Медовый месяц

События развивались слишком быстро. Мотнув головой, Гэвин хлопнул по собственному экрану, погасив его и заморгав, когда значки и линии вдруг пропали — окружающее пространство показалось до странности пустым. Глубоко дыша, выгоняя из легких дым, он сполз по стене на пол. Что… что происходило, мать его? Откуда этот проклятый Пророком Эркей выскочил, зачем вмешался в план Гэвина и какого хрена теперь еще и предъявляет претензии? — Ты кто такой? — просипел он, отдышавшись. Перед глазами все еще мельтешили языки пламени. — Ты мне помешал спасти Коннора, придурок! У меня был план! — Какой план? — Эркей посмотрел направо, налево, а потом уселся на пол, скрещивая ноги и разглядывая — судя по всему — Гэвина. — Сгореть или задохнуться? И как это поможет Коннору? Предыдущий Эркей, который помогал им спрятаться, называл Коннора «князь», но этот явно не собирался придерживаться титулов или даже вежливости, да и с Гэвином он разговаривал без пиетета. Гэвин, конечно, не фанат был всяких расшаркиваний, которые обожал Элайджа, но такая фамильярность все же казалась странной. Впрочем, фамильярность телохранителей Коннора сейчас была меньшей из проблем. — Сидеть тут и болтать поможет Коннору еще меньше, — нетерпеливо сказал Гэвин — хотя еще не хватало сейчас ссориться, — а мой план состоял в том, чтобы пробраться мимо них, найти Коннора и потом уже придумать другой план — как свалить отсюда куда подальше. Эркей кивнул, но Гэвину отчего-то показалось, что сарказма в этом кивке было куда больше, чем согласия. Впрочем, ничего такого говорить Эркей не стал, только коротко заметил: — Здорово, — не сарказм, пришлось напомнить себе Гэвину, это не сарказм, — но у меня есть план лучше. И Коннору он точно понравится больше. Ой, да неужели. — Ну, просвети меня, умник, — не сдержался Гэвин. — Мы угоним корабль. — Что? — Мы угоним корабль. У Гэвина возникло дежа вю — точно, именно это и предлагал Коннор, так что в одном Эркей был прав — ему этот план понравился бы. Вот только когда Коннор его предлагал, он еще стоял рядом с Гэвином, а не пропадал где-то в плену. Как угон корабля, ради милосердного Пророка, мог помочь им сейчас? — И как это ему поможет, умник? — едва сдерживая раздражение, спросил Гэвин. — Нахера нам их корабль сейчас? Шантажировать пиратов, чтобы отдали Коннора взамен на одно корыто? Адреналин отхлынул, оставив пустоту в голове, зуд в костях и привкус гари на языке. Пираты наверняка уже справились с огнем, и второй раз провернуть тот же трюк не получится. Все зря — и только чтобы выслушать странные фантазии этого парня. — Ты же умеешь чинить корабли, верно? — спросил тот. Прозвучало как обвинение. Типа Гэвин какой-то там механик, не чета их Эркейскому принцу, будь он хоть двадцать раз одним из наследников империи Камски. Просто Гэвин этим своим наследством не пользовался, да и с Коннором они любили друг друга за человеческие качества… Или Коннор прав, и они любили друг друга за секс? Гэвин содрогнулся от этой чудовищной мысли. Что бы Коннор ни думал о нем, Гэвине, он был не прав, и Гэвин собирался ему это объяснить, как только они встретятся. Обсудят и развод, и брак, и вообще их отношения. «Как только», а не «если»! — Слушай, — Эркей нетерпеливо вздохнул, — у меня не то чтобы есть время все тебе объяснять, но поскольку мне нужна твоя помощь, то так уж и быть. Так уж и быть, вы только послушайте. Гэвин про себя взмолился Пророку, чтобы послал ему терпения — было ощущение, что без терпения тут не обойтись. — Валяй, — коротко скомандовал он, потому что сквозь сжатые зубы пролезала только такая короткая команда, — объясняй. Эркей взмахнул рукой. — Эти пираты явно знают, что ищут, — сказал он, — они не интересуются ни грабежами, ни выкупом, а значит, у них либо что-то личное к одному из пассажиров, либо их интересует сама яхта, либо они наемники. Яхта их интересовать не может, на черном рынке полно таких разной степени разобранности. — Так тут она бесплатная, — встрял Гэвин. — Так с черного рынка ее тоже можно угнать, и там не будет хлопот с пассажирами. К тому же топливо тоже стоит денег. Ладно, это имело смысл, и Гэвин кивнул. Такое чувство, что этот Эркей вслух сейчас озвучивал все то, о чем Коннор думал, но не говорил Гэвину. — А насчет личного? — Если бы у них было что-то личное, то они бы забрали этого пассажира и улетели восвояси, а нас оставили бы в покое или всех расстреляли. Насколько мне известно, никаких массовых расстрелов пока не было. Что не означает, что их в принципе не будет, если ты понимаешь, о чем я. Гэвин понимал. — А вдруг, — осенило его, — у них что-то личное к Коннору? Версия была ужасная и отсвечивала всеми кровавыми оттенками, которые только можно было вообразить. С другой стороны, захватившие Коннора пираты не вели себя так, будто Коннор им лично подгадил — ну если не считать того, что он семерых из них (со скромной помощью Гэвина) грохнул. Эркей повел плечами, словно эту теорию полностью отвергнуть не мог и размышлял о ней ничуть не меньше, чем Гэвин. — Думаю, я бы знал, — сказал он наконец. Ну да, с этим Гэвин тоже вынужден был согласиться — если бы у какого-то бандита был личный зуб на Коннора, то его телохранитель уж точно должен был об этом знать. — Окей, — согласился он, — ну допустим, это наемники. И что? Как нам поможет эта ценная информация об их мотивах? В смысле освобождения Коннора, конечно, потому что мы тут не выполнять работу полицейских собрались. И, кстати, а где второй? — Кто второй? — растерялся Эркей. — Ну, второй телохранитель. Тот, который помогал нам сбежать? Эркей помолчал. — Я не знаю, — сказал он наконец, — экран никого не показывает. Связи нет. Час от часу не легче. — И Коннора тоже не показывает? — Гэвин повертел головой. Сейчас никаких точек на экране не отображалось. То ли пираты были слишком далеко, то ли что-то сломалось. — А меня ты как нашел? — Тебя было трудно не найти, — хмыкнул Эркей, — и мне тоже интересно — если телохранитель помогал вам обоим сбежать, то как так вышло, что ты вот тут на свободе, а Коннор — непонятно где в руках бандитов? В его голосе появилось нечто — оттенок горечи, который мог Гэвину и мерещиться — и в то же время был вполне понятен. Вопрос был хороший и резал Гэвина острее, чем баланское лезвие режет бумагу. — Он меня отравил, — признался он. — Я и не знал, что он так умеет. А почему не нашли тебя? Нормальность всего этого разговора дарила обманчивое чувство безопасности — словно и не происходит ничего ужасного, они обсуждают совершенно безобидную ситуацию, и Гэвин не сходит с ума от тревоги, и злости, и желания немедленно бежать и что-то делать. Хоть что-то. Хоть что-то! — Я уничтожил базу, — ответил Эркей лаконично. Оглянулся. — Нам бы лучше здесь не задерживаться, — он понизил голос, — а то мы быстро это упущение пиратов устраним. — Пока ты не объяснишь мне план, я никуда не пойду, — заявил Гэвин. Он не собирался подыгрывать незнакомцу только потому, что тот строил из себя эксперта, пусть он хоть сто экранов на себя напялит и рассуждает о том, что — якобы — понравилось бы Коннору. Коннора тут не было, а Гэвин был. И Эркей сам сказал, что ему нужна помощь. — Даже если тебя схватят пираты из-за твоего упрямства? — поинтересовался Эркей с изрядной долей издевки в голосе. Но Гэвин на это не повелся. — Мне терять нечего, — спокойно сказал он. И с внезапной жутью осознал, что это правда. Он любил Коннора — любил так сильно, что даже воображать не хотел жизнь без него. Конечности вдруг снова стали ватными, тяжелыми, глаза защипало, кровь прилила к лицу, и пришлось глубоко вдохнуть, сжать кулаки, чтобы прийти в чувство. Он еще не потерял Коннора — и не потеряет, еще не все кончено. Плевать на развод, собственное нежелание извиниться теперь казалось таким нелепым. Детским. У него было все, о чем можно только мечтать, и он отнесся к этому как к должному — и теперь, если Коннор погибнет, то последнее, что он будет помнить о Гэвине, это что тот не заслуживал прощения, о котором не просил. Если Гэвин погибнет, то последнее, о чем он будет помнить — это развод. Он не мог этого допустить. Не мог! — Мне зато есть чего, — прошипел Эркей, — мне еще, вообще-то, Коннора нужно освободить и как-то не потерять тебя в процессе. Гэвин пожал плечами. Его проблемы этого засранца не волновали. — Тогда не теряй время. Эркей тяжело вздохнул, снова оглянулся, потом наклонился вперед и принялся объяснять, понизив голос: — Мы угоним не их корабль — мы угоним эту яхту! Возьмем под контроль и сможем заблокировать их там, где они сейчас. Если лишить их возможности пересесть на их корабли, то они сами станут заложниками. О нас они не знают, а значит, не смогут использовать Коннора для шантажа. Захватим рубку, запрем их шлюзами в нескольких помещениях и потребуем освободить пленных в обмен на коридор к одному из их кораблей. Если при этом нам выпадет шанс освободить Коннора без риска для его жизни, то мы им воспользуемся. Звучало здраво, учитывая обстоятельства. Гэвин скривился. Он собирался сделать примерно то же самое, но… — Гораздо лучше было бы все это проворачивать, если бы ты уже дал мне освободить Коннора, как я и собирался! Интересно, если двинуть этого Эркея в лицо, экран не ударит его током? — Что, серьезно? — хмыкнул Эркей с откровенной злостью в голосе, — ты бы только убил его в процессе! — Ты ничего обо мне не знаешь, — ахнул Гэвин. Да как этот засранец смеет его судить? Да, Гэвин потерял Коннора — но только из-за яда. А телохранители потеряли Коннора, потому что криворукие придурки, а может, и предатели! Эта идея осенила его внезапно и заставила схватиться за пистолет. — Я о тебе знаю достаточно, — заявил Эркей, — убери от меня свою пушку, и если ты действительно хочешь помочь Коннору, то давай уже обсудим мой план, а не твой богатый внутренний мир. И Гэвину скрепя сердце приходилось признать, что плана лучше у него все равно нет. — Тогда придумаем план Б на случай, если план А окажется не так хорош, как ты воображаешь, — он поднялся на ноги и протянул Эркею руку, — и нет, Эркей, кто бы ты ни был, ты не знаешь обо мне достаточно. Я знаю, что многие из вас считают, что я Коннору не пара. Но я за него жизнь отдам. — Помпезное заявление, — после недолгого колебания Эркей схватил предложенную руку, вскакивая одним движением. — Неудивительно, что Коннор что-то в тебе нашел. Удивительно, что это продержалось так долго. — Ты не телохранитель, — сказал Гэвин. Протянул руку, нащупывая кружочек — Эркей и не подумал сопротивляться. Экран погас. * Все, что Гэвин знал о братьях Коннора, тот рассказал ему лично. Это не были какие-то биографические данные или прочая полезная информация, нет: Коннор прилагал немалые усилия, чтобы скрыть от Гэвина правду своего происхождения. Конечно, это было обидно. И все же при всем при этом Коннор говорил о братьях очень много. Создавалось впечатление, что они довольно близки — множество забавных рассказов превращало их в довольно интересных парней. Иногда Гэвину казалось, что их двое, иногда — что трое, Коннор не называл имен, говорил только «мой брат», но постепенно Гэвин начал различать, какого именно брата Коннор имеет в виду. Иногда ему даже начинало казаться, что он с этими братьями заочно знаком. Вот только на свадьбе Гэвин их не помнил, личной встречи так и не случилось, а по молчанию Коннора после можно было сделать неутешительные выводы — к Гэвину загадочные братья относятся без особого восторга. Или вообще без восторга. Или их здорово порадует предполагаемый грядущий развод. И если все это время Гэвину казалось, что это потому что Эркеи достаточно закрытый народ и бурный роман Коннора с чужаком противоречит их культуре, или что отсутствие у Гэвина интереса к бизнесу и образу жизни Элайджи делает его незавидным женихом, или что какие-то там нувориши или механики не подходят их сиятельному принцу — точнее, князю, но будто это что-то меняет, — то сегодняшний бесконечный день зародил в Гэвине серьезные сомнения. Что, если причина была совсем в другом? Что, если Коннор жаловался братьям на него, Гэвина, и неприязнь к Гэвину возникла из-за родственного недовольства, а не политического. И что, если именно мнение родственников подтолкнуло Коннора не поговорить с Гэвином, а сразу подать на развод? Мысль была отвратительной и пугающей, и как Гэвин ее от себя ни гнал, она упорно не гналась, то и дело мелькая на задворках сознания именно тогда, когда Гэвин больше всего боялся за жизнь и здоровье Коннора. Да будто это вообще было важно! Снова и снова он прокручивал в голове последние несколько дней, думая, в какой момент все пошло не так — их отношения дали сначала трещину, а потом и раскол, и он винил в этом себя (как, судя по всему, и Коннор), вот только от обиды это понимание не спасало. Все равно он ждал второго шанса, рассчитывал на него, все равно глубоко в сердце верил, что Коннор должен был сделать пару шагов навстречу, побороться за Гэвина, простить и понять его как-нибудь самостоятельно. И вот где они оказались теперь. Что ж, теперь у Гэвина была возможность превратить свои предположения в уверенность: похоже, братья Коннора его и правда недолюбливали. По крайней мере, этот конкретный брат. Потому что его взгляд и угрюмое выражение лица не демонстрировали ни намека на симпатию или сопереживание. Он был похож на Коннора как две капли воды: такое же лицо с тонкой белой кожей, такие же карие глаза и изогнутые губы, вот только и отличался он от Коннора до невероятности. Когда Гэвин смотрел на Коннора — с самой их первой встречи — у него внутри все горело, и Коннор казался ему самым обворожительным человеком во всей вселенной, и в глазах у него всегда пылал огонь, который то грел, то обжигал в зависимости от ситуации. Этот Эркей был в лучшем случае… ну, сухой и недружелюбный, и на Гэвина смотрел как на кусок мусора. Да еще и, очевидно, винил его во всех бедах Коннора. — Ты его брат! — возмутился Гэвин, и собственный голос прозвучал как обвинение. Эркею, видимо, это тоже показалось обвинением, по крайней мере, взгляд у него сделался еще более скептический, чем был. — Да неужели, — сказал он, — ты невероятно наблюдателен. Да, в характере тоже чувствовалось семейное сходство. Гэвин вдруг почувствовал, как дрожат его губы, а глаза щиплет. Он сжал кулаки, пытаясь удержать себя в руках — реальность всего этого ужаса начала накатывать волнами, только сейчас такое знакомое и при этом совершенно чужое лицо заставило его понять, что Коннора нет, совсем нет рядом — может (нет, думать об этом было невыносимо), его даже нет в живых, и Гэвин остался без него, не смог сказать, как сильно его любит, как мечтал быть с ним, как ужасно сожалеет о своих ошибках… — Мы идем? — спросил Эркей, и в его глазах Гэвину померещился даже намек на мягкость. Впрочем, он тут же встряхнулся, и Гэвин решил, что померещилось. — Мы идем, — решительно сказал он. — И… как тебя зовут? Эркей глянул на него, будто говоря «ничего себе, какой ты внимательный муж! Даже не спросил, как зовут его братьев!» Но вслух он сказал только: — Мартин, — и устремился вперед.