◄►
Кэйа собирается стирать вещи, когда пересекается с ним на лестничном пролете по пути к стиральным машинам. У Дилюка в руках корзина с постиранной одеждой, а на лице выражение крайнего недоумения, когда Кэйа не дает ему пройти. — Хэй, — Дилюк пытается отступить в другую сторону, но он загораживает путь. — Постой-ка, — Кэйа примирительно улыбается, как будто в чем-то провинился. — Да? — Дилюк смотрит вопросительно. — Можно тебя? — Кэйа решается. — На секунду. Он кивком указывает вниз и спускается в подвал, надеясь, что Дилюк последует за ним. Так и получается, но тихие шаги за спиной и хлопнувшая дверь лишь заставляют Кэйю нервничать все больше. Он берет себя в руки. Нет, сначала ставит корзину с вещами на стиралку. И точно берет себя в руки. Ведь если он и есть хозяин кота, то это многое объяснит. — Послушай, это может звучать странно… Дилюк хмурится, как будто наперед знает, о чем пойдет речь. — Если ты про кино… — пытается угадать он. — Ты случайно не прячешь… Они говорят одновременно, ойкают и замолкают. — Кино? — переспрашивает Кэйа. — Прячу? Опять получается одновременно. Кэйа хлопает себя по лбу с тихим смехом. — Так, ладно. Давай заново. Ты первый. Дилюк выдыхает, качает головой, и говорит: — Утром, за завтраком, ты был серьезен насчет кино? Кэйа слегка зависает. А что отвечать, если и сам не знаешь? — Вообще, я просто пытался сделать нашу очевидную ложь не столь очевидной… — он замечает, как Дилюк хмурит брови. — Но если хочешь… Да, было бы славно куда-то выбраться, — брови возвращаются в обратное положение. — То есть, я не хочу навязываться, но если ты не против… — и удивленно поднимаются. — Знаешь, людям после всяких… проблем лучше как-то развеяться, так что… — Ладно. И что ты предпочитаешь? — Что? — Кэйа запинается на полуслове. — Какой фильм? Ох, так сразу. Приходит его черед удивляться. Если честно, Кэйа ничего не понимает. У него в жизни была пара эпизодов, когда приходилось успокаивать брошенных друзей, и никогда это не выглядело так. Кто-то уходил в запой, курил пачками, неделями выплакивал глаза, причинял себе вред. Кто-то, наоборот, плевать хотел на это все и переживал расставание на железном пофигизме. С Дилюком вообще ничего не ясно. Человек, который без объяснений пропал на пару недель, определенно подходит под описание первого типажа — страдающих. По всем критериям подходит! И действует совершенно противоположным образом. После описания, как у последнего страдальца, он стоит перед незнакомым человеком, перед самим Кэйей, и абсолютно спокойно соглашается на кино, даже об этом вспоминает — сам. Ни отрешенного взгляда, ни перегаром от него не несет, ни мешков под глазами. Ничего. Его хочется потрусить за плечи, спросить чувак, ты как? Ты так хорошо притворяешься или действительно уже отпустил ситуацию? Где ты был вообще, чтобы с такой равнодушной рожей свалиться на землю? Но кто он такой, чтобы это спрашивать? — М-м-м, детективы, я думаю, — с опозданием отзывается Кэйа. — Триллер. А ты? Дилюк неопределенно стенает плечами. — Любое подойдет. Только если не сопливая романтика. — Не романтика, — Кэйа с улыбкой кивает. — Понял тебя. Тогда, не хочешь выбрать сейчас? Только секунду подожди, я закончу тут… Он начинает по-быстрому закидывать вещи в стиральную машину, будто боится, что Дилюк откажет. К счастью, Дилюк, как привалился к стене три минуты назад, так в нее и врос. — А что ты хотел спросить? — между делом напоминает он. Кэйа замирает с какой-то пижамной футболкой с динозавром в руках и неловко мнет ее, пока пытается сформулировать вопрос. Первой приходит мысль про Сову, но вырывается совершенно другое: — Ну вообще, много чего… Но почему ты сказал миссис Фарузан, что это я тебя привел? Дилюк хмыкает. Смотрит на Кэйю, как будто оценивает, насколько он доверчивый. Решает, что не очень. — Если я не отвечу, ты сохранишь этот секрет? Теперь хмыкает Кэйа. Сосед, которого он видит во второй раз в жизни, с неизвестной причины просит его поддержать одну небольшую ложь. — А ты скажешь, где был на самом деле? — Кэйа не сдается. — Нет, — Дилюк отрицательно мотает головой. Какие мы скрытные. — И не скажешь, почему не можешь сказать? — еще одна попытка. И в яблочко. Дилюк замолкает на полуслове. Серьезно на него смотрит. Обреченно выдыхает. И сдается. — Это слишком безумно, чтобы ты поверил. Нет, все-таки не сдается. Но лучше, чем лапша на уши. — Ладно, — Кэйа вскидывает руки в жесте «сдаюсь». — Тогда что насчет менее безумного вопроса? Дилюк заинтересованно склоняет голову вбок. — У тебя случайно нет кота? — Кэйа поднимает глаза. — Я не скажу никому. Просто… — Кота? — низким голосом переспрашивает он. — Рыжего, лохматого, с пушистым хвостом, — на автомате описывает Кэйа. — Я в породах не разбираюсь. — Нет, — чересчур резко отвечает Дилюк. Вот как. — И ты нигде такого не видел в последнее время? — допрашивается Кэйа, хотя с первого слова понимает, что ему уже отказали. Дилюк отрицательно мотает головой. — Точно? Может, где-то… — Уверен, что нет. У нас не разрешено держать питомцев, — напоминает он. — Да, знаю, — Кэйа хмурится, мысленно надеясь, что он не стукач и не расскажет ничего хозяйке. — Но если он где-то объявится, знаешь, на улице или еще где, — Кэйа, уже ни в чем не уверен, все же договаривает: — Ты скажи мне, ладно? — Не думаю, — путано отвечает Дилюк и мотает головой, — что такое будет. Давай, позже договоримся про фильм, ладно? — и пятится к двери, как-то опасливо оглядываясь на Кэйю. — Я постучу.◄►
И Дилюк действительно стучит. Вечером, ближе к одиннадцати. Лапой по окну. Кэйа с отвисшей челюстью подлетает к подоконнику, через который Дилюк только успевает переступить. — Сова! Дилюк почти проникается тем умиротворением, каким пропитаны объятия, в которые его заключают. Кэйа кружится с ним на руках с такой довольной лыбой, что трудно не подхватить настрой и не замурлыкать. — Ты где был? Голоден? Не замерз? — Кэйа поднимает его, придерживая под передними лапами, с прищуром осматривает, и до Дилюка с опозданием доходит, что он делает. — Подозрительно чистый, — хмыкает Кэйа, прежде чем выпустить его на постель. — Ну ладно, хитрец, иди. Дилюк деловито проходится по кровати и по привычке усаживается на подушке. — Кушать? — Кэйа пытается растолковать его манипуляции. Дилюк бьет лапой по подушке и укладывается на ней, закрыв глаза. Никаких есть, человек. То есть, Кэйа. Теперь я и сам могу о себе позаботиться, вот что. Я вообще в гости к тебе пришел, на равных. — Ладно, — хмыкает Кэйа. — Но я еще хочу в душ, так что подожди немного. И Дилюк ждет. Он пришел к Кэйе, чтобы немного посидеть и уйти. Сказать привет, мол, я здесь, а еще я честно не кот твоего соседа. И все. Он тут не потому, что ему непривычно. Не из-за накатывающего одиночества, не из-за тоски, вовсе нет. Ему всего лишь скучно проводить время одному после обращения, и все тут. Даже если утром (он уверен) опять станет человеком. В последний год с ним всегда была Донна. До того — отец. Но ему никогда не приходилось обращаться одному. Сколько бы он ни пытался вспомнить, но момент, когда он впервые стал четырехлапым, вычеркнут из памяти, словно всегда так было. Папа говорил, что не всегда. Он рассказывал много чего, но с прошедшими годами, в голове остались только обрывки слов, нечеткие кадры, смазанные лица. По словам отца, ему только стукнуло семь, когда случилась авария, после которой он впал в кому. Дилюк не уверен, насколько правдиво это воспоминание, но отдаленно помнит момент из тех времен: белая вспышка, больничная палата и тяжелый рыжий комок, нерушимо лежащий на его груди. Еще была женщина, которую папа потом упоминал, как мамину подругу, что и пожертвовала ему чью-то жизнь — одну из девяти. Но вот что эта жизнь хочет, когда просыпается в нем с заходом солнца, Дилюк вообще не представляет. Это плата — тоже по словам отца. Он давно приспособился: каждый вечер в кота, утром — обратно в человека, и по делам. Если будешь в то время спать, то и не заметишь. Да, в детстве пришлось отказываться от лагерей, ночевок у друзей и прочих вещей, из-за которых кто-то мог бы узнать его секрет, но он ни разу не ныл насчет этого. Ныть начала Донна — первая, кого он подпустил настолько, чтобы показать свою странность. — Знаешь, ты начал превращаться слишком рано, — говорит она в один из вечеров. До превращения еще около часа. — Увы, я не могу это контролировать, — стенает плечами Дилюк. Донна сидит с ним плечом к плечу с ноутбуком на коленях и забивает корзину в интернет магазине, пока он читает книжку. — Может, ты просто не хочешь проводить со мной время? — предполагает она. — Хэй, ну что за глупости? Будь это так, я бы сказал — ты ведь знаешь. Дилюк тянется, чтобы чмокнуть ее, но Донна накрывает его губы пальцами и недовольно смотрит в ответ, как на непослушного ребенка. — К тому же, даже меняя облик, я все равно остаюсь с тобой, — напоминает он. — Зна-а-аю, — тянет Донна. — Но ты же понимаешь, что я хочу засыпать с парнем, а не c питомцем. — И что прикажешь делать? — Дилюк неловко улыбается, не уверен в том, что должен ответить на такое. В этом нет его вины, но из-за этого страдает его любимая. — Позвать к нам в постель третьего? Он в самом деле начал обращаться слишком рано. В десять, девять, восемь тридцать… Будь это что-то новое, он бы заподозрил в этом время захода солнца, вращение небесных тел в небе или положение его пятой точки на кровати во время превращения. Вот только это дело он обыскал, проверил и сравнил еще в подростковом возрасте, когда его шерстяная проблема крутила временем во всю. Взаимосвязи никакой. — Я не знаю, в чем дело, ладно? — грустно улыбается он. — Сколько мы всего могли бы поделать, если бы не твои магические трюки… — зевает Донна. — Боюсь, нам все равно завтра рано вставать. — Кстати, а ты уверен, что не можешь выбирать, в кого превращаться? — внезапно интересуется она. — Нет, я пытался, когда был маленьким, много-много раз. — Жа-а-аль. А то я больше собак люблю, хе-хе. — То есть, будь я, к примеру, лягушкой… — И-у-у-у, не говори таких гадостей, — Донну передергивает. — Лягушка в постели, фее… Дилюк не продолжает обсуждение. Только превращается с каждым вечером раньше. Как будто той платы за жизнь, которую предлагает его человеческая часть, уже не хватает на полноценный день в своем теле. Кэйа напевает какой-то веселый мотив по возвращении комнату. Дилюк делает вид, что спит, глядя на него из-под полуприкрытых век. Он ищет какой-то знак. Закономерность, особенность, намек. Кэйа ведь самый обычный добряк. Так что в нем заставило Дилюка обратиться? Дело ведь в том, что произошло вчера. Но что конкретно вернуло его в равновесие? Он обратился в момент, когда Донна ушла, хлопнув дверью. И впервые в жизни не вернулся в человеческий облик на следующее утро. Нужно не быть одиноким? Но он ведь живет в доме, полном людей. Получить чужое внимание? «Какой хороший котик», «кушать хочешь, малыш?», «мам, давай заберем его к себе?» Жить с кем-то? Он провел пару ночей в качестве питомца одной семьи, которая решила его приютить. Почти не спал, ожидая, что превратится, таскал в выделенный ему домик одежду отца семейства — авось, в одно утро действительно сработает. Не сработало. Может, нужен другой вид заботы? Пара случайных людей. Бабушка в доме на углу. Сара — случайный подросток. Кэйа? Дилюк отчаялся. Может, это все? Лимит? Кот на всю жизнь? Ну и ладно. Ну и черт с ним. Он смирился, выдохнул и дал всему идти своим чередом. Расслабился настолько, что позволил себе уснуть возле человека без мысли, без надежды — а что, если… А это «что, если» взяло и произошло. Резко и неожиданно, ведром холодной воды на голову. Утро, чужая постель, родные руки-ноги. Так что такого случилось с Кэйей, чего не было с другими? Дилюк не уверен, что хоть одно из его безумных предположений верно, но теперь, когда получил шанс, упустить его, значит обратиться в кота бесповоротно. Если только это не была одноразовая акция — уж на это он очень надеется. — Привет, гуляка, — Кэйа — умытый, переодетый и приятно пахнущий, наконец опускается на кровать рядом. Он пододвигается совсем близко, и Дилюк думает, что из них двоих на питомца похож именно Кэйа. Он почти касается носом его носа, довольно лыбится и чуть не ластится к нему, радуясь возвращению. Да, кому идет быть котом с такой реакцией, так это Кэйе. Сам Дилюк даже перед собой не готов признаться, что пришел не только ради эксперимента. — Ну что, скажешь, где пропадал? Дилюк мяукает и немного отодвигается. Как я тебе скажу, интересно? Промурлыкаю? — Давай, так: если ответ «нет», то не делай ничего, а если «да», то… — Кэйа осторожно касается пальцами к нему, — ткни меня лапкой. Дилюк не фыркает по двум причинам: коты не фыркают с такой иронией, какую он хотел бы выразить, а еще Кэйа тут же начинает заваливать вопросами. — Ты гулял? Ага — по дому взад-вперед. — Был у кого-то? У себя считается? — Отдыхал от меня? К сожалению, нет. Дилюк игнорирует не потому, что на все ответ «нет», а потому что не намерен играть в эти глупые игры. — Уходил к хозяину? Я сам себе хозяин. — К соседям? На кой черт они мне? — Охотился? Ага, на оладьи. Кэйа не сдается. — Я плохо тебя кормлю? Ну, от добавки бы не отказался. — Или ты ходил к своей кошке? Угу, к твоей ладошке. — Может, у тебя есть целая компания? Если Хоффман и его желание меня потискать считается, то да. Со временем Дилюк только удивляется тому, как быстро чей-то голос может стать из приятного раздражающим. А предположения Кэйи становятся более детальными и в какой-то мере бредовыми. — В саду? В том парке за домами? Или на крыше, грелся на солнышке? Грелся на одной с тобой кухне, но до такого твоя голова не додумается. — В магазине… — паузы между вопросами становятся все длиннее, а их окончания больше похожи на затяжные зевки. — В кафе… В школе… Да, ты же кот, какая школа, — бормочет он, опомнившись. Дилюк недовольно ведет ухом. Когда же ты уже уснешь, чтобы я ушел к себе? — Я, может, тебя чем-то обидел? — Кэйа настороженно его рассматривает, подперев щеку рукой. — Плохой из меня друг, да? Дилюк замирает на слове «друг». Не хозяин — друг. Будто даже сейчас они на равных. — Видимо да, раз все меня так сторонятся, — внезапно тихим голосом говорит Кэйа. — Ты меня с самого утра бросил, Хоффман полдня дуется, а новый сосед… — он себя поправляет, — новый-старый сосед решил избегать. — Мяу? — Дилюк отрывает голову от подушки. Черт. Он ведь обещал зайти к нему и выбрать фильм. — Тот, кого я искал вчера, знаешь? Ты видел фото, — Кэйа воспринимает его реакцию, как просьбу уточнить. — Я думал, он твой хозяин, раз ты сегодня так резко исчез. Но если вы оба отрицаете, — он неловко улыбается и пожимает плечами. — Видимо, не знать мне всей правды. Дилюк укладывается обратно, напоминая себе завтрашним же утром зайти к Кэйе с извинениями, с оправданиями, с букетами цветов и выбрать этот долбанный фильм. — Но и я дурак, — бормочет Кэйа. — Кино, ха-ха. Какое кино? Ляпнул, не подумав, а ему теперь неловко. Хорошо, что я еще Хоффману не сказал — думал позвать его с нами. Перспектива пойти втроем почему-то Дилюка совсем не радует. — Завтра переспрошу у него, точно ли он хочет. Но Дилюк хочет. Эксперимента ради. И желательно без Хоффмана. — Но он не похож на плохого парня, знаешь, — Кэйа зевает в руку и наконец закрывает глаза. — Так что я все еще надеюсь подружиться. И ты не похож, — думает Дилюк. Так что и я надеюсь. Он почти верит в то, что Кэйа уснул, вслушиваясь в его тихое дыхание. Но Кэйа, видимо, мечтает, чтобы Дилюк заткнул ему рот лапами (появляется такое желание), когда в тысячный раз за вечер начинает что-то бормотать. — Но было бы мило, если бы кто-то по мне скучал. Да что вы такое говорите, господин. Дилюк осторожно толкает его лапкой. Быстрее, чем вспоминает, что решил «в глупые игры не играть». Но когда Кэйа открывает свои полные счастья глаза, он решает, что один раз можно. — Что? Это ты так говоришь, что скучал по мне? — оживляется он. Ладно, можно и два раза. Дилюк еще раз касается его плеча в подтверждение. Да, скучал. И что ты мне сделаешь?