☆
Льюис сидел на скамье в тени дерева, качая листик учебника из стороны в сторону. День близился к вечеру, потому многие мальчишки высыпали на улицу, чтобы отдохнуть и глотнуть свежего воздуха, не перенасыщенного знаниями или же, напротив, нудной информацией, которую приходилось выслушивать хотя бы с видимым увлечением, дабы не остаться на дополнительные занятия. Некоторые разбились на группки и что-то обсуждали, устраивали игры, не нарушавшие общей дисциплины — ибо никому не хотелось испытать на себе наказание, которое здесь можно было получить за малейший промах, — однако немало ребят сейчас наверняка ненасытно вгрызались в гранит науки, наполняя библиотеки бормотанием да скрежетом перьев. Казалось, только Льюис был в стороне от этого копошащегося улья. Весь день он машинально записывал диктуемое, не особо в то вникая. Без брата было попусту…одиноко. Наверное, лишь сейчас его посетила мысль, что за месяцы обучения он не приложил усилий, чтобы завести друзей, хотя, окинув взглядом окружающих, Льюис все равно не проникся симпатией к ним. Не было между ними ничего общего, да и столько слухов окружало род Мориарти, тем более его, «оборванца», пробившегося в аристократы, что желание завести с кем-либо беседу отпадало напрочь. Быть может, многие, что порой косились в его сторону, а потом шушукались за спиной, считали его нелюдимым, странным, стеснительным мальчишкой. Впрочем, какая ему разница? Положение в обществе и высокая репутация в колледже всех трех братьев обеспечивали нетронутость его личных границ. Большего и не требовалось.«Если будет скучно, найди Альберта».
Льюис шумно выдохнул. При всем уважении искать его все равно что идти на Голгофу. В присутствии Уильяма общество Альберта не было таким уж…неловким, пусть он и предпочитал отмалчиваться. Однако наедине… — Льюис! Здравствуй, ты чего здесь один? Льюис вздрогнул и вскинул взор на названого брата, закрывшего собою рыжеватое солнце, высветлившее его волосы до красивого бронзового оттенка. Ну вот, сам нашелся... — Я… Уильям захворал и теперь лежит в больничном крыле. Он говорил негромко и несколько скованно, теребя уголок многострадального учебника. Альберт нахмурился и сел рядом, отчего Льюис непроизвольно сдвинулся к самому краю скамьи. — Очень серьезно? Льюис покачал головой. — Что ж, это уже хорошо. Уверен, он быстро поправится, это же Уильям, — он ободряюще улыбнулся, и Льюису ничего не оставалось, кроме как кивнуть. — Тебе было тоскливо весь день, да? Надо было… Впрочем, неважно… Альберт не договорил, прикусив внутреннюю сторону щеки и потупив взор. В неудобном молчании они провели несколько минут, неприлично растянувшихся, по мнению Льюиса. На брата он больше не смотрел, но краем глаза замечал, как тот иногда на него поглядывает. — Скоро подадут ужин, — наконец произнес Альберт, сняв с него оцепенение, — пойдем? Льюис чуть напрягся, когда рука Альберта дрогнула в желании потянуться к нему, однако, по неведомым ему измышлениям, остановилась, не пройдя и полпути, вместо того сжав край мантии. — Знаешь, — словно в попытке скрыть свой жест, начал он, вставая, — до меня дошли слухи, что сегодня к чаю будут булочки с ягодами, как вы любите. Надеюсь, Уиллу их тоже принесут. — Было бы хорошо, — коротко отметил Льюис и, прижав к груди книгу, побрел за братом.☆
В комнате, где помимо Уильяма и Льюиса жили еще несколько мальчиков, было почти пугающе тихо. Только сопение сокурсников не превращало тишину в мертвенную. Луна показывалась лишь временами, а звезды и вовсе позабыли выйти на свой пост. Ужин прошел как в тумане. Льюис даже толком не помнил, что подавали: в смеси вкусов пищи отчетливее всех прочих выделялась горечь заполонивших разум мыслей. Слишком уж он тревожился об Уильяме. Ему редко не здоровилось, потому настроенное враждебно сознание подкидывало обманчивое предположение, что если уж заболел, то серьезно. Быть может, медсестра сделала поспешные выводы? Вдруг к вечеру выросла температура? Не холодно ли в палате? Насколько неприятные лекарства его заставляют пить? В голове крутились сценарии разного рода от мелких до тех, которые Льюис гнал прочь, сильно зажмурившись. Кажется, его тарелка так и осталась едва тронутой, даже десерт, о котором Альберт предупредил, мало привлекал, как бы ароматно ни пах и как бы румяно ни блестел. Сон не шел, и Льюис вынужден был ворочаться с боку на бок до тех пор, пока странный шум не заставил его замереть и прислушаться, чтобы распознать его источник. Навострив ушки, он вгляделся в темноту — звук не прекращался, напротив, только приближался в сторону комнаты. Возможно, кто-то из ответственных за порядок и дисциплину проверяет, все ли на месте, в этом не было ничего необычного. Вскоре скрипнула дверь — совсем тихо, никого не потревожив, — и крадущиеся шаги двинулись вглубь. Вряд ли воспитатели стали бы себя так вести. Льюис нахмурился. Однако, стоило ему рассмотреть силуэт, ставший таким явным и очевидным в полоске лунного света, как его глаза широко распахнулись от изумления. — Что ты тут… Альберт быстро шикнул и приложил палец к губам — пришлось покорно замолчать. Льюис подобрался, сел на кровати и уставился с немым вопросом на брата, который, оглядевшись, с различимой в языке тела робостью занял краешек постели. Альберт встретился с ним взглядом и улыбнулся. Он всегда улыбался ему, притом искренне, словно стараясь показать всю свою доброжелательность, словно один его вид пробуждал в нем какие-то приятные чувства, заставлявшие губы изгибаться. — Не спится? — Льюис качнул головой. — Мне тоже… Я, знаешь, тут подумал: ты за ужином, кажется, ничего и не съел, поэтому я кое-что припас для тебя. Он достал завернутые в платок булочки. Уже не такие пряные и теплые, но лихо вызвавшие в Льюисе аппетит. Впрочем, он все еще уступал всколыхнувшейся в нем тревоге. — Нельзя выходить из комнат после комендантского часа… Каждый итонец знал, как молитву, правила учебного заведения, ибо о строгости наказаний, о розгах, что оставляют шрамы на теле, ходили жуткие страшилки, которые обрастали все большими ужасающими подробностями, передаваясь из уст в уста. Никому не хотелось подвергнуться постыдной пытке, после которой или перо в руки не возьмешь, или сидеть не сможешь неделю. Альберт только беспечно усмехнулся. — Все в порядке. Я аккуратно, тем более коридоры были пусты, никто меня не заметил. Лучше бери, — он положил угощение перед ним. — Спасибо, — прошептал Льюис, скромно кусая булочку, пусть Альберт и смотрел куда-то перед собой, чтобы его не смущать. Дождавшись, когда он покончит с запоздалой трапезой и выпьет воды из стакана на прикроватной тумбочке, Альберт произнес, сохраняя на губах легкое выражение радости: — Я ходил к Уиллу, — Льюис встрепенулся; мудро было дать ему доесть, прежде чем сообщать известия, поскольку он бы наверняка подавился. — Ему стало гораздо лучше, жар спал. Медсестра сказала, что через пару дней он сможет вернуться к прежнему распорядку. — Правда? — от счастья Льюис едва ли не воскликнул. — Конечно. А еще он попросил передать тебе доброй ночи. Все его ранние беспокойства усмирились — их заменило тепло и предвкушение скорой встречи вперемешку с восторгом от благостного исхода. Льюис улыбнулся. Теперь его голова не трещала от взбудораженных мыслей, а сытость наполнила мышцы негой. Потому он не сразу заметил, как Альберт мнется на краю кровати, не зная, что еще сказать или сделать — миссию свою он выполнил, но покидать младшенького совсем не хотел. — Спасибо, что пришел и рассказал мне. Глаза Альберта сверкнули довольством. — Не стоит, я знал, что ты будешь очень беспокоиться. Вы ведь друг за дружку горой. Укол совести потревожил сердце Льюиса. Альберт не причислял себя к их «мы», наверное, чувствуя себя отчужденным от той братской связи, что была между ними с Уильямом… Что бы Уильям сказал, оказавшись на его месте? Что Льюису самому следовало сказать? — Мы все… Все теперь друг за друга. Эмоции Альберта, кажется, всего за долю секунды изменились с удивления на кроткое счастье. — Конечно. — Лунный свет достиг подола его рубашки, сделав ее жемчужной. — Наверное, мне пора идти, не хочу, чтобы ты терял драгоценные минутки сна. Льюис, не отдавая отчета своим действиям, вцепился в манжету Альберта, который послушно задержался и воззрился на него: — Постой, — выдохнув — была не была, — продолжил: — Можешь посидеть здесь, пока я не усну? Просьба, высказанная тише шепота, которым они вели беседу, сконфузила его самого. Но что поделать, если ему ужасно не хотелось оставаться одному, да и к Альберту он стал чувствовать большее расположение. Было бы совсем некрасиво отпустить его, не выразив благодарность, не дать хотя бы толику того тепла, что зрело, росло с каждым днем к нему, сплетая меж ними ниточки связи, вопреки кровному родству. — С радостью! — Альберт тут же прижал ладонь ко рту — от ликования слова беззастенчиво вырвались вслух. Но, к облегчению, никто из мальчишек в комнате не проснулся. Льюис освободил половину кровати — кажется, даже больше, чем следовало бы — и лег на подушку, когда брат устроился рядышком с ним. Повисла тишина, в которой было хорошо слышно шумное дыхание Льюиса. Альберт озадаченно посмотрел на него. — Лу? Льюис тут же зажмурился и натянул одеяло до носа, словно бы последние несколько минут не провел в прострации. Сверху послышался глухой смешок, а потом и вовсе на его макушку легла рука, ласковая и горячая, рассыпав бисеринки мурашек по коже. Отпустив стеснение, он придвинулся ближе, очутился в объятиях, всегда готовых раскрыться ему, в них уберечь и согреть. От Уильяма исходило отличное тепло, от него по-другому пахло, сердце его билось словно в ином ритме и класть голову на его плечо было уже так по-родному. И все же — его маленькое, в складках ночи спрятанное звездное открытие — с Альбертом тоже было уютно. Пусть Льюис и не позволил себе свободно обвить его конечностями, всего лишь устроившись под боком и принимая нежные, заботливые прикосновения, совсем скоро подарившие ему сон…───── ◉ ─────
— Лу? — Льюис встряхнул головой, сбрасывая морок воспоминаний. — Уже все, кровь больше не идет. Он стоял рядом с Альбертом, держал его за руку и прижимал мокрый краешек полотенца к порезу, оставленному кухонным ножом. Последний час они вместе соображали ужин, не принимая предложения помощи от остальных домочадцев. И те, не понимая, но ощущая особое таинство сего времяпрепровождения между братьями, не тревожили их. Возможно, то были усилия Уильяма. Однако готовка с Альбертом, как бы старательно он ни учился, внемлющий любым словам Льюиса, не могла обойтись без происшествий. — Да, конечно… — пробормотал Льюис, повязав поверх небольшого трудового ранения свой платок, но ладонь не отпустил, поглаживая заметный лишь в непосредственной близости шрам, из-за коего и погряз в прошлом. — Не замечал его раньше, — тянущийся от основания большого пальца к запястью рубец был словно нанесен чем-то продолговатым. Льюис точно знал чем. — Не то чтобы ты рассматривал мои руки раньше. — Альберт… — М? — Альберт улыбался и строил из себя совершенно невинного. — Ты говорил, что вернулся без происшествий, что все было хорошо... — Но так и было, Лу-Лу! — он усмехнулся. — Лучше, чем просто хорошо. Однако Льюис, представивший боль брата, не был так воодушевлен. — Ох, брось, какие глупости. Это было так давно, — Альберт положил свободную ладонь на его щеку. — Что я должен был сказать? Ты бы начал себя винить и держаться от меня еще дальше. Свернулся бы в клубочек, как маленький ежик. — Ежик? — сморщился Луи. — Самый настоящий! — рассмеялся Альберт возмущению младшего, но смехом своим чуть не подавился, когда оказался в крепких объятиях. — Спасибо, братец, — произнес Льюис в его плечо. — Я тоже люблю тебя, милый Лу, — он погладил его по спине и, наверное, успел бы прослезиться ставшем такими теплыми и близкими отношениям с младшеньким, однако момент испортило нарочитое покашлявание со стороны входа. Альберт перевел недовольный взгляд на Морана, заглядывающего через дверной косяк. — Извините, что прерываю столь трогательный момент, но сколько можно тут торчать? Сами никого не кормите и на кухню не пуск-… Ауч! — вдруг восклинул Себастьян, оборачиваясь. За его спиной возник Бонд, нагло отпихивающий Морана. — За что?! Развернувшаяся забавная сценка вынудила братьев рассмеяться. — Пардон, не обращайте внимания, — заглянул к ним на секунду Бонд и юрко захлопнул дверь, из-за которой еще доносились возмущенные фразы. — Уильям, ну ты-то хоть ему скажи или братьям своим! — Спасибо, Джеймс. — Всегда рад помочь, Уилл! …Иди давай! Потерпишь. Льюис вытер уголки глаз; от улыбки саднило скулы. — Что ж, нам, и правда, лучше вернуться к готовке, а то… — он принюхался, — горелым пахнет… Альберт тут же ринулся к печи и, опустившись на колени перед ней, боязливо открыл дверцу. — Вот же черт! — он страдальчески простонал. — А я только понадеялся, что ничего не сгорит… — Ничего, — Льюис подошел к нему и нежно потрепал по макушке, — начнем заново. У нас полно времени. И всего лишь один голодающий Моран.