Этот опыт со мной навсегда...

Микки заканчивал с отчётом на завтра, держа Алекса на коленях, потому что придурошная мамаша ребёнка носилась, как заведëнная, собираясь на свидание с Карлом. Когда в дверь позвонили, Мэнди пронеслась мимо него из душа в спальню, крича на ходу "задержи их". Микки взял малого на руки, придерживая снизу и, нажав кнопку сохранения на документе, пошёл в направлении входной двери. Он соврёт, если скажет, что его сердце не ускорило сейчас свой бег. Там, за дверью, Йен. Йен, Йен, Йен... Солнечный парень, который уже десять раз назвал Микки красивым и которому нравилось как Микки пахнет. Парень, о котором он думал сегодня в душе, который дарил мир и покой его сердцу и искалеченному разуму, а теперь мысли о котором подарили Микки ещё и потрясающий оргазм. И он всегда был таким осторожным с ним, таким нежным, чего Микки думал, что никогда не заслуживал, а потому никогда не получит. Но вот они здесь — на пороге второго свидания. Милкович подошёл к двери и, не спрашивая кто там, открыл её настежь. Оба Галлагера стояли за ней плечом к плечу. Оба держали одну руку у груди. У Карла в ней был зажата красная роза на длинном стебле, без шипов, только с редкими ответвлениями листьев на нём. Одет младший парень был в чёрные брюки и заправленную в них чёрную рубашку, а рукава закатаны до предплечий. С этой розой он был похож на Ричарда Гира из фильма "Давайте потанцуем". Да, Микки видел сотню фильмов о любви за свою одинокую жизнь и что с того? Но плевать сейчас на розу Карла и на самого Карла, давайте посмотрим на Йена. Рыжий парень стоит перед ним в джинсках и серой футболке, туго обтягивающей его широкие плечи и грудные мышцы. Волосы его в беспорядке, но таком аккуратном, буду Йен не просто проснулся помятым и пошёл на свидание, а дал им волю сохнуть после душа в том направлении, в котором они сами хотели. Он улыбается так тепло и солнечно, что Милкович не в силах сдержать ответную улыбку. К груди Йен прижимает зажатые в руке два батончика сникерса. — Мой выбор очевиден, — говорит Микки, хватая Йена за запястье и притягивая к себе для короткого поцелуя. Он соскучился по Солнечному за эти несколько часов разлуки и в нём ещё курсировало удовольствие от полученного ранее оргазма, но здесь Карл и Микки не хотел делиться их близостью ни с кем более, поэтому поцелуй вышел коротким и целомудренным. Йен отстранился от Микки и не мог оторвать взгляд от его небесно-голубых глаз. Брюнет был в потёртых джинсах и в футболке. Чёрные волосы зачесаны назад, открывая вид на лоб с пляшущими на нём бровями, одна пухлая губа зажата зубами, а на щеках милый румянец. Такой красивый... И, чёрт, на нём были очки, видимо, они с Карлом застали его за работой, а на руках Милкович держал Алекса. И как человек может быть одновременно чертовски горячим и в то же время уютным и тёплым? Микки затянул Йена в глубь квартиры, идя спиной вперёд и не отрывая от глаз рыжего своего взгляда. — Микки, подойди на минутку, помоги одеть Алекса, — крикнула Мэнди из-за закрытой двери спальни. — Ладно, парни, располагайтесь, пойду успокою Горгону. Солнечный, на столе лежат деньги, я пиццу заказал, встреть курьера, пожалуйста, — сказал Микки, чмокнул ещё раз в губы усевшегося на диван Йена и пошёл в спальню. Солнечный... Йену кажется, что последняя фраза заставила его кровь плыть в противоположном направлении. Это была обычная просьба, ничего особенного. Но, чёрт. Он представил себе свои будни рядом с Микки, если бы они жили вместе. Йен уже был замужем и делил постель с другим мужчиной каждую ночь, он вёл быт в их общем доме и умел держать лицо перед изысканной публикой. Но к чему он не был готов, — это "Солнечный" и "пожалуйста". Никогда Нэд не был настолько нежным в своих просьбах, настолько уважительным. Потому что просьб никогда не было, лишь поручения, граничащие интонацией с приказами, где ослушаться было нельзя. "Пожалуйста, Солнечный". Господи, Мик, Мик, Мик... Микки вошёл в свою спальню и не узнал её. Не было ни одного квадратно сантиметра пола, на котором не валялась бы какая-нибудь девчачья чепуха — тут и лак для ногтей, тушь вроде, чулок, на котором виднелась стрелка. Он закрыл дверь до щелчка и уже было открыл рот, чтоб высказать Мэнди своё мнение о её свинстве, где преобладали бы слова "хуй" и "пизда", но тут же осёкся, когда оторвал глаза от пола и поднял взгляд на сестру. Ёбаный ты свет, она красивая. Микки никогда не оценивал сестру, как девчонку. Она была такой же голодной и грязной оборванкой из семьи Милковичей, каким и он сам был. Сейчас Мэнди стоит у окна, нервно сцепив пальцы в замок у груди. — Норм? — спрашивает она и как же она ошибается. На ней чёрное платье-футляр, доходящее ей чуть выше колена. У платья нет рукавов и глубокого выреза, что вообще не характерно стилю Мэнди. Волосы собраны в высокий, но свободный пучок и несколько выбивавшихся прядей спадают ей на лицо. На ней чулки и чёрные аккуратные лодочки на маленьком каблуке, на груди висит серебряный кулон на тонкой серебряной цепочке. Её руки, длинная открытая шея и лицо кажутся фарфоровыми на чёрном фоне. Она кажется маленькой, хрупкой и такой чистой, такой невинной, какой она и является по сути. Мэнди всю жизнь черпала дерьмо ситом, но никогда не видела ничего хорошего, ничего такого, чего на самом деле заслуживала. Микки дошёл до кровати и сел на самый край, устраивая Алекса на своих коленях. — Норм?! — спросила она ещё раз. — Ебать, Мэнди, какая же ты красивая, — сказал Микки, разглядывая лицо сестры. Тонкая подводка, один слой туши — это точно Мэнди? — Ты правда так думаешь? Надень вот это на малого. Микки, Карл мне очень нравится, очень. Я хочу, знаешь, хочу быть нормальной, хочу настоящих нормальных отношений. Хочу быть достойной этого. Микки переодевал Алекса на кровати в бодик, с принтом под смокинг и натягивал поверх пушистый комбинезон, с медвежьими ушками на капюшоне. — Мэнди, ты красивая, но ты всё ещё тупая пизда, — за свою реплику он получил болезненный удар в плечо. — Ты, блять, идиотка, если стараешься сейчас быть достойной. Ты уже потрясающая, просто покажи ему это, покажи себя такой, какой я тебя вижу, — он поднял ребёнка на руки и повернулся лицом к сестре. Он удивился её выражению лица, он ведь не сказал ничего такого, так с хренов она выглядит так... будто вот-вот заноет? — Пошёл ты нахуй, братец. Я не собираюсь сейчас рыдать, а потом снова рисовать себе лицо, — сказала она и промокнула кончиками пальцев уголки глаз. — Пошли, красотка. Он уже знает, что ты отбитая, ничего не бойся, — с этими словами Микки открыл дверь и вышел в гостиную. Карл и Йен встали с дивана и повернулись к ним. Карл, конечно, умеет держать лицо, но Микки даже если бы был слепым на один глаз не пропустил бы этот восторг в его глазах. — Ты выглядишь восхитительно, Мэнди, — сказал Йен и забрал ребенка из рук Микки и передал Карлу. — Ага-ага, а теперь проваливайте, у нас свидание, — заворчал Микки, подталкивая сестру ближе к её паре. Мэнди покраснела, такая милая, но взяла на кухне переноску и поставила на диван, жестом показывая Карлу уложить в неё Алекса. Карл отдал розу Мэнди и поцеловал в щеку в качестве приветствия, всё ещё не проронив ни слова с момента её фееричного появления. Он взял в одну руку переноску с малышом, а другую согнул в локте и предложил её своей спутнице. — Я напишу за пять минут до нашего возвращения, чтоб не рушить вашу магию и не ослепнуть от того, что мы можем здесь застать, — сказала Мэнди. А затем, оседлав волну веселья и уже стоя у двери обернулась, — не шалите! А лучше шалите! — и дверь за ними закрылась.

**********

Микки закрыл за сестрой и её парой дверь и развернулся к Йену. Тот стоял засунув руки в карманы и смотрел на Милковича странным взглядом. Что это? Что в этом взгляде? Обожание? Привязанность? А Йен может увидеть на его лице какие-то признаки того, что Микки сегодня дрочил в душе на его светлый образ? Дрочил впервые за много лет и кончил так сильно, так быстро, что такое простительно только подросткам. Почему он так смотрит? Йен засунул руки в карманы, потому что едва сдерживал свой порыв накинуться на брюнета и сжать в своих объятиях. Теперь он точно знает, что влюблён в Микки и он смог отстоять это чувство перед своим терапевтом, которая его даже похвалила за это. Не то, чтоб Йену нужно было чужое одобрение, но у него был Кэш, а потом Нэд. И Йен сам понимает, что со стороны все его привязанности не были здоровыми. А Микки? Вы только посмотрите на него! Он так и не снял очки, будто забыл об их наличии. У него румяные щёки, будто он стесняется чего-то. Собственных мыслей? О чём он думает сейчас? Йен больше не может быть так далеко от него, больше не может. Он сокращает растояние между ними в два шага и берёт лицо Микки в свои ладони, побуждая посмотреть в глаза. — Эй. — Эй, — говорит Микки и щёки его заливает такой сильный румянец, что кожа под руками Йена будто горит. — Я скучал по тебе. Очень, — говорит Йен и опускает голову для долгожданного поцелуя. Не короткого приветственного, а для долгого, нежного, а иногда и страстного, единения двух партнёров, после недолгой, но чёртовски долгой разлуки. Микки обхватывает талию Солнечного руками и ведёт их вдоль спины к лопаткам, потом поднимает одну из них к лицу Йена. Господи, как же сильно он скучал. Йен ведёт языком по его губам и Микки от неожиданности говорит "ах", языка ещё в их поцелуях не было. Йен воспользовался его "ах" и запускает язык ему в рот. Тайна языка раскрыта. Микки немного деревянный, потому что, ну, он же раньше никогда ни с кем, а тут...вот. Но ему нравится то, как язык Солнечного скользит по его зубам, потом по верхней губе и наконец губы смыкаются на его губах. От этого шар тепла в его животе снова растёт и Микки сминает футболку Йена в кулак, потому что этого слишком много сейчас и он боится кончить в штаны через минуту после того, как они остались наедине. Йен, кажется, что-то заметил, поэтому отстранился, оставив на его губах ещё один короткий поцелуй, — пицца? — спросил он. — Да, пицца, — вторил Микки, потому что мыслить здраво у него не получалось и он бы готов повторить любую услышанную фразу, даже не вдумываясь в её смысл.

**********

Они сели на кухне и снова ужинали без тарелок. Микки взял себе банку пива, а Йену передал банку газировки. Ели молча, каждый думал о чём-то своём, но не так, будто мысли душат их, они улыбались мыслям в своей голове. Микки подумал, что это странно, для свидания — молча поглощать две коробки пиццы,— поэтому нарушил тишину первым. — Ты мне тоже, — сказал он так, будто до этого они вели бурный диалог. Он поставил на стол банку пива, которую держал в руке и потёр пальцем бровь. — Ну, то, что ты утром сказал. Ты мне тоже нравишься. Очень. Йен отложил недоеденный кусок пиццы и встал из-за стола. Микки немного напрягся тем фактом, что после его признания Солнечный захотел быть дальше от него. Галлагер подошёл к раковине, помыл руки, вытер бумажным полотенцем и подошёл к стулу Микки. Брюнет откинул свою пиццу обратно в коробку и встал, не зная чего ждать дальше, просто готовый принять любой удар. Он поднял глаза на Солнечного и нахмурил брови, пытаясь распознать эмоции на его лице. Йен протянул к нему руки, втянул его в свои объятия и прижал к себе крепко-крепко, утыкаясь носом в его макушку и делая глубокий вдох. Он не делал ничего, просто держал в своих руках и, будто баюкая, немного покачивал их обоих из сторону в сторону. — Микки, я... Я готов смотреть кино. Они вместе убрали беспорядок на кухне и прошли в гостиную. Йен уселся на диване, откидываясь на спинку. Он чувствовал себя хорошо — безопасно и комфортно, ему не нужно держать осанку, держать лицо перед Микки, поэтому он полностью расслабился. Микки настроил кино на телевизоре и уселся рядом с Йеном. Не спрашивая теперь разрешения, он поднял его руку и нырнул к его груди. — Твоё любимое место? — спросил Йен и поцеловал его в макушку, обнимая свободной рукой. — Ага, я в своём гнёздышке, — ответил он и положил руку Йену на живот, теперь немного мягкий, после всей съеденной пиццы, и начал водить по нему кругами.

*********

Большую часть фильма они смотрели в одной и той же позе, только один раз Микки пришлось встать и отлучиться в туалет. Он вернулся и посмотрел на Солнечного, не отрывающего взгляда от телевизора, который тут же поднял к нему руки и Микки нырнул в его объятия, в своё безопасное гнёздышко. Впереди был один из любимейших моментов брюнета. Йонду спускался на своей стреле и кричал: "Я Мэри Поппинс, если что". Милкович поднялся со своего тёплого местечка и посмотрел на Йена. — Ты слышал, да? Он Мэри Попинс, — сказал Микки, искренне смеясь на эту реплику. — Микки, я... Мне кажется... Йен казался немного потерянным в своих мыслях, немного отстранённым. И это пиздец как пугало. Он не смотрел Микки в глаза и прочесть, что там роиться в этой солнечной головке, не удавалось. Он хочет всё закончить? Ну, конечно, хочет. Сколько ещё Йен будет играться со всем этим дерьмом, которое представляет из себя Микки? Микки, который так долго отказывал ему в простых прикосновениях. Микки, который совершенно не умел целоваться. Микки от которого за версту несёт грязным сексом с русской шлюхой. Микки, который не представляет из себя ничего, кроме до опиздения скучного трудоголика. Что он может дать Йену? Каждая мышца в теле Милковича напряглась в ожидании удара. Он уже знал, что это будет, осталось только принять и, блять, и всё, и всё. Давай, Микки, спасибо за пиццу. Теперь флаг в кулак, три пера в задницу, барабан на шею и паровоз на встречу. Всего хорошего. Всё правильно. Очевидно и вероятно. Так и должно было быть. Всем спасибо, все свободны. — Микки, мне кажется, я думаю, нет, я знаю... Микки, кажется, я влюбляюсь в тебя. Прости, это сумбурно и, кажется, немного поспешным. И я не самый лучший вариант, извини, я просто, я... Микки налетел на него, как товарный поезд. Он впился в его губы своими, перекидывая свою ногу через его, и теперь сидит на нём сверху, держа лицо Солнечного в своих ладонях. Он целует его как умеет. Может у него получалось бы лучше, но блять, блять, блять. Он не может держать себя в руках, он сходит с ума прямо сейчас. Он целует Йена в лоб, в нос, в щеку, в губы, в другую щеку. И снова в губы. Теперь медленно посасывая одну из них. Спешка ушла из его движений, он больше не ведёт себя голодным, будто вот сейчас осознал то, что услышал, принял это, впитал в кожу. Чувства настолько переполняют брюнета, что он инстинктивно начинает немного раскачиваться и его пах трётся об пряжку ремня рыжего. И это... это приятно. Микки уже знает то чувство возбуждения в своём животе и каким фейерверком оно взрывается. А ещё он знает, что это всё Йен. Йен, который влюблён в него. Ебать, в Микки Милковича кто-то влюблён. Йен наконец втягивается в игру и тянет подол футболки Микки вверх. — Сними её, сними, сними, — говорит он и стягивает с Микки футболку, отшвыривая её прочь. Кожа под его руками нежная и теплая и Йену хочется провести языком по ключице брюнета. А почему нет? Он так и делает, продолжая держать его в своих объятиях и принимая эти нетерпеливые покачивания у своего паха. Он целует ключицу Микки, поднимаясь губами вверх по его шее. Немного сосущих поцелуев, много коротких. Вдыхает его запах в местечке за ухом, когда поднимает одну руку к иссиня-чёрным волосам и опускает его голову ближе к своему лицу. Мик-ки, Мик-ки, Мик-ки... Чёрт, мы не должны спешить, я не должен напугать его. Микки кажется таким невинным во всём, что они делают вместе и Йену меньше всего хочется оттолкнуть его сейчас чем-то слишком... Оттолкнуть собой от себя. Поэтому он отстраняется от него. — Я не хочу спешить. Давай остановимся здесь, — сказал Галлагер. Он попытался притянуть его в свои объятия. Они могли бы просто полежать здесь, обнимаясь. Это же не слишком? Объятия — это ведь не слишком? Но Микки встал с его колен, выглядя смущённым и немного потерянным. Наклонившись, чтоб подобрать свою футболку, Йен увидел причину его смущения — вставший член упирался в ширинку джинс брюнета и скрыть это было практически невозможно. Что ж, как и его собственный твёрдый и болезненно упирающийся в собственную ширинку. — Схожу отлить, — сказал Микки и повернулся к Йену спиной. Милкович оплошал, когда не подумал о том, что открывает Йену ещё один потрясающий вид. Его джинсы немного сползли, открывая миру вид на прекрасный изгиб его задницы. Широкие плечи, переходящие в узкую талию и, Господи, эта задница. Микки уже достиг кухни, когда Йен сорвался со своего места одним рывком и нагнал его у кухонного стола. Микки был зажат между столом и Йеном, который делал медленные поступательные движения у его задницы, перехватив его обеими руками за торс. Член Микки, всё ещё в тисках ширинки, тёрся о край столешницы, а Солнечный покрывал его шею поцелуями. Микки снова чувствовал шар тепла в своём животе и он знал, он помнил, чем это закончится. Он не хотел останавливаться. Никогда больше не останавливаться. — Прости, прости, прости... — слышал он у самого уха тяжелый шёпот Йена. — Я, блять, ты сводишь меня с ума, Микки, я не могу остановиться. Микки поднял одну руку и завёл её назад, хватая голову Солнечного и прижимая ближе к своей шее, — не останавливайся, Йен, я близко. И я, блять, я тоже, тоже, тоже, — вторил он с каждым толчком, пока наконец шар тепла не взорвался в нём, заставив опуститься всем телом на столешницу. Микки кончил. Второй раз за этот день. Второй раз за шесть лет. Йен почувствовал, как тело Микки напряглось, а потом с громким стоном расслабилось, опускаясь на столешницу и оттопыривая при это его потрясающую попку, которая и привела его сейчас к этой точке невозврата. Она прижималась ещё плотнее к его члену и Йен будто озверел. Он водил руками по белому полотну спины Микки, продолжая толкаться в него. Раз, два, три... Вспышка. Всё. Занавес. Он рухнул на Микки сверху, тяжело дыша в его затылок. — Прости, Микки, я поспешил. Я просто не мог, ты такой... я просто не мог остановиться. — Я тоже, тоже влюбляюсь в тебя, чудик! А теперь слезь с меня, пока на штанах не выступило пятно, Мэнди мне житья не даст. Йен проявил титанические усилия, отпрянув от спины Микки. Брюнет встал, развернулся к нему лицом и притянул за плечи к себе. — Я тоже, — поцелуй в губы, — я тоже, — поцелуй в нос, — я тоже, — поцелуй в лоб. — Что "тоже", Микки? Скажи мне... — Сектор "приз" на барабане. Давай, третья тройка игроков, отгадай сам. — Влюблён в меня? — Да, блять, я влюблён в тебя, Солнечный. А теперь пошли мыть портки, Алексу уже пора спать и они скоро вернутся.

**********

Первым Микки пропустил в ванную Йена, одолжив ему чистые боксеры, потом они поменялись. Микки вышел умывшийся и свежий, оставалось только найти свою футболку и он будет в порядке. Каково же было его удивление, когда он увидел Йена в ней, сидящего на диване и делавшего вид, что ничего странного здесь не происходит. — Карл написал, что они на подходе, — сказал он с невозмутимым выражением лица, идеально скрывающим его осведомленность о своей шалости. — Отдай мне футболку, чудак, раз они на подходе. — Нет, — сказал Йен, скрещивая руки на груди, прикрывая и защищая злосчастный кусок хлопковой ткани. — Давай же, они сейчас вернутся, Йен, снимай её, сейчас же. Галлагер вскочил со своего места и двинулся к стоящему рядом полуголому Микки. Он обнял брюнета за талию и оставлял лёгкие поцелуи на его плече. — Я не отдам её, Микки, тебе придётся смириться с этим и взять себе другую. — На кой чёрт она тебе? — спросил Микки, его грозная интонация терпела крушения перед нежностью этих объятий и легкими поцелуями парня, в которого он влюблён. — Я уйду в ней домой, я буду в ней спать, я буду в ней жить. Я буду в ней до тех пор, пока она пахнет тобой. А потом приду за следующей футболкой и так бесконечно. — Чудак. Йен отстранился и заглянул ему в глаза. — Прости, Микки, если сегодня было слишком. Я не хочу спешить и напугать тебя. — Ты не виноват, что у меня встаёт на мириады твоих веснушек и я решил, что хочу поцеловать каждую из них, — сказал Милкович и оставил короткий поцелуй на его шее, куда смог дотянуться. — Но нам нужно поговорить. Обсудить, знаешь, ну... Мы ж в группе поддержки познакомились. И, блять, — Микки нервничал и спрятал своё лицо в плече Йена. — Я хочу рассказать тебе. Ты должен первым узнать от меня, не на собрании группы, я хочу рассказать тебе перед тем, как мы двинемся дальше и... блять, ну, там уже сам решишь, двинемся ли мы дальше. Йену не дал ответить осторожный стук в дверь. Микки указал на неё головой, а сам зашёл в спальню, чтоб найти чистую футболку в комоде. Вот. Всё. Теперь ему придётся всё рассказать. Захочет ли его Йен, когда узнает, насколько он грязный, испорченный, пользованный. Захочет ли он прикасаться к нему? Быть с ним? Полюбить его когда-нибудь?