решил не спорить. - Ладно, не кипятись только. Я безоружен, - сообщил он, медленно, чтобы не нервировать гномов, с поднятыми руками опускаясь на колени, а затем укладываясь во весь рост на каменный пол. Лежать было тепло – камень под ним не был холодным, и тело даже ощутило радость оттого, что наконец-то вытянулось во весь рост. Впрочем, радость была недолгой. Простучали по каменному полу тяжелые шаги, а потом резкая боль в виске заставила его потерять сознание. Его трясло. Тело подбрасывало на чем-то жестком и остром, и оно впивалось в мясо, причиняя боль. А еще боль цвела в виске алым цветком, пульсируя, будто кто-то тыкал туда раскаленной иглой. Она-то и привела его в сознание, и Рудо медленно, со стоном, открыл глаза. И едва не вскрикнул в первый момент: перед ними было совсем темно, и давешний пережитый страх на мгновение вернулся, заставив сердце в груди забиться, будто бешеное. Медленно вернулись и остальные ощущения. Что-то терлось о кожу на лице, сквозь него проступал слабый-слабый алый свет, и Рудо понял, что ему завязали глаза. Он попытался покрутить головой – это было совершенно бессмысленно и больно, от движения рана на голове заныла так, что хоть вой. Заставив себя успокоиться, он прислушался к ощущениям тела – под спиной явно были камни или что-то вроде того, и от движения все это дребезжало, и вибрация шла через все тело. Вокруг стоял грохот, как тот, что он слышал в самом начале перед тем, как его подобрали гномы. Воняло навозом – видимо, от того здоровенного животного, которое было с ними. Кажется, они называли его гуруном. Вот и все, что у него имелось в данный момент, и с этого уже можно было худо-бедно, но начать. Его не пристрелили в тоннеле, его куда-то везли, скорее всего, в Утворн, иначе бы пристрелили. Завязали глаза, чтобы ничего не видел, руки и ноги тоже скрутили – запястья резала веревка, ноги не двигались, застыв в неудобной позе. Но он был жив, и это уже кое-что значило. Гномы не разговаривали – он не слышал их голосов. Правда, один из них в какой-то момент громко харкнул, а это означало, что они были рядом. Но так как они молчали, подслушивать ему было нечего. И чего они взбеленились, когда он помянул драконов? Мысли в голове всплывали очень медленно, будто неповоротливый сом с большой глубины, и Рудо с огромным трудом вспомнил, что Хаянэ говорила о драконе гномов. Якобы они держали его в своих пещерах и от всего мира скрывали этот факт. Быть может, они боялись, что Рудо пришел увести его? Впрочем, вряд ли он мог выяснить это сейчас, подпрыгивая на груде камней с пробитой головой. Так что это время стоило использовать для того, чтобы хоть чуточку восстановиться. Это, правда, тоже было проблематично. Устроиться на груде камней с комфортом вряд ли смогла бы даже Хэлла Натиф, так что он поерзал какое-то время, пытаясь найти приемлемое положение, а затем бросил это занятие, просто расслабившись. Есть хотелось страшно, как и пить. Оставалось надеяться, что гномья стряпня действительно была настолько интересной, насколько описывала Талахани. И что желудок Рудо будет в состоянии выдержать их специи. Голова страшно раскалывалась, и в какой-то момент он потерял контакт с реальностью, провалившись в боль. В ней вновь из темноты выплывали одно за другим чужие искаженные лица, и Рудо метался среди них, пытаясь прогнать их, отмахнуться, найти среди них кого-то такого важного, кого он так искал. Самого-самого важного. Потом тачка остановилась, вокруг послышались голоса. Они продирались сквозь его сознание, как через вату, и Рудо не мог разобрать слов. Кто-то подхватил его под руки, грубо сдернул с кучи камня, и он застонал от боли в разбитой голове. Потом его швырнули на что-то плоское, и это было хорошо, это было очень хорошо. Кое-как он повернулся, чтобы веревки не так резали руки. Под щекой чувствовалось шершавое – скорее всего дерево, воняло дерьмом. И почему у гномов все воняло дерьмом? Он понял, что сознание ускользает вновь. Последним, что он ощутил, был толчок и вновь вибрация, когда то, на чем он лежал, сдвинулось с места. Ледяная вода обрушилась на голову, и Рудо заорал, когда все тело скрутило в обжигающей муке. Глаза распахнулись, и перед ними был алый свет, в котором мельтешили чьи-то лица. Вода текла по волосам, по лицу, он содрогнулся всем телом от холода, приходя в себя. Бородатое недоброе гномье лицо склонилось над ним, изучая его пристальным взглядом. Почти квадратный шлем закрывал голову, носовая стрелка делала его похожим на сову. - Оклемался? – грубо спросил гном. - Видимо, - с трудом разлепил пересохшие губы Рудо. - Хорошо. Будешь говорить с Господином Печатей Аригом. Отвечай на вопросы и не делай глупостей, иначе мигом пойдешь говюркам на корм. Рудо не нашел в себе сил ему отвечать. Его трясло от холода, а голова так раскалывалась, что он с трудом видел. Его грубо подхватили под плечи и усадили на какой-то стул. Преодолевая головокружение, Рудо огляделся. Он находился в комнатке, больше смахивающей на допросную. Освещение давал большой алый кристалл, вырастающий из потолка и заливающий все кровавым светом. На стенах висели крюки и щипцы, молотки, длинные тонкие иглы, и тело непроизвольно дернулось, вспоминая плен у Авелах. Руки у него все еще были скручены за спиной, как и ноги, но он хотя бы сидел теперь. Перед ним находился широкий стол, на котором лежала стопка скрученных пергаментов и лежал какой-то продолговатый железный штырек с острой тонкой иголочкой на конце. За столом сидел гном с длинной рыжей косищей через плечо и окладистой бородой, одетый в темно-зеленый камзол, который пересекала на груди толстая железная цепь, похожая на колодезную. Посередине на ней висел какой-то медальон, но Рудо своими слезящимися глазами не мог разглядеть, что на нем. Голова так кружилась, что гном-то у него перед глазами скакал вверх-вниз, не то, что все остальное. - Дайте воды, - попросил он, с трудом ворочая сухим языком. - Тебе не хватило ведерка? – хмыкнул откуда-то из-за спины голос. - Пить хочу, - прохрипел Рудо. - Напои его, - приказал сидящий за столом гном. Чья-то рука ухватила его за подбородок, больно сдавив кожу, в губы ткнули флягу из твердой кожи, и Рудо судорожно принялся пить, дергая ободранным горлом. Вода хлынула в измученное жаждой нутро, неся облегчение, часть лилась на подбородок и грудь, но ему было все равно. Флягу отняли, Рудо опустил голову, пытаясь отдышаться. Стало чуточку легче, в голове начало проясняться. - Не дергайся, - вновь приказал ему гном в шлеме, отступая к двери. Тяжело дыша, Рудо поднял голову, оценивая количество людей в помещении. Гномов-солдат в шлемах и тяжелых кольчужных доспехах оказалось двое, они заняли места по обе стороны от двери. Третьим был тот, что сидел перед ним. Но говорить никто из них не спешил. Не спешил и Рудо – в глотке все равно драло, голова кружилась, и сил начинать собственный допрос у него не было. Пока он пытался отдышаться, дверь в камеру распахнулась, и внутрь вошел еще один гном. Оба солдата прищелкнули каблуками, а тот, что сидел за столом, поднялся и низко поклонился вошедшему. Судя по всему, это и был тот самый Господин Печатей Ариг. Во всяком случае, держал он себя с таким достоинством и уверенностью, что сомневаться в его высоком статусе не приходилось. Одет он был в бордовый парчовый камзол, спускающийся двумя клиньями до пола, расшитый серебряной нитью, из-под которого виднелись такие же бордовые мягкие штаны и сапоги из тонкой кожи. Бородища у него была черная, как и волосы, приглаженные назад и поддерживаемые массивным серебряным обручем. На груди у Арига виднелась толстенная цепь из серебряных звеньев, на которой болталось аж пять медальонов в ряд. На Рудо он взглянул пристально и без улыбки. - Кто ты такой? - Я Рудо Ферунг, вельд из города Эрнальда, - с трудом ответил он. Гном за столом подхватил со столешницы странный продолговатый предмет и принялся им что-то царапать на пергаменте. Скрипучий звук нервировал. К тому же, Рудо не понял, как это штука вообще пишет. Чернильницы он на столе не увидел. - Не слышал о таком городе, - равнодушно сообщил Господин Печатей, разглядывая его. Вот и начался его допрос, на этот раз самый настоящий, и вот теперь Рудо почуял вонь отнюдь не дерьма, а собственной смерти, что стояла сейчас так близко к нему, что аж волоски на затылке дыбом поднимались. Прямо за его плечом, дышала в шею, костлявая, и сейчас надо было действовать очень продуманно и осторожно, чтобы отодвинуть ее хоть на локоть подальше. Только беда была в том, что голова так трещала, что продуманно он действовать никак не мог. Выручай, Всеотец. Вздохнув, Рудо решил просто говорить правду, потому что вряд ли был способен хоть на что-то иное. - Это город по ту сторону Эрванского кряжа, на равнине Роура. Я пришел оттуда в Этлан Срединный вместе с союзным войском анай и вельдов, чтобы поддержать Аватар. - Ты Спутник? – спросил Ариг. - Нет, - покачал головой Рудо. - Это союзное войско – оно в Бреготте? - Частично, - Господин Печатей и глазом не моргнул, но Рудо ощутил, что на этот раз он начал прислушиваться, а потому решил подлить масла в огонь. – Оно сражалось на стороне Хаянэ и разбило Сета у Кьяр Гивир. Аватары поддерживают Бреготт. - Сколько их? – спросил Ариг, и Рудо поздравил себя с тем, что двинулся в правильную сторону. - Достаточно, - отозвался он. - Мне нужна цифра, - это было требование, а не просьба. - Цифру я назову его величеству Гранитному Кулаку, - рискнул Рудо, не сводя с гнома глаз. Тот в ответ не сделал ни движения, только улыбнулся, и Рудо вдруг всем своим телом ощутил присутствие на стенах всех этих жутких уродливых вещей, созданных лишь для того, чтобы причинять боль. Только вот он все это уже проходил однажды и прошел, пусть следы и остались в нем, глубокие и страшные. Но это была просто боль, обычная физическая боль. Ничто по сравнению с тем, что он испытал с Ашивой. Рудо ощутил, как что-то внутри него упирается. Что-то очень упрямое, очень живучее, будто дикий сорняк, каким-то совершенно неописуемым образом растущий посреди скалы. Они могли пугать его сколько угодно, но он больше ничего не боялся. Он больше не боялся. Пауза затягивалась, и Ариг, видимо, решил, что это что-то изменит в его реакции, но Рудо молчал, упрямо сжав зубы. Тогда он наконец покачал головой и проговорил: - Видишь ли, для того, чтобы представить тебя подгорному государю, мне нужно что-то большее, чем данные о количестве войск Гаярвион Эрахир. Мы и так это выясним, если захотим. - Тогда передайте ему, что я убил хасатру Предательства, - улыбнулся ему в лицо Рудо, и Ариг самую чуточку сощурил глаза, самую-самую чуточку, но этого было достаточно. – Скажите, что я пришел говорить от имени Хаянэ, как ее доверенное лицо. А еще скажите, что я знаю про Источник. И она теперь тоже знает, что самое интересное. Несколько мгновений Господин Печатей вглядывался в его глаза, и вот теперь уже в лице его было куда больше заинтересованности. - Так ты, выходит, посол? – спросил он. - Выходит так, - кивнул Рудо. - И как посол ты каким-то чудом очутился один посреди наших тоннелей, - Ариг развел руками. – Больше похоже не на посла, а на шпиона. А шпионов не водят к королю, им кости ломают и ноздри рвут, а потом бросают гнить заживо в канаве. - О, разумеется, - кивнул ему Рудо, скалясь. – Можно и так. Только я очень сомневаюсь, что ваши ребята талантливее Авелах. А я у нее целую ночь провел и все еще живой, знаешь ли. – Подавшись вперед, он посмотрел Аригу в глаза и предложил: - А еще ты можешь сказать государю, что я наездник на драконах. Вдруг ему и это тоже будет интересно. И вновь что-то неназванное промелькнуло в глазах гнома. На этот раз Рудо попал, он всем телом ощутил, что попал во что-то важное, как стрелой в мишень. Еще несколько мгновений Господин Печатей порассматривал его, затем повернулся к писцу за столом и приказал: - Запись допроса уничтожить. Все, что здесь прозвучало, опечатано именем государя по первому зароку. - Наши уста немы, - хором произнесли все трое гномов, и Ариг удовлетворенно кивнул. - Нашего посла отмойте, накормите и заприте. Пусть отдохнет с дороги. - Да, господин, - низко склонился писарь за столом и не разогнулся до тех пор, пока Господин Печатей не покинул комнаты. Рудо вздохнул. Кажется, ногти ему сегодня выдирать уже никто не собирался. Хоть это было хорошо.