Закрой уши и слушай

Октавия сидела в библиотеке в своем любимом уголке — у окна, обложившись подушками, пристроив ноут на коленях и подключив к нему наушники. На экране перед пестрой дамской аудиторией сидел за столом лысый грешник-макака. — Как я уже говорил, отношения между мужчиной и женщиной — это наука! — Подскакивая от возбуждения на месте, он тыкал пальцем куда-то вверх в потолок. — И если вы нарушаете исконные правила, то потом не удивляйтесь, что все у вас идет по одному месту. Он взял ярко-зеленую бутылочку, стоящую рядом с ним на столе, отхлебнул и продолжил: — Вот вопрос из зала. — Он развернул мятую бумажку и прищурился на нее поверх очков. — Какой главный критерий, по каким мужчина выбирает свою женщину. О! Кто-то у нас тут умный, да? Перевожу на понятный язык. Вот я. Вся такая умная. Деловитая. Хозяйственная. Даже, предположим, состоятельная. Есть ведь в аудитории состоятельные дамы? Есть? Это хорошо. Напоминаю, что провожу частные консультации, за стоимостью — обращайтесь к моим помощницам. Так вот, вся я такая-растакая, а он, козел моего сердца, на меня внимания не обращает. Так в чем же секрет? Так вот. Запишите себе. Он обвел взглядом аудиторию. — Главный критерий для мужчины — сексуальная привлекательность. Все. Ой, не надо тут шуметь. Ты, дамочка, а ну давай садись на место, пока я тебя не отхуярил твоей же сумочкой. Мужчины — существа до предела примитивные, в отличие от вас, милые дамы. Это за вами надо ухаживать, дарить подарки, заслуживать расположение, восхищаться. Потому что вы — существа сложные и комплексные. А мужчина — он простой, как веник. Сексуальная привлекательность — это основа влечения мужчины. Даже если она дура, он будет говорить — во, моя дурочка! Даже если мотовка, швабру последний раз месяц тому назад находила, а из готовки предпочитает рестораны, если она ему нравится — все это не имеет значения. Мужчине не нужна боевая подруга, которая решает за него проблемы. Это — приятный бонус. Не нужна умница, это опять же, хорошо, если есть, но никого отсутствие сообразительности и знание наизусть энциклопедии не останавливало. Даже, прости звезды, не нужна холеная красавица, если он любит пышек-хохотушек. Что, грустно? Обидно? Но лучше я вам это сейчас скажу, чем вы угробите и свою, и чужую жизнь, пытаясь держать его на приворотных зельях, а потом удивляться, ой, а с чего это он мне изменяет? А изменяет потому, что если изначально вы не его типаж, то вы его не перекроите. Все. Следующий вопрос… Октавия закрыла вкладку. Прикусила щеку. Ну, да. Конечно, слушать попсового блогера, раздающего советы по личной жизни… Не дай звезды, кто прознает. Но все же… Еще одна вкладка. На этот раз — дама-стервятник в вязаном зеленом свитере и ярко-красном ожерелье из крупных бусин. — Запечатление — один из популярных среди птицедемонов мифов. Который, к сожалению, до сих пор очень многими понимается неправильно. Разберем его истоки. Существует ли запечатление? Определенно, да. Птенец, когда открывает глаза, подобным образом запоминает членов своей семьи, чтобы отличать своих и чужих. Это — примитивный биологический механизм, позволяющий ему выжить. Отсюда — традиция собрать членов семьи к тому моменту, когда у птенца открываются глаза и представлять его семье. Вот это и является истинным запечатлением. А вот дальше мы уже уходим в мифологию, а точнее — в суеверия, которые наросли на этом простейшем биологическом механизме. Речь идет о так называемом вторичном запечатлении, которое якобы происходит в промежутке между четырьмя и восьмью годами, и обычно сопоставлено с какой-то особо яркой эмоцией, которую пережил птенец, связанной с объектом запечатления. Впрочем, что я вам рассказываю — мы все смотрели десятки фильмов и читали сотни книг, где он и она встретились в первый раз в детстве, а потом долго пытаются соединиться в более зрелом возрасте. Самая знаменитая — история о Ромео и Джульетте, двух птицедемонах, принадлежащих враждующим кланам. Трагичная история, истинный шедевр, переживший века, и поэтому прочно вошедший в нашу культуру. Вспомним мракобесную традицию, до сих пор практикуемую в высших кланах — заключать браки, или, по крайней мере, венчать практически детей. Но если мы копнем вглубь — все будет куда банальнее и куда более жестоко. Практика отдавать детей — невест и женихов — в другие семьи, якобы для того, чтобы они запечатлились со своим партнером, имеет исток в банальном обмене заложниками. Более сильный клан для укрепления заключенных договоренностей требовал ребенка «на воспитание» чтобы гарантировать соблюдение договоренностей. В случае конфликта тогда был весомый рычаг, чтобы надавить на его родителей. И, если мы непредвзято обратимся к истории, то найдем массу прецедентов, когда подобных заложников демонстративно казнили при нарушении клятвы сюзерена. Но, как всегда в случае формирования культурного мифа, истинное значение традиции размывалось, а позже — романтизировалось. Особенную роль в этом сыграла массовая культура и традиция литературных сказок, превратившая это в канон. Равно как и «любовь с первого взгляда», которая также романтизируется уже более массово. Существует ли любовь с первого взгляда? Отвечу положительно. Но практически в ста процентах случаев это всего лишь проекция идеализированного образа партнера, созданная фантазией, на реального человека. Бывают ли такие отношения удачными? К сожалению, по большей части это и бывает та самая «роковая первая любовь», которой посвящено так много душещипательных и грустных романов, стихов и песен. Любовь с детства? Да, тоже возможно. Но, опять же, здесь скорее можно говорить о формировании сексуальных предпочтений на основании доступного ролевого образца. В современном обществе таким чаще всего выступает популярный актер или певец. Кто из нас не воздыхал по плакату, наклеенному на стену, и не пытался сотворить приворотное заклинание, мечтая, что когда-то утром под балконом тебя будет ждать твой идеал с охапкой роз и белым лимузином… Когда юный птенец уже начинает собственную социальную жизнь, подобный морок быстро пропадает, подмененный уже куда более мощными по силе реальными переживаниями от первых настоящих отношений. " И эта вкладка была безжалостно закрыта. Пальцы быстро пробежались по клавиатуре, открывая музыкальную часть адтуба и включая канал с lo-fi музыкой. На заставке девочка в наушниках сидела перед окном и что-то строчила в тетрадке, периодически переворачивая листы. Время от времени она поворачивалась к окну и смотрела на синее окошко, за которым сидел такой же мальчик и что-то печатал на клавиатуре. Культурный оммаж к той самой легенде о двух юных сердцах, предназначенных друг другу с детства. Как-то раньше Октавия даже не задумывалась об этом, включая свой любимый канал с фоновой музыкой. Как всегда, реальность была жестокой, злобной и попахивала кровью и выпущенными кишками. Но при этом было что-то щемяще-грустное в том, что те, кто не смотрел ни грешника-обезьяну, ни стервятника в бусах, продолжали в своей тусклой взрослой жизни верить, пусть понарошку, пусть даже капельку, в то, что эти романтические легенды существуют. Октавия соскочила с подоконника и пошла вдоль стеллажей, вглубь библиотеки. Там, в углу, скромно и как-то робко притулился недавно собранный стеллаж с книжками в мягких обложках, которые тайком таскал из книжного папа. Дешевка с переломанными корешками. На каждой пара романтично обнималась, держалась за руки, смотрела друг другу в глаза и наслаждалась своим тайным иллюзорным счастьем. Фу, конечно. Но папа, пряча глаза, все равно складывал наряду с фолиантами, нон-фикшеном и бестселлерами одну-две этих сказочек для взрослых в свою корзинку с книгами. И читал их. Такой разумный и сдержанный папа… Тоже позволял себе фантазировать. О том, что где-то, пусть и не здесь, не сейчас, но все же существует что-то. Далекое, как звезда. До которой, как ни тянешься, не достать. Но которое все равно может провести тебя сквозь лабиринт жизни, светя и давая надежду. — Надежда — глупое чувство. В тишине библиотеки это прозвучало неожиданно громко. Октавия провела коготком по корешкам. Наугад открыла одну из книг. «Элиза, вспыхнув, запрокинула голову и выгнулась, когда Ричард вонзил свой жезл в ее истекающее соками лоно…» Заведя глаза, она захлопнула книжку и поставила ее назад. А. Ну, да. А еще папа любит читать порнуху. ============== Вернувшись к окну, она вытащила наушники, позволяя ленивой мелодии течь из динамиков и переключилась на свои рабочие записи. — Октавия? Ты здесь? — раздался из коридора голос матери. — Да, мам. — Иди, поешь. — Сейчас иду. — Захлопнув крышку ноута, она положила его на столик возле входа и пошла по коридору в столовую. Стол уже был сервирован на три персоны. Мама, аккуратно причесанная, в вечернем кружевном пеньюаре и бархатном белом халате с вышивкой, сидела на стуле, поклевывая канапе. Перед ней стояла бутылка с бокалом красного вина, из которого она рассеянно делала мелкие глотки, что-то просматривая в телефоне. — Мам? — Что, Вия? — Стелла повернула к дочери голову. — Скажи, а ты… Как ты поняла, что запечатлилась на папе? Стелла фыркнула. Взяла бокал и на этот раз сделала из него куда более щедрый глоток. — Не знаю. Не помню, чтобы я вообще чувствовала к нему что-то такое… особенное. — Она поиграла пальцами, взяла бокал, начала обводить указательным по кромке бокала, отчего тот начал издавать заунывный пронзительный звук. Октавия поморщилась. — Может, это было так рано в детстве, что я уже и не помнила. Я вот точно помню, когда его первый раз привезли к нам. Для заключения помолвки. Такой пухленький, встрепанный совенок с глазами на пол лица. Нас усадили рядом. А потом я заметила, что над глазами у него есть еще глаза. Мне стало интересно, и я ткнула в них вилкой. Он ойкнул, отшатнулся, заморгал ими, и из них потекли слезы. Меня это так очаровало. Верхние плакали, а нижние — нет. Только удивленно на меня смотрели. Вот это я запомнила. Не знаю, я ожидала, что он будет ну… как в книжках изображают принца. А не такой же ребенок, как мы с Андре. Так что он с самого начала был для меня сплошным разочарованием… А вот Андре он, похоже, понравился. Хотя тот и вел себя с ним как бука. Ну, он со всеми так себя вел. Даже со мной. — Ты меня в детстве возила. Чтобы я запечатлелась, — напомнила Октавия. Стелла пожала плечами. — Было дело. И все мальчики, кстати, были из очень хороших семей! — наставительно заметила она. — Чтобы у тебя не возникло даже мысли о… ком-попало. Стелла сморщилась, будто откусила кислый лимон. — А ты вообще верила в это запечатление? — Октавия заинтересованно посмотрела на мать. Та положила ногу на ногу, запахнулась в халат поплотнее, посмотрела на бокал в руке. Сделала еще один глоток. — Ну… Это как стучать по дереву, когда соль просыпешь. Не то, чтобы верила. И не то, чтобы не верила. Лишним, как говорится, не будет. — А что, если бы сработало? — В смысле? — сощурилась Стелла. — Ну, если бы я и вправду запечатлилась с кем-нибудь из этих мальчиков? И он со мной? Что бы ты сделала? — Одна проблема с плеч долой, — Стелла откинулась на кресле. — Сказала бы твоему деду, а он уже договорился бы. — А если бы… Он был не согласен? Если бы я запечатлилась с кем-то, кто никого бы не устроил? — Октавия положила локти на стол и пристроила на сложенные запястья голову. Стелла отмахнулась. — Выбила бы из тебя эту дурь. Звезды, Октавия, ты же ребенком была. Сегодня одну игрушку хочешь, завтра — другую. Сегодня на карусели тебя веди, завтра — с папой в саду копаешься, послезавтра — с дядей по деревьям лазаешь. Ну, порыдала бы день-два. От силы — неделю. А затем тебя повезли бы кататься на пони, и ты уже забыла бы о своем детском увлечении. Слушай, так тебе скажу, совенок. Стелла потянулась через стол, держа в одной руке наотлет бокал, второй прикоснулась к кончику клюва дочки. — Ни один мужчина в мире не стоит и одной твоей слезинки. Самое главное правило, знаешь, какое? Больше всех в мире надо любить себя и свою маму. Потому что маму тебе никто не заменит. Она тебя на свет родила. И знает тебя лучше всех. А ты — и есть свой самый близкий человек. Себя надо холить, любить и лелеять. Потому что сильнее себя тебя никто не полюбит. И не будет знать, что тебе нужно. Поэтому дарить подарки надо в первую очередь себе. И наряжаться и краситься — ради себя. А если кому-то это не нравится — тут она покосилась в сторону двери — то пусть он идет в пень. — Как-то это грустно получается… — вздохнула Октавия. — Да… Грустно… — протянула Стелла, допивая вино из бокала и щелкая пальцами бесу-официанту, который тут же наполнил его заново. — Но такова настоящая жизнь. В настоящей жизни ты будешь по большей части одна. А по-настоящему грустно — это когда ты зависишь от любви другого человека. Так что, может, и к лучшему, что ты так ни на кого не запечатлилась. У тебя с самого начала будет возможность трезво оценить своего мужа и поставить его на место. С ясной головой это делать куда проще, чем когда в голове «я без тебя жить не могу» да «я без тебя умру». Чушь собачья. Ты, совенок, без кого угодно проживешь. И все будет в конце концов хорошо. Она отпила из бокала, поморщилась. Толкнула к дочке печеньку. — Давай, кушай. Может быть ведь еще хуже. — Да куда уж хуже… — пробормотала Октавия. — Может-может. Это когда ты влюбляешься, а в тебя — нет. Октавия тихо ухнула. Стелла чирикнула в ответ, а затем хрипло рассмеялась. — Ох, насмотрелась я на это. Слава звездам, нас с тобой это минуло. А то поставят на пьедестал какого-нибудь козла, который их в упор не замечает, и ломают руки. Это в лучшем случае. А некоторые — и шеи. И попробуй достучаться. Хорошо, если со временем отпускает. И то… смотреть больно. Это как видеть со стороны, как в человеке сидит заноза, а вытащить не можешь. А когда берешь за шкирку и расставляешь все по полочкам, получаешь в ответ только проклятия. М-да… Она вздохнула. — Так что совет номер два, совенок. Не влюбляйся. Если уж так пойдет, позволяй себя любить, но сама — ни-ни! Вот тебе материнский завет. Давай, клюв-то не криви, потом добром меня вспомнишь. Это тебе кажется, что ты чего-то там упускать будешь, а на самом деле — пусть эти идиоты-мужчины мучаются. А мы с тобой будем сидеть, пить вино и радоваться жизни. Эй, ты! Да, ты! Она махнула официанту. Тот, почтительно склонившись, замер возле хозяйки. — Принеси бокал для принцессы. — Нет, мама, не надо. — А я говорю — надо! — Стелла, слегка покачнувшись, наклонилась, накрывая своей ладонью руку дочери. — Тост! Наполненный бокал появился перед Октавией. — Давай, возьми. — В голосе прозвучали стальные нотки. Октавия, слегка вжав голову в плечи, подняла бокал. — Умница девочка! — Расплылась в улыбке Стелла. — Тост! За мудрых женщин! И пусть никакие выебоны тупых мужчин не будут нам помехой! Она чокнула свой бокал о бокал Октавии. — Давай, до дна! — И сразу же опрокинула его в клюв. Октавия пригубила терпкое вино и поставила бокал на стол. — Что я сказала? Возьми! И выпей! До дна! — прошипела демон-лебедь. Глаза угрожающе сощурились. Перья на холке встали дыбом. — Мама, я пойду, — попыталась встать Октавия. Стелла оказалась тут же прямо перед ней, нависая. — Ты, дрянь маленькая. Я что тебе сказала? — Она с силой сжала пальцы на бокале поверх пальцев Октавии и толкнула бокал ей к клюву. — Выпей! Вино плеснулось, заливая лицо, стекая по перьям за воротник свитера. — Я тебе покажу, мне перечить. Открой рот! Открой, пока я тебе сама его не открыла! — Стелла схватила нож для мяса, лежащий рядом с тарелкой, и поднесла его к клюву Октавии. Та, заполошенно кося глаза на нож, приоткрыла клюв. Бокал с треском впечатался в него, жидкость полилась по горлу. Благо, большая часть уже пролилась на свитер, но и того, что в нем было, хватило, чтобы Октавия закашлялась, когда вино попало ей не в то горло. — До дна… — угрожающе прошипела Стелла, убирая руку с бокала. Октавия запрокинула голову, вливая в себя последние капли. — Вот и молодец, — Стелла с гордым видом сложила руки на груди. В левой она все еще держала нож. — Можешь, когда хочешь. Октавия закашлялась. Незаметным движением попыталась вытереть лицо. Мама, глядя на нее сверху вниз, счастливо улыбалась. Совушка отодвинула стул назад. — Я пойду, мама? — спазм скрутил живот. Горькая жижа попыталась обратно подняться через горло и хлынуть через клюв. Октавия нервно сглотнула. Плохая. Очень плохая идея. И всеми силами телепатически попыталась донести до своего желудка, что вот прямо сейчас бунтовать ну никак нельзя. — Конечно иди, солнышко! — Мама по-прежнему лучезарно улыбалась. — Нам надо чаще так устраивать посиделки только между девочками, правда? Октавия, крепко сжав клюв, мелко закивала головой. И осторожно, медленно поднялась. — Спокойной ночи, детка. — Стелла развернулась, положила нож на стол и величаво пошла к креслу. Устроившись на нем, взяла свой бокал и сделала еще один глоток. — Спокойной ночи, мама, — Октавия, стараясь не делать резких движений, спиной попятилась к выходу из столовой. Когда оставалось пара шагов, она развернулась и пошла к двери. — Дочка? — окликнула ее Стелла. Та резко повернулась. Стелла отсалютовала ей бокалом. — Сладких снов! — Сладких снов, мама! ============== Выйдя из столовой, Октавия медленно отошла от двери. Несколько шагов, пока ноги не зашаркали по мягкому ковру по коридору. И только после этого перешла на бег. Желудок снова свело, она прижала к клюву руку, стараясь сдержаться, но все же очередной спазм заставил ее резко свернуть к очередной громадной напольной вазе. Сжав ее обеими руками, Октавия наклонилась и выплеснула туда содержимое желудка. Клюв хватал воздух, ноги тряслись, на глаза навернулись слезы, медленно стекающие по щекам. Когда спазм отпустил, она подняла подол загвазданного свитера, протирая им клюв. И побрела в свою комнату. Не зажигая свет, сдернула с себя свитер и майку, с ненавистью швырнула на пол, и, обхватив себя руками, сделав пару шагов, просто села на пол. В голове слегка пульсировало. Во рту был мерзкий кисло-горький привкус. Она подняла глаза и уставилась на лава-лампу возле компьютера. В холодном голубом свете шарики отрывались от низа лампы, поднимались вверх, и, остывая, размеренно опускались вниз. Обычно это успокаивало. Но сейчас… сейчас, после всего произошедшего, ее трясло. Она всхлипнула, потерла кулачком глаза, из которых продолжали бежать слезы. Дурь. Дурь и блажь. Потакание примитивным инстинктам. Вот то, что она чувствовала. Вот, что это такое по мнению мамы и папы. Но почему же ей, самой, именно это казалось таким. настоящим? Потаенным, собственным, ее! Кому было верить? Встав, она тяжело побрела в ванную. Включила воду. Наклонилась, прополоскав рот. Плеснула водой на грудь, смывая то, что натекло ей за воротник. Снова подняла голову, всматриваясь в собственное отражение. «Выкинь это из головы.» Такой хороший совет. Такой умный. Только от него внутри становилось так холодно. Будто она повисла в злобной, смеющейся над глупой совушкой темноте, одна-одинешенька. «В настоящей жизни ты и будешь по большей части одна», — шипела темнота, оглаживая ее встрепанные перья. — «Привыкай. А твои фантазии… иллюзорны и мимолетны. И никого на самом деле не волнуют. Мать никогда не любила тебя. Ты — вымученный ребенок, который на самом деле никогда ей особо и не был нужен. Ходячая проблема, от которой с такой радостью она избавится. Папа — ты не заметила, как он отдалился, закруженный собственными проблемами и переживаниями. Ребенком ты была его любимой куколкой, но ты выросла, и теперь играть с тобой не так интересно. Рано или поздно он вытолкнет тебя из гнезда, в собственный полет, и отвернется, занятый своими делами. А дядя… Чего теперь стоят твои мечты, что тебе только надо поспешить вырасти, чтобы он тебя разглядел? И что теперь? Ты выросла, только чтобы обнаружить, что ты просто банально не привлекательна. Какая ему разница, что ты чувствуешь? Каждый в аду сам за себя. Для каждого во главе угла — свои интересы. И никого не волнует, что там у тебя на душе.» — Плевать! — прошептала Октавия темноте. — Я знаю, что я хочу! Вика права. Надо брать то, что она хочет. Никто не придет и не предложит ей на блюдечке исполнение ее желаний. Темнота смеялась в ответ, забираясь холодными пальцами под перья, сжимая ледяными когтями сердце. «Ты ничего не сможешь сделать. Смирись. Смирись и выкинь дурь из головы. Ты прекрасно знаешь, какая у тебя роль. И ты, как и все, будешь послушно ее отыгрывать.» — Да пошла ты! — Совушка с ненавистью ударила кулачком по краю раковины. С вызовом посмотрела в зеркало. — Я найду способ! «И поломаешь себе шею.» — Засмеялась в ответ тьма. Резко отвернувшись, Вия быстро вышла из ванной. Подошла к шкафу, не глядя вытянула оттуда свитер, натянула на себя, и сорвала с провода зарядки телефон. Набрала номер. — Светлейшая принцесса Октавия, голосовой помощник Элиса… — Вызови машину к дворцу принца Столаса, — прервала велеречивые излияния механического голоса Октавия. — Такси найдено. Подъедет к воротам дворца через пять минут. Вия сбросила звонок, схватила со стола наушники, засунула телефон в сумку и, распахнув дверь, молнией помчалась по коридору к черному ходу. Не хватало только, чтобы ее перехватил кто-то по дороге. Хотя, скорее всего, родители сейчас продолжали напиваться. Мама в столовой, а папа — в своей спальне, домучивая очередную бутылку абсента. =========== Усадьба маркиза Андреальфуса сияла в подсветке. Гирлянды огоньков обвивали деревья перед главным входом, а прямо напротив него сияла гигантская ель, украшенная разноцветными стеклянными шарами. Стоило зайти на территорию, как под ногами начинал хрустеть снег, покрывающий территорию перед домом пушистыми кинематографичными сугробами. Грешники по старой традиции праздновали рождество, а среди высших это стало модным развлечением сравнительно недавно, еще на памяти Октавии. Поскольку со временем это стал коммерческий, а не религиозный праздник, Люцифер, со скрипом, но все же дал добро на балы и приемы в период смены года, и даже находил в этом какое-то извращенное удовольствие. Разумеется, шикарнее всего украшал свою усадьбу к празднику маркиз. Октавия даже помнила последний прием, на который сюда пригласили их семью, несколько лет тому назад. Последний по-настоящему детский праздник, с аниматорами, представлением, живыми снеговиками и ретро-музыкой из человечьего мира. И просмотром всех частей «Холодного сердца». Самая настоящая зимняя сказка. Как она позже поняла — своего рода прощание с детством. Шикарный подарок на добрую память. Приемы были и после, но уже куда строже и напоминающие обычные светские вечеринки, только на зимнюю тематику. На них она уже ездила только с матерью. И были они куда скучнее. Все равно, при взгляде на громадную елку что-то сжималось в груди. Ощущение витающего в воздухе чуда. Возможности прорваться в какую-то волшебную, потрясающую и счастливую реальность. Усадьба была пуста. Только тихо играли инструментальные композиции популярных рождественских песен. Элиса, поприветствовав гостью, сообщила, что маркиз сейчас отсутствует и поинтересовалась, что сервировать на ужин. Октавия отмахнулась, сославшись на то, что уже поужинала. Поднялась по лестнице, украшенной разноцветными огоньками, в свою спальню, и закрыла дверь, отсекая тихий перебор фортепьяно. Зажгла свет. Положила сумку с телефоном на кровать и подошла к секретеру. Повернула ключ и привычно переложила стопки тетрадей и блокнотов, добираясь до фотокарточек. Потасовав, как карты таро, Октавия сосредоточенно начала раскладывать их на столике в подобие пасьянса. Четыре по краям. Одна в середине. Гончая, сидящая на мотоцикле, держащая под мышкой шлем и улыбающаяся в камеру. Октавия подняла карточку перед глазами. Пристально всматриваясь в нее. — Что ты знаешь? — прошептала она. — В чем твой секрет? Ей показалось, что девушка на фотографии презрительно сощурилась. Засунув карточку в карман джинсов, Октавия вышла из комнаты и, пройдя по коридору, стала спускаться по лестнице. =========== Казалось, подвал был единственным местом, не украшенным иллюминацией. Холодный, пустой и зловещий. Не останавливаясь, Октавия прошла между стеллажами к нужной двери и зашла в хранилище старых вещей. Щелкнула выключателем. Прищурилась от резкого белого освещения. Так. Где она в последний раз остановилась? Мимо пластиковых коробок, к картонным. Теперь туда, где, как крошки Гензеля и Гретель, тускло светились ее пометки. Кусочки жизней, которые были тогда, когда ее еще не существовало. — Должно быть где-то здесь. — Голос прозвучал твердо. Куда увереннее, чем раньше. Ее потряхивало от нервного возбуждения и какой-то веселой злобной ярости. И это было приятное чувство. Куда приятнее, чем стылая обреченная тоска, навалившаяся дома, чем ледяное оцепенение, окутавшее в машине по пути сюда. Фоном звучащее в душе последнее время отчаяние каким-то алхимическим чудом перековалось в целеустремленное упорство. От него глаза видели четче, уши слышали чутче, а голова работала как машина. Ее всю окутала волна искрящейся послушной энергии, которая так и ждала, пока ее направят на цель. Она посмотрела на оставленный маркер и лестницу. Та, прежняя Октавия, взялась бы за дело привычно рационально. Разделила бы фронт работ по квадратам и мерно покрывала бы участок за участком, как и одобрил бы папа. Но ей сейчас было наплевать, как приступил бы к делу папа. И трижды плевать на выверенную рациональность. — Идем ва-банк, — прошептала она, доставая из кармана фотографию. Перевернув, еще раз посмотрела на гончую. Та смотрела на нее в ответ вопросительно, и даже как-то испуганно. Осклабившись, Октавия ухмыльнулась ей, смяла фотографию в руке, и, дохнув, подожгла своим дыханием. Малиновая вспышка окутала листок, и ей почудился тихий вскрик. — Отлично, — хмыкнула она. Шар бумаги рассыпался на ладони черным пеплом. Сложив ладонь лодочкой, она дыхнула на его. — Прах к праху, — прошелестело в тишине. Пепел поднялся змейкой, завис перед ней. Октавия смотрела на него, и глаза ее сияли ярко-малиновым огнем. Развернувшись, змейка метнулась вправо и вверх. Не отводя от нее взгляда, Октавия схватила лестницу и приставила к стеллажам. Быстро поднялась по ступеням, не обращая внимания, как они под ней шатаются. Издеваясь, змейка замерла, и метнулась влево. — Ах ты, гадина, — сквозь сжатый клюв ругнулась Октавия, но спускаться не стала. Вместо этого, перехватив руками за стойки, она оставила стремянку и поползла вдоль стеллажей, опираясь кончиками кроссовок на нижние полки и цепляясь за боковые стойки. Даже не думая, что зависла в нескольких метрах над каменным полом. Пройдя несколько коробок, змейка нырнула в одну из них, внешне ничем не примечательную, разве что чуть больше размером, чем остальные. — Есть! — Вия поставила ноги на нижнюю полку поустойчивей, и, вцепившись когтями за стойку, всем телом подалась вперед, вдавливаясь в промежуток между коробками и вытягивая руку, пытаясь подцепить заднюю стенку коробки. Длины руки не хватало. Выпустив когти, она вонзила их в картонную стенку и рванула коробку на себя. Та слегка поддалась. Еще один рывок. Коробка вышла еще чуть, слегка развернувшись боком. На этот раз когти достали до дальней стенки. Еще рывок, и она уже смогла ее подцепить и потащить на себя. Аккуратно достать не было возможности, но Октавии на это было плевать. Она еще раз потянула ее на себя, и, последним рывком, резко толкнула так, что та полетела со стеллажа вниз. — Есть! — удовлетворенно отметила совушка, потихоньку отползая по стеллажу обратно к стремянке. Молнией спустившись по ступеням, ринулась к добыче. Коробка лежала на боку. Крышка была крепко примотана скотчем. Когти поддели липкую ленту, рванув ее на себя. Четыре надреза — и готово. Вия встала на колени и, сорвав крышку, зарылась внутрь. Сложенная в пакеты одежда. Что-то вроде цветастого летнего сарафана. Пеньюар. Сумочка. Косметичка. Кожаная куртка. Все это летело на пол. Несколько книг. Блокнот. Пара туфель — одни на каблуках, другие — летние босоножки. Полинявшая футболка. Какие-то открытки. Пачка фотокарточек… Пакет за пакетом летел на пол. «Дурацкое барахло… ну где же?» Внутри нарастала паника. А если… если она ошиблась? Всего лишь упоминание, между слов, человеком, который вообще не разбирается в магии… Нет, все же… Она уже почти добралась до дна коробки, когда пальцы, дотронувшиеся до очередного пакета, пронзила электрическая искра, пробежавшая от них вверх по позвоночнику. Когти хищно сомкнулись на добыче, потащили ее наружу. Черный плотный непрозрачный пакет. Аккуратно, куда аккуратнее, чем предыдущие вещи, Вия положила его перед собой на пол. Уставилась на него. Перевела дыхание. И стала разворачивать. Под пластиком был еще один пакет, белый бумажный. Она запустила в него руку, и достала добычу. Скрепленный резинкой пучок темной со светлыми подпалинами шерсти. Как там говорил Ральф? «Выдрал ей клочок шерсти и с каким-то заклинанием вычислил». Только сейчас до Вии дошло, какой же безумной была вся эта авантюра. На каком диком количестве предположений она выстроила свой план. Основываясь, практически, только на одном — на педантичности дяди и его склонности систематизировано хранить вещи. Он же вполне мог попросту уничтожить все напоминания о прошлом, как это пыталась когда-то сделать она сама. Клочок шерсти мог давным-давно потеряться. Его вообще могло не существовать в природе — что, Ральф действительно настолько хорошо помнил, что ему когда-то сказали? Но — вот он. Лежал перед ней. Плоть от плоти мертвеца. Вия провела кончиком пучка шерсти по своей ладони. Он был реальным. Возможно, единственным оставшимся следом от девушки, погибшей столько лет тому назад, сколько сама Вия и не жила. Малиновые глаза демона сверкнули. Плечи расправились. Из клюва раздалось гулкое торжествующее уханье. Демон-некромант знала, что с ним можно сделать.