Уроки сводничества

      Шагая по глубоким сугробам, Маша на чем свет стоит ругала обстоятельства, заставившие ее вечером 31-го декабря тащиться в магазин. Еще вчера на кассах наблюдался полнейший кавардак – тучи народа с телегами, доверху забитыми продуктами и бутылками шампанского – и Маша со своей малюсенькой бутылочкой минеральной воды полгода провела в очереди. Когда в семь часов вечера в квартиру Арсеньевых ввалился Феоктистов со своим родителями и младшим братом (которого, как правило, на традиционные ужины не брали), мама вдруг вспомнила, что дома нет минералки, которую постоянно пьет Вовочка, и с сердцем, до краев наполненным любовью к дочери, отправила Машу в магазин. Покинув дом, вмиг замерзнув, Маша тут же взрастила в себе ненависть ко всем окружающим, но уже на обратной дороге ее мысли занимало совсем иное. Ей вспомнились события минувших дней – сокровенно-нежное чувство, которое она испытала, когда Саша чуть было не соединил их руки вместе, досаду и разочарование, зазвучавшие внутри вместе со звонком в дверь. Но на этом моменте вечер не потерял своего очарования, просто свернул, как это бывает, совсем в иное русло. Маше посчастливилось познакомиться с Тиной, Сашиной сестрой, которая понравилась ей с первого взгляда. Ростом выше среднего (самую малость ниже брата) она, заметив в квартире гостью, сменила широкую приветливую улыбку чуть смущённой.       - Привет…ой, простите, я не знала, что у моего братца гости.       Саша быстро пришел в себя, познакомил двух девушек и предложил всем чая (несмотря на то, что Маша еще не допила остывшую бурду в своей чашке, и тут же спешно засобиралась домой, прикрываясь странными причинами).       - Маша, прошу, останьтесь, - с улыбкой попросила Тина, снимая с головы меховую шапку и позволяя рыжим локонам рассыпаться по плечам.       - Только если мы перейдем на «ты», - растерянно ответила Маша и повесила свою куртку обратно на крючок.       За второй чашкой чая за тот вечер Маша узнала, что Тина – старшая из детей семьи Кедровых – получила образование архитектора и работает по специальности в компании со знакомым для Машиного слуха названием. Обручена с неким Юрой, свадьба с которым планируется в следующем марте. Во время разговора Тина пару раз посмотрела поочередно на оставленную на журнальном столике коробочку, затем на подвеску, посверкивающую на Машиной шее. Мимоходом поинтересовалась, откуда эта «прелестная вещица» и, получив закономерный ответ, по-особенному стрельнула лисьими глазами в сторону Саши. Тот предпочел неловко почесать подбородок и отойти «поставить еще раз чайник».       Вспоминая это и преодолевая последние несколько метров до квартиры, Маша словила себя на мысли, что неосознанно улыбнулась. Дома пахло ванилином и корицей, еще каким-то непонятным, до одури сладким запахом, который не был Маше знаком. Вопрос об его источнике застрял на самом кончике языка – ему так и не было суждено сорваться с него и быть озвученным. Улыбка невидимо скисла и совсем исчезла с лица, когда в гостиной была замечена неприглашенная гостья. Девушка, обернувшись на шум в прихожей, приветственно махнула рукой, оправив после обновленную прическу – волнистые светлые волосы.       - Кира…какой сюрприз, - все, что смогла выдавить Маша.       Сердце, сравнительно недавно остывшее к Вове, отчаянно и с возмущением зашипело. За спиной Киры мартовским котом улыбался Феоктистов – его самодовольство расплескалось за края нахальной улыбки и лужами расползлось по полу. Маше на миг стало до жути обидно от его поступка – привести домой к подруге, свидетельнице всех его разрывов, очевидно испытывающей к нему какие-то маломальские чувства, девушку, с которой он вновь сошелся, кажется, от безысходности. Но жгучая обида, прокатившись волной от макушки до пят, быстро оставила Машу, сменившись колючей злостью. Даже мамина виноватая улыбка, говорящая мол «знаю, прости, но ничего поделать не могла» не утихомирила клокотавшую внутри бурю. Натянув на лицо самую любезную улыбку, Маша, вручив по пути маме минералку, подошла к Кире и потянулась в ее объятия.       - Привет, очень рада, что ты пришла!       - Привет, спасибо, извини, что я так заявилась к вам в последний момент, и вы, тетя Юля, простите еще раз… - невинно, несколько растерянно ответила Кира.       «Так, значит, ей абсолютно невдомек, что она в этом представлении играет главную роль».       На секунду даже стало жаль лучившуюся сожалением девушку, неловко теребившую рукой край своего блестящего белого платья, но когда рука Вовы по-хозяйски легла на талию Киры, все Машины чувства выместила детская всепоглощающая озлобленность. Даже не посмотрев на него, Маша нарочито громко поздоровалась с недавно прибывшими Олиными родителями и исчезла в своей комнате, найдя там, на свое счастье, саму Олю, развалившуюся в кресле.       - Слава Богу, ты тут, - обрадованно выдохнула Маша, закрывая дверь ногой, - ты видела? Урод.       - Видела, - Оля сделала кислую мину и протянула подруге выуженную из кармана рафаэлку.       - Спасибо, - сухо поблагодарила Маша принимая конфету и разваливаясь на кровати.       - Ты же понимаешь, что выйти все равно придется?       - Понимаю…       - И как будешь себя вести?       - Пока не знаю, давай вместе подумаем, - протянула Маша, перебирая пальцами подвеску-сердечко.       - А ты…- Оля замялась, зашуршала креслом-грушей, - ну типа…       - Что?       - Ничего больше не чувствуешь к Вове?       - Ничего, - быстро и уверенно, с удивлением для самой себя, ответила Маша и резко приподнялась на локтях. – Нифига себе, это вырвалось раньше, чем я успела даже подумать. Значит, и правда, ничего… Господи, ну какое счастье!! Это кабала меня за пять лет или сколько там уже так заебала…       Если бы Маша в этот момент посмотрела на Олю, то увидела бы, как на ее губах расцвела счастливая улыбка радости за лучшую подругу. Невидимые цепи, сковывавшие ее, иногда не дающие быть самой собой, были, наконец, разбиты. А сердце, напротив, накрепко склеено.       За столом Маша старательно, а, может, и не специально, не обращала внимание на вызывающее поведение Феоктистова, у нее не сбивалось дыхание от его чуть нахальной, слащавой улыбки. Не ёкало сердце, когда он, привычно тряхнув волосами, закидывал руки за голову, откинувшись на спинку стула, и в тот момент, когда он наклонялся к Кире и шептал ей что-то на ухо, нарочито бросая взгляды в сторону Маши. Если еще в начале ноября Машей было принято тяжелое решение разорвать все романтические связи с тем образом Феоктистова, который она сама себе придумала, то сейчас этот план был, наконец, приведен в действие. Острое чувство благодарности к уходящему году пропитало ее с головы до пят, под столом ее руку участливо сжала Оля, улыбнувшись краешком губ. Ближе в полуночи Феоктистовы почти в полном составе (исключая только Гришу, младшего брата Вовы, которого уложили спать в спальне Машиных родителей), Демченко и Арсеньевы спустились во двор – жечь бенгальские огни. Оля, нисколько не переживая из-за летящих во все стороны искр, взяла палочки в обе руки и размахивала ими в разные стороны, Маша с опаской держала один в вытянутой руке. Феоктистов успевал затягиваться сигаретой и слабо, как бы нехотя, трясти свой бенгальский огонек, к нему жалась Кира, пряча замерзшие руки в карманы. Бросив взгляд на парочку, Маше вдруг остро захотелось, чтобы сейчас с ними был Саша, который вот так мог бы приобнять ее за талию, смело зажав в голых пальцах праздничный огонь. Вокруг бы бегал Капитан, чувствуя общий дух искрящегося счастья и запах нового наступающего года. Кажется, Маше хотелось видеть рядом даже недавнюю знакомую, чудесную Тину, с ее женихом. Огонек догорел в руках, и Маша положила обугленную палочку обратно в картонную коробку, обернулась и долго всматривалась в полную белесую луну, умеющую, как никто другой, понять все просьбы и проблемы, с которыми к ней обращаются. Маше захотелось, чтобы луна зафиксировала эту шальную мысль провести следующий Новый год вместе с Кедровыми, чтобы рядом не было Вовы и Киры, чтобы на их месте оказались люди, которые сейчас показались Маше ближе, чем здесь присутствующие. Конечно, это не относилось к Оле, которая, заметив взгляд подруги, безмолвно решила сыграть с луной в гляделки и задумалась о чем-то своем. Спустя несколько минут, дядя Олег, призывая всех посмотреть на циферблат его часов (кто знает, как он разглядел цифры на нем в такой темноте), засуетился и начал подгонять всех домой.       С боем курантов дом Арсеньевых и еще миллион домов в округе покинул очередной год, передавший бразды правления новому году, который должен был стать знаковым для троих (считая Киру, четверых) людей в гостиной. Для каждого из них впереди теперь ясно давали о себе знать экзамены, аттестаты, поступления в университет, для кого-то отъезд из родного города. Маше показалось, что она уловила во взгляде Феоктистова толику печали, будто бы он думал сейчас о том же, о чем и она, и вспоминал свое решение прислушаться к родителям и поступить в столичный вуз. Для Маши это означало только то, что на их общении, державшимся только на регулярных встречах и совместной учебе, можно будет поставить крест.       «Хотя, может быть, все еще можно будет вернуть…? Остаться если не друзьями, то приятелями, которых связывало что-то большее, чем "быть одноклассниками"…»       Но пока это представлялось маловероятным, потому что после сегодняшнего вечера, Маше хотелось оборвать с ним все связи. Пусть он, казалось, стал немного жалеть о своей идиотской затее, которая могла прийти в голову разве что неразумному ребенку.

***

      Возвращаясь вечером первого января от бабушки и дедушки, Маша с трудом сдерживала внутри головы торнадо мыслей, яростно вращающихся и сбивающих все на своем пути. Со скучающим выражением она смотрела в окно на скользящие мимо заснеженные ели, автомобили, редкие, пустующие остановки общественного транспорта. Первого января город спал (несмотря, на поздний вечер), вяло разгребал последствия вчерашнего празднования, но не спала семья Арсеньевых, которые традиционно в этот день отправлялись за город, чтобы поздравить старшее поколение с Новым годом. Но весь прошедший день Маша, как ни старалась сосредоточиться на настоящих событиях, постоянно возвращалась внутрь себя и обдумывала три ключевых момента. Во-первых, от Олиных родителей (и самой Оли, соответственно) вчера поздно ночью была получена весть о том, что им удалось урвать горячую путевку в Египет – вылет был назначен на раннее утро второго января. Маша тут же скисла, осознавая, что январские каникулы таковыми быть перестают – без Оли и построенных планов совместного досуга, свободного времени станет категорически много, слишком много для одного только отдыха. Отсюда вытекала вторая мысль. Нужно возвращаться к подготовке к ЕГЭ. К своему ужасу, который ледяными иглами колол тело, стоило только подумать о нависшей проблеме, как Маша осознала, что экзамены вылетели из ее головы после школьных сборов и не возвращались в нее вплоть до утра сегодняшнего дня. Разумеется, этому была довольно весомая причина – всех вокруг занимала первая зачетная единица – итоговое сочинение. Но оно, сданное, осталось в середине декабря, а ощущение свободы и беззаботности принесло столько, что хватило бы с лихвой на три года. Но то, что занимало мысли более, чем сочинение, лежало на поверхности. И эту проблему было невероятно сложно решить. Саша. Он стал занимать Машину голову в пятьдесят раз больше, чем это было в прошлом месяце, в сто раз больше, чем занимал в позапрошлом. Что с этим делать? Маша не имела ни малейшего представления. От одной мысли прервать или сократить с ним общение сердце заходилось ноющей болью, в душе появлялось столь же противное чувство, как бывает, когда скрежещешь зубами. Обдумав все вышеперечисленное, пришлось сделать вывод, что январская неделя каникул пройдет в стопроцентной концентрации на скачками приближающемся ЕГЭ.       На удивление, все так и случилось. Вечером третьего января родители потеряли всякую надежду на то, что Маша выйдет из комнаты более, чем на пятнадцать минут, и оставили ее в покое (на радость последней). Дни перестали выглядеть как числа в календаре, а превратились в «день задания №15» или «день отработки второй части ЕГЭ по истории». Телефон проверяла редко – от Оли часто ничего не было, остальных – игнорировала. Саша стал камнем преткновения. Пропускать его сообщения Маша не могла – внутри все взрывалось тревогой, пульсировало и стучало в висках, все мысли только о том, что не читает, что обижает человека. Пальцы не держали карандаш, мяли бумагу, выкидывая ее куда попало. Поэтому она отвечала, но сухо, коротко, сразу пояснив, что возобновила усиленную подготовку к экзаменам. Он все понял, но осведомлялся о ее самочувствии, о том, нужна ли помощь. Со временем Маша стала чувствовать себя настоящим «красным флагом» – на его сообщения отвечала спустя долгое время, бегом неслась прочь из сети, чтобы только не застать его в онлайне. Не хотела даже думать о том, что это может его ранить, приходилось заставлять себя верить в том, что он не думает о ней в круговороте праздника – много гуляет, встречается с друзьями, проводит время с семьей. Висело непрочитанное сообщение от Тины, до которого у Маши никак не доходили руки – вебинары сами себя не посмотрят, задания сами себя не сдадут, ошибки не исправятся и так далее. Становилось легче от того, что она была не одна – в онлайн-школе по подготовке многие решили использовать данное для отдыха время с пользой и во всю обсуждали с коллегами по несчастью насущные вопросы.       Но вот наступило начало рабочей недели. С трудом проснувшись утром, Маша полезла в шкаф за одеждой и ужаснулась от увиденного в зеркале. На глаза навернулись жгучие слезы – измотанная, с исхудавшим лицо и темными кругами под глазами, ворот пижамы неисправимо измят от того, что его постоянно жамкают, рукава топорщатся от впитанных за неделю слез отчаяния, когда за очередное задание получаешь минимальный балл из всех возможных. Вынужденно, вяло, растирая по лицу остатки слез, Маша выползла из комнаты на кухню, пожевала плохо поджаренный тост, проглотила всухую. Нечеловеческими усилиями заставила себя заварить чай и пить его маленькими, скупыми глотками, пока одевалась и причесывалась. Все вещи сидели так, будто были взяты с чужого плеча, будто принадлежали другой Маше, оставшейся счастливой и лучащейся от целого спектра положительных эмоций в конце декабря прошлого года. Едва высохшие щеки вмиг стали мокрыми, когда тусклый взгляд упал на маленькую подвеску, Сашин подарок, затем на его кольцо, шарф, перекинутый через перекладину вешалки. Стало до тошноты стыдно, что не находила на него время, что почти осознанно игнорировала, не интересовалась, как у него дела. Было абсолютно не понятно, что теперь делать – возникнуть неожиданно и вести себя как ни в чем не бывало? Извиниться? Заявиться домой и просить прощения?       С третьего раза получилось застегнуть скользкий карабинчик, подрагивающими пальцами разместить изящную, любимую до одури подвеску под линией воротника тонкого белого свитера. Измученное лицо не за чем было скрыть, оставить его дома тоже не вышло, пришлось справляться тем, что есть, неаккуратно побросать вещи в сумку, нахлобучить шапку и отправиться пешком в школу, по пути пиная окоченевшими ногами рыхлые сугробы. Напрочь забыв о смене расписания, Маша дважды явилась не на те уроки и не в те кабинеты. В итоге с опозданием на десять долгих минут обнаружила себя у двери кабинета истории. Постучала коротко, рывком открыла дверь, надеясь на радушную улыбку Марии Михайловны и в шутку брошенные упреки, но слова приветствия и извинения застряли на языке. С плотными сжатыми губами, оборвав себя, кажется, на полуслове, на Машу вопросительно-недовольно уставилась Элла Леонидовна, за спиной которой неожиданно обнаружился Саша, сидящий за учительским столом.       - С Новым годом, Арсеньева, - холодно заметила завуч, - вы все совсем обалдели в первый учебный день?       Маша обвела взглядом полупустой класс – за партами сидело от силы человек десять, среди которых Маша не досчиталась Феоктистова, Олю, Маркова, Тоню и остальных, с кем дружбы никогда не водила. Оторопело перевела взгляд обратно на Эллу Леонидовну, которая, по-моему, ждала от ученицы хоть какого-то ответа. Как назло в голову ничего не приходило. Брови завуча медленно ползли вверх, взгляд оставался колючим.       «Давно не приходилось видеть ее в таком настроении».       - Элла Леонидовна, прошу прощения, моя вина, забыл предупредить, что попросил Ма…рию зайти в учительскую за тетрадью, которую я по невнимательности забыл, - вдруг заговорил Саша, поднимаясь из-за рабочего стола.       - Как это она интересно с вещами сразу пошла в учительскую? Вы ей голубя домой отправили? – спросила завуч, смерив внимательным взглядом Машину сумку и красные от мороза щеки.       - Я решил пойти более современным путем и воспользовался телефоном.       - И что же, у вас есть номера телефонов всех ваших учеников?       На секунду Маше показалось, что все пропало, но Саша даже не замялся, уверенно ответил:       - Мне пришлось обменяться ими для связи по рабочим вопросам с некоторыми из класса, вы сами помните, какая сложная ситуация была с Марией Михайловной в прошлом году. Я мог рано утром узнать, что буду ее заменять на первом уроке, надо было сразу же уведомить детей и узнать в ответ, что они прошли на прошлом уроке.       - Предусмотрительно, - все, что ответила на это Элла Леонидовна, и вернулась взглядом к Маше. – Арсеньева, присаживайтесь, что вы застыли в дверях?       - Спасибо, - нетвердо произнесла Маша, юркнув за свободную парту на втором ряду.       - Тетрадь не забудьте передать Александру Игоревичу.       Маше показалось, или в ее голосе появились привычные шутливо-сердитые нотки? Порывшись в сумке, она с сомнением вытянула оттуда черный ежедневник без единой подписи на обложке, который непонятно каким макаром оказался у нее с собой. Понадеявшись, что завуч не решит ознакомиться с содержанием «тетради», всецело захватившей ее внимания, Маша встала и передала ежедневник учителю, не решившись поднять на него глаза.       - Все дела, наконец, сделаны, целых пятнадцать минут нам понадобилось, чтобы навести дисциплину в классе. И в каком? В одиннадцатом! Безобразие. От всех отсутствующих буду ждать объяснения в письменном виде, всего хорошего, - с этими словами Элла Леонидовна покинула класс, привычно постукивая каблуками туфель.       Карина, сидящая за Машей, облегченно выдохнула. Саша устало провел рукой по лицу. Остальные в классе тоже стали тихонько подавать признаки жизни – зашуршали чем-то, зашелестели тетрадными листами, заскрипели стульями.       - Так, на чем я остановился? – Саша нахмурился в попытке вспомнить.       - Про Марию Михайловну, которую засыпало снегом, - участливо напомнили с первого ряда.       - Ага, да, спасибо. Я почему здесь сегодня оказался? Потому что мне утром позвонила Мария Михайловна, она за городом была в Новый год, все завалило снегом, выехать не может, машина не чищенная, попросила меня по возможности сегодня побыть с вами. Так что вот он я, родимый. И учитывая, что я сегодня абсолютно не готов к уроку по понятным причинам, предлагаю вам включить фильм по теме. Вы на чем остановились?       - Начали и не закончили «Место и роль СССР в послевоенном мире».       - Вот те нате, хрен в томате, - Саша задумчиво почесал щеку, - и что я вам на эту тему найти должен? Ладно, смотрите про Сталинградскую битву, а то у меня больше ничего нет.       Никто не возражал. До конца урока оставалась всего ничего, едва полчаса, поэтому от фильма удалось урвать только небольшой кусочек. Машин взгляд судорожно метался между экраном и изрисованным кусочком парты, и до звонка так ни разу и не остановился на учительском столе, хотя левый висок жгло от того, как Саша пристально смотрит на нее моментами. С окончанием урока все потянулись на выход. Маша, так и не решив за полчаса, что ей делать с оставленным на учительском столе ежедневником и нерешенным вопросом в трещащей по швам «дружбе» с Сашей, предприняла попытку слиться с редкой толпой присутствующих.       - Арсеньева, задержитесь, пожалуйста.       По спине пробежали мурашки. Ровно так он позвал ее когда-то в сентябре, только теперь фамилия резанула слух, ударила по ушам, словно огненная плеть. Нервно покусывая губу, Маша подошла к учительскому столу, все так же не поднимая взгляда. Когда дверь закрылась за последним учеником, и гул первой перемены остался далеко за пределами слышимости, Саша вдруг мягко коснулся ее плеча:       - Маша, что случилось? Ты заболела?       Подняв на него красные глаза, она с трудом удержалась от того, чтобы не разреветься. Его брови тревожно сошлись на переносице, в карих глазах плескалось участие – никакой злобы, никакого негатива, только бесконечное беспокойство. В носу неприятно защипало, а на душе заскребли кошки от вновь накатившего чувства вины. Маша вновь спрятала глаза, чтобы скрыть заблестевшие в них слезы. Молчала. Знала, что сказать ничего толком не сможет, а изо рта вместо звука вырвется непонятный хрип. В следующую секунду Саша вышел из-за стола, осторожно, с какой-то ему одной известной нежностью притянул Машу к себе, позволив ей найти хоть какую-то опору в окружающем мире. Она сжалась вся, не ожидая от него подобного хода и остро осознавая, что именно это было ей сейчас так нужно. Первые две горячие слезинки скатились по щекам, оставшись невидимыми следами на темной ткани Сашиного пиджака. Его рука бережно легла на Машину макушку, прошлась по всей длине волос, остановившись чуть ниже лопаток. Прерывисто вздохнув, Маша ненароком втянула носом его слабый запах его парфюма с хвойными нотками. Стараясь успокоиться, восстановить дыхание, в поисках поддержки, оплела руками его шею, не отрывая голову от мокрого от слез плеча. Больше он ничего не спросил, только медленно стал гладить Машу по голове до тех пор, пока ее щеки не высохли, и она, чуть смущенно, не отошла от него на шаг.       - Спасибо, - гнусаво поблагодарила она, шмыгнув носом, - извини.       - Тут не за что извиняться.       - Тогда не за это, а за то, что я пропала на неделю, не читала, не писала.       - Ты сказала, что занимаешься без перерыва, я все понимаю, - мягко сказал он, возвращаясь к столу и расстегивая молнию портфеля. – Меня больше беспокоит, что ты выглядишь неважно.       - Просто устала.       - Послушай, Маша, - своим тоном он вынудил ее поднять красные от слез глаза, - я не имею права ни делать тебе замечания, ни указывать, как нужно поступать и как не нужно, но я могу и хочу дать совет. Изнуряя себя и свой организм, ты не двигаешься вперед, а постоянно пятишься назад. Для того, чтобы учиться, воспринимать новое, думать, в конце концов, нужны силы и ясная голова. Прошла неделя, а ты рассыпаешься на глазах. Что будет, если в таком режиме пройдет месяц или все полгода?       - Я понимаю, - глухо ответила Маша, - до сих пор не знаю, что на меня нашло. Я просто запаниковала, что осталось очень мало времени.       - У тебя впереди еще полгода, большими стараниями за это время можно выучить новый язык, а у тебя с работоспособностью проблем нет. Тебе важно отдыхать. Скажи мне, что ты это понимаешь.       - Понимаю, - с ноткой раздражения повторила она.       «Конечно, понимаю, но разве от этого что-то изменится?»       - Но ничего не поменяешь?       Маша с удивлением вскинула брови.       «Мысли читает что ли?»       - Хорошо, тогда у меня к тебе почти деловое предложение, так сказать ни нашим, ни вашим. Одолжи мне два твоих часа в неделю.       - В каком плане?       - Приходи в любой день после уроков, будем смотреть исторические фильмы. Подберу что-нибудь полезное, чтобы и в ЕГЭ помогло. Выходит и отдых, и время, проведенное с пользой.       В ответ на это предложение Машино сердце учащенно забилось. От осознания, что он и правда не обижен, а хочет помочь, что он все так же участлив и искренен, как в последнюю неделю декабря, внутри разлилось знакомое тепло, что давало о себе знать только в его присутствии.       - Приду, - ответила Маша, улыбнувшись, кажется, первый раз в новом году.       - Не вешать нос, гардемарины, - он подмигнул и вытянул из портфеля что-то, завернутое в упаковочную бумагу. – Это тебе подарок от Тины, просила передать. Она жужжит о тебе без остановки с вашей встречи.       Нечто приятной тяжестью легло в ладони, однако понять, что Маша держит в руках, не представлялось возможным (по крайней мере, пока это что-то оставалось упакованным).       - Передай ей большое спасибо, хотя нет, я сама ей напишу сегодня.       За дверью затрещал звонок.       - Беги, а то опять получишь от Эллы Леонидовны, и вот еще, забери, - он протянул ее ежедневник.       Маша, расцветая внутри от чувства распирающей благодарности, мягко коснулась его руки и заглянула в глаза.       - Спасибо еще раз.       - Пойдем, - Саша улыбнулся краешком губ, - провожу тебя до кабинета, я все равно сейчас в началку поеду.