Этот опыт со мной навсегда...

После того, как Микки отдал курьеру сегодняшний отчёт, он решил сходить в душ. До свидания с Йеном оставалось 5 часов, но принять душ дважды, даже трижды за это время, никогда не было для Микки проблемой. Поэтому сейчас он помоется (или попытается отмыться от собственного запаха), а потом сядет за завтрашний отчёт, чтоб утром было больше времени поваляться в кровати с Йеном, если тот вдруг захочет остаться на ночь. Микки не против. Микки это нравится. Микки хочет, чтоб Йен остался. И если он вспотеет, или Алекс выльет на него пюре, или Микки снова уловит на себе посторонний запах (который уловить может только он сам), то он успеет ещё раз сгонять в душ. Он зашёл в ванную, стянул с себя треники вместе с трусами и кинул в корзину для стирки, футболка летит туда же. Он уже повернулся к душевой, когда где-то на периферии заметил что-то... Нет, не странное, необычное скорее. Он повернулся и уставился в зеркало над раковиной. Его шея с одной стороны немного покраснела. Он прикоснулся к теплой коже тремя пальцами и воспоминания вспышками пронеслись под его закрывшимися веками. Солнечный... Йен уже несколько дней не брился, потому что только поднимался из цепких объятий депрессивного спада, а кожа у Микки действительно была тонкая и чувствительная. Кроме того, что он и так белокожий, так ещё ж и трëт себя жёсткой губкой с дешёвым мылом по семь раз на дню. И всё это под струями кипятка. Так вот. Микки касается покрасневшего участка кожи и вспоминает прикосновения Йена сегодня утром. — Я так боюсь тебя потерять, я не могу тебя потерять... — шептал Йен ему в макушку, притягивая его в объятиях ещё сильнее, ещё крепче, будто желая переплестись с ним всеми молекулами и атомами и навсегда срастись в одно целое. Ближе было уже некуда, но Йен всё прижимал и прижимал. — Ты босой, встань мне на ноги, иначе мне придётся поднять тебя на руки с холодного бетона. — Чудак, мне всё равно босым домой возвращаться. — А мы так и пойдём, потому что я не смогу оторвать себя от тебя, — сказал рыжий. Их проблему решил Карл, сначала напугав сиреной, потом обозвав голубками и, вишенка на торте — он назвал босые ноги Микки лапками. Вот придурок! Но всё это было без злобы и рядом был Йен, так что пофиг. Сидя в машине в одной майке и пижамных штанах, Микки заметил, лёжа головой на груди Галлагера, что потряхивает здесь, будто от холода, только рыжего. Брюнет оторвал голову от своего места и заглянул ему в глаза, увидев в них отблески собирающейся влаги. — Эй, эй, Солнечный, что не так? — Прости, Микки, прости, я поспешил сегодня утром. Я напугал тебя, меньше всего мне хотелось тебя напугать. Я хочу, чтоб тебе было только хорошо со мной, а я вечно... проëбываюсь, — сказал он и скрыл свои глаза под ресницами, глядя куда-то вниз и избегая небесной синевы взгляда Микки. — Ты не проебался, это я, это всё я, — поспешил заверить тот. — Я испугался, просто от неожиданности, но, знаешь... — он шмыгнул носом, дурацкая нервная привычка, — знаешь, мне... эм... мне понравилось. За своё неловкое признание Микки был вознаграждён сиянием двух ещё влажных изумрудов и теплотой мягкой улыбки Йена. Солнечный... Провожая Йена к двери, Микки знал, что он хочет полагающийся прощальный поцелуй, хотя рыжий уже поцеловал его две дюжины раз в машине куда угодно, но только не в губы. И если сейчас Йен не поцелует его правильно, то, что ж, Микки придётся украсть этот поцелуй самому. Милкович он или нет? Выйдя в коридор, Йен повернулся к Микки лицом и... К чëрту, Микки смелый, нахуй тех, кто не согласен, даже если это он сам. Брюнет встал на носочки, потянулся руками к своему оранжевому солнцу и впился в его губы своими. Он никогда не делал этого раньше, но, блять, он же видел сотни поцелуев по телеку и знает всё в теории. Он застыл и не двигается. Микки знает, что нужно раздвинуть губы Солнечного и засунуть свой язык ему в рот, но что делать там внутри — не знает. Просто положить свой язык сверху на его? Держать там на весу? Долго? Всё, что мы сейчас имеем, это Микки прижался закрытым ртом к закрытому рту Йена. Ничего больше не происходит. А Йен мог бы и помочь, кстати. Микки опустился обратно на пятки и убрал руки от лица Йена. Неуклюжий и никчëмный, он опустил глаза и стал ждать суд Йена над ним. Но тот не судил, он шёпотом позвал Микки, выпуская его имя из своих губ с выдохом. Затем провёл большим пальцем по сомкнутым в напряжённую линию губам Микки, немного оттягивая нижнюю и резко нырнул вниз, вбирая её в рот. Поцелуй был похож на тот, который они так и не разделили утром в постели и который всё же разделили, стоя на улице спустя минут тридцать. Похож, но не тот. Сейчас никто не боялся, что другой обижен, никто не боялся, что пересекает черту. А ещё не было солёного привкуса слëз от радости воссоединения. Покой, доверие, нежность... А ещё этот шар тепла в животе, который Микки сейчас списал на волнение, а Йен точно знал, что это возбуждение. Йен немного пососал его нижнюю губу, что было даже отдельно не похоже на их поцелуи прежде, потом обнял своими губами верхнюю губу Микки. Губы у Солнечного тёплые и немного влажные, а ещё сладкие от съеденных на завтрак пончиков. Микки пытался как-то там просунуть язык между этим делом, потому что не мог перестать об этом думать. Он не мог расслабиться и отдаться моменту единения, весь взвинченный всеми этими переживаниями. Он хотел большего. И как только его язык коснулся сладких губ Галлагера, тот отстранился. — Сейчас мы не будем спешить, Микки, — шептал он ему в ухо. — Но мы точно попробуем что-то новое на сегодняшнем свидании. И с этими словами он оставил лёгкий поцелуй под ухом брюнета, а потом немного пососал участок кожи на его шее (не засос, но всё же). — Обожаю твой запах, — Йен потëрся носом и небритой щекой о шею Микки. Потом он отстранился и Милкович, бестолково хлопая глазами, обнаружил какую-то коварную ухмылку на веснушчатом лице. Рыжий что-то задумал. И когда Микки приготовился к какому-то пиздецу, Йен быстро чмокнул его в нос, показал язык и, развернувшись, побежал в сторону лестницы, крича на ходу: "Ты мне так сильно нравишься, Микки Милкович". — Чудак, лифт же есть! — крикнул Микки ему в спину, даже не пытаясь скрыть рвущийся из него смешок на эту детскую выходку. И вот стоит Микки перед зеркалом и видит немного красную кожу на своей шее. Он не может перестать думать об этом, а лицо уже сводит от улыбки. Он заходит в душевую кабину и задëргивает штору. Вода настроена, напор хороший. И Микки подставляет шею под струи воды, он не может открыть глаза, он не хочет упустить ни крупицу этих воспоминаний, постоянно прокручивая их в голове, надеясь, что они навечно отпечатаются на подкорке. Он проводит рукой по груди, как бы начиная уже свои водные процедуры, но оставляет её на животе. Тёплый шар внутри никуда не делся. Микки ведёт рукой вниз и доходит до участка волос, он немного гладит себя там и обнаруживает, что рука уже обхватывает твёрдо стоящий член. Он закрывает глаза и... никакого страха нет. Только Йен, Йен, Йен. Его изумрудные глаза, его сладкие губы, его крепкие объятия... А ещё веснушки на ключицах и волоски на груди. Мики начинает гладить себя, водя рукой вверх и вниз по члену, впервые за много лет делая это не в целях соблюдения гигиены, а удовольствия ради. И, что ж, это интересно. Дыхание стало чаще, а тёплый шар в животе увеличился и теперь он от паха до груди. Микки на пробу свободной рукой выкручивает себе сосок. Блять, это больно! Он попытался потереть больное место большим пальцем, как тут шар в груди дал толчок к паху. Бум! Микки попробовал тоже самое с другим соском, теперь ещё проводя большим пальцем по набухшей головке члена. Бум! У него аж колени подогнулись. "Йен..." — слетело с его губ, а рука на члене стала двигаться быстрее. Шар внутри всё рос и рос в размерах и Микки казалось, что тот сейчас разорвёт все его внутренности. Руки Йена в его волосах, вдох у макушки, сосущий поцелуй на шее... Микки положил руку на живот, чтоб удержать этот шар внутри, продолжая водить рукой по члену в безумном темпе. Как вдруг этот шар поднялся к горлу и вышел из Микки с громким стоном, заставляя его член дёргаться и кончать на кафельную стену. Это было быстро. Микки опустошён и полон одновременно. Шар вышел из него, забирая с собой то тугое давление, но тепло внутри осталось. Теперь оно выбрировало в нём тёплыми волнами и Микки подумал: "Бабочки в животе".