Желтая осень, зеленая тоска

Комната встречает его теплым приглушенным светом от десятка свечей и запахом благовоний и специй. И Бельфегор сразу понимает, что в комнате кто-то был, и этот кто-то очень наглый и имеет ключ, потому что в его комнате отродясь не было ароматических свечей, соответственно расставлял и зажигал их точно не он. В этом он уверен на сто процентов, кто бы что ни говорил про его больную голову. Он догадывается, кто является виновником подобного перформанса, и поэтому заходит без опаски, скидывает куртку на пол и включает боковой свет. Да уж, придется напомнить кое-кому правила поведения в королевских покоях. Свечи стоят на рабочем столе, на книжных полках, парочка даже горит на прикроватных тумбочках. И все это навевает воспоминания о недавнем пожаре в комнате Луссурии, вспыхнувшем как раз из-за оставленной свечи. А свои покои Бельфегор любит и портить позволяет только себе, а не забывчивым Лягушкам, возомнившим о себе невесть что. Это надо же додуматься — свечи! Какой-то уж слишком романтичный шаг. Хотя, стоит признать, пахнет действительно хорошо: корицей, цитрусами и чем-то еще пряным. Разобрать сложно, слишком много разных запахов, и свечи наверняка из разных наборов. В том, что Фран ответственно подойдет к выбору и возьмет одинаковые свечи, Бельфегор сомневается. Однако свечи быстро отходят на второй план, когда он замечает на рабочем столе нечто необычное. Среди привычных завалов всякого хлама, который все руки не доходят разобрать и выкинуть, высится массивная чаша, бликующая желто-алым в свете свечей. Бельфегор подходит к столу, такого подарка он точно не ожидал. Вблизи чаша выглядит еще чуднее: широкая полусфера на толстой ножке с устойчивым основанием, и все это из золота. По крайней мере, цвет золотой. Более того, по краю выгравированы ветвистые узоры, спускающиеся вниз и обвивающие драгоценные камни. Кажется, рубины. Выглядит по-королевски. А внутри чаши блестит багровое вино, налитое на треть и пахнущее виноградом, специями и цитрусами. Интересная получается картина. И очень странный подарок. Сразу чувствуется подвох. Фран просто из природной вредности не мог сделать такой презент. Бельфегор присматривается внимательнее. Вряд ли дело в вине, хотя что в него намешали — тот еще вопрос. А вот чаша выглядит старинной и странно знакомой. Как будто он ее уже где-то выглядел, но подобной древности место только в музее или в коллекции ценителя. А потом до Бельфегора доходит. — Вот же гаденыш, и-ши-ши, — смеется он, вспомнив, как Фран засматривался на эту чашу у дона Санторо. Вообще у вздорного старикашки много подобных сокровищ, над которыми тот чахнет как дракон, и весь дом напоминает смесь антикварной лавки и музея. И Фран, видимо, не удержался и все-таки утащил понравившуюся посудину. Как он только умудрился незаметно умыкнуть такую громадину? Впрочем, иллюзионисты и не на такие штучки способны. — Рад, что вам понравилось. Бельфегор вздрагивает от неожиданности и оборачивается, по привычке схватив нож. Обычно его редко можно было застать врасплох, и каждый раз такие моменты вызывают глухое раздражение. Поэтому на кровать, откуда раздался хорошо знакомый тягучий голос, он смотрит с неодобрением. За тяжелой занавесью балдахина Франа действительно почти не видно. И на самом деле видеть его не очень-то и хотелось. В последние дни Лягушонок слишком раздражающий и недовольный, чтобы иметь с ним дело без ущерба для своих нервов. Да уж, вот и настало то время, когда Бельфегор скучает по привычному равнодушию Жабы. Но не просто же так он притащил сюда все эти свечи и чашу с вином. Хочется верить, что это попытка примирения. Так что Бельфегор, подумав, убирает нож и улыбается. Следующий ход за Лягушатиной. И пусть он только попробует все испортить. Но Фран не торопится, он лениво скатывается с кровати, поправляет ворот огромной футболки, съехавшей набок и обнажившей плечо, и подходит к столу, останавливаясь рядом с Бельфегором. Тот улыбается шире, кажется, он понимает к чему все идет. Он уверен. Фран берет чашу обеими руками и протягивает ему. И в свете свечей, создающих интимные тени, это выглядит многозначительно. — Выпьете? — предлагает он, заглядывая в глаза. И все это кажется самым прямым соблазнением. — Ты туда что-то подлил? — Бельфегор не собирается вестись так просто и с сомнением смотрит на плескающееся вино. Ладно, все действительно соблазнительно: и подарок, и заигрывающая Лягушка. Фран прячет смешок и пихает тяжелую чашу Бельфегору в руки. Пальцы касаются теплого металла, и это явно не заслуга хладнокровной Лягушатины. — Попробуйте — и узнаете, — только и говорит Фран, что по идее должно вызвать еще больше подозрений, но становится лишь интереснее, и Бельфегор потакает столь наивной просьбе и делает глоток. Сладко и пряно. Однажды Фран уже делал такой глинтвейн. Как и в прошлый раз горло опаляет приятный жар и насыщенный вкус, Бельфегор облизывает губы. Хорошо. Такое развитие событий ему нравится. И он уже предвкушает, к чему все идет. — Теперь твоя очередь, — говорит он и подносит чашу к лицу Франа, тот долго смотрит, словно пытаясь разгадать намерения Бельфегора, но сдается и делает шаг ближе. Он осторожно кладет ладони на кисти Бельфегора и прислоняется губами к золотому краю. Очень нежно. — За вас? — с затаенной насмешкой спрашивает Фран, и отсветы свечей придают его глазам дикий желто-зеленый блеск. Бельфегор ухмыляется, очарованный представшим видом, он чувствует холодный вес его рук на своих и отвечает то, что вряд ли от него ожидают услышать: — За нас. Фран удивляется. Настолько, что его пальцы слабо дергаются, а глаза распахиваются шире, в них можно даже рассмотреть свое отражение. А мягкие губы сильнее сжимаются на краю чаши. Приятно видеть Франа таким уязвимым. Это успех. Можно сказать, примирение свершилось, Франу всегда нравилось слышать об их отношениях, и Бельфегор не жалеет, что прибег к такому ходу. Не говоря ни слова, Фран наклоняет чашу, не отводя взгляда, и отпивает. Бельфегор прослеживает движение кадыка и сам сглатывает. Как у Жабы получается все делать таким соблазнительным? Хочется его уже просто толкнуть на кровать и продолжить вечер в другом формате. И судя по Франу, он того же мнения, и только из-за этого хочется продлить ожидание. Дразнить и доводить его забавно, поэтому Бельфегор переводит внимание на другое и ставит тяжелую чашу на стол. — Вино ты тоже стащил? — спрашивает он и действительно задумывается над этим вопросом. Так-то Фран не любитель алкоголя, не хранит его у себя и в целом не разбирается в вине. А тут за основу глинтвейна явно взято что-то качественное и дорогое. И более возможен вариант, что это вино Фран тоже у кого-то стащил. У какого-нибудь ценителя, во вкусах которого нет сомнений. И такой кандидат имеется в Варии. — Ну, разумеется, — подтверждает Лягушонок и проводит языком по покрасневшим губам. — И у кого? — Отгадайте, — Фран проказливо показывает язык и делает еще один шаг, оказываясь вплотную к Бельфегору. — У Занзаса? — отвечает тот и приобнимает за талию. — Не-а, я же не самоубийца, — Фран мотает головой и скользит руками по груди, сцепляет их за шеей. А Бельфегор тактично замалчивает, как однажды под Рождество Фран умыкнул коньяк из кабинета Занзаса, и смеется вместо этого. — Тогда у кого? — У тебя, — шепчет на ухо Фран и зарывается пальцами в волосы, диадема от такого вторжения съезжает еще ниже. — Точно гаденыш, и-ши-ши, — решает Бельфегор и утягивает Франа в поцелуй с привкусом глинтвейна, тут же получая ответ и призывно раскрытые губы. И такой поворот Бельфегору нравится, даже очень. В последнее время Фран был слишком недовольным и раздражительным, и его все чаще хотелось ударить или все-таки воткнуть в него нож. Бельфегору не нравится, когда им недовольны, и даже Франу такое не сойдет с рук. Но сейчас он готов забыть об этом проступке, особенно когда его так искупают. И даже покушение на его запасы вина можно забыть или найти наказание поинтереснее. Мягкий поцелуй прерывается, когда Бельфегор отстраняется, ему надо решить, что сейчас делать. Но от одного взгляда на блестящие от возбуждения глаза и нежный румянец на щеках все мысли исчезают. Он чувствует себя пьяным, хотя раскраснелся от алкоголя только Фран. Он всегда таким становится после выпивки, таким мягким и податливым, что удержаться нет сил. — Еще вина? — невинно спрашивает Лягушонок и прижимается сильнее, почти виснет на шее. — Пожалуй, — соглашается Бельфегор и тянется к чаше. Чтобы взять ее, приходится оторваться от Франа и обхватить золотые бока двумя руками. Фран тут же наклоняется ее к себе и пьет, расплескивая содержимое. И когда он отстраняется, по щекам и подбородку стекают багровые капли. Восхитительное зрелище. Бельфегор не может удержаться, небрежно ставит чашу на стол и тут же прижимается к Франу, приникая губами к линии челюсти и слизывая следы глинтвейна. Фран ахает от неожиданности и вцепляется в волосы, направляя голову выше. Они целуются, и это пьянит еще больше. Больше медлить невозможно. Терпение испаряется, и Бельфегор настойчиво подталкивает их к кровати, не отрываясь от чувственных губ и языка. И когда Лягушонок научился так головокружительно целоваться? Они останавливаются у самой кровати, врезавшись в ее край и разорвав поцелуй. Фран недоуменно оглядывается, быстро оценивает смену места и спрашивает с вызовом: — Ну, и что дальше? Бельфегор ухмыляется и толкает Франа на кровать. — Догадайся, и-ши-ши.