Батавские слёзки

Шлепки босых ног — вибрации чужеродного на родной для других земле. Некогда думать о странностях, некогда философствовать, но чудаковатые мысли против воли вторгались в голову с каждым шагом, с каждым ударом ноги по полам, каменным и хладным. В пору называть это место склепом — элегантным, внушительным, полным изобилия мрачных даров. Я терялась в догадках, отчего солнечное сплетение стягивало в спираль, зудело не голодным вепрем, но змеем, заползшем не в свою нору и подскочившем на топоте белых тяжеловесных слоновых ног. В гробу этого не было. В той комнате это едва чувствовалось, не казалось таким внушительным и сильным. На пределе настоящего, на границе эфемерного, в сущности неясного — сердцебиение; орган, который не обступить тысячью человек, не захлестнуть морской волной и не остудить. Сердце стучало, проходилось дрожью по неизведанной земле, доходило до меня и… переворачивало всё внутри вверх дном. После каждого толчка оно подбиралось всё ближе, вынуждало существующие по умолчанию дефекты разрастаться, гнало выше все дислокации, затаившиеся внутри незримыми спутниками. Они бежали от этого землетрясения, как я рвалась выбраться из незнакомого места, спотыкались и скользили — и от этого уже моё сердце стучало чаще, силясь справиться с возросшим напряжением. Что это? Может, слишком долго лежала, вот меня и замутило от таких забегов? Или меня чем-то напоили? Палёной водкой, ага. А может гроб люди в костюмах плохо несли и уронили, а я — трах-бабах! — и головой об стенку. И вылетела пташка из головы, оставшись в ином, надеюсь, лучшем мире. Только бы эта птичка подсказала, куда на развилке повернуть: налево или направо? Я переступила с ноги на ногу, потерев заледеневшую и без того обескровленную стопу о чуть более горячую лодыжку. Ненавижу выбирать, да и времени нет — пускай тогда отведут за руку удача и случай. Я завернула в улочку с не менее высоким потолком и стремглав понеслась, не сильно заботясь о конспирации. Быть может, зря: в конце коридора, прямиком из-за поворота выросло большое и цветное (чёрно-бело-красное) пятно, походящее на человека вертикальным положением тела и размерами. Так далеко, что едва ли я различила хоть один декор его одежды, но достаточно близко, чтобы он узрел меня, до вымученного стенания потерянную без линз и очков. Не хочу проблем. Не став ждать реакции и тем более угрозы, я рванула в обратную сторону с ещё большей прытью. Моля Бога об отсутствии хотя бы на левой стороне людей, бежала и бежала, тихонько сводя свою выносливость на нет. Нельзя было не отметить странное чувство, что сил будто стало больше, а горло не накрыло бывалой болью, стоило только через десять минут сбежать по лестнице и перейти на шаг, чтобы отдышаться. Это точно я? Посмотреть не дано, однако волосы были точно мои, русые, прямые и беспощадно спутанные. Страшно даже руками к затылку полезть — а я в итоге так и сделала и мысленно взвыла, когда пальцы в хитросплетении волос чуть не остались на веки вечные. Ох, помянем меня, когда я решу с этим разобраться, если не придётся складывать цветочки ещё раньше. Интересно, куда пошёл тот мужчина из зала с ящиками-гробами? Он упоминал что-то про собрание старост, если память мне не изменяет. А у нас в университете такого не было, ха! Хотя здесь организация вовсе не ясна, слишком много белых пятен для понимания. Да и названия некоторые больно заковыристые для запоминания. Наверняка есть сокращения, не поверю, что все ходят и язык себе ломают; такому жизнь не учит молодых. Она учит сокращать и пропускать, где надо и не надо, чтобы всё успеть. — Ой, деви́ца! — меня всё перетряхнуло, как мешок с пылью, когда зазвучало протяжное завывание буквально в пяти метрах передо мной. Что-то странное и облакообразное с чем-то вроде галстука парило в воздухе и, кажется, судя по паре синих точек на кипенно-белом лице, уставилось на меня во все глаза, как и я на него. Что это?! Нет, не так, что Это такое? Господи, я скоро исчерпаю лимит сюрпризов, выданный на весь чёртов год и всего за один грёбаный день! Уймитесь! Я! Протестую! Вон все! — Дéвица, ты откуда взялась? Это мужской ко… — существо чуть само не отлетело, когда я ураганом пронеслась мимо, сквозь зубы простонав простое скорбное «извините». Совестно, особенно для меня, так разговоры обрывать, но говорить с кем-то, не успев вылететь пробкой шампанского из здания, я не собираюсь. Тем более то даже на человека не было похоже. Тревожность била в колокола, как и абсолютное непонимание того, как повести себя здраво в ситуации, когда ты незнамо где, неизвестно с кем и неведомо по каким причинам. Однако по неясной даже мне самой причине главным страхом стал тот таинственный незнакомец. Он испытывал какой-то неоднозначный интерес к моей персоне, был эмоционален и, главное, вёл себя непредсказуемо. И наверняка что-то знал. Конечно, одно из условий прогнозирования — наличие информации об объекте, налаживания контактов с которым я избегаю уже сейчас; только вот подвергать себя опасности ради спорной с точки зрения выгоды и безопасности «дружбы» никто не будет. Я не буду. Завести новых знакомых лучше на месте, где я смогу укрыться, если там кто-то будет. Путь был долгим: изредка слышались голоса, и от разговоров, до боли напоминавших студенческие, ломило сердце. Оно же уходило в пятки, боясь раскрытия. Когда спрятаться было никак, приходилось бежать — лишь бы смазать свой силуэт и лицо отчаянной прытью. Иногда удавалось спрятаться: в парочке таких ситуаций удалось проводить взглядом уходящие парочки и тройки, и даже заслышать уже знакомые имена. Двое невольно привлекли внимание морковным сочетанием волос: один был рыжим, другой бесстыж… зеленоватым. Последний из разговора устроил некую каверзу и теперь смеялся бархатным спокойным смехом. Никогда такой не слышала, все были резкими и похожими на огненные вспышки чувств и эмоций. А этот не такой. Даже интересно стало выйти, показаться на свет, поговорить… Кулаки сжались на статуэтке с вороном, и я нахмурилась, полыхнув завистью к этим ребятам. Им не нужно было осторожничать, не нужно было прятаться, и наверняка они были на своём месте. Да, точно на своём, в них не было диссонанса, грязного звучания нот. Сложно было сказать больше: даже то биение под ногами от волнения ощущалось глухо и слабо, не говоря уж о паре людей, что не шли ни в какое сравнение с центром Земли. А Земли ли? Говорят, у Земли есть свои вибрации, которые долго оставались почти неизменными, и что, если это совершенно другое место, другая планета, другой мир с отличными от привычных мне вибрациями? Или моё тело каким-то образом сохранилось, и это далёкое будущее? Хотя не в криокамере и не в капсуле с формалином проснулась, сомнительная идея. Катастрофа и кома? Более реальная идея. Из всех остальных звучит наиболее адекватно, только что произошло? Хотя, стоп, почему я думаю об этом вообще? Они же обычные люди. Ну, подумаешь, уснула дома — проснулась в гробу в каком-то огромном здании. С кем не бывает? Пыхнув в нос, я двинулась дальше, стоило фигурам парней исчезнуть из поля зрения. Если так подумать, все встреченные — поголовно парни. И то существо говорило про «мужской ко…», и тот мужчина говорил о людях только в мужском роде. Я училась там, где парней пруд пруди, но даже там были девушки. Как же обстоят дела здесь? Не думаю, что ребята здесь накидываются на девушек, словно сто лет не видели женского лица, но почему всё равно так страшно? Не могу понять, просто утопаю в этом чувстве и не могу выползти из трясины паники. Почему я так себя веду? Очень скоро — самой не верится, — мне повезло найти выход. Помня муки с основным зданием своего университета, этому факту я не могла не радоваться здесь. Вдвойне я осознала весь размер своего везения, когда обернулась и медленно запрокинула голову вверх, с глазами по пять копеек силясь увидеть верхушку здания. Пикообразные, готические острые шпили уходили вверх, и размеры всего строения чёрным шрифтом под наклоном в семьдесят пять градусов будто гудели грудным голосом забыть об обратной дороге, доме и своём эго заодно. Сравни наши размеры — и я разом покажусь мышью перед гризли… Что я могла ответить на насмешки своего разума чужими оконными рамами? Ничего. Зато побежать дальше — запросто. Я же этим и занимаюсь последний час, верно? Убегаю, словно перепуганный белый кролик. Только, кажется, забежала я не к главному входу, а какому-то боковому и мало используемому. Из плюсов, от людей здесь только валялась банка из-под какой-то газировки. Из любопытства и отчасти нежелания оставлять на чистом газоне мусор, я подняла её с земли. Мои очи прикипели к буквам. — Ну, нет, ребят, ну не надо так шутить… — проблеяла совсем по-овечьему я, пока уголки моих губ падали всё ниже и ниже. Шутки шутками, а таких букв я в жизни не видела. Не кириллица, не латиница, даже не иероглифы или другие, хотя бы капельку знакомые знаки. Где я могла оказаться, если я даже вспомнить что-то похожее не могу?! Чистота речи благополучно меня покинула после четвёртого по счёту сюрприза. Первым были гробы, замки и само по себе нахождение не пойми где, вторым — тот мужчина со своей сомнительной заботой и поцелуями, а третьим — вылетающее говорящее нечто из стены. Я шла быстрым шагом, шептала, кряхтела и рычала изречения на родном бранном, сжимая в окаменевших пальцах жестянку, и следовала дороге, что заводила… в лес! Множество деревьев столпились неровным строем передо мной, и я даже рискнула подойти ближе, если бы не одно «Но!». — Ради господина Маллеуса! Я должен уничтожить всё, что встанет на пути его величия! — кто-то, могу поспорить, пьяный и не в себе, но с хорошей, к моему удивлению, дикцией, горланил посреди леса. Одинокая птица слетела с сочно-зелёной кроны ближайшего древа. Остальных распугали уже до моего прихода, да? Как же я не люблю пьяниц. Скорее даже боюсь. Сегодня без походов по грибы, определённо. Пьяной компании мне только не хватало. Ещё драться полезет, если «господин Маллеус» и я, по его мнению, окажемся злейшими врагами. Да, вдруг я тот самый барашек, из-за которого приглашения не доходят, со слов мужчины из гробового зала? Но куда пойти тогда? В замок я не сунусь с моими навыками ориентирования — дороги вели меня не в Рим, но в левое крыло по правой лестнице на отшибе по закону Пиноккио и Буратино. Оставался лишь рискованный спуск за каменным ограждением, скорее даже часть строения, укреплявшая положение этого неповторимого здания на скалистом обрыве. Стоило заметить, местность здесь удивляла жителя равнин и степей, то есть меня. А вдалеке что-то поблескивало в слабом лунном свете и почти зашедшем солнце. Нет, это не море, конечно же это не море, а просто фонари города вдалеке, да-а-а… Нервный смех обнажил мои зубы в неуверенной улыбке. Взгляд опустился на «горку», ведущую достаточно резко вниз и позволяющую пройти прямиком к дому, весьма основательному, но словно посеревшему. Я не знала, кто там живёт и живёт ли вовсе, но проверить стоило. Хотя спуск опасный, может стоит остаться здесь и подождать ночи, переночевать и… — Сильвер! Не спать! Мы ещё не добрались до общежития, а ты уже! Я подскочила на месте, и, честное слово, была б кошкой — шерсть поднялась бы дыбом, а хвост — трубой; стали заметны силуэты людей, один тряс другого, кричал и вообще отличался буйством энергии и силой голоса. И этот-то паренёк резко перестал кричать. Сложно было в ту секунду сказать, смотрел он на меня или куда-то ещё, но мгновение спустя все карты и знание будущего открылись мне в одном крике: — ЖЕНЩИНА! СИЛЬВЕР, ЖЕНЩИНА! ПРОСНИСЬ, ЗАРЯ ТЕБЯ ПОДЕРИ! ПОСМОТРИ! Это было хуже собачьего воя, это было хуже сирены и тюремной тревоги. Это был капут, а я в этой истории стала синонимом всем известной крылатой фразы. «Ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу…» — Да иди ты..! — и прыгнула, не помня себя, сначала на ограждение, а после на склон, грубовато приземляясь, на полусогнутых ногах стремительно слетая носом вперёд. А под конец всё же полетела кубарем. Будьте прокляты громогласные, будьте прокляты несносные, будьте прокляты палки и камни, и будь благословен тот, кто не дал мне упасть с высоты и разбиться. Я удеру отсюда к чёртовой матери, даже если сейчас приходится подниматься с болящего бока, шипеть и всхлипывать, озлобленным псом бросая взгляд на выглядывающую из-за перил и что-то кричащую голову. Когда он замолчит? Не могу уже, всё. Я не знала точно, чем он думал, когда прыгал следом, не представляла, что тот хотел сделать и что он говорил — просто бежала, бежала, бежала, и снова бежала до беспамятства, не пределе возможностей, петляла, пряталась… и снова бежала, не в силах держать хрусталики слёз в их скудных мешочках. Они сыпались, разбивались, а я в какой-то момент уже залезала в шкаф, пыльный, скрипящий, непомнящий чистых новых вещей — лишь давно проеденные молью пиджаки и штаны. Всхлип. Никого не слышно. Всхлип. Всхлип. Можно расслабиться? Можно прислониться к деревянной стене и закрыть глаза? Я вот, я уже, я здесь, никого же здесь? Тело пошло крупной дрожью, и я не знала, что делать со своим хлипким разумом, с бесконечными пульсациями за толщей земли. Они казались мне часами, теми самыми часами, что посреди ночи не давали спать. Только будильник можно запихнуть в глубины тумбочки с одеждой или выдрать батарейки из его корпуса, а выключить целую планету или собственное сумасшествие — никак нельзя. Я съехала вниз, тихо отфыркиваясь и покашливая из-за слоёв пыли. В темноте, в узости четырёх стенок казалось куда безопаснее, чем на улице, чем в замке, кишащем странными цветастыми незнакомцами. Не хочу вылезать. Не сейчас. Позже, но только не сейчас. Тельце свернулось в комок, жалкий, мрачный и скверный. Я зажмурилась, сжалась, пряча нос в предплечье. Сознание уплывало, не справляясь с тяжестью событий. Оно знало, что людям сложно, поэтому вновь и вновь забывалось и дарило древние, как мир, сны, забирая те на утро. Нет лучшего лекарства, чем сон. Нет лучшего убежища, чем мрак. А где-то, посреди лесных глубин пряталось от волчьей стаи демоническое дитя, с пламенем на ушах, со страхом и человеческими слезами в глазах, с шёпотом на изогнутых кошачьих устах. — Проклятый дождь… Предатели… Век бы их не помнить. Оставили, а я, а мне… — кот смолк, перестав дышать и затаившись. Жадное дыхание, голодное рычание; первый, второй — неусыпные твари. Маленький демон желал одного: забыть обо всём беззаботно принятом тепле и быть сильнее других. Выживают сильнейшие, верно? Желание исполнено.