Кошки-мышки

      Маринетт хорошо помнила девушку, которую вчера спасла в роли супергероини.              Лила Росси. Они учились в одной школе, но никогда не общались близко. Признаться, Маринетт ни с кем близко не общалась в подростковые годы, однако даже будь шанс наладить общение с Лилой, она отказалась бы от этой возможности. Слишком много несостыковок было в личности Росси, а надуманность образа уничтожала ощущение комфорта.              Слишком милая, слишком фальшивая. Больше похожа на куклу, но даже Барби казалась более искренней своей наивностью. Лила же пропитана ядом ко всем живым существам, но по непонятным причинам пыталась выставить себя в ином свете — честная и правильная девушка с большим сердцем. Из большого у неё только раздутое самомнение, но Маринетт отказалась быть той, кто раскроет эту страшную тайну.              Как помнится Дюпен-Чен, Лила была влюблена в Адриана Агреста и, по её красноречивым рассказам, готова встретиться со смертью ради него, а потому её любовь к нему неиссякаема. Расспрашивать о личной жизни — некомпетентно для супергероини, однако интерес никак не мог отпустить. Маринетт понимала, что в ней взыграли отголоски чувств к Агресту, когда личность отвернувшего признание Лилы оставалась загадкой. Вдруг Росси до сих пор бредит подростковой влюбленностью? Почему в принципе не назвала имени, если каждый злодей на каждому углу кричит имя причины аккуматизации?              Дюпен-Чен тонула в этих мыслях так же долго, как и самокопании и окутывающем чувстве страшней ошибки. Нет, не поводу того, что взяла талисман. Именно просьба Леди Баг не самовольничать прозвучала для неё как ругательство, когда на деле Леди всего лишь объясняла неопытной героини специфику работы. Это обычная практика. Старшие направляют младших, учат их, а только потом ругают, если есть за что. Первый день Маринетт в роли Мультимыши прошёл и так прекрасно, но ни критику, ни восхищение она не могла воспринимать нормально — всё вызывало шквал эмоции и сомнений в себе. Слишком много мыслей, которым уже давно нет места в её жизни.              — Ты была великолепна, заканчивай нести ерунду, — даже Мулло выходила из себя, слушая долгий монолог повторяющихся тезисов «Я облажалась», «Я поступила неправильно», «Я не гожусь в супергероини». — Да, были погрешности, но ты уже ничего не исправишь. Смысл изводить себя по пустякам? Лучше подумать, как стать лучше.              — У квами же не бывает проблем с самооценкой? — Маринетт остановилась. — Тогда мне тяжело тебе объяснить, почему я не могу успокоиться.              Мулло едва смогла взять огромное яблоко и кинуть его в хозяйку, несмотря на наличие суперсил космического масштаба. Обычный фрукт почти победил квами.              — Эй! — Маринетт и не пыталась ловить, просто увернулась.              — В вашем мире есть психологи. Но, если хочешь, я могу быть твоим психологом.              — Ты хоть знаешь, кто такой психолог?              — Врач по голове.              Маринетт прыснула. Хотела Мулло или нет, но именно последней фразой она успокоила бушующие эмоции и немного просветлила разум. Закатившееся за диван яблоко благополучно оказалось в мусорке, ведь после полета ему уже ничем не помочь.              В отличие от Маринетт, которая решила взять себя в руки. Может, ей и правда стоило бы пойти к психологу, но она не уверена, что наберется нужная сумма у неё в кошельке, да и вера в лучшее всё же присутствовала. И именно она толкала к безумным в сравнении с коконообразной жизнью поступкам. Например, зайти на сайт самой известной художественной галереи, хотя Дюпен-Чен и так знала, что увидит там:              «Выставка начинающих художников под руководством Адриана Агреста.              Искусство никогда не стоит на месте, людям всегда будет, что сказать, и Адриан Агрест с удовольствием поможет начинающим талантам показать себя всему Парижу. Мэр города, его жена — Одри Буржуа с дочерью Хлоей, Джагет Стоун, XY, Клара Россиньоль и даже сам Габриэль Агрест посетят выставку, которая положит начало новой эпохи изобразительного искусства.              Приглашаем вас вживую насладится этим событием 16 ноября в 12:00 по адресу…»              — Врач по голове, ваше мнение? — Маринетт развернула к квами телефон. Глаза Мулло смешно забегали по строкам, губы поджались.              — Ты хочешь пойти? — это не протест. Скорее, непонимание, почему именно это мероприятие выбрала Дюпен-Чен, и куда важнее: как оно поможет в миссии по спасению самооценки Маринетт?              — Да. Я мечтаю стать дизайнером, а самый известный в мире моды дизайнер будет там, к тому же его сын и организует выставку. И с этим сыном я училась в школе.              Мулло тяжело приходилось. Дизайнер, отец, сын. Она любит, когда всё просто: Духовный Хранитель, за ним Небесные Хранители по трём направлениям — охрана шкатулок, боевая подготовка героев и порядок в храме, затем Старшие Хранители, за ними мастера и, наконец, обычные монахи. Ничего сложного!              Попытка вникнуть в мир людей — интересное занятия, пускай и сложное.              — Ты хочешь познакомиться с этим дизайнером?              — Не совсем. Габриэль нелюдимый, но там будет много других известных личностей. Это хороший шанс заручится их поддержкой. Так и известным дизайнером можно стать.              — А без поддержки нельзя стать известной? — Мулло не против оказаться на огромном мероприятии и узнать новый мир получше, но в первую очередь она подумала не о себе, а о Маринетт, по которой с первого взгляда видно, что большое количество представителей её биологического вида — дискомфорт чистой воды.              Дюпен-Чен на секунду задумалась над тем, как бы помягче объяснить квами устройство общества. Грусть не заставила себя ждать — прописные истины никогда не кажутся такими удушающе гнилыми, как в тот момент, когда ты с улыбкой на лице пытаешься рассказать их тому, кто так чист и наивен, что верит в справедливость и силу таланта. Маринетт давно приняла правила игры, но больнее от это не становилось — либо фальшивая улыбка и лесть, либо мрачность будних дней в перерывах между изнуряющей и неприятной работой. Возможно, для кого-то второй вариант — самая лучшая жизнь, но Маринетт не в числе этим людей. Как-то даже жаль. Меньше мечтаний и обязанностей — меньше проблем и горестей.              Мулло медленно опустилась на ещё одно огромное яблоко, используемое как диван или кресло, пока глаза медленно наполнялись печалью и ожидаемым разочарованием.              — Нельзя… Значит мы идём туда, чтобы мир узнал ещё и о прекрасном дизайнере!              Маринетт вяло улыбнулась. Признаться, ей слишком страшно идти туда, и уже сейчас по телу пробегали мурашки от одной мысли, что она увидит Адриана и, скорее всего, половину её класса, но устала прятаться в домике, надеясь на чудо. Чудо не случится, пока Маринетт сама его не создаст.              — Но как нам туда попасть?.. — телефоном Маринетт во всю орудовала квами, которой приходилось ногой листать вниз, а потом отлетать выше, чтобы прочитать написанное. Сложно, неудобно. Раньше, говорят, гаджеты были поменьше, и Мулло уже думала над тем, чтобы уговорить хозяйку рассмотреть смену телефона. Или вернуться в прошлое. — Тут билеты какие-то нужны купить, но их уже нет. Выставка-то завтра.              — Я дружила с Адрианом в школе. Позвоню ему, спрошу, можно ли мне туда прийти, — голос Маринетт дрогнул. Говорить это вслух — настоящее безумие, из-за которого сердце пустило сильнейший вскруживший голову удар — в глазах на долю секунды потемнело.              От Мулло не укрылась яркая реакция хозяйки — она тихо и заметно подлетала к Маринетт, шепча почти ей в лицо:              — Адриан Агрест.              Дюпен-Чен интуитивно вздрогнула, попятившись назад; глаза неестественно заблестели, взгляд бегал по предметам в комнате, но зацепиться было не за что. Ситуация становилась всё более скользкой, но в голову не приходило ни единой идеи, как выкрутиться, потому Маринетт с огромным ртом шла назад, пока не врезалась в стену. Ударилась головой.              Для Мулло всё встало на свои места. Скрещенные на груди руки и полный огня взгляд выглядели чересчур комично в отношении квами, но от того не менее победно. Впервые ей удалось так быстро сложить логическую цепочку, ведь в чем, а любовных делах она была знатоком.              — Ты влюблена в него? — квами хитро улыбнулась, прищурила глаза, но, глядя на насупившуюся Маринетт, поправилась: — Была влюблена?              Отрицать уже нет смысла.              — Была. И это в прошлом.              — Неужели? — Мулло закатила глаза, подлетела ближе. — Тогда что с реакцией? В обморок не упадешь?              — Врач по голове так не общается с пациентами.              Маринетт искренне обижена, словно и правда попала на приём к неквалифицированному специалисту. Но при этом было что-то родное и спокойное в упрёках и расследованиях Мулло, отчего сердце так и радостно трепетало. Годами Дюпен-Чен хотела хоть с кем-то поделиться одолевающими чувствами и, найдя столь ворчливое и прямолинейное существо, душу грело небезразличие к проблеме.              — Тогда он какое-то странный, — квами с недовольством приземлилась обратно на столешницу. Маринетт не успевала следить за количеством её передвижений. — Есть ещё должности, которые занимаются вопросами самооценки и первой любви?              Дюпен-Чен задумалась.              — Лучшая подруга? — она неуверенно прищурилась.              — Значит решено! С этого дня я твоя лучшая подруга! Давай сначала. Тебе нравится Адриан?              Если бы существовали канцелярские принадлежности под миниатюрность квами, Мулло непременно бы взяла в руки блокнот с ручкой и, найдя неизвестно где, чёрные круглые очки, с умным видом расспрашивала о симптомах.              Бабочки в животе? Эйфория? Страх заговорить? Или, может, ощущение несовместимости с объектом обожания?              Диагноз на лицо: влюбленность, сопровождаемая низкой самооценкой. Наверняка, Маринетт этого не знала.              — Мулло, у нас сейчас есть другие задачи, кроме как сосредоточенность на любви и отношениях.              И не попытка увильнуть. Дюпен-Чен и правда считала, что сейчас не самое лучшее время для погружения в мир парней и обсуждения их привлекательности. Непременно настанет день, когда она об этом задумается, но для начала неплохо было бы разобраться с обязанностями супергероини, сделать первый шаг к мечте и перестать винить себя за каждое неправильное действие. Мулло, на удивление, тоже это понимала, но жить не могла без любовных приключений, потому что и сама хотела бы влюбиться.              Но квами недоступны сердечные страдания. Потому поиск на стороне — единственный выход.              — Не дуйся, но это в действительности так, — Маринетт указательным пальцем погладила Мулло на голове. — Обещаю, как только разрешим половину дел, я подумаю над отношениями.              Квами не сильно-то верила её словам. Маринетт — самая настоящая врушка, раз решила убедить в том, что влюбиться можно по собственному желанию. Даже Мулло знала, что это невозможно. Разум сердцу не указ. Захочет — отдаст всего себя добрым зелёным глазам, утонув в искренней любви до конца своей жизни, и как бы разум не просил об обратном, убедить разбушевавшиеся эмоции не получится.              Маринетт кинула взгляд на часы.              — Надеюсь, он не спит.              Конечно, не спит. Адриан Агрест каждый день встаёт в семь утра и готовится к очередной встрече или занятию перед завтраком, назначенном на половину девятого. По крайней мере так было раньше. И так глупо пытаться убедиться себя в незнании его расписания.              Мулло еле подняла телефон, чтобы ускорить воссоединение хозяйки с его любовью, но сама Маринетт не разделяла настроя. Лучше позвонить несносной Хлое Буржуа, которая до прихода Адриана в школу портила жизнь всем вокруг, включая Маринетт. Дочери мэра можно всё и от неё отказ был бы вполне ожидаем и даже не обиден, но от Агреста Дюпен-Чен не готова услышать подобное.              Адриан настоящее солнышко — добрый, милый, вежливый. Сложно представить себе ситуацию, что он не пустит школьную подругу в собственную художественную галерею, но прокручивать самые плохие варианты — давняя привычка. Мешала ли она жить? Безусловно.              Пару гудков растянулись в вечность. Маринетт от испуга почти сбросила, как приятный, низковатый с нотками хрипотцы тембр не раздался на той стороне:              — Маринетт? Привет.              Он помнил, как её зовут. Более того — у него записан её номер.              Дюпен-Чен секундно потеряла связь с реальностью от приятного и до дрожи волнительного потрясения.              — Ты что-то хотела?              Голос Адриана подобно дурману — лишал рассудка, ставил происходящее на «стоп», словно на диске и перевернутый на бок треугольник так и мельтешил перед глазами, мешал думать рационально. Мулло тоже мельтешила, и её движение оказали бо́льший эффект.              — Привет, — воздуха резко перестало хватать. Маринетт пришлось сделать паузу. — Видела объявление о новой выставке. Звучит завлекающе.              — Спасибо, — Агрест обескуражен, но отвечал быстро. — Не знал, что ты интересуешься живописью.              — В последнее время стало интересно, — ложь. Дюпен-Чен всегда любила искусство в любом его проявлении, но почему-то утаила этот факт. Возможно, надеялась, что Адриан это помнил. — Моя просьба может показаться очень внезапной…              Оттягивать нет смысла. В груди грохотало сердце, каждый стук которого — атомный взрыв, уменьшающий уверенность. Ещё парочка таких и в ужасе сброшенные звонок оборвёт единственный исполнить мечту и разговорить с Адрианом хотя бы после прощания с чувствами. Волнение сейчас — не больше, чем страх общения с людьми в принципе, и Маринетт с блеском удалось убедить себя в этом.              Агрест на той стороне трубки покорно молчал, выжидал.              — Я хотела бы посетить твою выставку в день открытия. Надеюсь, это не будет казаться чересчур наглым.              Секунды, пока Адриан усваивал информацию, обернулись изнурительными часами в остановившемся мире Дюпен-Чен, откуда сбежать уже не получится, если даже нажать на «плей». Мулло подбадривающе улыбалась, кивала голос в знак правильности действий, но спокойнее не становилось. Ничуть. И всё переживать этот момент намного лучше с кем-то, чем в полном одиночестве в склепе застывшего времени.              — Необычная просьба, — кажется, он стал ещё более обескураженным. — Но я буду рад увидеть тебя спустя столько лет. В списки я уже не успею внести твоё имя, так что, как только прибудешь на место, позвони мне, чтобы я встретил тебя.              Маринетт долго не верила в услышанное. Вначале ущипнула себя — толку нет. Затем развернулась к Мулло, прилипшей к телефону — изменений не наблюдалось. Квами даже не заметила озабоченность хозяйки, полностью растворившись в бархатном голосе Адриана. Оставался только один вариант — делать вид, будто она верит в реальность происходящего и ничуть не сомневается в здравости ума. Хотя принять факт того, что она супергероиня, казалось намного проще.              Агрест продолжал что-то говорить, и Маринетт даже отвечала — машинально и по привычке, словно её дергали за ниточки как куклу, чтобы заполнить пустоты их разговора и снизить градус неловкости.              И когда разговор, наконец, прекратился, Маринетт не ощутила ничего, кроме щемящей грудь паники. На этот раз из-за незнания, что надеть. Весь её гардероб — девяносто процентов повседневных вещей, заявиться в них на публичное мероприятие — настоящее преступление.              Суток оказалось более, чем достаточно, чтобы соорудить платье из завалявшихся тканей. Раз Маринетт хочет быть дизайнером, самое время проявить себя. Но правдоподобнее звучало: нет времени и денег искать новый наряд.              Мулло в первые часы работы перестала задавать вопросы, ведь Маринетт не отвечала на них, полностью поглощенная работой. Бедная квами предоставлена сама себе — летает из стороны в сторону, катается на фруктах и даже роняет ценные вещи, но для Дюпен-Чен важнее выставки сейчас не существовало ничего.              В итоге платье бежевое. До колена с закрытыми рукавами и выделенной талией. Просто, но со вкусом. Украшения в виде солнца, закрученные локоны и аккуратный клатч — идеально дополнение. Мулло оценила только последнюю вещь — отсиживаться в мягкой сумке со стойким шлейфом духов выглядело как предел мечтаний. Про внешний вид Маринетт она тоже успела сказать словечко:              — Выглядишь потрясно! Этот цвет тебе очень идёт, хотя в будущем я советовала бы более яркие цвета. Красный, розовый…              — Спасибо, Мулло, — Маринетт не переставала кружиться около зеркала. — Надеюсь, я не начну заикаться перед Адрианом как в школе. А что, если…              — Так, все! Закончили!              Мулло знала, чем закончится это коварное «если…». Такое лучше обрывать на корню.              — Если, не если, тьфу! Ещё ничего не случилось! Не паникуй раньше времени. И ты же сама сказала, что он тебе не нравится, чего переживаешь?              Гневная тирада Мулло привела в чувство. Это как стакан холодной воды, выплеснутый в лицо рано утром в попытках проснуться. Теперь и дышать легче, и думать проще — мыслей не путались, пульс не сбивался.              — Не нравится. Это отголоски, — взгляд Маринетт помрачнел. — Пошли.              В такси Мулло тоже молчала. Увлеченный дорогой водитель вряд бы её услышал, но меры осторожности нужны всегда, особенно когда Мультимыши пару дней от роду. Одна удачная миссия — очень тонкий лёд. Сейчас всё внимание сосредоточено на геройской личности Маринетт, и не исключено, что есть люди, желающие её провала.              — Хорошего дня, мадмуазель.              Дюпен-Чен ответила тем же, выходя из машины.              Главный вход выставочной галереи выглядел превосходно — огромные арочные проемы с колонами, массивные сандрики над окнами, балюстрада, обрамляющая мраморную лестницу. Фигурные карнизы, пышная лепнина — Маринетт могла бы утонуть в утонченных линиях, будто первый раз в жизни видела здание, если бы не копошения Мулло в сумке.              Позвонить. Нужно позвонить!              Адриан взял трубку быстро. От того страшнее становилось в два раза.              — Тебя встретит мой сотрудник, я сам немного занят, выйди не смогу.              Он словно извинялся, но стыдно было Маринетт: что напросилась сюда, что звонит и просит зайти, как уличная бродяга, что вновь волнуется, думая о нём. Она отпустила влюбленность, так почему сердце бьется так быстро, разрывая Маринетт на части? Она бессильна против своих же эмоций.              — Не буду отвлекать. Попасть сюда — уже чудо для меня.              Адриана её слова не успокоили. И то ли дело в убеждениях Агреста, то ли в плохих ораторских способностях Маринетт.              Молодая девушка вышла за Дюпен-Чен. Очаровательная улыбка была её главным оружием против неуверенности гостьи — развеять сомнения оказалось так просто. Всего один комплимент и полунеформальный разговор о выставке и присутствующих — и Маринетт на пару минут забыла о волнение.              Внутри тот же стиль — колоны, узоры, тонко выдержанные цвета, идеально подобранные друг к другу — сочная оливка и насыщенная роза сплелись в танце обвораживающей красоты, приковывая взгляды даже самых незаинтересованных людей. Картины были зашторены.              — Скоро начало, не буду мешать вам, мадмуазель.              Недолго играла музыка. Оставшись одной среди незнакомых людей, окутанная тягостными страхами и тревожностью, разъедающей изнутри светлую душу в погоне за сладким призом в виде личной победы. Одержать лидерство над Маринетт несложно, ведь она здесь лишняя, она…              — Мариннет?! Привет, не ожидала увидеть тебя тут.              Узнать человека по голосу не так уж и сложно, особенно, когда этот голос запоминающеся яркий и звонкий.              Натура, обладающая им, не менее яркая. Алья Сезар — журналистка, активистка и просто заметная девушка, любящая и принимающая только правду вне зависимости, какая она. В школьные годы они не было близки — были в разных классах, но что-то подсказывало, что это было очень большим упущением.              — Привет, рада тебя видеть, — врала ли Маринетт? Она и сама не знала.              — Как тебя занесло сюда? Не пойми неправильно, просто очень интересно. После школы я совсем ничего не слышала о тебе, не думала, что тебе нравятся подобные мероприятия.              — Решила вести более активный образ жизни, познакомиться с новыми людьми. Ну, знаешь, это всегда добавляет в жизнь красок.              Алья утвердительно закивала.              — Знаю, знаю. Хорошее решение. Такой талант дизайнера пропадает, мне аж грустно было.              Маринетт едва сдержала рвущиеся удивление, и какую-то его часть все же не поймала — глаза сами по себе округлись, напоминая два огромных блюдца.              Сезар же рассмеялась.              — Ты всё такая же смешная, — она стерла воображаемую слезинку с глаза, поправила волосы. — Я журналист, ещё со школьных времен знала всё обо всех.              Разговор был прерван. Можно было бы назвать это бесцеремонным вмешательством, если бы не существовало извечного «но», которым сейчас являлся Адарин Агрест. Его голос в расставленных колонках звучал приятно и успокаивающе, отчего Маринетт секундно потерялась в воспоминаниях.              — Дорогие гости, рад приветствовать вас на моей выставке, посвященной начинающим художникам. Я польщен, что столько людей пришли сегодня, чтобы поддержать меня. Этим мероприятием я хотел показать, что современное творчество отнюдь не исчезло и не приняло форму популярности и денег. Искусство продолжает жить в сердцах людей, на полотнах которых изображены их чувства и сокровенные мысли, — недолгая пауза. — И, когда с приветственной часть покончено, предлагаю всё же насладиться тем, за чем вы сюда пришли. Объявляю выставку «Искусство новым взглядом» открытой! У вас есть два часа, чтобы ознакомиться с произведениями, после чего мы перейдем к развлекательной части.              Шторы упали по воли сотрудников, стоящих рядом с картинами. Адриан что-то продолжал говорить про непродаваемость картин в первые недели выставки, но разбегающиеся глаза и сосредоточенность на живописи отняли способность слышать. Теперь Маринетт могла только видеть. Видеть великолепие мазков, чувственность образов и непередаваемую теплоту линий, которую художники вкладывали в работы. И ведь каждый по-своему — кто-то с трепетом, кто-то с яростью, а кто-то — почти бездушно, но ощутило эмоционально. Дюпен-Чен никогда ещё не чувствовала себя настолько близко к душам других людей.       И лишь одного произведение заметно выделялось среди остальных.       Темные волосы девушки, заплетенные в косу, лица не видно, а цвета как будто плавают только в пределах синего, иногда выходя на зону фиолетового. Присматриваясь, Маринетт понимала, что картина пестрила и желтым, и зеленым, и белым. Разбросанные по полотну они сливались друг с другом, но продолжали кричать о себе индивидуальность и блеском, заметном лишь при внимательном взгляде.              И только красный держался особняком. Незаметно, тускло, но не сливаясь с остальными. Маринетт подошла ближе.              Божья коровка. На плече нарисованной девушки сидела крохотная божья коровка.              Взгляд проскользил вниз — туда, где любопытство брало своё начало и утягивало в бездну истины.              Натаниэль Куртцберг.              Маринетт перестала дышать.              — Это самая первая картина Ната, написал ещё в школе, — Алья пробежалась по картине глазами без особого интереса, больше для того, чтобы освежить память. — Он так и не сказал, кого изображал, но я всё ещё думаю, что это ты, подруга.              — Шутишь? — Маринетт взрывалась от эмоций. Она помнила, как её бывший одноклассник проявлял к ней интерес, но неужто его симпатия была чем-то бóльшим, раз он изобразил её на полотне?              — «Недосягаемая», — прочитала Сезар название ниже имени художника. — Точно про тебя. Он же был в тебя влюблён, а многие творческие люди хотят изобразить свою любовь в искусстве.              Дюпен-Чен вновь посмотрела на картину. Оттенок волос, фигура девушки — очень похоже на неё, не поспоришь. Так как же так получилось, что спустя столько лет она узнала о настолько сильных чувствах Натаниэля? Хотелось найти его и поговорить. Но вот о чем? Извиниться? За что? За то, что нет чувств? Уж в этом она винить себя не может, ведь её сердце в школьные годы было отдано такому же недосягаемому, такому же великолепному, как и Маринетт глазами Натаниэля.              — А ты была влюблена в Адриана. Грустно получилось.              Дюпен-Чен отскочила на метр. Что ещё Алья знает про неё? Может, пин-код карты у неё тоже есть?              Сердце стучало бешено. Тайна раскрыта, она обезоружена.              — Не удивляйся так. Это знают всё, — Алья пожала плечами, выждала паузы, чтобы насладиться испугом на лице Маринетт, — кроме Адриана, конечно же.              Голова медленно начинала кружиться от недостатка кислорода и достатка потрясений, переворачивавших жизнь с ног на голову. Конец или начало? Чем считать эти новости?              — И Хлоя? — Маринетт подошла поближе, перешла на шепот. — Она знает?              Сезар засмеялась. Какой раз за их недолгий диалог?              — Кроме неё тоже. Она слишком занята собой, чтобы понять это.              Одной проблемой меньше. Хлоя Буржуа — главная заноза их лицея, из-за которой Маринетт и лишилась здоровой самооценки, взращенной родителями. Как жаль, что тогда у неё не было влияния, чтобы противостоять несправедливости, хотя, разве, сейчас, что-то принципиально изменилось? Никак нет. Возможно, стало хуже.              — Какой позор, — на выходе прошептала Маринетт, надеясь, что не будет услышана.              Но слух опытного журналиста не проведешь.              — Позор? Ну ты даешь, подруга. Влюбиться непозорно.              Такие слова могли бы успокоить её в подростковом возрасте, но сейчас, когда она одной ногой в Марианской впадине отчаяния, вряд это станет весомым аргументом, чтобы прекратить войну с самой собой.              — Позорно, что я на что надеялась. Адриан же не достигаем! Как полярная звезда в небе!              — Любая звезда может стать достигаемой, если присмотреть к себе получше, — Алья хитро сощурилась. — Мы все звезды, но каждый сам решает, насколько ярко он будет сиять.              Маринетт долго смотрела в озорные глаза Сезар, пытаясь угадать всё, о чем та сейчас думала. Призыв к действию? Мотивация? Мысли вслух? Что это было? Может, точного слова найти не удастся, но зато одно Дюпен-Чен поняла совершенно точно — Алья разбудила давно спящее и задвинутое обществом чувство свободы и возможности воплотить в жизнь мечты и цели. Что-то острое на кончике языка, что-то пряное, словно специя, определяющая вкус блюда. Что-то, без чего Маринетт все эти годы терялась среди толпы как самая обычная девушка без способностей и таланта, когда на деле она могла намного больше, чем думала.              Беседа стала непринужденной. Алья больше не говорила о любви, лишь бросила пару слов про своего парня Нино, которого Маринетт запомнила, как друга Адриана. Слишком многое крутилось вокруг Агреста, что медленно начинало бесить Дюпен-Чен.              Отвлекали картины. Одна краше другой, в каждой таился глубинный смысл, будораживший сознание недосказанностью и двойными смыслами. Сердце оставляло след — сильный и заметный на каждой просмотренном полотне как доказательство того, что стрела очарованности пронзила плоть.              Маринетт потерялась во времени, совсем забыв о своей цели. Какая разница, насколько важные вокруг личности, когда искусство въелось в кожу? Алья была отличным гидом, знала почти каждого художника, ведь, как оказалось позже, помогала Адриану в создании выставки.              Они так близки. Это не ревность. Это грусть, что сама Маринетт так и осталась в его жизни просто одноклассницей.              — Я хочу купить эту картину!              Писк, похожий на мышиный, привлек внимание, оторвал от приятной меланхолии.              — Мадмуазель, полотна сейчас не продаются.              — Как это? Для меня все продается! Зовите Адриана!              — Месье Агрест…              — Зовите Адриана, — голос стал требовательней и выше.              Алья закатила глаза. Они не видели лица взбунтовавшейся леди, но, судя по лицу Сезар, она знала, кто нарушает покой. Знала и Маринетт, и убедилась в этом, когда, последовав за Альей, увидела её. Выглядевшую с иголочки, стервозную и до дури очаровательную Хлою Буржуа. Волосы светлые, глаза кристально-голубые, обращающие в лёд, фигура песочные часы, рост модельный — метр семьдесят. Неидеален только характер — ворчливая, заносчивая, питающая отвращение ко всем, кто ниже её по статусу. Другими словами, причина всех бед Маринетт.              — Простите мадмуазель Буржуа, она сегодня не приняла психотропные, — Алья с силой оттащила Хлою от картины под непонимающие взгляды окружающих. Вопросов лишних никто не задал. Тратить время на выходки Хлои, ставшие обыденностью — да кому это надо?              — Что ты себе позволяешь?! Я сейчас позвоню отцу! — Хлоя вопила как резанная. — Я тебе всю карьеру испорчу!              — Ещё уволь меня, — скучающе протянула Алья. — Ты мне это который год обещаешь, придумай что-то новое.              Дюпен-Чен не сводила глаз с давней врагини. Что она чувствовала, видя Хлою? Сложно сказать. Былого страха не наблюдалось, пускай остатки детской травмы заставили ладошки запотеть. Но как будто сейчас Маринетт увидела Буржуа совсем с другой стороны: она ни тиран, ни монстр; она всего-навсего избалованная девочка, жаждущая внимания. Так почему её нужно бояться?              Хлоя насупилась. От напряжения, кажется, и закрученные локоны частично выпрямились, что вводило Буржуа в сильнейший гнев. Картину не продали, прическа портится, да что за день?              Для полного счастья не хватало увидеть врага. Ах, вот же он!              Хлоя с изумлением и долей непонимания скользнула взглядом по фигуре Маринетт, ущипнула себя пару раз, но так и не поверила в реальность событий.              Сезар поспешила замять тишину:              — Это Маринетт, Хлоя. Поздоровайся.              Вот тут стало страшнее. Дюпен-Чен собрала волю в кулак, чтобы ни один мускул на лице не дрогнул. Издевательства в прошлом, а с недавних пор она пообещала себе начать новую жизнь, где нет места воспоминаниям об издевательских Хлои. Но и это не помогло привести пульс в норму. Она боялась уже не Хлою, а тот деспотичный образ, которым она врезалась в создание Маринетт.              К их скромной компании подошла невысокого роста девушка с рыжими короткими волосами. Сабрина Ренкомпри — сомнений нет. Верная подружка Хлои и практически её тень держала в руках две сумки — свою и Буржуа, заинтересованно оглядывая образ Маринетт. Хлоя делала то же самое, но более придирчиво и пафосно — дочь Королевы Стиля должна держать планку.               — Сама что ли сшила? Нигде такое не видела, — её взгляд стал мягче, а улыбка чуть более теплой, но по-прежнему язвительной. — Неплохо для дочки пекарей, но мой образ все равно лучше. Габриэль Агрест лично создавал его для меня.               — Несомненно, Хлоя, ты тут самая лучшая, — покорно согласится — лучший способ избежать конфликта с мадмуазель Буржуа.               — Ой, не начинай тут. Это моя дурная привычка со школы, не потакай ей.               Удивление? Шок? Нет, это было что-то покруче. Может, Маринетт открыла новую эмоцию, у которой даже нет словесного обозначения? Определенно так. Распахнутые глаза и замерший на пару секунд мир — словно попадание в другую вселенную или слишком реалистичный сон. Кажется, даже сердце перестало биться на какой-то крошечный промежуток времени, растянувшийся для Дюпен-Чен в вечность.               — Что? Помнишь меня другой? Я тоже помню себя другой, — Хлоя сложила руки на груди. — Всё, хватит об этом.               — Хлоя хочет сказать, что не любит вспоминать о прошлой версии себя, потому что ей стыдно за свои поступки.               — Сабрина!               Прерывать мини-ссору подруг показалось Маринетт слишком бестактным, но и подслушивать не хорошо, пускай они и начали прямо у неё на глазах. Алья разделял эту точку зрения — примкнул к Маринетт, которая отошла на пару шагов от Хлои и Сабрины.              И вновь спокойствие и тишина. Большое количество звуков и телодвижений — не в духе Маринетт.              — Она сильно изменилась, — гордо закивала Сезар. — Хотя порой так не скажешь.              Дюпен-Чен хотела ответить. Она нашла пару уместных слов, но они так и остались в её голове. Всему виной злосчастная акума.              Штукатурка сыпалась над головами как первый едва заметный снег, но такие же положительные эмоции не вызывала, следом раздался вопль злодея — жуткий и мрачный как зов из мира мёртвых.              — Сегодня вы все падете! Мои глаза — ваша могила!              Земля тряслась, Маринетт ухватилась за стену, но и она доверия не внушала. Впервые страх охватил не из-за того, что близка смерть, а из-за того, что времени до полного разрушения здания всё меньше, а Дюпен-Чен — не в образе супергероини.              — Хлоя, это ты? — Сезар вонзилась гневным взглядом в Буржуа. — С кем ты опять поссорилась?              — Сегодня ещё ни с кем! — Хлоя судорожно бегала от стены к стене, цеплялась за падающие картины. — Сабрина, сделай что-нибудь!              — Отвечай честно!              — Правда не я! Папа, спаси!              Что-то, кажется, совсем не измениться, но в данную минуту Маринетт была этому рада. Пора Алья разбиралась с Хлоей, а Сабрина из кожи вон лезла, чтобы спасти подругу, Дюпен-Чен по-тихому улизнула.              Люди быстро покидали здание, коридоры стремительно пустели, и маленькая комната для стаффа могла бы стать идеальным место для перевоплощения.              — Маринетт, поторопись! — Мулло с обеспокоенностью выглянула из сумки. — Злодей…              — Я знаю, знаю!              Дюпен-Чен летела со всех ног. Она не могла перевоплотиться тут. Свидетелей немного, но они есть. Камеры продолжат записывать происходящее, а Маринетт не уверена, что её трансформация так же неуязвима перед современными технологиями, как и квами. Времени спрашивать у Мулло нет. Драгоценные секунды могут стоить тысячи жизней, и именно сейчас это стало ясно особенно точно и бесприкословно.              — Ещё одна жертва!              Паника, страх — они поглотили Маринетт, но не смогли и на мгновение замедлить бег. За ней по пятам гнался злодей, и единственный способ выжить — добраться до комнаты, сказать нужные слова и вуаля — она та, кто даст отпор. Но план порвался или, вернее сказать, удался лишь наполовину.              — Миледи!              Теплые руки Кота — то самое спасение, окрылявшую душу. Глаза — ярко-зелёные и манящие смотрели в душу, с улыбкой рассматривая каждую царапину и каждый шрам хрупкой девушки, пообещавшей себе быть сильной. Это адреналин ударил в голову или Нуар и правда источал нежность?              Дыхание перехватило. Его лицо — о господи, его губы — слишком близко, рука на талии. Маринетт слышала стук чужого сердца.              — Миледи, я знаю, что невероятно красив, но тебе лучше бы начать придумывать план, как меня спасти, а не жадно изучать моё лицо.              Маринетт не успела моргнуть — про ответ и речи не шло, как тело Кота Нуара обратилось в камень.