Тайна Петербуржского театра

      Разнимать драку, возникшую на Думской, приехали именно ребята из отдела, в котором трудился Князев. Вот только на сам вызов его не взяли, зато оформлять задержанных отправили только так. Он записывал фамилии и имена всех, кого привезли в отдел, и когда очередь дошла до Горшенёва, Андрей отвлёкся от бумаг, поднимая взгляд на театрального звукаря и быстро опустил его обратно. — Вас много, поэтому часть отправится в одну камеру, а другая в соседнюю. Посидите ночь, подумаете над своим поведением. — произнёс он, взяв ключи со стола. И направился к камерам. — Меня с этими не сажайте, товарищ! — закричал Миха обиженно. Дюха даже взгляда не задержал. А Миша, между прочим, его автопортрет в самое видное место повесил. В угол рядом с местом, где гитара стоит.       Наученные уже полицейские развели нацистов и панков по разным камерам. Драк им ещё не хватало.       Правда, видимо что-то не досмотрели и один из нациков оказался среди бравых ребят в косухах. Зажался в угол, чувствуя, что численный перевес проиграл в сухую, и молчал.       Но стоило только ментам свалить, как всё равно получил кулаком в морду. — Тихо, мужики! — рявкнул Горшок. — Мы так его не перевоспитаем, ё-моё. — Миша подошёл к побитому лысому, сел рядом с ним на корточки, понаблюдал, как тот сплёвывает кровь на бетонный грязный пол обезьянника и начал затирать. — Вот хуёво, что ты панков не любишь. Мы тут все за свободу, а ты свободу ограничиваешь! Вот нахуй тебе этот лозунг «Россия для русских» сдался? Мы ж многонациональная страна, ё-моё, понимаешь, да?       Нацик что-то прохрипел, подорвался врезать Михе, но был припечатан к полу сокамерниками.       Миха как ни в чём не бывало продолжил: — Идеология ваша как раз русских и позорит! Все в мире жить должны! Без насилия! Понимаешь, да?       Андрей сидел около камер, ибо ему поручили смотреть за этими, как выразился майор, «непослушными детьми», так что скоро Князев снова принялся рисовать, вполуха слушая разглагольствования Горшенёва.       Один из панков, сидящий ближе всех к решётке, заглянул в лист с рисунком и усмехнулся. — Хорошо рисуешь. Лейтенант, да? — Младший, — отозвался Андрей. — Младший лейтенант, во. Парни, слушайте! Тут мент-художник! А можно глянуть, товарищ младший лейтенант?       Панк протянул руку за рисунком, и Князев отдал недоделанную работу ему. Тот начал показывать остальным. — Вы гляньте, как хорошо… Товарищ младш… —Князев я. — Товарищ Князев, а вы чего не в художественном где-нибудь? А? Вы ж ну… Не идёт вам ментом быть, короче. — Забавно, вы второй человек, кто мне это говорит, — фыркнул Андрей, забирая рисунок обратно. — …И вот поэтому мы должны прийти уже к анархии! Чтобы счастливыми быть! — Миха прервал свою лекцию, он уже на бетоном полу тупо сидел. На корточках так долго ноги затекли. Слышал, как парни обсуждали Князева и взглядом стал буравить Андрея. Будто всё ждал, что тот на него посмотрит.       Нацик обрадовался внезапной тишине, вскочил на ноги и к клетке ринулся. Руки к Князеву протянул и жалобно прохрипел окровавленным ртом. — Пересадите! В другую камеру! Пытки же запрещены в нашей стране конституцией! — Про конституцию вспомнил, ирод! — Вскипел Миха. — Я ж ему и про неё тоже вталдычивал, что там написано, что многонациональная страна, ё-моё! — Тихо! — рявкнул Князев, доставая ключи. Открыв дверь, он вывел нациста из камеры. Но тот как только оказался на свободе, сразу предпринял попытку вырваться из рук, как он подумал, хлипенького мента. Не прошло и двух секунд, как Андрей скрутил лысого и прижал грудью к стене. — Я вроде спокойно сказал. Тихо. Мирно. Идём в камеру. Понял?       Нацик закивал и Князев повёл его к соседней камере, заталкивая к остальным, таким, как он. Захлопнул дверь и закрыл на ключ. Повернулся к панкам и понял, что ни один из них не воспользовался возможностью выйти и сбежать. Они просто тихо-мирно сидели внутри.       Увиденное вызвало некоторый диссонанс в голове Андрея, но на безмолвный вопрос один из панков ответил. — Мы нормальные, товарищ Князев, за совершенное несем ответственность. Мы за свободу, но не за насилие. Да и вам тяжело было бы нас всех поймать, согласитесь.       Андрей благодарно улыбнулся и просто закрыл дверь камеры, но ключа не повернул.       Миха это заметил и уже прилип поближе к решётке. Сидел, смотрел выжидающе, как Князев сел на свой стул, открыл альбом и начал что-то в нём чиркать.       До ушей донёсся шёпот: — Мужики, вы слышите? — Щас снег пойдёт. — Это сентябрь в Питере. Он и так пойдёт. — Да Горшок притих… — И не спит? Просто молчит?       Миша только глаза закатил. Умеет он молчать. Иногда. Когда очень нужно. Сейчас почувствовал, что нужно. Этот молоденький мент ещё таким крутым оказался. С какой лёгкостью этого типа к стенке…       Миша захотел снова подраться, но так, чтобы с Князевым плечом к плечу, чтобы азарт боя почувствовать, чтобы на твоей стороне был кто-то такой, как Андрей.       Андрей кинул взгляд на Мишу, чуть задержал его, рассматривая, будто в первый раз, но как только тот посмотрел в ответ, снова уткнулся в альбом. Кончики ушей порозовели. Выдавали его с головой. Топорщились в стороны и будто сигнализировали: этот мент втюрился в панка!       Андрей думал, что это неправильно. Любовь к людям своего пола это не то, чем стоит гордиться или делиться, этого нужно избегать и стремиться не пересекаться с этим ни за что. А он втюрился в панка, которого видит третий раз в жизни. Он сделал глубокий вдох, дабы сбить внезапно накативший жар, но, когда снова отвлекся от альбома, то заметил, как Миша всё ещё не сводил с него взгляда, и покраснел только пуще.       От Михи это не скрылось.       Горшок только улыбнулся довольный собой. Сколько б он из себя сурового панка не строил. Миха романтик до мозга костей. Ему казалось, что вот она, его судьба. Потому что не может так тянуть просто к человеку. Было в этом Князеве что-то глубокое, что Михе хотелось исследовать, узнать.       Из компании панков Горшок единственный трезвый. Приехал только тогда, когда в драку пришлось уже влетать с ноги.       Бухие знакомые этих переглядок с ментом будто и не замечали. Либо делали вид, что не замечали. Миха умудрился из них всю гомофобию выбить своим «свобода во всем, понимаешь, да?» и безумными глазами, которым либо веришь, либо не хочешь перечить. — Ты дверцу всё равно закрой, — промурлыкал Горшок, кивая Князеву. — Я жест оценил, мужики тоже, но когда твои коллеги придут воду раздавать, то неудобно получится. Выговор схлопотаешь. — Если так надо, чтобы дверь была закрыта, то сами закройте, ключ в замке. — Он кивнул на торчащий из замочной скважины ключ, который с, пусть и небольшими усилиями, но можно было повернуть прямо из камеры.       Когда обе камеры затихли, уложившись кое-как на сон, Андрей погрузился в себя и вернулся к рисованию. Дёрнулся, услышав голос Миши. — Что? Повторите, я не расслышал.       Миха протягивал ему ключ. — Я закрыл, говорю. Держи! — Миша дождался когда Андрей заберёт ключ. Осмотрел спящих товарищей. И снова во все глаза уставился. — Ты честный, не то, что другие менты… Добрый… Ё-моё… У тебя будто свои идеалы есть. — Миша сел поудобнее, примостив лицо прямо к прутьям и честно выдал: — А ещё такой красивый, что дыхание сводит. — Подкатываете? — Больше не спросил, а утвердил Князев, поворачивая голову к Мише и улыбаясь.       Горшок уже хотел метнуть колкую шутку про подкат из разряда «Неужели вы не слепой?», но Андрей вдруг продолжил говорить. — Не все менты бесчестные, и не все преступники негодяи. Как среди ментов есть люди с честью, так и среди преступников есть те, кто был вынужден преступить закон в силу обстоятельств жизни, с целью кого-то спасти или уберечь. Они понимают, что сделали или сотворили и готовы нести ответственность за содеянное. А исправившись, не встают больше на кривую дорожку. Всё в этом мире относительно и не делится на черное и белое. — Андрей пожал плечами, закрыл альбом и положил его рядом с собой. Сам он сидел уже не на стуле, а просто на полу, прислонившись спиной к стене. — Вот вы же все, хорошие люди, со своими принципами и идеалами. Не воспользовались возможностью уйти из камеры, хотя запросто бы это сделали. Готовы нести ответственность. Вы — люди чести. — Люди чести, — кивнул Горшок. — Но сидим наравне с теми уродами, которые на нас облаву устроили. Кто предлагает людей другой национальности на кострах сжигать. Меня б тоже сожгли, но за другое… — Веселость вдруг исчезла из Михиного голоса окончательно, и он глухо выдал. — Гнилой системе служите, товарищ Князев. — Я знаю. Но не просто так служу. Я в полицию пошёл, чтобы найти убийцу родителей. Цель-то я выполнил, его нашли и сейчас идут суды, а я… я просто надеюсь, что он не отвертится. Иначе я окончательно разочаруюсь во всей этой системе.       Андрей посмотрел на свои ноги в форменных туфлях, поправил сползший по ноге носок и снова на туфли уставился. Лакированные, красивые. Натирал их каждый день, считая дни до финального заседания. Он подпёр голову рукой. Миша сидел рядом в грязных чёрных гадах, с зелёными шнурками. — Оно всё менять надо, — продолжил Андрей. — На самом деле. Но общество ещё не готово к миру без насилия и к свободе как таковой. Никто не знает, что с этой свободой делать вообще. — Я так и знал, что ты не мент, — выдал Миша. — Нет в тебе ментовского ни на грамм! — он понимал, что может перебудить все камеры, и продолжил уже тише. — Спасибо, что доверил. Надеюсь, загремит этот урод по полной.       Миша протянул свою пятерню через решётку в сторону Андрея. То ли хотел по плечу его похлопать, то ли что. Не дотянулся, но старался прям. Пыхтел что-то.       Андрей всё-же подвинулся ближе, и Миха наконец дотянулся до плеча и одобрительно умостил на нём свою большую ладонь. — Нет во мне ничего ментовского. Меня вообще в творчество тянет, я, вон, рисую. Майор, правда, не понимает моего увлечения, но ничего. Привык уже. Ворчит так иногда, для профилактики, а так в основном лишь качает головой. Но я лично видел, что у него мои рисунки в верхнем ящике стола лежат. Правду говорю! — Красиво, правда, рисуешь, —кивнул Миша. — Вот это русалка, да?       Миша взял в руки протянутый ему альбом и принялся листать страницы. Нечисть какая-то, портреты, фигуры, на одной странице Андрей явно учился руки рисовать. Миха замер, когда наткнулся на себя. Взял ручку, которая была прикреплена у альбому, несмотря на протесты что-то подписал.       Отдал со старательно выведенной надписью «любовь панка не ржавеет» и звездой анархии рядом.       Улыбнулся, обнажая беззубый рот. Искренне так. Самого в сон клонило, но уходить на шконку явно не хотел. Сидел, слеповато щурился и смотрел на Андрея, который уже какой-то совсем совсем близкий.       Миша снова к нему потянулся, но на этот раз не за плечо, а за ладонь схватил.       Андрей уставился на ладонь, которую сжимала рука Миши, и почувствовал, как уши снова краснеют. Он помотал головой и руку всё же отдёрнул, поднимаясь на ноги. — Ложитесь спать. Спокойной ночи. — Князев ушёл обратно к своему стулу, понимая, что ему бы тоже лечь да поспать, но нужно дождаться сменщика. — «Такая любовь неправильная», — пронеслось у него в голове. — Я думал, мы на "ты" уже, — проворчал Миха, но спать ушёл.       С утра Андрея не было. И ночной разговор показался просто пьяным сном. Если бы Горшок ещё вчера пил.       Их даже не вывели. Выгнали. Товарищи больше не цеплялись к нацикам, и те спокойные какие-то после сна на неудобных полках. Все быстро разбрелись кто куда. Миха взглянул на время. Семь утра. Пиво продают с восьми. Но трезвым было так тошно, ещё спина после этой ночи болела, а синяки саднили.       Горшок не долго думая решил завалиться к Косте в бытовку. Всё равно тот не спал. Он ж как раз в семь тридцать выходил улицы подметать. А Миха успел бы выпросить у него хоть баночку.       Когда кто-то постучался в дверь, и Костя открыл её, Влад закутался в пальто сильнее, ибо утренняя прохлада его не особо радовала.       Всю ночь он провел в бытовке у Плотникова: они сначала разбирали роль, а затем все-таки уснули. По крайней мере, Коноплёв точно ночью поспал. Он взглянул на зашедшего Горшка, и усмехнулся с его реакции. — Там пиздец с отцом, — начал объяснять Влад. — Поэтому я тут ночевал. Ну и мы разбирали роль, так что я выступил сегодня в качестве репетитора. — Коноплёв поправил ворот пальто. — Мих, вопрос на миллион. Сколько это будет заживать, без врачебной помощи? — Влад повернулся к Михе спиной, стягивая пальто и открывая вид на спину. Не только Миха, но и Костя увидели, что самая плохо выглядевшая вчера ссадина сегодня покрылась по краям белым налетом, а внутри появились бело-жёлтые пятна. Похоже, именно в неё всё-таки попала какая-то зараза, и началось воспаление. — Дохуя, — кивнул Миха. — У тебя начнутся боли. Тебя снимут с роли Карла какого-то… Актёров и так нет… Мы снова потеряем «Жанну», а Костя работу.       Миша сел на стул, присосался к долгожданной холодненькой банке с пивом, выпил половину залпом и выдал: — Серьёзно, иди в больничку. Я столько над музыкой для этой постановки работал! — Вчера так плохо не было, — вставил своё слово Костя. — Миха прав. Надо в больницу. — Блять, да не хочу я переться в эту вашу больницу. — Влад тяжело вздохнул, натянул пальто обратно и запахнулся в него, как в халат. Сел обратно на диван, подпёр голову рукой и чуть нахмурил брови, о чём-то задумавшись. — Ладно, только из уважения к твоей работе, Мих, я поеду в больницу. Ну и чтобы Костя не потерял работу, мы всю ночь роль разбирали. Тогда я поехал. Сегодня выходной, а значит можно ненадолго расслабиться. Если что — звоните или пишите, я на связи, цифры те же. — Влад уже собирался уходить, когда неожиданно почувствовал на своём плече руку Миши. — Бухать потом идем, герой. В баре вечером. Я тебе адрес скину.       Миша отпустил его и проводил взглядом. Когда Влад ушёл, он схватился за Костю. — Ты этот пиздец видел? Вытаскивать надо пацана. Я даже не ебу, куда. У меня комната в коммуналке, не подселишь, у тебя бытовка. Его отец так окончательно укокошит. — Еще б он пошёл от него… Боится же. — Вот ты его и уговори! У вас же этот… Коннект случился, раз он у тебя ночевал. В баре сегодня.       Миха забрал банку и отсалютовал Косте, вываливаясь из бытовки       Когда вечером, уже после двух кружек пива, Костя позвал парня покурить, и Коноплёв пошёл следом, оставляя Миху за столом, то ещё ничего не предвещало беды. Но когда зашёл разговор об отце и переезде от него, Влад отрицательно помотал головой, как-то нервно дергаясь. — Нет. Нет, нельзя, он найдёт меня. Он меня везде найдёт. Найдёт и убьёт точно, а я жить хочу, слышишь? — В бытовке дворника искать не будет, — вдруг хмыкнул Костя, делая затяжку. Сам не веря, что на полном серьёзе это предложил. Ему ж там самому тесно до ужаса. Не развернуться. О нормальном душе, а не мытье из тазика с ковшиком там только мечтать, а вместо кухни электрическая двухконфорка. Да и спать там где? На диване валетом? Благо работодатель понимающий, и туда совсем не суется. Если бы Костя только мог вернуть мамину квартиру.       Влад слишком долго молчал. — Нет, Кость, — после долгой паузы начал он. — Ты не представляешь на что он способен пойти, чтобы доказать, что я без него никто. Он найдёт меня где бы я ни был.       Думаешь, что я не пробовал от него сбежать? Съехать? Уйти? Да пробовал я все. Вот только каждый раз одно и тоже было. Он находил меня где бы я ни был. Я не знаю как у него это получалось, но факт остаётся фактом. — Судя по твоим словам, его ничего и не остановит. Извини, но твой отец именно что больной, — вдруг разозлился Костя, вцепившись в железную ограду. Он хотел помочь, но чувствовал такую разрывающую его беспомощность, что тошно. — Хуйня это, Влад. Я помочь хочу. Но ты мне скажи, как? Так же нельзя. Не жизнь это. Что-то надо. Спрятать тебя. Он ж не бог, чтобы все пронюхать. — Костя выкинул бычок, облокачиваясь на железные прутья и запрокинул голову назад. — Ты сам должен захотеть это всё закончить.       Влад не сводил взгляда с Кости, тяжело вздохнул и прислонился плечом к той же ограде. Спиной ещё не мог, ещё слишком больно. Это надо было заканчивать. Костя прав и Миха прав. В конце концов отец прибьёт его, а это не тот выход, которого хотел Влад для себя. — Идём внутрь, — тихо сказал он, выкидывая окурок в ближайшую мусорку и разворачиваясь обратно к бару.