Закрой уши и слушай

— А, чтоб тебя! Держи эту хрень… — И громкий «Ба-бах!». А затем философски — Ну, Рик, жаль, конечно, что не удержал. Земля тебе стекловатой… Октавия с любопытством высунулась из своей комнаты. — Сидите-сидите, ваша милость, — замахал руками бес-прораб, стоявший в двери. — Нечего вам здесь шляться… в смысле, ходить. — А что происходит? — Октавия вышла из комнаты, с любопытством глядя на выставленные вдоль коридора тумбочки, шкафы и секретер. Пара бесов, пыхтя, пытались вынести большой стол, который, судя по размерам столешницы, в дверной проем никак не мог пройти. Еще один, несмотря на горестные сетования прораба, вроде как был жив и теперь выползал из комнаты, нянча отдавленную ногу. — Ну, это… Мы же тут перепланировку должны сделать. Вот, выносим мебель. Туточки вашу новую гардеробную сделаем. Комната как раз подходит, темная, без окон. Проем пробьем, внутреннюю стену с другой стороны снесем, подштукатурим… — Что здесь было? — Октавия как-то сообразила, что никогда особо и не задумывалась, а что же у нее за стеной. Ну, комната и комната. Одна из, заполненная старым хламом, который сто лет уже никому не нужен. Нет, было дело, когда она начиталась очередной книги Эдгара Алана По, то несколько дней прислушивалась, нет ли кого за стеной. Замурованным. С бочонком Амонтильядо. И теперь плачущим неупокоенным духом. С ее дяди станется… хотя, вроде как, по книге это было в подвале. Октавию передернуло от одного воспоминания о подвале. Она особо старалась туда теперь не заходить. Впрочем, даже шуршания крыс она не услышала. Так еще один детский страх умер, не успев толком зародиться. — Да фотолаборатория. Мастер сказал, что все равно это старый хлам, который ему теперь больше не нужен. Вот и снесем. Что в другие комнаты пораспихаем, оборудование — на чердак и в подвал, что подороже, мебель тоже, что куда, а что на свалку. — Я посмотрю, можно? — спросила она, подходя к стоявшему возле стены старинному секретеру. Деревянный, с причудливой резьбой, из мореного дуба, покрытый пылью. Она провела по дереву рукой. Теплое, будто медовое дерево, казалось, до сих пор уютно пахло полиролью. — Слушайте, а он ведь не нужен? — оглянулась она на беса. Тот, почесав затылок, неопределенно пожал плечами. — Да вроде никаких указаний насчет него не было. — А можно я заберу его к себе? — с надеждой спросила Вия. — Что, барышня, понравился? — сощурился бес. Вия кивнула головой. — Ну, думаю, это можно. Совушка зашла в комнату, подбоченясь, осмотрела ее. — Вон там, возле входа есть место. Можете его тогда сюда занести? — Может, еще что-то? — Кивнул прораб. — Ну, давайте еще вон ту тумбочку. Как раз возле кровати поставьте. С другой стороны. Я давно планировала что-то подобное попросить, да все руки не доходили — пожала плечами Вия. — Это мы мигом! Ребята, дуйте сюда. Давайте, хватайте эту бандуру. И потащили. Барышня, уйдите с прохода, пожалуйста, а то как бы мои архаровцы вас не снесли. Вия послушно отошла к кровати, присела на нее, глядя, как пара бесов в спецовках кряхтя затаскивают в ее комнату резной деревянный секретер и ставят его возле стены на пустое место. — А вот и ваша тумбочка. — Прораб лично тащил означенный предмет мебели. Поставил, критически оглядел, слегка подвинул, чтобы она стояла строго симметрично с похожей с другой стороны кровати. — Знаете, барышня… — прокряхтел он, — вы бы того… прогуляться, что ли, пошли бы…. Мы тут шумим, мешаем. До вечера точняк возиться будем, вынося весь этот хлам. — Ничего, я все равно через час пойду. У меня занятия по вождению, а потом домой поеду. — Добро. Как раз завтра будем вам новую дверь ставить. Все в лучшем виде, не извольте сомневаться. — И не сомневаюсь. Октавия встала с кровати, закрывая за бесом дверь. Подошла к секретеру. Еще раз полюбовалась на резьбу, на верхнюю ее часть, сплетавшуюся искусно вырезанными древесными ветками к кричащему птичьему лицу. Провела по закатившимся глазам, клюву. Подергала за ручку, пытаясь откинуть створку вниз. Заперто. А, ну да, скорее всего ключ, как всегда, куда-то затерялся. Или лежит где-то в совсем непонятно каком ящике. Можно было, конечно, написать дяде, спросить у него, но он еще днем уехал. И ей не хотелось лишний раз его дергать. И так она все равно, даже не смотря на его приглашение, все же чувствовала себя здесь, в его доме, незванным гостем. А теперь еще и так бесцеремонно распоряжающейся его вещами…. Ну, с другой стороны, ведь его же все равно куда-нибудь задвинули бы, верно? А тут… Тут он еще ей послужит. Сдвинув брови, она приложила руки к замочной скважине. Вроде, никаких заклинаний на секретер наложено не было. Обычный замок, открывающийся обычным ключом. Сосредоточившись, она попыталась представить, как механизм проворачивается, открываясь. Вспыхнула на долю секунды малиновая вспышка, и раздался тихий щелчок. — Вот и справились без ключа… — пробормотала себе под нос Октавия. Потянула еще раз крышку секретера на себя. Та откинулась, превращаясь в удобный столик. Внутри было несколько полочек. Как она и ожидала, старый хлам. Какие-то реактивы, запихнутые в угол, несколько потрепанных тетрадок, упаковки с фотобумагой. Странные штуки, которые, при близком рассмотрении, оказались побитыми объективами для фотоаппарата. Несколько небольших фотоальбомов. Она достала один из них, в синей сафьяновой обложке с золотыми вензелями. Полистала. Черно-белые фотографии. Какие-то пейзажи. Парочка натюрмортов. Хотя вот, вот это — явно фотография матери. И еще одна. Юная Стелла в простом прямом платье до колен, корчила рожу, сидя на качелях. Ей тут было лет 13-14. Вот еще одна, уже на диване, в платье, явно готовящаяся к вечеру. И еще несколько, на которых она демонстративно не обращая внимание на фотографа, красилась перед трюмо. Еще одна — где она вместе со Столасом. Долговязым, высоким, каким-то встрепанным и застывшим в неудобной позе, держащим ее под руку. Оба стоят на ступенях усадьбы. Стелла закатывает глаза, Столас серьезно смотрит прямо в объектив. Еще одна, где, явно по просьбе фотографа, Стелла и Столас улыбаются. Фотография чуть не в фокусе. Дальше еще какие-то, на которых фотограф пытался экспериментировать с выдержкой, делая фотографии звездного неба, луны. Усадьба при лунном свете. Эта Вии даже понравилась. Усадьба на ней казалась готическим замком, полным тайн, не хватало только пролетающей над крышей ведьмы на метле и парочки летучих мышей. Она пролистнула еще несколько страниц. Там было не так интересно — какие-то натюрморты. Увеличенные фотографии цветов. Она захлопнула альбом и отложила его. Потянулась за следующим. Все то же самое. Эксперименты с выдержкой. С освещением. С макросъемкой. Похоже, в какой-то момент дядя переболел увлечением фотографией, и это были результаты его экспериментов. Снова фотографии Стеллы. Стелла, которая ест завтрак. Стелла, красящая губы. Стелла, томно откусывающая персик. Стелла на фоне занавесок, темный силуэт на ярком фоне. Явно мастерство фотографа росло. Вия хмыкнула. Некоторые из этих фотографий, если отсканировать, мама бы не поленилась разместить в свой Адограмм. Фотограф уже не пытался выстроить позу, заставить фотомодель замереть, и образы получались естественными и живыми. Хмурящаяся Стелла, улыбающаяся Стелла, Стелла, кружащаяся в бальном платье с невидимым партнером. — Ну, понятно, — хмыкнула Октавия. — Кто у нас тут прирожденная фотомодель… Отложив альбомы, она начала шариться на верхней полке секретера. Там лежали несколько пустых фотоальбомов. И стопки проявленных фотографий. Без систематизации. Осень. Зима. Зимний лес. Какие-то непонятные пейзажи… Октавия сообразила, что это, скорее всего, были фотографии человечьего мира. Похоже, в какой-то момент дядя взял с собой камеру и начал фотографировать какие-то примечательные места из своих вылазок в человечий мир. Это было уже интересней. Улочки в городах. Пустыня. Вечерний пляж с пальмами. Немного шаблонно, но в целом очень даже ничего. Взяв еще одну пачку фото, она уселась на ковре перед кроватью и начала их перебирать, откладывая отдельной стопкой то, что ей особо нравилось. Толпа народу на каком-то параде. Вид с крыши на город с готическими шпилями, пронзающими вечерний горизонт. Какой-то кабачок с фактурными декорациями в виде старинных бочек. Набережная, по которой фланирует толпа. Полуразрушенная церковь. Кладбище с старинными надгробьями. Рождественская елка посреди ярмарки. Еще несколько фотографий из этого же цикла, с заваленными снегом домами и декорациями, выставленными перед домами и украшающими крыши. Вия вздохнула. Она так и не побывала еще на Рождество в человечьем мире. А выглядело это все так красиво и уютно. Ну, может, позже. Когда она сама научится открывать порталы… или уговорить папу в канун Рождества пройтись по улицам человечьих городов. Или дядю… Что-то было особое в этих фотографиях. Вроде — ничего особенного, но в них определенно было настроение. Глядя на них, хотелось оказаться там же, рядом, глядеть на это. Словно дядя, фотографируя, хотел разделить с тем, кто будет смотреть фотографии, свое настроение. Не просто показать, что он видит, но и то, каким он это видит. Какие-то фотографии были загадочными, какие-то веселые, мрачные, таинственные. Затягивающие. Нет, не совсем так. Интимные. Вот какое слово вертелось на языке. Отложив последнюю фотографию, она поднялась, подошла к секретеру и потянулась к очередной стопке, лежащей в самом углу. Перевернула первую фотографию. На нее, улыбаясь, смотрела адская гончая. Светло-серой масти, с черной полосой шерсти, падающей локоном прямо у нее на глаз, с пластиковыми крупными овальными сережками в ушах. Еще одна фотография. Та же гончая, сидящая на скамейке, в джинсах и черной куртке с заклепками, притянувшая к себе колено и обхватившая его руками. Вот еще, улыбающаяся и слегка наклонившая голову к плечу. Сидящая на мотоцикле, лукаво улыбающаяся через плечо. Еще одна. Стоящая возле камня, на который она поставила одну руку, с мотоциклетным шлемом подмышкой, манящая фотографа к себе пальцем. Еще одна — стоящая на фоне окна, спиной, раскинувшая руки в стороны. Та же гончая, сидящая на подоконнике в одной мужской рубашке, отпивающая что-то из кружки, вполоборота, глядящая на что-то за окном. Следующее фото. Подходящая, протягивающая к фотографу руки и что-то говорящая. Вия замерла, глядя на эту карточку. Гончая на этой фотографии была совсем как… как живая. Она почувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Вроде бы, на фотографии не было ничего особого, но ей все равно казалось, что она не имеет права смотреть дальше. Это было что-то… что-то чересчур личное. Которое не касалось никого, кроме вот этих двоих. Девушки на фотографии и фотографа. Она помедлила… Но все же перевернула следующую фотографию из стопки. «Прекрати…». Гончая лежала на кровати, притянув к себе подушку, опершись на нее локтем и куря сигарету, дым которой легким клубком поднимался кверху. «Оставь этот чертов фотоаппарат». Девушка перекатилась на спину, сигарета тлеет у нее в руке, а она счастливо улыбалась прямо в камеру. «Я хочу, чтобы этот момент остался навсегда». «Навсегда… Это слишком мрачное слово. Надо наслаждаться моментом.» «Вот я и хочу, чтобы этот момент длился вечно». «Остановись, мгновенье… Ты прекрасно…» «Ну да, что-то в этом роде». «Ты сумасшедший». «Мне нравится быть сумасшедшим». Фотография чуть не в фокусе. Девушка вполоборота, хватает подушку, пытаясь запустить ей в камеру «Прекрати. Я отвратительно выгляжу». «Ты всегда прекрасно выглядишь». «Ну, берегись…» Еще одна фотография. Смазанная. «Тогда отдай! Теперь я буду тебя фоткать». «Да зачем?» «Ну, может, я тоже хочу фотографию на память?» Неудачная фотография. Смазанная, не в фокусе. Кто-то, смеющийся, закрывающий локтем лицо… Кто-то… «Ты же не умеешь!» «Да что там уметь? Нажимаешь кнопку, и все!». Ее дядя. Хохолок торчит вверх, руку от лица он уже убрал, раздосадовано поднял вверх, привычно закатил глаза вверх, как всегда, когда хочет показать, как же все его достали. Но при этом улыбается во весь клюв. Фотография неуклюжая, обрезает его по шею, большая часть — это просто потолок комнаты, будто фотограф смотрит снизу вверх. «Перестань вертеться. Я хочу нормально тебя сфотографировать.» «Я сейчас у тебя ее отберу». «Только попробуй, мешок с перьями!» «Да куда ты…» Ее дядя вполоборота. Хвост распушился, прикрывая нижнюю часть тела, он тянется рукой, к фотографу, то ли снова пытаясь заслониться, то ли отнять камеру. Октавия чувствует, как кровь приливает к ее щекам. Ей точно не надо смотреть на эти фотографии. Совершенно определенно нельзя. «Ну, давай, попозируй!» «Сумасшедшая!» Дядя сидит, подтянув колени к груди. В правой руке у него сигарета. Голова повернута в профиль, выпуская клуб дыма. Поза немного жеманна и выделана. «Кончай кривляться!» «Что? Ты же сама сказала тебе попозировать?» «Я тебе сейчас покажу, как надо позировать!» Октавия тянется к следующей фотокарточке. Медленно, как зачарованная, переворачивает ее. Дядя лежит на кровати. Руки заведены за голову. Фотография чуть сверху, как будто фотограф смотрит на него сверху вниз. Он слегка щурится, самодовольно улыбается. «Ну, что? Все еще хочешь фотографировать?» «Ну, даже не знаю… Ты такой аппетитный птенчик…» «Иди сюда…» Последняя фотография в стопке. Вия медлит. Но потом все же переворачивает. Фотография очень четкая. И, определенно, получилась самой удачной. Дядя лежит на животе, прижимаясь щекой к подушке. И смотрит прямо на фотографа. Слегка прищурившись, улыбаясь. И смотрит … Вия чувствует, что что-то будто в ней перемыкает. Кидает в жар, холодом прокатывает по спине. Ей хочется смять эту фотографию. Прямо сейчас. Разорвать на мелкие кусочки. И смотреть не отрываясь. Она сама не слышит, как у нее с губ срывается злобный клекот. Но она продолжает смотреть. Смотрит. Смотрит, как зачарованная… «На память…» Как во сне, она все же кладет фотографию. Встает. Поворачивается, поднимает стопку фотографий. Их надо выбросить. Выбросить. Сжечь. Ей нельзя это видеть. Просто нельзя. Она знает это. Но пальцы сами переворачивают ту самую фотографию. И она снова впивается взглядом. На которой он смотрит на нее. С такой нежностью. С такой… Вия забросила стопку фотографий обратно в секретер. С силой захлопнула крышку, слыша, как злобно лязгает защелка. Ее трясло. Ярость, злоба, и тусклая, горькая обида захлестывала, душила, сжимала горло. Это неправильно, но будто что-то черное, мерзкое и очень холодное прокралось в ее грудь, сжало сердце, сдавило горло, вытянуло в одно мгновенье все силы, а потом прокатилось под кожей яростным, жгучим огнем, а потом захлестнуло ледяной стылой тоской. Пальцы сами сжались, когти царапнули кожу ладоней. Это что-то хотело вырваться, бить, вопить во все горло, и кромсать. Все, что подвернется под руку. С мрачным, тупым, злобным удовлетворением. Пока когти не отслоятся, пока кровь не потечет из-под пальцев… А потом все схлынуло. Октавия осела на ковер, обхватив себя руками, дрожа. Из клюва раздался тихий глухой всхлип. Воспоминания о пережитом просачивались как вода сквозь пальцы, утекая и исчезая, сворачиваясь в тугой комок где-то там, в глубине, прячась. Исчезая. Растворяясь, как клуб дыма. — Что со мной… — прошептала она, поднимая глаза. Глядя на секретер. Рожа птицы, свившей свое гнездо в дубовых ветвях на его вершине, злобно ухмыльнулась. Октавия, шатаясь, поднялась, побрела к кровати, уселась с ногами на нее и потянулась к бутылке воды. Машинально отвернула крышку, сделала глоток. Прижала холодное стекло ко лбу. — Со мной все хорошо. Со мной все будет хорошо… — повторила она заученную мантру. Она, похоже, на этот раз сработала. Октавия замерла, прислушиваясь к ощущениям. Все вроде как было нормально. Только какая-то новая, непривычная тяжесть и холодок под ребрами, слева. Но, если не заострять на этом внимание… То все было хорошо. Надо отвлечься. Точно. Через час… нет, уже через полчаса подъедет Ральф. У них будет очередной урок. Надо сосредоточиться на этом. Точно. На том, с чем надо иметь дело сейчас. И правильно. Нечего ей сейчас сиднем сидеть в комнате. Лучше подождет его на улице. Октавия встала, подхватила куртку и сумку, бегло взглянула на себя в зеркало. Да, лучше подождать на улице. Взгляд упал на секретер, отразившейся в зеркале. Хотя… Что-то неожиданно кольнуло внутри, требуя внимания. Октавия бессознательно прижала руку к ребрам, поглаживая и успокаивая. Да. В принципе… Почему бы и не попробовать? Спонтанный план — не самый лучший план, но промедление убивает вдохновение… ========= Через несколько минут Октавия сидела на ступеньках, высматривая знакомую фигуру адского гончего. Увидев, что он приближается к воротам, вскочила, подхватывая потяжелевшую сумку, и посеменила прямо к нему, опережая подлетевшего лакея, открывавшего калитку. — Ну что, малая? Готова к новому заезду? — осклабился Ральф. Как всегда, сияющий и в прекрасном настроении. — Конечно! — улыбнулась в ответ Вия. — У тебя сегодня, надеюсь, ничего больше не запланировано? — Весь вечер в вашем распоряжении, юная леди! — Осклабился Ральф, потрепав ее по плечу. — Ну что, берем машину и в бой? — И в бой! — радостно подтвердила Вия. А потом, склонив голову к плечу и сделав просящие глаза, спросила: — Но я же могу попросить тебя об одном маааленьком одолжении?..