Shipwreck

Этой ночью Лирика лежала, уютно устроившись в своей первой за долгие годы пуховой постели. Груда мягких одеял и толстых подушек, лежавших на витиеватых брусьях у её головы и ног, была увенчана красным покрывалом, из-за которого почти ничего не было видно за немыслимой грудой постельного белья. Словно она была укутана в кокон из льна, хлопка и шерсти. В этом, честно говоря, не было необходимости, учитывая, что от ночного неба её отгораживала крытая шифером крыша и деревянные балки. И хотя по бокам большой комнаты для отдыха на верхнем этаже таверны «Эльфийская песнь» стояли ещё три кровати, она прекрасно понимала, что осталась одна. Остальные её спутники заняли свои кровати и места в задней и дальней частях комнат. Самый близкий намёк на чьё-то присутствие проявлялся в том, что она смутно слышала, как Шэдоухарт что-то говорила Уиллу, а Хальсин беспечно похрапывал в углу за опорной стеной, где-то рядом с ванной. Признаться, всё это было очень удобно, но… одиноко. Казалось, все держались от неё подальше, чтобы она могла отдохнуть и подлечиться, но из-за этого большая, богато украшенная комната казалась пустой. А девушка скучала по тесноте лагеря, где её друзья и союзники собирались у жаркого костра, рассказывали истории и устраивали импровизированные бои за еду с сомнительно выглядящими грибами. Она чувствовала их рядом с собой, даже когда все укладывались в свои постели. Она вздохнула и перевернулась, вжавшись лицом в спинку кровати, расположенную у стены. По крайней мере, накинув простыню на голову, она могла сделать её немного похожей на палатку. Тихие шаги по ковру предупредили её о чьём-то приближении, но затем, криво усмехнувшись, она поняла, что этот едва слышный звук был намеренным. Астарион прокрался по короткому коридору и, поднявшись по трёхступенчатой лестнице, подошёл к её кровати. Он хотел, чтобы она услышала его приближение, а так как он выбрал себе место в ближайшем дальнем углу у внешней стены, окружённой несколькими складными ширмами, то никто и не заметил бы его ухода. Затем она услышала лёгкое шебуршание и выглянула из-под одеяла. Там, в тусклом лунном свете, приглушённом пабом внизу и непрекращающимся мелодичным повторением слабых звуков эльфийского голоса, она наблюдала за тем, как тот раздевается. Со свойственной ему практичностью он стянул через голову рубашку и бросил её на стоящий рядом со столом стул, а после — ремень и штаны. Она отметила, что на нём больше ничего не было — ни ботинок, ни брюк, — и на мгновение приостановился, чтобы серебристо-голубой свет, проникающий через окно, выделил плавные изгибы его тела. Лирика удовлетворённо вздохнула и приподняла покрывало, приглашая присоединиться к ней. Он молча опустился на кровать и прижал её к своей груди, когда она потянула за край и ткань вновь сомкнулась вокруг них. — Не ожидала тебя сегодня увидеть, — она вздохнула и ласково потёрлась носом о его ключицу. Учитывая его неживое состояние, ей безумно нравился его запах. От его бледной кожи исходили нотки бергамота, лаванды и розового мыла из таверны. — Как ты ворочаешься слышно аж в Верхнем городе, — тихо сказал он. — Мне казалось, что ты в любой момент скатишься с кровати на ковёр. Весь этаж перепугаешь. — М-м-м. Я скучала по тебе. — Хм. — Мне казалось, я проснусь, а тебя уже не будет. Он погладил её по волосам, целуя в макушку. — Нет. Я не уйду... не забрав тебя с собой. Она чуть не фыркнула. — Звучит зловеще. Но спасибо. — Хн. Я не это имел в виду. — О, ну не знаю. — Лирика обхватила его руками и стала нежно водить пальцами по его пояснице. — Тот ритуал чуть не уничтожил нас обоих. Более того, кажется, мы были очень близки оказаться прикованными душами к восьмому уровню Баатора в одном из ледяных хранилищ Мефистофеля. Вместе, на веки вечные, замороженные в гигантской глыбе льда. — Ага, наверное. Но мне больше нравится здесь. Гораздо теплее. — А Касадор гораздо мертвее. — И это тоже. — Ты... в порядке? — Буду. — Знаешь, ты ведь можешь поговорить об этом. Если захочешь. — Так же, как ты говоришь об Оливете? Она замолчала. Было ясно, к чему клонит Астарион. Она постоянно предупреждала его о своём бывшем командире и бывшем любовнике, но никогда по-настоящему не раскрывала истинную природу тех давних отношений. Кое-что вырывалось наружу непроизвольно, когда вспыхивали эмоции, но они никогда не говорили о нём в подробностях и о тех ужасах, которые он совершил с ней, «Бельютером» и всем миром. Почти всё, что Астарион знал о нём, приходило в видениях, показанных неосторожным паразитом. — Я не готова встретиться с ним лицом к лицу, Астарион, — она подавила комок, подступивший к горлу. — Я просто… не готова. Не знаю, как я могу быть готова. Я… А как получилось у тебя? С Касадором? — Никак, — тихо ответил он. — «Готовность» — это, как я догадываюсь, чувство, которое ты испытываешь после убийства монстров. Но не раньше. Он никогда не позволит тебе быть готовым к встрече с ним, потому что, если ты будешь готова, он может быть уже мёртв. — Да, знаю. Просто я… — Я знаю. Они ещё некоторое время лежали, тесно прижавшись друг к другу, согреваясь под одеялами, кожа к коже, и слушали отдалённые сопения спящих компаньонов, шумные гулянья в пабе внизу и зацикленные куплеты бесконечной баллады о Бальдуране. Он нежно обнял её, и она в ответ впилась ногтями в его бедро, а пяткой — в голень. — Я люблю тебя, — сказала она. Её рот прижался к его шее, как раз там, где завитые локоны его волос щекотали ей лоб. Астарион наклонил голову и легонько поцеловал её в ухо. — Я люблю тебя. Он не дразнился. Он не лгал и не пытался над ней подшутить. Он даже не играл в соблазнение. Это были просто его слова от сердца. Он медленно выдохнул, ослабляя напряжение в челюсти и плечах. В этот момент она почувствовала, как с него свалился груз, как исчезла скованность. — Лирика, — он приподнялся и зажал её между предплечьями. Так он мог обхватить её шею руками и посмотреть ей прямо в глаза. — Благодаря тебе я думаю, что у меня действительно есть будущее. Настоящее будущее. А не то, которое я постоянно себе представлял: вечно скрываться в тени, убегая от ненасытного монстра, которого не было бы никакой надежды победить. Впервые за двести лет я проснулся в мире, где нет Касадора, но даже не могу рассказать, на что он похож. Остаётся только надеяться, что скоро я смогу тебе его показать. Но и ты должна поверить в этот мир. Это то, что мне удалось познать. Ты увидишь это будущее так же, как я сейчас. Она улыбнулась так, что он не смог её понять, и посмотрела на него снизу вверх, в глубину его глаз. — Я вижу. Я вижу это будущее. — Ну что ж, — ухмыльнулся он, надменно вздёрнув подбородок. — Я с нетерпением жду момента изрезать твоего бывшего на последнем балу. Лирика даже застонала. Только Астарион мог так пошутить над тем, что тебя покалечат во время бального маскарада. — Ладно. Только не заставляй меня снова надевать то идиотское платье. — Дорогая, то, что осталось от твоего платья, стало одним большим красным полотнищем для прачечной. Они оба начали смеяться, отчаянно подавляя смешки в шеи друг другу. Лирика почти представила себе это: две бедные полурослицы с отвращением смотрят на очередную версию «только в химчистку» от очередных приключенцев. Когда смех прошёл, Лирика обнаружила, что положение, в котором они находились, одновременно глубоко расслабляет и даже немного… бодрит. Она легкомысленно погладила чужой подбородок, но при этом позволила своим пальцам поиграть с астарионовскими боками. Не говоря ни слова в ответ, он опустил голову и прижался щекой к её шее. — Моя, — ей показалось, что она услышала его шёпот. — Моя. Никто не отнимет. Лирика провела руками по его спине и плечам, представляя, что стоит ей только прижаться к нему поближе, обхватить его покрепче, и все тревоги исчезнут в его руках, уносясь в густой воздух, напоенный благовониями. Но это вряд ли сработает, поэтому она прижалась к нему щекой, пока её губы не встретились с уголком его рта. Она осторожно поцеловала уголок его нижней губы, побуждая его повернуться к ней лицом. Лирика медленно поцеловала любовника, наслаждаясь его ртом, его вкусом и дразнящими движениями языка. Затем она подняла руки и запустила пальцы в его волосы, снова представляя, что вся её любовь и желание вливается в него через ладони. Подняв одну ногу, чтобы обхватить его за талию, Лирика с удовольствием почувствовала, как его рука обхватила её колено, помогая укрепить их объятие. Она также никогда не была так счастлива, что легла в постель обнажённой, как сейчас. Даже после первых нескольких мгновений Астарион не отказался от томных поцелуев, наслаждаясь неторопливыми моментами, когда он мог делать то, что хотел, или приостановиться и ждать большего. Сегодня не было никакой спешки. Ничто и никто не собирался их беспокоить. Не было ни алчущего до крови хозяина, ни мешающего слуги, что постучит и уведёт её. Потеряв дар речи, Астарион сделал то, чего Лирика никогда раньше от него не ожидала. Осторожно, но твёрдо он взял её руку и прижал к внутренней стороне его бедра — молчаливое, но властное приглашение к интимному прикосновению. Лирика, почти не смущаясь, тут же приняла его предложение и скользнула рукой вверх, обхватывая его. Он уже был восхитительно твёрдым и горячим, готовым дать ей всё, что она попросит. Но Астарион редко позволял ей прикасаться к нему так беззастенчиво, и эта возможность не должна была пропасть даром. Поэтому она сжала кулак и стала поглаживать его. В ответ раздалось рычание — лучше, чем сладостные чары. Астарион, в свою очередь, не мог не ощущать тепло её тела и жар её ласк. Он хотел лишь немного развеять печаль и меланхолию, но его планы по постепенному распалению быстро выходили из-под контроля, когда она надавила большим пальцем на головку и стала ласкать её с пленительной решительностью. Он ответил ей тем же. Его пальцы скользили по её позвоночнику и изгибам бёдер, прижимаясь к мягкости её задницы. Когда он притянул её к себе, то сделал это с целью вызвать невольный стон, который она по привычке издавала всякий раз, когда он это делал. Но и после этого она зажмурилась. — Не думай, что я не знаю, что ты делаешь, — фыркнула она. Астарион недоумённо вскинул бровь. — Ты чертовски хорошо знаешь, что я делаю. — В смысле… м-м-м-м… доставляешь неудобства в полной людей комнате. Думаешь, я забыла, как в последний раз ты проделывал этот трюк? Он поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом, при этом проводя линию по её животу. — Никто нас не услышит, любимая. Не из-за всего этого шума. А если бы и услышали, то не распознали бы источник. Он, конечно же, был прав. Но именно тогда, был ли прав Астарион или нет, перестало иметь значение. Подушечка его указательного пальца лёгким, как пёрышко, прикосновением прошлась по всем её самым чувствительным местам. Когда он обнаружил, что она мокрая и готова к нему так же, как и он к ней, волна вожделения, нахлынувшая на него, заставила его стиснуть зубы, а клыки заныть от желания. К счастью, на это можно было не обращать внимания, потому что Астарион обнаружил, что у него есть и другие, куда более неотвратимые желания, которые требовалось удовлетворить. Значимость этой связи не была упущена ни одним из них, и Астарион продолжал держать её в объятиях, прижимаясь грудью к груди. Лирика дрожала, но больше всего ей нравилось ощущать нежность его поцелуев на своём плече и силу его руки, прижимающей её к себе. Но всё это было ещё не совсем идеально. Астарион приподнялся на её теле, чтобы они могли перевернуться вместе, приподнимаясь как единое целое, пока они хотя бы частично не освободились от кучи одеял, и он смог уложить её в центр слишком мягкого матраса. Наслаждение и удовольствие, которое он ей доставил, было плавным и неторопливым: Лирика ощущала, как он всем телом прижимается к её. Затем она почувствовала, как его рот осторожно скользнул по её груди, оценивая её формы, словно художник, восхищённый шедевром. Он исследовал форму её горла, провёл по линиям рёбер, по сухожилиям икр, а затем ловко провёл костяшками пальцев по сокровенной впадинке между ног, напоминая ей о том, где именно придёт её наслаждение. Не желая уступать, Лирика выгнулась навстречу его прикосновениям и без колебаний предложила ему себя. Но она также снова нашла его и овладела его твёрдостью. Экстаз, который испытал Астарион, был подобен сну, и он длился и после того, как завершился сам акт. Но ей хотелось, чтобы мужчина почувствовал это и сейчас; чтобы он удовлетворённо вздохнул и часами наслаждался своим освобождением. Поэтому она снова стала возбуждать его, на этот раз прижимая головку его члена к своему влажному входу настолько, чтобы он почувствовал её возбуждение и голод, но не мог потребовать его. Он должен был подождать. Обычно, Астарион всегда подчинялся своим инстинктам, потому что они означали выживание. Инстинкты, заставляющие поддаваться жажде крови и питаться, инстинкты, заставляющие спешить к кульминации, чтобы без предупреждения не лишиться этого момента. Инстинкты заполняли пустоту внутри него всем, что попадалось под руку, потому что потом неизбежно высасывали всё из него. Но здесь она просила его бросить вызов интуиции и попытаться стать тем, кем ему никогда не доводилось быть. Это было нелегко, но Астарион должен был признать, что награда была ни с чем не сравнима. Сначала она прикасалась к нему с любовью, а затем с неистовой страстью. Прижимаясь к нему всем телом, она проводила пятками по его ногам, оставляла небольшие красные отметины на его плечах, и от её пылкого желания он становился почти таким же влажным, как она сама. Когда она смогла легко провести рукой по его напряжённому члену, она, наконец, освободила его. К её удивлению, он не набросился на неё, как она ожидала. Он был дико возбуждён, это было очевидно, но что-то изменилось. Ощутимо. Он навис над ней, лунный свет освещал его кожу, подчёркивая силуэт его волос и шеи, а также блеск его глаз. Но он контролировал ситуацию. Он знал, чего хочет. С изысканным изяществом он выгнул поясницу и коленями раздвинул чужие бёдра. Затем наклонился, держа руки по обе стороны от её плеч, и сначала завладел её ртом. Глубокий, восхитительный поцелуй, который заставил её на мгновение отвлечься. Затем он слегка согнулся и вошёл в неё одним уверенным, плавным движением. Лирика почувствовала, будто он превратился в бесконечную океанскую волну: его поцелуи вздымали поверхность, а он, отвечая на её напряжение мягкими толчками, вливался в неё более глубоким потоком. Это был экстаз. Его толчки были глубокими, но в то же время ритмичными, как будто он умолял её душу присоединиться к их взаимному поклонению друг другу. Он оставался таким ещё некоторое время. Дразня её поцелуями, он неторопливо двигался внутри неё. Время от времени Лирика чувствовала, как его рука проводит по её лицу, носу, рту или ушам. Затем она сменялась его ртом или языком, следуя тем же путем. Иногда он даже перебирал её волосы, рассыпанные по подушке в виде рыжих локонов и косичек с бусинами. Но неизбежно её чувства возвращались к ощущению его прижатого тела к её и напряжённой пульсации его члена, когда он снова и снова погружался в её жар. Они оставались в таком положении так долго, как только могли. Затем его зубы царапнули её плечо и прикусили кончик уха — крошечный укус боли, который быстро затерялся в её волосах от его горячего дыхания. Лирика подняла руки и обняла его, подавшись бёдрами навстречу его напору и отчаянному рвению. Он царапал её бёдра ногтями, а она переводила дыхание, сменяя его нетерпеливым стоном. Поддавшись желанию, Астарион сильно толкнулся в неё, ухватившись за талию, удерживая её на месте, и подался назад, сделав один, а затем ещё два толчка. Он ощутил, как она напряглась, обхватила его руками, стиснула зубы и зарычала. За это время терпение, с которым они наслаждались друг другом, достигло невиданных высот, и вместо того, чтобы взорваться в кульминации, оно накрыло её, как штормовой фронт. Её тело извивалось и билось, пока безжалостная молния, наконец, не прошла сквозь неё. Астариону показалось, что он даже расслышал пару проклятий, прежде чем она откинула голову назад и всхлипнула от облегчения. Её тело содрогнулось от удовольствия, ибо вся боль, которую она пережила за последние несколько дней, сменилась блаженной эйфорией. Зов к собственному освобождению стал слишком сильным, и Астарион склонил голову, отпуская себя. Его ягодицы напряглись, он снова толкнулся, но на этот раз непроизвольно, и почувствовал, как его пронзает оргазм. Он рухнул на неё, заглушая крик удобно подложенными подушками, и его тело забилось в конвульсиях. Как и прежде, ощущение хлынувшего из него семени вызвало восторг, и он несколько раз вошёл в неё, израсходовав все свои силы до последней капли. Затем почувствовал, как его пронзает вторая волна наслаждения, и был уверен, что звук отчаянного восторга, неожиданно сорвавшийся с его губ, был услышан кем-то, кто не должен был его услышать. Лирика разжала пальцы на его плечах и положила ладони ему на спину. Она чувствовала, как мышцы дрожат от усилий, но её тайный восторг вызывало то, что она держала его так, пока он кончал внутрь неё. Он никогда не чувствовал себя таким живым, как сейчас, и, если честно, она тоже. Когда он, наконец, расслабился, тихонько урча от избытка чувств, она позволила ему отстраниться от неё и опуститься по другую сторону кровати. После минутной передышки он переместился ближе к центру, где они смогли вновь оказаться в объятиях друг друга. Наступило долгое молчание, и лишь мягкие прикосновения в ответ на вопросы выражали взаимное осознание того, что только что произошло. Почувствовав, что Астарион начинает погружаться в дремоту, Лирика задала последний вопрос: — Астарион? Когда… когда всё закончится, ты останешься со мной? Кожа его была холодна, но тон был горяч, словно Преисподняя. — Да.