Shipwreck

Когда-то в Нижнем городе Врат Балдура существовала старая поговорка, которая гласила: «Величие наводнения сравнимо только с уровнем соли, оставшимся после него». И хотя многочисленные вариации этого остроумного морского афоризма до сих пор передаются из уст в уста, они всегда означают одно и то же. За внезапным изобилием огромных богатств всегда следует столь же огромное горе. Именно эта фраза пришла на ум Астариону, когда они вышли из псарни, прошли по залам поместья и направились к высоким дверям, отгораживающим большой бальный зал. Не потому что он считал себя богатым, по крайней мере, не в плане золота. Но с тех пор, как его похитили руки (щупальца?) Пожирателей разума, Астарион вынужден был признать, что ему необычайно повезло. Он обрёл свободу, пусть и в довольно извращённом смысле этого слова. Он получил возможность отомстить, испытать и отточить свои защитные навыки, и, хотя ему всё ещё было трудно в этом признаться, он полюбил. Более того, его полюбили в ответ. Настоящего его. Такого сокровища у него не было все двести лет. Но в этот момент он ощущал лишь вкус соли на языке, вновь размышляя о том, что, скорее всего, уже постигло Лирику здесь, в доме ужасов Касадора. Он просто не мог избавиться от постоянного ноющего чувства, что уже потерял её навеки в ту самую ночь, когда она исчезла, и что вся эта затея — лишь прелюдия к неизбежному открытию, что всё, за что он боролся в последние недели, пропало. Что Касадор окончательно лишил его всего. Что в его сердце теперь нет ничего, кроме кучи соли. Это чувство только усилилось, когда он молча встал перед высокими дверями, запечатанными магией адской крови. Они не столько светились красным, сколько казались погружёнными в сгустившийся туман, который поднимался от пола и клубился в такт резным изображениям крыс, бегающих по спирали таинственного текста. Эту дверь он всегда ненавидел больше всего. У Касадора был простоватый и безвкусный художественный вкус, но в дверях бального зала чувствовалось нечто более зловещее, чем простое бахвальство. Как будто их странный дизайн был специально придуман для того, чтобы повлиять на что-то другое, что происходило за ними. В центре всего этого действа, конечно же, находилась замочная скважина, где фамильный перстень Зарр ломал все преграды и открывал путь по велению своего обладателя. Слева и справа от Астариона было слышно, как Шэдоухарт и Лаэзель обнажают оружие, но именно Хальсин встал рядом с ним. — Что это за место? — спросил он, рассеянно любуясь дорогими арками и филигранью. — Это… это… скотобойня, — ответил Астарион, и в его голосе прозвучал почти стыд. — В бальном зале Касадор проводит все свои великосветские приёмы. И даже допускает некоторые низости, если его отродья соизволили этого заслужить. В любом случае, сюда приглашается вся самая аппетитная добыча танцевать, пить и утопать в веселье до тех пор, пока не сможет видеть на два шага вперёд. А потом… ну, потом начинается настоящий пир. Астарион задумался, не является ли привкус соли воспоминанием о пролитой в этих стенах крови, подобно вине, пропитанной желчью и уксусом. Он подкинул лежащее на ладони кольцо, и легко вставил в нишу огранённый драгоценный камень. Затем повернул его на четверть оборота и услышал резкий лязг, когда механизмы сложного внутреннего замка начали проворачиваться. Двери распахнулись на шарнирах, но Астарион не смог даже глаз поднять, чтобы посмотреть на происходящее. Сдавленные вздохи, раздавшиеся от его спутников, говорили сами за себя: по ту сторону было именно то, что он и предполагал. В бальном зале царила настоящая бойня. Крови было так много, что даже Лаэзель не решалась переступить порог. Трупы лежали там, где и раньше. Среди них были высшие эльфы и люди, несколько дворфов и в довершение всего один гном. Все они были одеты в свои лучшие одежды, некоторые даже продолжали держать в руках кубки с вином, пролитым и смешавшимся с густыми красными лужами на полу. На краткий миг Астарион увидел, как перед ним вновь промелькнули недра Пожирателя эльфов, как щупальца обвились вокруг голов и шей бесчисленных жертв за бесчисленные годы, высасывая их души с каждым проглоченным воспоминанием. Он увидел, как Лирика бросилась к нему на помощь — туда, куда ей не стоило идти. Всё это вдруг показалось ему слишком знакомым. Потому что так оно и было. Он тряхнул головой, чтобы прогнать видение из глаз. Сейчас он не мог позволить себе отвлечься. Спутники осторожно пробирались через безмолвную гекатомбу, ища признаки того, что помощь была не напрасной, но Шэдоухарт и Хальсин видели лишь искажённые лица мертвецов. Никого из них они не узнавали. Жрица зябко поёжилась и оглядела остальных, после чего предложила: — Может, мне поговорить с кем-нибудь из них, Астарион? Как думаешь, они могут знать что-нибудь полезное? Но Астарион оставался в совершенно другом месте. Образы Итиак-Ортила рассеялись, и вместо них посреди общей запёкшейся крови он различил узор. Следы. Точнее, две пары следов, которые словно двигались в кровавых потёках, то и дело кружась по бальному залу. Отпечатки одного были сделаны изящными сапогами с заострённым носком и, судя по всему, были ведущими. Каждый отпечаток был чётко очерчен, уверен в себе и не смазан. Второй отпечаток был меньше и тянулся позади, размазывая красную вязь там, где первый танцор сопротивлялся движению. Вампир непроизвольно сморщил нос. Это был вальс, танец смерти, между двумя танцорами, которые кружились в кровавой бане в медленном последовательном ритме. И тут он заметил ещё одну деталь. По мере того, как танец удалялся дальше по бальному залу, за ним тянулся собственный след из капель. Он подумал, что это Касадор пришёл на последний танец перед победой, но теперь понял, что сапоги принадлежали тому, кто был гораздо выше его бывшего хозяина. Шаги были слишком широкие, а глубина отпечатка каблука свидетельствовала о большем весе, чем у более низкого повелителя вампиров. Второй комплект обуви округлой формы также был не того фасона, который, как он знал, носил кто-нибудь из других отродий. Никто из его братьев или сестёр не стал бы носить обувь с такой гладкой подошвой, поскольку она бы не держалась на ногах и слишком легко соскальзывала. С тревогой, Астарион наклонился, чтобы пальцем стереть с плитки каплю крови. Хальсин с некоторым беспокойством наблюдал за тем, как тот пробует её кончиком языка. Через мгновение Астарион понял, что это была Лирика. Невозможно было не понять, что это она. А это означало, что второй след принадлежал ему. Самому Оливету Ингену Айлилю. Астарион присмотрелся к следам и пошёл по бальному залу, словно бы танцуя по их шагам. Оливет заставлял её двигаться в разных направлениях, а она сопротивлялась; её ноги скользили по кишкам, когда он, казалось, использовал её движения как перо, окуная в лужи крови, а затем прочерчивая в этом месиве музыкальный магический круг через порядок октав. Оливет тоже порезал её. Астариону пришлось прикусить губу, чтобы не выдать своё душевное потрясение. Её шаги, казалось, замедлялись в тех местах, где возле её ног оставались свежие брызги, — должно быть, он проделал это несколько раз. Астарион ощутил, как в груди разливается жар, а к горлу непроизвольно подступил гнев. Шрамы на её груди, должно быть, были вновь вскрыты и… исправлены. Оливет завершил свою незаконченную работу. — Астарион! Он резко обернулся на резкий голос Шэдоухарт. — Что?! — машинально огрызнулся он в ответ. — Ты так и продолжишь весь день развлекаться в этом проклятом зале или мы всё-таки сделаем что-нибудь до наступления ночи? Он несколько секунд непонимающе моргал, пока остальные смотрели на него, по-прежнему полусогнутого, с красными пятнами на руках и на сапогах до самых колен. Со спокойным достоинством и напускной безразличностью вампир выпрямился, вытер руку о бедро и зашагал к группе, как будто перешагивание через груду тел было обычным делом. (Хотя, если честно, в некоторые дни так оно и было). — Нет смысла задерживаться, — весело ответил он. — Похоже, это последствия вчерашнего пиршества. Вероятно, Касадор просто хотел ещё раз хорошенько поразвлечься перед своим ритуалом. Уйти, так сказать, на высокой ноте. Ведь он, скорее всего, планирует покинуть гавань ещё до завтра. А этим нечего и сказать. Скорее всего, они даже не поняли, что с ними произошло. — Вот у неё, — Шэдоухарт указала на тело женщины, лежащее на стуле, — ...была записка. Видите? В ней говорится: «Санси, я приглашена на приём во дворец Зарров сегодня вечером в их бальный зал. Покажи камергеру на входе эту записку, и он пропустит тебя ко мне. Надень своё лучшее платье! — Каллира». И я подозреваю, что Каллира — это вон та женщина со скрипкой, потому что у неё в кармане было приглашение сыграть музыку на празднике. — И? — ехидно ответил Астарион. — Это знание тебе пригодилось? Шэдоухарт скривила губы и усмехнулась в ответ. — Ну, пока ты тут любовался кровавым озером, мне удалось разговорить тот труп. Его зовут Стерлак, и он из Счётной палаты. Похоже, его пригласили, потому что он наслышан обо всех городских интригах. — Ах да… — Астарион снова разразился своим громким надменным смехом. — Кто бы мог подумать, что Касадор окажет несколько услуг, пригласив самых известных из оставшихся представителей балдуранской аристократии вместе с теми, кто знает их маленькие грязные финансовые секреты. Словно бы он, как говорят, повелитель вампиров? Тонко, правда? Шэдоухарт сжала кулак, металл вокруг её пальцев зловеще клацнул. — И куда дальше? — спросил Хальсин, вставая между ними. — Туда, — со вздохом сказал Астарион и указал на боковую дверь в дальнем конце бального зала, которая в основном была скрыта плотными бархатными шторами. — Она ведёт в Западное крыло. Там находятся личные покои Касадора. Это единственная часть поместья, которая была запрещена для нас. Где бы он ни проводил этот ритуал, я предполагаю, что комната, которую он приготовил, находится там. Там, где слуги его не увидят. Хальсин кивнул и направился к ней, ожидая, что ему придётся плечом открывать тяжёлые дубовые плиты. Но вместо этого он с удивлением обнаружил, что засов поддался без проблем. Он даже не был заперт. Друид с опаской заглянул в дверную щель. Но увидел лишь ещё один коридор, тянувшийся параллельно стене Нижнего города, с окнами, закрытыми портьерами от полуденного солнца. — Я никого не вижу, — объявил он остальным, идущим позади. — Всё чисто. Лаэзель прошла первой, сузив глаза. В этом поместье ничему нельзя было верить, и она ожидала засады в любой момент: нескольких магически одарённых отродий или, хотя бы, зомби-двух. Она бы даже согласилась на отряд скелетов. До сих пор их разведка была для неё слишком уж безболезненной. И дело не только в том, что она жаждала настоящей битвы, но и в том, что это было неправильно. Поместье повелителя вампиров не должно быть таким пустым и открытым. Натренированные боевые инстинкты подсказывали ей, что эта простота — всего лишь уловка. Должно быть что-то ещё, чего она не видит. Шэдоухарт шла следом, постукивая древком своей булавы по руке. Свет Латандера продолжал сиять ярче любого пламени в доме, но не поэтому она так дорожила им. Его подарила ей Лирика. После того, как они вместе побывали в яслях гитьянки в обители Росиморн, следопыт отвела её в лагерь и подарила булаву как символ надежды на их будущее. Хотя в то время она ещё не знала об этом, вера Шэдоухарт в Шар уже пошатнулась. Она сомневалась. Не вслух, но каждый раз, когда кто-то из нынешних спутников оказывался рядом с ней в трудную минуту, показывая, что её не бросят, она отказывалась от перспективы их потери. Может быть, она смирилась с утратой только потому, что у неё не осталось ничего ценного, чем можно пожертвовать. Но теперь она точно не собиралась отдавать Лирику. Хальсин остался позади, рядом с Астарионом. — Что ты увидел? — Он легонько толкнул вампира локтём, чтобы вновь вернуть его из задумчивого оцепенения. — Хм? О, ничего. — Я тебе не верю. — То, во что ты веришь, меня не касается. — Астарион, я пытаюсь помочь, — негромко сказал друид. — И я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, когда твои действия имеют смысл. Это было не просто восторженное кружение в кровавой бойне, как хотелось бы твоей тёмной натуре. Это было видение чего-то запредельного. Что тебе известно? Астарион бросил косой взгляд на Хальсина, но всё равно ответил: — Оливет. Он здесь. Или, по крайней мере, был здесь не так давно. Он непосредственно вовлечён в происходящее. Возможно, он даже участвует в возвышении Касадора. Следи за эльфом, которого ты ещё не знаешь. У него изящная мимика и яростный взгляд. Хальсин сдержанно кивнул. — Эй, — позвала Шэдоухарт. — Здесь скрытая в стене дверь. Я вижу свет через этот шов в обоях. По виду, не знаю, это может быть какая-то комната. — Наконец-то, — усмехнулась Лаэзель. — Астарион предсказал правильно. Это должно быть то место, куда ушли эти чрайты. Покончим же с этим т’раком, с этим безумием. Однако Астарион был слегка растерян. Он никогда не ходил по этому коридору, но не ожидал, что дом окажется полным потайных дверей и неизвестных комнат. Он всегда знал, что Касадор был относительно откровенен в своих зверствах, по крайней мере, в своём собственном доме. Но при дальнейшем осмотре он убедился, что Шэдоухарт была совершенно права. За тонкой бумажной завесой действительно что-то было. Вместе они срывали маскировку, отбрасывая в сторону полоски дорогой ткани и гипсовые доски, пока, к немалому замешательству Астариона, не оказались в восьмиугольной камере. Сама камера тоже была сделана совсем не так, как остальные помещения. Это не были кирпичи из песчаника и гранита, покрытые коврами или портьерами. Скорее, это был какой-то серый мрамор, пронизанный латунными и золотыми прожилками. Его большие прямоугольные блоки были тонко высечены и отполированы, но при этом вся конструкция опиралась на гигантский металлический помост из подогнанного железа. Единственный рычаг указывал на назначение камеры. — Это лифт, — Шэдоухарт осмотрела потолок, постучав костяшками по гулким стенам. — И, похоже, в рабочем состоянии. Хотя эта штука довольно старая. Сильно старая. Астарион шумно вздохнул. — Я понятия не имел. Я никогда не видел ничего подобного. — Похоже, нам вниз, — вмешался Хальсин, осматривая рычаг. — Он работает только в одном направлении. Спустя несколько недоумённых и шумных мгновений все они спустились на сотню футов вниз и, наконец, с грохотом остановились в самом настоящем подземелье. Астарион едва не расхохотался. Это было так похоже на Касадора — иметь под своим особняком буквально готическое подземелье, но в то же время он не мог поверить, что оно было здесь всё это время. Двести лет и ни разу даже намёка не было на то, что под его ногами существует такое подземелье. За годы его пребывания в склепе здесь точно не было никаких масштабных построек, и всё это выглядело гораздо старше, чем само поместье. Именно поэтому Астарион вышел из лифта первым, потрясённо разглядывая высоту туннелей, позолоту многоярусных ступеней, ширину парадных галерей, а затем и выцарапанные сусальным золотом надписи, покрывавшие почти каждый дюйм каждой стены. Имена. Тысячи имён. Но ни одно из них не было ему знакомо. Хальсин с тревогой огляделся по сторонам. Он видел, что Астарион был не в своей тарелке, а это означало, что сейчас происходит что-то новое. Что-то такое, что невозможно предугадать. И хотя он никогда не боялся сбиться с проторенного пути, сейчас было не время для сюрпризов. К сожалению, тут его настиг запах. Промозглый, затхлый, с удушливой сладостью разложения. Проходы были пропитаны смертью. Старой смертью. Давно мумифицированной, сухой, хрупкой смертью. Смерть, которая говорит только о противоестественных способах и не подчиняется природным циклам, возвращающим всё в почву и, со временем, к новой жизни. И поэтому он безошибочно определил, что это аромат смерти. Той, что не желает отказываться от необходимости перемен и потому не обладает ни истинной сущностью жизни, ни освобождением от забвения. Однако Лаэзель выразилась более лаконично. — Зловоние как из гробницы. Слова эхом отразились от твёрдого камня, а затем стихли. Находясь на самой границе света, Астарион всматривался в тусклые очертания вдалеке. Что-то похожее на человека, но не целиком. Может быть, рука. Склонённая голова или дёргающаяся рука. — Кто здесь? — спросил он у неизвестного, демонстрируя как настоящую, так и притворную уверенность. — Покажись. Лаэзель подняла клинок, а Хальсин присел, готовый призвать дикую силу и обратиться. — Я спросил, кто там! — повторил Астарион. — Отвечай! И тут робкий голос негромко произнёс… — Астарион? Нет. Неужели… это ты?