Закрой уши и слушай

«Это место мечты, которое кажется сказочным и не реальным, пока вы там, но стоит уехать, и оно манит и призывает вернуться самыми реалистичными воспоминаниями» Джон Стейнбек

Воздух. Вот что отличало мир людей от ада — была первая рассеянная мысль, которая пронеслась в голове Октавии после того, как она шагнула из обдавшего ледяным холодом портала в ясный солнечный день. Воздух в мире людей был другим — более легким, свежим и… ароматным, что ли? Нет, скорее, в нем не было того, что было так привычно в аду, что на это уже привыкаешь не обращать внимания. Особенно, если ты не попал в него, а там родился. Она зажмурила глаза и привычно замерла, настраиваясь на атмосферу. И, неожиданно, почувствовала такие очень знакомые эманации, потянувшиеся к ней. Улыбнувшись, вдохнула их, повела руками, закружив вокруг себя вихрем, взъерошившим перья, позволила энергии впитаться в стопы и в руки, пробежав по ним щепучими покалывающими вихрями. — Знал, что тебе понравится, — раздалось из-за спины. Открыв глаза, Октавия, улыбаясь, развернулась. Подбоченясь, дядя смотрел на нее, чуть наклонив голову и слегка улыбаясь краем клюва. Сделав пару шагов он подошел к ней. Октавия сообразила, что стоит на чем-то и смотрит на него сверху вниз. Перевела взгляд вниз — она стояла прямо на плите, возвышавшейся из земли. Направо ряд плит упирался в скалу, налево — переходил в дорожку, ведущую к небольшим уютным склепам. Дядя подставил ей руку. Опершись на нее, Октавия соскочила с плиты на землю. — Где мы? — Местное кладбище Санта Кроче. Что самое забавное, почти на всех видовых фотографиях его видно, но никто не задумывается, что именно расположено в самом правом углу, живописной террасе, нависающей прямо над утесом под сенью кипарисов. Очень типично для людей — смотреть, но не видеть то, что расположено прямо у них под носом. Подождешь пару минут? Можешь пока оглядеться. — А все же, где… — но портал уже снова раскрылся, повеяв холодком, и дядя исчез в нем. Вия поправила свитер и побрела вдоль дорожки, втягивая запах земли, цветов и… моря? Повернув налево, она пошла к кипарисам. Мир людей всегда встречал ее еще поразившей в детстве умиротворенностью. Попадая в него, с тебя будто спадала напряженная вибрация, которая всегда бурлила под кожей в аду, и ты невольно расслаблялся. Он казался более спокойным. Более ясным. Более… радостным, наверное? Она все никак не могла подобрать нужное слово. Он был… свежим. Чистым. Ясным. Цвета ярче и контрастнее, предметы какие-то… более настоящие, что ли? Она даже отчасти могла понять тягу дяди к артефактам из людского мира — они, казалось, были чуть более вещественны, чем то, что было создано в аду. Будто имели свою особую сущность. В первые разы, когда папа брал ее с собой на землю, она только и делала, что глядела по сторонам. Вроде бы, все было знакомое, но каким-то неуловимо другим. И еще — спокойствие и ясность. Она подняла голову и прищурилась на небо с редкими облачками. Пронзительно голубое. Так непривычно… И солнце — пекло, но не пыталась изжарить, как когда гуляешь по пляжу в аду. Пляж… Она определенно чувала запах… Чуть поднявшись по пригорку, она подошла к дереву, прикоснулась к нему, огляделась — и ахнула от восторга. Она стояла на скальном уступе, откуда открывался абсолютно завораживающий вид. Прямо под ней было море. Море, усеянное небольшими яхтами, деловито рассекающими вдоль берега и сонно затихшими в объятьях волн. Невозможно синее тихое море, играющее отблесками солнца. А справа и слева — горы, которые облепили десятки роскошных вилл, увитых зеленью и цветами, утопающими в садах, совершенно немыслимым способом карабкающиеся друг над другом, с кажущейся хаотичностью налезающие на скалы и нависающие друг над другом, аккуратные, изящные, с террасами и некоторые даже с бассейнами. Чуть выше и дальше на скалах аккуратными зелеными ступенями спускались вниз зеленые террасы, на которых что-то выращивали. А ниже, у самой кромки воды — были пляжи, заполненные пестрой толпой людей. Она услышала за спиной шелест открывающегося портала, но не оглянулась, завороженная зрелищем. Это было какое- то невозможное место. Ухоженные разнообразные виллы пастельных оттенков, между которыми вились по скале узкие дорожки, по которым едва могли проехать машины сливались в пеструю и гармоничную мозаику, которую обрамляли покрытые зеленью скалы и море. В каждый из домов хотелось вглядываться, каждый чем-то отличался от соседнего, имел свою самобытность, свою завораживающую живописную красоту. Но то, что они составляли вместе — с этими скалами, с этими зелеными террасами, с этим морем, с этими петляющими дорогами, по которым шли, нет, фланировали люди… Дышащая живая древняя мощь этого сакрального, потаенного места сливалась с гибкой хрупкой энергией людей, подчеркнувших его природную красоту своей, рукотворной. Это казалось пейзажем из какой-то фантастической книги. Иллюстрацией художника, помешенного на деталях. Попытавшегося скрестить скалы и дома, забывшем напрочь о земном притяжении, плюя на привычную горизонтальную планировку и вместо этого протянувшего улицы вертикально, позволяя рассмотреть каждый потаенный сад, каждую мелочь, каждый необычный фасад. Город Древних. Город Древних из книги Лавкрафта, которую она читала с дядей — внезапно поняла Вия. Вот что это напоминает. Отдаленно, как легкий перепев давнего сна, отголосок отголоска, потаенный город, возникший возле моря, вгрызшийся в скалы и обнявший их своими домами. Тот город, который дядя когда — то ребенком чертил на страницах альбома. Только вот этот — существовал в реальности. Кончики клюва растянулись в улыбке. Сердце затопила волна тепла. Оттого, что она вправду смогла понять. Понять его. То, что ему нравится, и почему это ему нравится. Разделить что-то по-настоящему сокровенное. — Да-да. — За спиной раздался скрип гравия. — Именно. Если тоскуешь, если страдаешь — есть один, самый действенный рецепт — приложи к своему сердцу Италию. Октавия обернулась. По дорожке к ней шел дядя. За ним, небрежно держа указательным пальцем за воротник накинутый на спину пиджак, шел Гор. Дядя, повернувшись к нему, продолжал, судя по всему, начатый разговор. — Очень древнее место. Римские виллы здесь были еще до извержения Везувия. Тогда высоко ценилось. До сих пор остатки сохранились в окрестностях. Но после извержения его покинули. Осталась только маленькая рыбацкая деревушка. Одна в цепи на побережье. Добраться либо по воде, либо козьими тропами по верхам. «Тропы богов», очень живописный трекинг. С тех пор то расцветала, то снова загибалась, но была ничем не примечательна особо… пока ее заново не открыли в середине прошлого века. «Город — греза. Город — мечта. Нереальный, когда ты в нем, и реальней реальности, когда ты о нем мечтаешь…» — Да… Вид отсюда потрясающий — потянул Гор. Положив пиджак на землю, он встал, раскинув руки в сторону, и поднял голову вверх, прямо к солнцу. Из его груди вырвался долгий протяжный вскрик. На несколько секунд показалось, что его фигуру охватило невидимое пламя, размазавшее очертания силуэта и исказившее его. Сверху раздался глухой птичий отклик. Солнце, казалось, засветило ярче, по крайней мере, Вие показалось, что фигура Гора стала куда более ярко освещенной, чем все вокруг. — Как давно я не был в мире смертных. Гор опустил руки, раскрыл клюв, втянул воздух. — И как прекрасна водная гладь, отражающая благословение Ра. — Тебе нравится? — Вия нахмурилась. В голосе Андре была какая-то нотка тревоги, которая ей не понравилась. Гор молча кивнул. — Просто странно. — Он не отводил взгляда от моря, кажется, полностью поглощенный его созерцанием. — Я думал, что если Италия — то будет Рим. Или Флоренция. Или Венеция. А не отдаленная деревушка на побережье. «Эй! Я знаю, почему!» — хотелось встрять Вие. Но она прикусила свой язычок, почувствовав легкое раздражение. Если бы… Если бы они были здесь одни с Андре, то она бы, разумеется, не удержалась, но от одного присутствия Гора в горле будто сразу же возник комок, моментально приглушивший все восторги, которые хотелось высказать. Андре неопределенно пожал плечом и кривовато улыбнулся, глядя на Гора. — Знаешь, в юности особенно не побываешь в людском мире. Так что у меня в основном были только книги. Великолепные книги с иллюстрациями из библиотеки, которые я читал и перечитывал до дыр. А потом в подвале я наткнулся на подборку иллюстрированных журналов про путешествия. Тогда туризм только пытались сделать чем-то модным. Вообще создать концепцию, что можно куда-то выехать не по делам, а просто для того, чтобы полюбоваться на красивые виды. Тогда я где-то на неделю просто выпал из жизни. Перетащил ее наверх, в библиотеку, и сидел, листал глянцевые страницы, а потом взял тетрадку и начал выписывать места, которые я хочу посетить, когда, наконец, смогу выбираться куда-то сам, а не под присмотром кого-то из опекунов или учителей. Свои тайные места. Те, которые мне… хотелось бы не только самому посетить, но и показать… — Андре запнулся. — Близкому человеку. Он вздохнул, подошел к кипарису, оперся об него плечом. — Идиотская идея, знаю… — Вовсе не идиотская, — нахохлившись, пробурчала под нос Вия. — И куда она делась? — Вежливо поинтересовался Гор, все еще подставляя лицо солнцу? Андре как-то сгорбился, махнул рукой… ======== Пустынный каменистый пляж освещался лишь отблесками полной луны. Волны набегали на берег, разбивались о скалы и шептали свою бесконечную тихую песню о вечности. Вечности и одиночестве. На несколько секунд песок озарила голубая вспышка. Мигнула — и пропала. А на пляже появилась фигура. Нетвердо пошатываясь, она вышла из нее и побрела к линии прибоя. В одной руке она за горлышко держала бутылку, а под мышкой прижимала к себе небольшую картонную коробку. Замерла, оглядываясь вокруг. Убедившись, что никого нет, хмыкнула и побрела к выброшенному на пляж стволу дерева. Тяжело опустившись на него, плюхнула коробку на гальку рядом с собой, сделала добрый глоток из горла бутылки и тупо уставилась перед собой на волны. Щелчок пальцами — и над головой фигуры завис небольшой блуждающий огонек, сияющий тусклым голубым светом. Не глядя, пальцы нащупали прямоугольник бумаги. Потянули. Перевернули глянцевой стороной вверх. Глаза в неярком свете мерцающей глобулы уставились на фотографию. Трое. На переднем плане — презрительно щурившаяся девушка-лебедь в роскошном белом платье. На заднем — двое птицедемонов. Один — улыбающийся во весь клюв, демон-павлин в черном шитом серебре камзоле, расстегнутом и показывающем ослепительно-белую манишку, и демон-сова, робко и как-то потерянно щурящийся в объектив. Павлин задиристо показывает над головой два пальца, вытянутых в V, притягивающий к себе своего визави за плечи. Такой счастливый, что смотреть тошно. Сидящий на стволе дерева морщится, глядя на фотографию. Лезет в карман. Достает пачку сигарет, вытягивает клювом одну и прикуривает от простенькой одноразовой зажигалки. Подносит огонек к углу фотокарточки. Как раз к тому, где на него щурится девушка-лебедь. Бросает перед собой. Вытягивает другую. Это уже черно-белая фотография. Демон-сова, склонившийся над каким-то растением в оранжерее. Прищурившийся, ласково поглаживающий листья. Фотография летит на камни под ноги. Еще одна. Из той же серии. Тот же демон оглядывается на фотографа. Явно застигнутый врасплох. Смотрит на него. С недоумением. Но клюв уже складывается в улыбку. Еще одна. Демон-сова сидит на перилах балкона, опирается на них обоими руками. Невозможно длинные ноги болтаются, как у мальчишки, перья растрепаны, он смотрит прямо на фотографа, робко и как-то вопросительно улыбаясь ему. Пальцы разжимаются, выпуская фотографию. Раздается всхлип. Сигарета жадно прижимается к клюву, горький дым растекается по легким, заставляя закашляться. Пальцы подхватывают уже еще одну. Он сидит в кресле, на фоне окна, подтянув колено к груди. Обнаженный, и, видимо, слегка стесняющийся. Выражение лица слегка недовольное. В том же кресле, но в халате и с книгой. Увлеченно что-то читающий. Лицо вдохновленное, явно захваченный тем, что происходит на страницах. Полуобернувшийся, держащий за ножку бокал с вином. Глаза полузакрыты, он смакует вино, в позе — природная грация и изящество. Еще один всхлип. Горлышко бутылки стучит о клюв, алкоголь обжигает гортань, взрываясь клубком огня в желудке. Пальцы будто против воли вытягивают фотографии одну за другой. Взгляд скользит по этим мгновениям, нагло украденным у вечности. Столас улыбающийся. Столас хмурящийся. Столас, гарцующий на адском скакуне. Столас, сидящий напротив в забегаловке и вгрызающийся в гамбургер. Столас, пародирующий знаменитую картину «Ева откусывающая яблоко». Столас, прижимающий к клюву палец возле двери в свою спальню, в глазах пляшут озорные чертики от предвкушения. Столас, растрепанный и расслабленный, разметавшийся на подушках, руки привязаны к столбикам кровати с балдахином, грудь тяжело вздымается, глаза полуприкрыты от неги. Столас, жеманно протягивающий ему руку из ванной. Столас, подгребший под себя подушку, поправляющий перья и ласково смотрящий прямо в объектив камеры. Над пустынным пляжем раздается уродливый вскрик. На это… на это просто невозможно смотреть. Но он смотрит. И смотрит. И смотрит. Еще один глоток. Сигарета падает, теряется где-то между камней, и он вытаскивает еще одну. Прикуривает. Дым горький. Злобный. Он дерет горло, разъедает легкие, и на какую-то долю секунды все же притупляет физической болью другую боль. Никотин дает легкое онемение, и он пользуется этим, вытаскивая еще и еще фотографии. Заставляя себя смотреть на них. — Почему? Глупый вопрос. Как будто он не знает. Столас смотрит на него с удивлением. На нем его парадная мантия. Торжественный и величественный. «Потому что это для тебя — только игра.» Крик павлина — отвратителен. Это как взвой ржавого механизма, который пытается провернуться, отчаянно скрипя. «Потому что я хотел забыться, а ты — наиграться со мной. Думаешь, я не понимал? Все это для тебя — только игра. Ты хотел получить то, что запретно и недоступно. А я… я хотел на какое-то время делать вид, что хоть для кого-то я имею значение. Ты такой упорный… и ты получил свое. И я — тоже. Но прекрати делать вид, будто за этим что-то большее, чем попытка позабавиться за мой счет.» — Я столько… столько хотел тебе показать… Алкоголь тоже притупляет ощущения. Горечь и онемение. Но его недостаточно. Никогда не бывает достаточно. Еще один глоток. И еще. Пальцы перебирают бумагу в коробке. Вырезки. Вырванные страницы. Глянцевые листы из древних журналов. Они тоже летят под ноги. Рождественские ярмарки. Водопады на тропических островах. Сады с распустившейся вишней. Строгие французские парки с ухоженными геометрическими аллеями. Замки Румынии. — Тебе все это понравилось бы, Столас, — шепчет он. Вечерний Монмартр. Каирский базар. Бело-голубые улочки Санторини. Цветущие бугенвилии Капри. — И мне… Мы же почти… Мы же уже стали свободными… почему же… Собор Нотр-Дама. Каналы Амстердама. Закоулки древних домов Инсмута. Закат над царственным Аркхэмом. — Перед нами же был целый мир… Еще одна фотография. Свежая. Недавно распечатанная на цветном принтере. Столас, стоящий перед зеркалом, застегивающий запонки на своем черно-белом брачном костюме. Увенчанный короной и горностаевой мантией. Такой серьезный. Такой очаровательный в своей серьезности. — Мы же оба могли бы стать королями этого мира. И этого мира. И самого ада. Рука об руку. «Я не буду твоей игрушкой, Андре. Не втягивай меня в свои интриги. Я — верный сын своего отца и подданный Люцифера. У тебя — свои обязанности, у меня — свои. Есть грань между удовольствием и долгом. И, если ты думаешь, что я предам их ради удовольствий, то ты ошибаешься. Я способен провести черту, каким бы слабым, по твоему мнению, я ни был. И если ты думаешь, что я не способен различить, когда ты пытаешься превратить меня в пешку в своей игре — то это не так.» Провести черту… На дне валяется тетрадка. Полузаполненная ученическая тетрадка. Зажав между пальцами сигарету, он достает ее. Листает. Страницы, заполненные убористым почерком. Идиотские планы для свиданий. На годы вперед. На один день, на два. Для годовщин. Он все планировал. Оставлял место, чтобы вписать туда названия ресторанов, которые они посетят. Где будут отмечать свои победы и достижения. «Ты же понимаешь, что твой брак — это даже не серьезно! Ты и пары месяцев не выдержишь вместе с моей мегерой-сестрой. И примчишься ко мне. Поджав хвост. И знаешь? Я буду тебя ждать.» Правильно. Иногда нужно просто подождать. Ничего. Ничего-ничего. Это дело дней. Может — месяцев. Но он поймет. Он обязательно поймет. Ничего у них не получится. Он его знает. Знает. Теперь знает. От макушки до концов его проклятых мягких перьев, от одного прикосновения к которым он сходит с ума. Она… она просто не сможет ему дать то, что сможет дать он! Ничего у них… «Андре! Андре, ты сейчас просто умрешь! — Голос Стеллы, визгливый, как наждак, резанул по уху. — Я беременна! Завтра устраиваю вечеринку. Говорят, что это плохой тон, мол, сглазят ребенка, но…» Он не слышал. Слушал ее радостное щебетание, но не слышал. Внутри будто взорвалась ледяная бомба, воткнувшись в нутро сотнями ледяных иголок. Злобным, омерзительным холодом выстужая все внутри, от кончиков пальцев до загривка. Похоже, он что-то отвечал. Даже поздравил. Сестра смеялась. Дождавшись, когда она повесит трубку, он осторожно положил свою на рычаг и какое-то время просто стоял, уставившись на телефон. А потом подошел к бару и не глядя вытащил какую-то бутылку. Клювом сорвал пробку и влил в себя обжигающую жидкость. Подвести черту…. Андре сидел на стволе дерева, уставившись на ворох бумаг. Сделал еще один глоток. Алкоголь не помогал согреться. Холод, казалось, только усиливался. Что от него, что от дыма сигареты, которую он прикурил, вытащив прямо клювом из пачки. — Ненавижу, — процедил он. А затем наклонился и, щелкнув зажигалкой, поджег верхнюю бумажку. Огонь слабо затеплился, будто не решаясь, лизнул ее, а потом охватил фотографию. Одну, другую, закусил вырезку из журнала, прожевал, начал прикусывать уроненную туда же тетрадку. — Как же я тебя ненавижу, — выплюнул он. Наклонился к коробке. Слегка покачнулся, теряя равновесие, но вовремя выпрямился, поднял обоими руками и опрокинул оставшиеся бумаги над занимающимся костром. — Ублюдок. Мерзкий выблядок. Сглазить… Он ухмыльнулся. Если бы он мог… то этот отвратительный комок плоти, который сейчас пульсировал в утробе его сестрицы, сейчас бы сдох. На секунду он представил, как сестрица, которая наслаждается вниманием, показно дефилируя с бокалом безалкогольного шампанского, кривя в улыбке свою смазливую рожу, внезапно недоуменно замирает, а потом прижимает руку к своему еще плоскому животу и складывается пополам от неожиданной судороги. Как все гости, которые сейчас лицемерно поздравляют с прибавлением, начинают перешептываться, как она начинает истошно вопить, а Столас… Столас смотрит на нее с ужасом и болью. — Ребенок не виноват… — тихо раздается у него за спиной. — Я тебя выдумал, — шепчет он заплетающимся языком. — А разве это важно? — раздается ответ. — Нет… — Вздыхает он, делая еще один глоток. — Ты строил замок на песке, а теперь злишься, что приливная волна его разрушила. Ну и кто в этом виноват? Песок? Волна? Или тот, кто… — Заткнись!!! — Орет он, поворачиваясь. Никого нет. Он один. Один, сидящий на каменистом пляже, пьяный, жалкий. Неудачник… — Он сделал свой выбор. — Но я сделал другой выбор! — орет он в пустоту. — И поэтому ты хочешь причинить ему боль? Разве так поступают с тем, кого любят? — Не знаю… — Плечи Андре поникают. Он снова переводит взгляд на бутылку, которую все еще сжимает в руке. — Знаешь… — Прямо на гальку, где-то слева, там, где можно углядеть только краем глаза, садится тень. Андре демонстративно игнорирует ее. — Я хочу его уничтожить! Если бы не он… если бы его не было… — Столас все равно бы к тебе не вернулся, — продолжила тень. — Как бы ты этого не желал. Ты ведь изначально хотел совсем другого. Чтобы он выбрал тебя. Любовь есть там, где есть свобода. Где каждый получает то, чего он желает. А Столас… — Столас хочет этого ребенка… — вздохнул Андре. — Не только потому, что это ему навязали, — мягко вставила тень. — Эта чертова семейка Паймона… Они все просто помешаны на детях, — пробурчал Андре. — Хотят этого больше всего в жизни. И эта стерва… она это знает. И специально привязала его к себе. Чтобы… — Ты знаешь, что это чушь. — Твердо произнесла тень. — Ты опять думаешь за других. Они — супруги. То, что у них появился ребенок — естественно. Это просто вопрос времени. Возможно, для нее это так же важно, как и для Столаса. И сейчас у них появилась возможность превратить вынужденный брак во что-то куда большее. А ты… — А я в очередной раз цеплялся за химеру, — кривится Андре. Показалось, что тень утвердительно кивнула головой. — Фантазер… — прошелестела она. Андре замолчал. Глотнул еще. — И что мне делать? — как-то потерянно произнес он. — Жить. — Тень пожала плечами. — Смириться. Не всегда и не все головоломки решаются. Решаются так, как тебе этого хочется. — Но в данном случае, если уничтожить лишнюю деталь… — он так резко развернулся к тени, что потерял равновесие. Правая рука попала в огонь. Запахло палеными перьями. Зашипев, он выпрямился, нервно тряся обожженной рукой. — То ничего не изменится. Или ты думаешь, что воля одного высшего сильнее, чем воля другого? — Но тогда я смогу… Он же смог однажды… Понять… — Ты точно уверен, что он тогда понял? — хохотнула тень. — Тогда… — Андре ухмыльнулся. С кончика обожженой руки сорвалась ледяная искра. — Да. Ты права. Ребенок — это хорошо. Его не надо трогать. Наоборот. Воля одного высшего — против воли другого. — Протянул он. — Да ты умница! Он злобно хохотнул. Выпростал палец, тыкая его в тень. — Я дам ему понять, что его ублюдок жив только пока он будет мил и покладист. Он окружит его охраной? Я ее подкуплю. Няньками? Я их запугаю. Что он, будет дневать и ночевать возле колыбели? А его обязанности? Когда этот умильно гукающий малыш останется под присмотром моей дурехи-сестры, кто его защитит? И ему ничего не останется, кроме как приползти ко мне на брюхе. Тень замолчала. Казалось, она сжалась в едва заметный комок. — Что? Снова скажешь, что я фантазер? Плевать. Я великолепно придумал! Надо просто продумать все детали. Записать… — Он потянулся к тетради, еще не разгоревшейся, поднял, оббил об бревно тлеющий уголок. — Он уже однажды попробовал… — бормотал он, перелистывая листы, в поисках чистого. — Надо дать ему как следует распробовать. И на этот раз не терять головы. Все держать под контролем. Я ему покажу небо в алмазах. В бриллиантах! Он никогда ни от кого не получит… Дрожащая рука перелистнула еще несколько страниц и замерла. На левой стороне был карандашный набросок. Профиль Столаса. Повернувшегося к нему, улыбающегося, приветственно махающего рукой. И внизу — еще один. Портрет. Подавшегося к ладони, прижатой к его щеке. Счастливый. Прищуривший глаза. Даже, казалось, радостно урчащего от прикосновения… — Этого тогда никогда не будет. — холодно обронила тень. — Никогда. Ухмылка сползла с клюва Андре. — Если у тебя получится…- вздохнула тень, — он тебе подчинится. Будет делать все, что ты захочешь. Будет выполнять любой твой каприз. — Ему понравится! — Возможно. — Тень тихо согласилась. — Даже, со временем, он даже научится получать от этого извращенное удовольствие. Но он никогда не будет забывать, что сидит на цепи. Что делает все не ради тебя, а ради своего ребенка. Будет тебя ненавидеть. — Он поймет! — Со временем, поймет. Он умный. Может, даже простит. И пожалеет. Но не забудет. Ты этого хочешь? Андре провел рукой по рисунку. По щеке улыбающегося, радующегося ему Столаса. — Нет…. — прошептал он. Почему он… Такой? Такой невозможно нежный? Эта покрытая перьями машина для убийств, один из самых мощных хищников-птицедемонов, такой ласковый и такой… такой уязвимый? — Ты же на самом деле не хочешь причинять ему боль, Андре. Даже если… даже если это причиняет боль тебе. Верно? Ему показалось, или тень неуверенно задрожала, задавая этот вопрос. Ухмылка вернулась, растянув клюв. Глаза злобно прищурились. — А если хочу? Я — демон. Это в моей природе. Мучать. Причинять страдания. Радоваться, видя, как другой корчится, не имея возможности вырваться. Пить их, питаться ими, впитывать до последней крошки. И торжествовать! Тень испуганно отпрянула. — Если мне именно этого и надо? — Андре поднялся, пошатываясь. — Ты, тварь! Ты что, думаешь, что можешь мной манипулировать? Надиктовывать мне свою волю? Что, совестью себя возомнила? На хую я вертел все эти угрызения совести! Я хочу — я получу! И точка! И мне не нужно чье-то оправдание и сопливое одобрение! Если бы я был для всех хорошим, то сейчас не был бы маркизом и высшим! Знаешь, в чем правда жизни? Чтобы добиться своего, надо пройтись по чужим головам! Значит, за ногу его к кровати прикую, пока он не поймет, что я хочу для него лучшей жизни, чем бегать на побегушках у остальных! Тень пятилась назад, испугано вздрагивая от каждого его выкрика. Вжалась в скалу. — Тебя никто не звал. Сгинь! Тебя нет! И, знаешь, если для того, чтобы до него дошло, мне придется у него на глазах расчленить его ублюдка, я это сделаю. И даже не вспомню об этом через десять минут! Андре моргнул, уставившись на выступ скалы. Никого не было. Он потянулся рукой, которой сжимал горлышко бутылки, потер глаза… Никого. Обернулся. Нагнулся, протянул руку, уперся на бревно. Сел, разведя ноги. Поставил между ними бутылку. В нем так и бурлила злая, ядовитая, мощная энергия. Потянулся к карману, доставая ручку, пристроил на колене тетрадь, не глядя, перелистнул рисунок начал что-то писать на чистом листе. Список. Схема. Имена. Глоток. Стрелочки, опутывающие в причудливую сеть пункты. Еще глоток. Не глядя щелкнул пальцами, заставляя глобулу над головой светить ярче. — Да… Вот так. Хорошо. Должно сработать. Он удовлетворенно подчеркнул последний пункт. Должно сработать. Должно… сработать. Слабости — это ключ. Поверни ключ — и ты получишь доступ к сокровищнице. Всего-то теперь надо… Он, не глядя, подтолкнул ногой вылетевшую из огня фотографию. Отпраздновал это, приложившись еще раз к бутылке. К черту сантименты. У него есть план. План, который… Который… — Я тебя не отпущу, — пробормотал он. — У тебя не будет ни одного шанса. Я все… Все предусмотрел. Я… Он уставился на огонь. Тот, потрескивая, уже затихал, сожрав так легко горящую бумагу. Энергия, бурлившая в Андре, вдруг будто разом закончилась. Злоба, обида, ненависть — все это чудесное топливо, которое подпитывало, заставляло крутиться колесики в голове, так фантастически помогало складывать концы с концами — все это будто прогорело. Точно так же, как эти идиотские сентиментальные воспоминания, от которых он так картинно и драматично решил избавиться, опустошив третью бутылку, наугад вытащенную из бара. Дешевый романтичный жест. Андре упер локти в колени и с силой провел ладонями по лицу. — Звезды, какой же я идиот… — простонал он. Из горла вырвался долгий стонущий клекот. Он поднялся, пошатываясь. Тетрадь соскользнула с коленей, плюхнувшись на землю. Он смерил ее долгим взглядом. После чего поднял упавшую бутылку, которую ухитрился в запале перевернуть, потряс. Что-то там еще оставалось. Перевернув кверху донышком, он опрокинул ее над тетрадкой. Облил, и брезгливо, как дохлую полуразложившуюся крысу, пнул в остывающие угольки. Та бодро занялась. Отвернувшись, он переступил через бревно, и, чуть не упав, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Прошаркал, загребая ногами, несколько шагов. Затем зашарил по карманам. Добыл пачку сигарет и, повернувшись, запустил ее в догорающий костер. А после этого, с третьего раза начертив нужную сигиллу, шагнул в открывшийся портал. =========== — Да так, потерял я эту тетрадку где-то… — пожал плечами Андре. — Какие-то подростковые записи, может, лежат где-то… не важно. Оттолкнувшись от кипариса, он подошел к Вие. — Совенок, а тебе нравится? — притворно оживленно спросил он. — Дядя? — Вия повернула голову, скосив на него глаза. — У тебя все нормально? — Да, — тем же притворно оживленным голосом ответил он. Вия уставилась на него исподлобья. — Ну… — Дядя завел глаза. — Просто вспомнил кое-что… не очень хорошее. Но теперь все отлично. Так тебе нравится? Вия улыбнулась и кивнула. Дядя улыбнулся ей в ответ. И неожиданно приобнял, прижав ее к себе. Вия напряженно замерла, сглотнув. — Я рад, Вия. Рад что… Что ты сейчас здесь. Со мной. Знаешь, это все… Это все была чепуха. Он поднял руку, встрепывая ее перья на затылке. — Полная чушь. Просто из некоторых вещей надо просто вырасти. Вия покрутила головой, подняла на него удивленный взгляд. — Дядя, я не понимаю… — Тебе и не надо. — Андре улыбался, глядя на нее сверху вниз. А потом неожиданно провел ладонью ей по щеке. Совушка сама не заметила, как сощурилась и инстинктивно подалась к ласке, уркнув и уткнувшись щекой в руку. Пару секунд Андре не отнимал ладонь, как зачарованный глядя на нее, а потом отстранился, и, хлопнув в ладоши, заявил: — Ну, ребята, сейчас немного отдохнем — и пойдем прогуляемся! Нас ждет Позитано! Бегло начертил в воздухе сигиллу, открывающую портал, и, махнув в ее сторону продолжил: — Я попросил одного местного из моего ковена снять нам на сутки дом. Отдохнем, и отправимся на вечернуюю прогулку. В портал он вошел первым. Вия и Гор быстро переглянулись. Гор пожал плечами и, подхватив Вию под руку, вошел в портал за Андре.