Отец тот кто любит

      Хогвартс оказался еще более красочным и чудесным, чем было описано в книге «История Хогвартса». Это был настоящий магический замок, наполненный волшебством. В книге все было описано подробно и увлекательно, но она даже подумать не могла, что все настолько прекрасно. Испытывая робость и интерес ко всему, что ее прямо сейчас окружает и, что ее будет окружать теперь, Гермиона шла по большим коридорам вместе с группой своих новых одногруппников. И только сейчас она испытала свой первый страх и сильную робость: а вдруг это ошибка, и она не должна быть тут?       «Нет же! Этого не может быть» — уверяла себя мысленно Гермиона и сжимала руки в кулаки. — «Я волшебница и у меня уже были всплески магии!» — но перестать нервничать было не так просто. Ей приходилось сильнее сжимать руки и думать дальше, успокаивая себя: — «Если бы я не обладала силой, то я бы не смогла сделать тех заклинаний, что у меня вышло сделать. И волшебная палочка бы не отозвалась. И я бы всего этого не видела. Мама говорила, что это могут увидеть лишь маги. И сквибы. Но будь я сквибом, то волшебная палочка не отозвалась бы. И магии бы во мне не было ни для всплеска ее в детстве, ни во время использования волшебной палочки.»       Эти мысли ее успокаивали, и она даже могла более спокойно расправить плечи, чувствуя наконец облегчение.       О разделение на факультеты Гермиона знала с прочтения все той же книги «История Хогвартса». Она знала, что их всего четыре: Гриффиндор, Рэйвенкло, Хаффлпафф и Слизерин. И была полностью уверена, что подойдет на факультет Рэйвенкло. Хотя и хотела бы попасть на факультет Гриффиндор, где училась ее мама. Однако все-таки в Гермионе преобладал холодный ум, рациональность, желание узнавать новое и учиться, поэтому именно Рэйвенкло и был бы для нее более подходящим. Хотя, бесспорно, отвага, преданность, тщеславие в ней тоже присутствовали.       Перебирая все, что она успела узнать с похода на Косую Аллею в слух, она также вслух думала и про испытание. Она точно должна была показать себя во всей красе, чтобы ее заметили и похвалили. Гермиона планировала стать лучшей ученицей уже с самого начала, даже если для этого и придется уж очень постараться. Поэтому грядущее испытание ее ни капли не пугало. А очки, соревнования межфакультетные лишь подогревали азарт — Гермионе нравилось добиваться своего, и она, действительно, очень хотела стать лучшей.       Из предвкушения будущего испытания, ходом которого должен был стать решающий выбор факультета, Гермиону, как и всех, вывели сперва приведения (про них Гермиона тоже читала в книге), а затем и сама профессор МакГонагалл.       И каково же было ее разочарование, когда вместо ответов на вопросы или сражения, им просто предстояло примерить шляпу. Шляпу! Страшную, местами рваную и очень старую. Которая и должна была определить их будущие факультеты. Гермиона не сумела подавить разочарованный вздох.       «Ничего. это даже хорошо, ведь значит, что я в свой первый раз подарю очки факультету» — оптимистично подумала Гермиона. И начала напряженно наблюдать за распределением, ожидая, когда, наконец, вызовут ее. И когда это произошло, она чуть ли не рванула, успев вовремя побороть желание побежать к шляпе, и пошла более спокойно, но уж очень нетерпеливо.       И пока она шла, то заметила на себе внимательные взгляды сразу от пяти преподавателей. Одной из них была уже знакомая Минерва МакГонагалл. Вторым был тот самый профессор Квиррелл. И третьим был Директор Хогвартса — Альбус Дамблдор. Два других преподавателя, что сидели рядом были абсолютно не знакомы. Но у обоих из них был одинаково тяжелый взгляд.       Думая, что это лишь интерес, Гермиона села на табурет.       Перед глазами тут же появилась черная мгла, что закрыла собой все, а в голове (или в ушах, но уж больно близко) раздался тихий голос, совсем не похожий на тот, что звучал во время песни.       — Не просто, не просто, — говорит шляпа. — Твой настоящий факультет тебе еще рано принимать, моя дорогая, а потому есть только два выбора, — Гермиона, нервничая, сжала пальцы сильнее, покраснела чуть. И шляпа выкрикнула громкое. — ГРИФФИНДОР! Последнее слово вызвало настолько сильную радость, что она даже не предала значение первым словам шляпы. И довольная поспешила на свое место. Мама будет рада, что она пошла по ее стопам.       За столом преподавателей, у тех самых преподавателей, данное распределение вызвало абсолютно разную реакцию на это. Минерва МакГонагалл явно не ожидала этого, но виду не подала, и Гермиона даже не смогла понять этого удивления. Директор Дамблдор же улыбнулся, явно довольный данным мероприятием. Профессор Квиррелл был, кажется, немного раздосадован. А вот два абсолютно незнакомых для Гермионы преподавателя смотрели уже более спокойно на нее и о чем-то негромко разговаривали между собой.       Распределение продолжилось, и вскоре к гриффиндорскому столу подсел Гарри Поттер, тот самый мальчик-который-выжил, который каким-то образом сумел остановить злодея — эту историю мама отказалась ей рассказывать, но вот папа, что мог, то и рассказал. А знал он, на удивление, много и, сказать по правде, Гермиона не до конца была уверена, что все это ему рассказала мама. Это больше походило на то, что ему рассказывала тетя Мэри, ведь как Гермиона узнала от самой мамы, сама Джейн не участвовала в войне.       Неожиданно раздавшийся голос почему-то привлек Гермиону, и она посмотрела на сидящего вполне близко Гарри Поттера и рыжеволосого старосту, которого, как выяснилось, звали Перси Уизли, брат Рона Уизли, с которым она познакомилась, как и с Гарри и Невиллом в купе поезда, тот самый мальчик, который пытался сделать что-то непонятное со своей крысой.       — Кто она? — с нескрываемым интересом спросил Гарри и так некультурно указал рукой на преподавателя, что не так давно заинтересовала и саму Гермиону.       Она сидела в компании сальноволосого мужчины, весьма мрачного на вид с черными колючими глазами и бледной кожей и о чем-то говорила с профессором Квирреллом. Смотря на нее, складывалось ощущение, что она была иностранкой. Она сидела прямо, распрямив плечи, но голова была опущена и смотрела вниз, разрезая с помощью ножа и вилки мясо. На ней была совсем другая одежда нежели на преподавателях, сидящих с ней за столом. На ней было классическое платье черного цвета, полностью закрытое, но облегающее фигуру и худые плечи. Пиджак классический, на котором была какая-то яркая брошь то ли золотая, то ли просто такого цвета. И на шее висел, не завязанный, а свободно лежащий шарф ярко-желтого цвета. Никакой мантии на ней не было.       — Это профессор Ервольская, — тем временем отвечает на Гаррин вопрос Перси. — Дарья Ивановна Ервольская. Она русского происхождения, — тут же поясняет.       — Чему учит?       — Травологии, является деканом Хаффлпаффа. Иногда помогает профессору Снейпу и мадам Помфри.       — Профессор, мадам?       — Профессор Снейп — это профессор, который сидит между ней и профессором Квирреллом. Он зельевар, учит тому, как надо смешивать волшебные зелья, но это ему совсем не по душе. Все знают, что он хочет занять место профессора Квиррелла. Он большой специалист по Темным искусствам.       — А еще говорят, что он крутит роман с профессор Ервольской. И именно для него она стала так наряжаться, раньше она в каких-то синих штанах ходила, странной обуви и мешковатых майках или кофтах. Хотя она и сейчас так одевается, но только на уроки, — говорила какая-то девочка, что также услышала их разговоры.       — Еще и волосы она теперь всегда распущенные носит, а раньше только в хвост собирала, — согласилась с ней другая девочка. — А Снейп мог бы тоже хоть что-то с собой сделать, но…       Не давая дальше их слушать и возвращая внимание себе, Перси продолжил разговор с Гарри, рассказывая дальше о мадам Помфри.       Директор Дамблдор поднялся со своего места ровно в тот момент, когда ученики уже наелись десертом, к которому Гермиона не притронулась: есть сладкое в их семье было строго настрого запрещено, а если они и ели его, то особенное, мама например очень любила делать мятные пироги, в которых почти не было ни капли сахара или фруктовые рулеты без сахара и даже муки.       — Когда все сыты и отогреты, хочу напомнить вам о существовании некоторых правил, которые вам следует усвоить до начала семестра. Всем ученикам запрещено заходить в лес, находящийся на территории школы. И лично по просьбе мистера Филча, нашего школьного смотрителя, напоминаю, что не следует творить чудеса на переменах. А теперь насчет тренировок по квиддичу — они начнутся через неделю. Все, кто хотел бы играть за сборные своих факультетов, должны обратиться к мадам Трюк. И наконец, я должен сообщить вам, что в этом учебном году правая часть коридора на третьем этаже закрыта для всех, кто не хочет умереть мучительной смертью.       Гермиона хмурится, вспоминая слова мамы: «Считается, что Хогвартс является одной из безопасных школ, но ты должна помнить о том, что безопасность является относительной, а значит во всем слушайся директора Дамблдора и обо всем, чтобы не происходило, пиши мне». Имела ли она это ввиду или просто предостерегала ее? По крайней мере, совать туда нос явно не следовало. И нарушать правила, в любом случае, было не для нее. Общая гостиная их факультета была сделана в ало-золотых цветах и заставлена мягкими креслами — выглядела уютно. Гермиона улыбалась, представляя как вечерами в ее возрасте и постарше мама была здесь с тетей Мэри. Интересно, у нее было много поклонников? А парней? А друзей помимо тети Мэри много было? Это все было очень интересно узнать. Но ни мама, ни тетя Мэри про это никогда не рассказывали и скорее всего никогда и не расскажут. А так хотелось бы узнать. Из гостиной, помимо выхода, было еще два пути: комната мальчиков и комната девочек, куда Гермиона вместе с другими девочками и пошла. Путь до спальни тоже был волшебным и проходил по винтовой лестнице.       Ложась в постель, Гермиона снова задумалась о маме.       Должно быть, ее место тоже было здесь, в дальней части спальни, подальше от окна — мама часто мерзла даже летом. Хотя, может быть, она спала вон там, где легла девочка по имени Лаванда, кажется. Там постели наиболее близко стояли, и тетя Мэри могла бы с ней рядом спать, что для двоих удобно было. Гермиона закрыла свою постель темно-красными шторами, что не пропускали ни капли света, и легла удобнее на подушку.