Закрой уши и слушай

Вия вздохнула, присела на корточки возле лилии, протянула руку, поправляя цветок, и сделала фотографию. Та упала в Грехограмм. Вместе с едким комментарием: «Смотрю на один из цветков своего отца. Походу, теплица единственное уютное место в последние несколько дней…» И отложила телефон, усаживаясь прямо на пол. Жаль, что это была правда. Телефон тихо пискнул. Она тут же взяла его. Три лайка. Одна мордашка смайлика. Распушив перья, она в ответ послала сразу несколько печальных смайликов. Хоть так она чувствовала себя не так погано. Поделиться хоть с кем-то, пусть и виртуальным, что у нее сейчас на душе скребут кошки, что ей плохо, страшно, что она не может в родном доме найти уголок, куда бы не доносились визгливые выкрики матери: — Ты! Жалкое позорище! И с кем? С бесом! Ты даже изменить не можешь нормально. Признайся, ты ведь сделал это назло? Опозорить меня! Перед всеми! Втоптать в грязь! После всего того, что я для тебя делала! Это я, я, отдала тебе лучшие годы своей жизни, я попортила свою фигуру, рожая тебе ребенка, я бьюсь как полоумная, пытаясь создать о нашей семье хорошее впечатление, устраивая приемы, поддерживая отношения с нужными людьми, завязывая связи, которые ты попросту игнорируешь, создаю достойную почтенную репутацию! Которую ты сейчас попросту растоптал! Или ты думаешь, у меня не было возможности изменить тебе? Ты даже не представляешь, скольким мне пришлось отказать, кто и какие авансы мне делал! Но, нет. Я, как дура, все положила на алтарь нашего брака. Тебе плевать на меня, тебе плевать на нашу репутацию, тебе плевать даже на перспективы нашей дочери, все к черту, только потому, что у тебя под хвостом зазудело! Почему ты хотя бы не мог это сделать нормально, кулуарно, не привлекая внимания? Если уж так приспичило, то трахал бы хоть горничных, хоть лакея своего клятого, но не вытаскивал бы на всеобщее обозрение этого обсоса, эту оборванную крысу подзаборную. Что, лучше никого найти не смог? И то верно, кто же еще на тебя позарится. Да и этот, небось, даром не согласился. Что, сколько ты ему заплатил, чтобы у него поднялся на тебя, придурок никчемный? — Стелла! Прекрати! Вия же все слышит! — наконец, ухитрился вставить в монолог отец. — Ну и пусть слышит. Вия, детка, скажи, — наконец, повернулась Стелла к немо уставившейся на ссору дочери. — Скажи своему отцу, что мы о нем думаем. Скажи, как ты ему теперь благодарна, что все твои перспективы к нормальному браку этот остолоп сейчас пустил по ветру! Как тебе стыдно сейчас выходить в свет и слышать перешептывания у себя за спиной, что ты думаешь об этом жалком бесоебе! Стелла подлетела к дочери и схватила ее за руку. — Что молчишь? Или вы оба у меня за спиной сговорились? Ты все знала? И давно все это происходит? Ты его покрывала? Своего обожаемого папулю? Чтобы позлить в очередной раз мать? — Нет! — наконец, Вия очнулась. Рванулась из хватки. Встала, распушив перья. — Какие вы оба… Какие вы… Какие вы жалкие! Как же я вас обоих ненавижу! Думаете только о себе. И нечего! Нечего меня приплетать! Я сама…. — Что «ты сама»? Что ты сама сделаешь? Тоже подцепишь какого-нибудь беса? Яблочко от яблоньки… — Стелла, отвернувшись, всплеснула руками. — Никто! Никто не понимает меня в этом доме! Не ценит мое хорошее отношения. Мои усилия, которые я вкладываю, мои нервы… — Да идите вы… — На глаза Октавии навернулись слезы. Она смотрела на разьяренную мать, на встрепанного отца, они двоились у нее перед глазами, и сейчас они оба были ей вдвойне омерзительны. Что пышащая гневом мать, что виновато косившийся на нее отец. Хотелось просто оказаться от всего этого подальше. Мать как-то всхрапнула, резко развернулась, достала телефон, быстро набрала. — Андре! Ну наконец-то. Соизволил проспаться? Нет, и не вздумай вешать трубку. Что? Что значит — я занят? Занят? После того, как ты меня… Нет, ты послушай! Если бы ты меня не бросил одну, если бы ты был здесь… Что значит «И что я мог бы сделать?» Ну, конечно. Главное — спихнуть с себя ответственность…. Вия не дослушала. Протиснувшись мимо отца, она вылетела из гостиной. И опомнилась только внизу, в саду. Живот крутило. Ее подташнивало. Горло перехватывал комок, который она тщетно пыталась сглотнуть. Ноги сами понесли в оранжерею, где она теперь и сидела, переглядываясь с цветами. Оранжерея. Одно из немногих мест силы. Ее место, место ее отца. Почему она сидела здесь уже битый час? Может, потому что надеялась, что сейчас он войдет в дверь, посмотрит на нее искоса, вздохнет, потрет предплечья, накинет на себя фартук, и они начнут, как всегда, потихоньку копаться с цветами. Он что-то будет налаживать в системе полива, опрыскивать инсектицидами цветы, она — с секатором подрезать чересчур разросшиеся кусты и обрывать сухие листья. А потом, когда тишина из напряженной станет размеренной и уютной от привычных повторяющихся действий, он, наконец, перестанет молчать, и они продолжат тот разговор, что начался тогда, в Лу-Лу Лэнде. Он скажет, что это ничего. Что это была всего лишь его ошибка. И что все теперь будет по-прежнему. Что он помирился с мамой, и теперь можно спокойно возвращаться. Они сядут за обеденный стол, бес-лакей подаст суп, закуски и горячее, мама будет щебетать о предстоящих приемах, отец читать газету и рассеянно кивать, и все будет как всегда. Они будут демонстративно игнорировать друг друга, создавая общее впечатление семьи, у которой все нормально. Да, появилась еще одна трещина, но она уже замазана, отштукатурена и почти незаметна. И в целом все пойдет по накатанной. Только… Только Октавия чувствовала, что этого не будет. И отец не придет утешать ее и тихо извиняться. И виноватым он себя чувствовал не из-за того, что сделал, а из-за того, что Октавия стала не только невольным свидетелем, но и частью скандала. Эта мерзкая поездка в Лу-Лу Лэнд… Он использовал ее, Вию, как предлог. Предлог для того, чтобы провести время со своим новым любовником. Своей долгожданной свежеприобретенной игрушкой. Истерично веселился, заглядывая ей в глаза, таскал за собой, не обращая внимания, что она этого не хотела. И буквально стелился перед этим высокомерным бесом, который даже не глядел в ее сторону, орал на отца и строил его, Принца Ада! А тот будто не замечал, терпел, отмахивался, делал ему комплименты. Вия была ему не нужна. Она видела это, чувствовала, и, лишь когда наконец взбесилась и удрала, это хоть как-то его задело. Напомнило, что она здесь, рядом, что она не его аксессуар, которому полагается хлопать глазами и послушно радоваться. Но, судя по всему, ненадолго. С глаз долой… Что он сейчас делает? Махнул рукой и ушел к себе? Сидит в кабинете, чатится со своим Блицом, описывая, что и как собирается сделать в следующий раз, когда затянет его в постель? Махнул рукой на свою дочь, найдя куда более увлекательное занятие? «Твой обожаемый папочка ничем не лучше, чем все остальные…» — зазвучали слова Андре, сказанные так давно… и так недавно. — «Вот увидишь, если дело будет касаться его самого, он по головам пойдет, все обещания нарушит, все клятвы порвет, если это будет ему выгодно или просто будет не устраивать по какой-то причине. Для любого демона он сам, и то, что он хочет — самое главное. Можно, конечно, какое-то время делать вид, что это не так. Можно даже самому себе притворяться, что это не так, то рано или поздно правда вылезет наружу.» И вот оно. Вылезло. Андре был прав. Октавия потянулась к телефону. Помедлив, нажала на вызов. Занято. Понятно. Мать до сих пор, наверное, висела у него на ушах. Распекая за то, что тот оставил ее на вечеринке одну. Что бросил, не уберег, не предотвратил… Как? Ей же не важно. Он должен был придумать… «А чем я сейчас лучше своей матери?» — пронеслось в голове у Октавии. Она же сейчас точно так же, как мать, бросилась звонить дяде только для того, чтобы… Чтобы вылить на него свой ушат помоев. Нажаловаться, как ей плохо, как ее все сейчас бросили, занявшись своими делами, выцеживая сочувствие, просто потому, что если выплеснуть свое плохо на кого-то другого, то сама почувствуешь какое-то мимолетное, но облегчение. «Может, он что-то придумает?» — теплилась бессильная мысль. Октавия тут же себя оборвала. Что? Что ее дядя может сделать? Пойти и раздавить в лепешку этого Блица? Обратить его в гору кубиков для льда? Или сесть рядом и накормить очередной порцией мороженого в утешение? Словно капризного маленького ребенка? Он ведь тоже ее использовал, тогда, когда забрал в Позитано. Позлить мать. Да, но… Но он еще и хотел сделать ее чуть счастливей. Отвлечь от того, что творилось дома. И это ему почти удалось. Она полистала фотогалерею. Шмыгнула носом. Да, в людском мире им тогда было хорошо. И она не чувствовала себя такой уж лишней и ненужной. Они все же ухитрились разделить это переживание на троих, и ей было весело, легко и радостно, несмотря на все накладки. Без которых ничего не делается… А вот в Лу-Лу Лэнде… Это был сплошной испанский стыд. Никогда еще ей не было так стыдно за своего отца. Впрочем… В Позитано она, похоже, временами вела себя не лучше. Точно так же пялилась на Андре, боролась с Гором за его внимание, устроила истерику. Звезды, она ведь тогда вела себя точь-в-точь, как ее отец… От этого живот подвело от приступа мучительного стыда. Захотелось в порыве удалить все нащелканные фотографии, закрыть лицо и забыть… Нет. Это все же… Это все же было ее. И это было по-настоящему. И Андре терпеливо все это сносил. Принимал ее капризы как должное. Исполнял их. Делал так, чтобы она не чувствовала себя обделенной, лишней. Она потянулась к карману. Достала оттуда фиал. Неужели она действительно такая же, как ее родители? Такая же истеричная дрянь, как мать? Такая же самовлюбленная эгоистка, готовая разрушить все, ради своих удовольствий, как отец? Откупорила фиал. Вдохнула тяжелый, едкий запах. Поднесла к горшку, чуть наклонив горлышко. Жидкость плеснула, замерцав голубыми искрами. Правильно было бы сейчас вылить все это в горшок. Выкинуть фиал. И забыть. Она не такая, как они. Она лучше. Она… Она так никому никогда и не будет нужна. Всем окружающим плевать на ее желания. Маме, с ее круговертью светской жизни, в которой она находит смысл своего существования. Папе, позабывшем о ней ради новообретенной игрушки, с которой он теперь самозабвенно забавляется. Андре, у которого теперь есть Гор, его новая семья, в которую надоедливая племянница больше не вписывается, крадя время, которое можно было бы провести с ним наедине. Стоит ли жертвовать тем, чего она хочет, ради них? Стоят ли они ее переживаний, ее слез, ее терзаний? Этой идиотской позы, что она лучше других? Они все — эгоисты, озабоченные только одним — чтобы им было хорошо. И чтобы она не вмешивалась и не мешала чужому празднику. Стоит ли дарить им такой подарок? Рука замерла, слегка дрожав. Жидкость тихо плескалась, отблески отражались в темных зрачках совушки, зачарованно следившей за ее игрой. — Бери свое, — прошептала Вия. И потянула фиал назад. Закупорила. Убрала обратно в карман. Что-то холодное и злое свернулось в комок под сердцем. Клюв сжался. Глаза сощурились. — Не дождетесь. — мрачно проговорила она. Росянка испуганно дернулась, отворачивая от нее свои лепестки и прикрывая листьями глаза. ================ Уже вечерело, когда Октавия выбралась из теплицы и побрела домой. Мать угомонилась. То ли устала скандалить, то ли устроила небольшой перерыв между сценами, то ли умотала к подружкам, жаловаться в свободные уши. Октавии, честно говоря, было плевать. Даже если бы мать сидела на пороге ее комнаты, она просто протиснулась бы в щель и захлопнула дверь, отсекая бесконечные сетования. Стянув свитер, она переоделась в пижаму. Забралась под одеяло. Сон не шел. Поворочавшись полчаса, она откинула одеяло и пошла в соседнюю комнату. Завернув на кухню, насыпала себе хлопьев, залила молоком, и уселась перед телевизором. Пощелкала пультом, сбив настройку с привычного канала с мыльными операми — судя по всему, последним телевизор смотрел отец. Пролистнула новостной канал, музыкальный. Наконец, остановилась на каком-то старинном, еще черно-белом фильме. Что-то средневековое. Главный герой, принц, обсуждал с товарищами, что в замке появился призрак его покойного отца. Мерный речитатив рифмованной речи привлек внимание, и Октавия положила пульт, решив посмотреть, что будет дальше. — А, экранизация «Гамлета», — сообразила она. Сморщилась. Классика — было что-то пыльное, навязшее в зубах, как обязательный урок, по которому надо было сдать эссе. Ну, для успокоения нервов и для того, чтобы нагнать сон — вполне сгодится. Но вот чего Вия не ожидала, так того, что фильм неожиданно ее увлечет. Пьеса была на удивление живой. Гамлет мучился от одиночества и от того, что его мать изменила отцу с дядей, братом призрака. Тот подло налил в ухо несчастному яд, и занял место как на престоле, так и в постели королевы. Пара была вполне счастлива, и теперь заботилась только тем, как бы пристроить под венец непутевого принца. Вия криво усмехнулась. Ну да, изменница-королева, вполне счастливая со своей новообретенной любовью, друзья, пытающиеся на проверку манипулировать, и принц, мечущийся и не понимающий, как жить дальше, когда его жизнь превратилась в сплошной кавардак. И все дружно делают вид, что все как надо, и что именно в принце все и дело, а вовсе не с тем, что в жизни все в один момент встало с ног на уши. Что-то это неуловимым образом напоминало… Закутавшись в плед, она отставила миску с хлопьями на тумбочку и сделала звук погромче… ========= Финальные титры под печальную и торжественную музыку проплывали по экрану. Вия, зевнув, встала и, потянувшись к пульту, выключила экран. Пьеса была со счастливым концом. Все умерли. И таким образом вывернулись из клубка проблем. — Эх, если бы в жизни все было так просто… — зевая, пробормотала Вия. Решив, что в пледе слишком уютно, чтобы из него распутываться, нащупала ногами тапочки и поплелась в свою комнату. Повалилась на кровать, подгребла подушку, скинула на пол валявшиеся прямо на покрывале джинсы и свитер. «Приберусь завтра. А теперь — спать…» И поддалась сонному мареву…. ========== Андре стоял на фоне окна. — Дядя? — Прошептала Вия, инстинктивно натягивая на себя покрывало. Тот не оборачивался, глядя в сад. На нем была та же одежда, что и Позитано — джинсы и белая полупрозрачная сорочка, только хвост на этот раз был не вытатуирован на спине, а колыхался разноцветным пламенем. — Что делают нормальные племянницы? — Прошелестел его голос. — Что? — Вия присела на кровати. — Они мечтают убить своего злобного дядюшку. И думают, как сделать это до того, как дядюшка соизволит убить их. Андре повернулся. Сорочка была расстегнута. Белые перья слегка светились в лунном свете, такие мягкие, такие пушистые, что рука сама тянулась погрузиться в это сверкающее великолепие. Проверить, такие же они на ощупь, как на вид. — А что делает нормальный дядюшка? — Спросила Вия. Он медленно поплыл к ней. Плюмаж колыхался над головой, будто ледяная корона, ловя отблески и преломляя их, как бриллианты. — Он интригует против племянницы. Подставляя ее. И пытаясь украсть ее трон. — Но ты — не нормальный дядюшка, — Вия отбросила покрывало, перебираясь навстречу ему, на край кровати. Такому ангельски красивому. — Ты — добрый. Заботливый. И такой… Она протянула руку. Он был так близко. Рука замерла, не решаясь погрузиться в мягкое жабо перьев… — И такой желанный… — Прошелестел Андре, присаживаясь на край кровати. Его когти перехватили запястье Вии, смыкаясь на них наручником. — Ты же понимаешь, что это — нельзя? — И потому ты всегда держишь меня на расстоянии? — И поэтому — тоже, — кивнул Андре. — Но как ты можешь знать, может, я тоже хочу украсть твой трон? Ты такая наивная… — его коготь дотронулся до щеки Вии. — Такая доверчивая… Он скользнул вниз, по щеке, подбородку, шее, подцепив воротник пижамы. Коготь зацепился, а потом резко потянул вниз. Пуговицы обиженно тренькнули, отлетая. Ледяное прикосновение прошло вниз, по груди, к солнечному сплетению. Вия вздрогнула от волны холода, исходившей от фигуры. Впрочем, не только от холода. Там, где коготь прошелся по телу, будто тек ручеек раскаленной лавы. И от этого сладкая судорога скрутила промежность, пробежала по низу живота, расцвела лихорадочным румянцем на щеках. Андре отстранился, отодвигая полы пижамы. Руки Вии инстинктивно поднялись, пытаясь запахнуть ее, но одну по-прежнему удерживала небольная стальная хватка, а другая, нерешительно дернувшись, застыла. — Да… Уж… — Андре склонил голову набок, созерцая ее открытый торс. Коготь покружил по груди, дотронулся до соска, который моментально набух от ледяного прикосновения. — Жалкое зрелище. Он скривился, махнув головой. — Мало же ты можешь предложить… Рука все же медленно поднялась и дотронулась до белых перьев. Они были именно такими, какими представлялись. Мягкими. Головокружительно мягкими. И под ними было тепло. Тепло кожи. — Хочешь, заключим сделку? — Вия будто со стороны слышала слова, сорвавшиеся с ее уст. — Интереееесно… — протянул Андре. — И что же ты мне предложишь? — Трон. Мои легионы…. — прошептала Вия. — Трон я возьму сам. — Холодно процедил Андре. — Твои легионы меня не интересуют. Моя армия уже куда больше того, что доступно твоему отцу. И тебе. И будет только расти. — Себя, — выдохнула Вия. — Себя… — повторил Андре. — Милая, если бы я захотел, то получил бы это давным-давно. И меня не остановила бы ни твоя глупая мать, ни твой наивный безалаберный отец. Знаешь, не такое уж это удовольствие — невинная девчушка, ничего не знающая и ничего не умеющая. В круге похоти таких пучок за полушку. И куда более… — он облизнулся. — Привлекательных. Вию будто сковало льдом. Мысли лихорадочно скакали. — Вот твоя главная проблема, принцесса Октавия. Ты пытаешься играть во взрослые игры, но на деле тебе нечего предложить. Ты же знаешь, каждый ищет свою выгоду. И, если ты хочешь что-то получить, ты должна отдать что-то равноценное. Или то, что я могу посчитать равноценным. А что ты можешь дать? У тебя ведь нет ничего своего, что было бы для меня ценным… И пытаться меня соблазнить этим… — он хмыкнул. — Когда у меня есть куда более выгодная замена… — Есть! — Внезапная спасительная мысль промелькнула в голове. Она уцепилась за нее, стараясь не потерять. — У меня есть, что тебе предложить! — Ну? — замер Андреальфус, прищурившись. — Давай, удиви, маленькая принцесса. Вия рванула руку из хватки. Когти отпустили, подозрительно легко разойдясь. Вия привстала на колени, перехватывая руку Андре за запястье. И прижала к своему животу. Моментальный холод проморозил ее до позвоночника. Когти смяли перья, впились в податливую мягкость. — Наследник. — Твердо сказала она, глядя ему прямо в глаза. — То, что тебе не даст никто другой. Даже твой обожаемый Гор. Наследник крови Гоэтия. Высший, с гарантированными магическими способностями. То, что вы все от меня хотите. Твой принц, который унаследует корону. Она уверенно встала на колени, теперь возвышаясь над ним. Глядя на него сверху вниз. Продолжая прижимать руку к своему животу. — Но для того, чтобы его получить, тебе придется заключить со мной сделку. И дать мне то, что желаю я. Андреальфус смотрел на нее, не говоря ни слова. Будто зачарованный. Торжество бурлило в крови, и сейчас она казалась себе мощной. Сильной. Куда сильнее, чем ледяной призрак у ее ног. Ухмыляясь, она наклонилась, прижимая клюв к его уху. — Ну что, маркиз, заключаем сделку? ============= Вия очнулась, скидывая с себя оцепенение сна. Сладкая судорога все еще отзывалась в теле, и она нежилась, жадно ловя прокатывающиеся по телу замирающие волны. Пальцы пробрались между ног, подхватывая ритм и двигаясь все быстрее, не давая волне желания утихнуть, седлая ее гребень. Острое горько-сладкое, чуть болезненное наслаждение снова скрутила ее, и она откинулась, ловя ртом воздух и смакуя затихающие спазмы. Она что-то видела во сне. Что-то… Она не помнила точно, что именно. Но сейчас это было не важно. Тело уверенно перехватило бразды правления, и мозг плавился, пребывая в чудесных мгновениях блаженного небытия. Наконец, Вия отдышалась, и, с улыбкой, закуталась в плед плотнее. Это было что-то хорошее. Очень хорошее. Она в этом уверена. Ладно. Пора вставать. И в душ. В теле была искрящаяся легкость. Вия спустила ноги с кровати, пнула джинсы. Нагнулась, потянула их на себя, сложила. Из кармана на покрывало вывалился фиал. Вия подняла его, брови сдвинулись. Кажется, что-то… Что-то во сне… Глаза распахнулись. Мысль была неожиданной, но… Но это… Это же… Это могло сработать. Главное — зафиксировать, пока не забыла. Метнувшись к столу, она подхватила блокнот и быстро черканула два слова. Все же… Все же не зря она вчера смотрела этот дурацкий фильм. И папа был прав — иногда именно во сне приходят по-настоящему гениальные решения. После чего положила фиал и пошла в душ. На столе остался открытый блокнот. В котором было написано: «В ухо».