***
Чимин выходит из раздевалок первым, потому что намеревается сбежать. Врёт про какое-то обязательное обследование в больнице и уходит до объявления результатов. То, ради чего работают многие, для него оказывается абсолютно пустой тратой времени. Победа не всегда заключается в осознании собственной силы. Порой она измеряется только чужим восхищением. Это плохо, неправильно и неискоренимо. Мама давно уже перестала посещать его соревнования, можно было и привыкнуть, но Чимин за это время только научился создавать видимость равнодушия. Голову выше, походка увереннее — он в порядке. В порядке. В порядке… Часто на него приходил посмотреть Хосок, но сегодня и он не смог, так что Чимин, зависая под потолком, закрывая глаза и бросаясь в выученную наизусь бездну, чувствовал себя самым одиноким человеком на свете. Ему не хватает огня в жизни, чего-то яркого и необузданного, чтобы если не смело́ напрочь, то хотя бы разбавило уныние. Чимин идёт быстро, не испытывет никаких особых чувств в этот день и, конечно, не подозревает, что кто-то всё-таки смотрел на него. — Привет, — снова невыносимо беззаботно улыбается он, заставляет вздрогунуть и сразу же искривиться от гнева. Привет? Чимин, резким толчком выдернутый из собственной тоски, цепенеет от злости. Привет? Как он только смеет? Наверно, останавливаются и вступают в перепалку в такие моменты только настоящие болваны. Неуравновешенные, которым только и хочется, что поругаться. Чимин само́й жизнью научен уверенно проходить мимо, но в этот раз почему-то тем самым болваном и оказывается. Он набирает в лёгкие воздух, чтобы выкрикнуть Юнги в лицо что-то обидное и злое. Откуда в нём это? Ему просто не остаётся других возможностей побыть рядом ещё хотя бы немного. — Как ты смеешь ко мне приближаться?! — вырывается из самой глубины. Унизительный рисунок на рёбрах снова чешется, так о себе и напоминает. Чимин думает о тату всякий раз, когда вспоминает Юнги. Глупая несмешная шутка, которая теперь с ним навсегда. Напоминание о важности недоверия к чужакам и, возможно, о личной слабости. — Прости, — виновато улыбается Юнги, и это так похоже на день их встречи. Ещё одно ужасное воспоминание. А у них вообще были хорошие? Чимин смотрит с неприкрытой агрессией, но почему же не уходит? Оттолкни его и поторопись домой. Но что там ждёт? Хочется плакать от того, как плохо он проводит канун Нового года. — «Прости»? — продолжает брызгать ядом Пак. Наверно, со стороны выглядит истериком, кричащим на спокойного парня. Пусть так. Разве он не имеет права? У него столько причин ненавидеть Юнги, что можно просто лопнуть. — Прости, — нехотя повторяет Юнги, с трудом не опуская голову. И смотреть на него хочется, и тошно от этого. Он виноват перед парнем как ни взгляни, и это «прости» кажется издевательским, потому что никак не удаётся искупить вину. — Научись вести себя нормально, — заявляет Чимин. — С кем-нибудь другим. А ко мне больше не подходи. Он резко уходит, проглатывая чувство неудовлетворённости. Может быть, ему нужны вовсе не крики. Может быть, что-то другое? Попробуй разбери. — Я хотел пригласить тебя к нам на Новый год. Чимин во второй раз замирает как вкопанный и всё ещё при этом имеет возможность уйти. Даже порывается почти, но вместо этого делает круг и снова смотрит на Юнги. Взрослый парень, а стоит перед ним с опущённой головой и извиняющимся взглядом. Растрёпанный, грустный, плечи широкие поникли. Ни секунды не жалко. Почему он вообще за прошедшее время так поплохел? Не сказать, что Чимин умеет оценивать мужскую красоту, но Юнги как минимум казался обаятельным. А сейчас что? Неужели так скучал? — Ты что? — откровенно смеётся Пак, пытаясь не выдавать того простого факта, что на празднование Нового года его никто и никогда не звал в приципе. Что вообще на такие вопросы отвечают? — Мы с Чонгуком празднуем дома. Увидел тебя, и решил пригласить к нам, — поясняет Юнги. — То есть ты случайно сюда забрёл? — ещё один глупый и совершенно лишний вопрос. Чимин вообще не сразу складывает, что кто-то всё-таки видел его выступление. Точнее — кто-то смотрел на него. Кто-то следил за ним, может быть, даже запечатлевал. Юнги это умеет. Чимин так и не выбросил рисунок. — Вообще-то я пришёл поболеть за Чонгука. — Ну так иди, они сейчас соревнуются, — Пак кивает куда-то в сторону, и Юнги на секунду ему даже верит. — Ай! — смешно восклицает Юнги, делая бестолковые шаги на месте. — Ты думаешь, я вру? — он для важности скрещивает руки на груди. Чимин зачем-то зеркалит его движение и тут же краснеет. Ещё немного и их перепалка превратится в шутку. — Я правда пришёл ради Чонгука. Но его время позже. Я здесь, чтобы посмотреть на тебя. — И подкараулить, — всё ещё пытается Чимин. — Посмотреть, как ты выступаешь, — с нажимом исправляет его Юнги, переставая быть грустным и зажатым. Нечего ему скрывать. — Ты крут, я в этом убедился, — грубее нужного, заявляет Мин, шагает чуть ближе и обжигает своими словами. — Прости, что разбавил твою группу поддержки своей персоной. Я вообще-то собирался молча посмотреть и уйти к Чонгуку, но потом подумал, что хочу встретить с тобой Новый год! — он эмоционально вскидывает руками, обнажая только своё не самое стабильное состояние. — Прости за неуместность, — заканчивает, оказываясь совсем близко, — за комплименты извиняться не буду. Он поджимает губы и громко шагает прочь. Чимин не может пошевелиться, но абсолютно уязвлённо усмехается. Группа поддержки? Знал бы он, что такой не существует. Наверно, удивился бы. Наверно, понял бы… Чимин оборачивается и снова глубоко вдыхает влажный воздух. Сейчас бы сказать что-то правильное, да вот только он совсем этого не умеет. — Караулишь меня везде, наделал проблем, а теперь зовёшь праздновать с тобой Новый год? — выкрикивает, забывая о том, как нелепо они выглядят со стороны. Совсем рядом за стеклом люди смотрят на номера синхронисток, а они разыгрывают тут собственный спектакль вдвоём. Редкие прохожие, наверно, косятся, охранник проклинает за шум, но сейчас как-то всё равно. Чимин прямо сейчас на что-то решается. — Ну ты же хочешь согласиться? — вдруг усмехается Юнги, оборачиваясь и глядя так невыносимо, что его хочется ударить. Чимин даже шагает навстречу, восклицает бестолково «ты!» и, совсем осмелев, толкает смеющегося парня в грудь. Замирает в очередной раз только, когда тот очень мягко добавляет: — идём. У нас очень празднично дома. Он специально стоит на месте, улыбается и искрится весь, не позволяя этому возмущённому бульдозеру протаранить себя насквозь. Юнги откровенно влюблён в весь новогодний антураж, и увидеть в своём идеальном вечере Чимина кажется ему делом нервой важности. — Меня такие вещи не привлекают, — бросает Пак. — Никогда не праздновал Рождество или Новый год. — Что?! — восклицает Юнги. — Как так? — он хватает Пака за запястья, что оказывается совсем лишним. Чимин с недовольным видом отстраняется. Реакция эта дурацкая, да и тепло на руках очень неприятное. — А как же ёлка, шампанское, подарки и всё такое? — Мы не украшаем дом, — нехотя признаёт Пак, — вечером просто с мамой записываем планы на год и смотрим прошлые… — Тоже традиция, — хмыкает Юнги. — Она год как появилась. — Ну всё же… — Мама не расстроится, если мы перенесём это на другое время, — перебивает его Чимин, указывая на совсем другой смысл своих слов. Он всё ещё стоит в закрытой позе, смотрит и исподлобья. — Чудно! — мелко подпрыгивает на месте Юнги и снова хватает за руку. — Тогда пошли на награждение и потом к нам. — Я не… — начинает было Чимин, возражая против всей этой внезапной затеи или награждения, на которое не собирался идти. Он волочится позади Юнги, сопротивляется и пытается вырвать руку, но… идёт всё-таки, ощущая нечто странное на душе.***
В продуктовый магазин Чонгук заходит в растёгнутой куртке с гордо выпяченной грудью. Такой местный Супермэн с новогодним свитером вместо костюма. В этом, конечно, гораздо приятнее было бы сидеть дома и наслаждаться праздником, но закончившийся как на зло соус не позволил. Чонгук отчасти и рад — хочется переждать первые минуты неловкости где-нибудь подальше. Чон тот ещё оптимист, но даже он чувствует, что звать в гости Чимина немного странно. Они пересекались в бассейне всё это время, но только полный идиот не понял бы, насколько Пак растревожен тем ноябрьским походом в тату-салон. Казалось, Юнги он после этого окончательно и бесповоротно возненавидел. А теперь… согласился прийти к ним на праздник? Это странно. Чонгук гуляет вдоль полупустых полок и неторопливо ищет любимый соус. С другой стороны, уж если Чимин согласился, ничего плохого произойти не должно? Не силом же его Юнги притащил. Хотелось бы верить. Взаимоотношения у этих двоих крайне странные, и со стороны остаётся глубоко непонятным, что их друг в друге так привлекает. Второй месяц Чонгук наблюдает у своего друга весьма странное состояние — напускная весёлость, которая не сулит ничего хорошего. Чонгук вздыхает. Хочется помочь, да всё без толку. Пока этот герой без маски выискивает необходимое, в магазин наведывается ещё один внезапный персонаж. На этот раз, можно сказать, по его душу. Для Чонгука, очень верящего в предопределённость вещей, это и вовсе аналог судьбы. Прихватив соус, он направляется за лишней бутылкой шампанского. Ещё один гость как никак, нужно вооружиться. Мало ли какие сюрпризы случаются? Сдавленный всхлип настигает слух раньше, чем Чонгук успевает увидеть знакомую фигуру. Знакомой её назвать, на самом деле, довольно сложно. Вряд ли Чонгуку когда-либо доводилось видеть Тэхёна таким. По крайней мере, он всегда представлялся человеком, транслирующим полную уверенность в каждом своём шаге. Тэхён всегда держит лицо и ни за что не показывает собственную слабость. Не сгибается под грузом неизвестного «чего-то», не напивается до потери памяти, не плачет, не бывает поверженным или уязвлённым, он не… не стоит перед полкой со спиртым в кривой позе, не утирает слёзы уже влажной ладонью, не ищет очень лишней сейчас добавки. — Привет? — слегка опешив, подходит к нему Чонгук. Нужно видеть, как быстро он меняется. Всё, случайно увиденное минутой ранее, так профессионально маскируется за привычной агрессией, что Чонгук успевает почувствовать себя обманутым идиотом. Может, придумал всё себе? Только щёки ещё не обсохли. Хотя бы слёзы точно были реальны. — Снова ты… — с непонятной интонацией тянет Тэхён и меняется снова. Опять кривится до прежней уязвлённой позы и печально вздыхает, как будто Чонгук сейчас даже не заслуживает спектакля. Не то чтобы Тэхёну очень хочется доверить свою беду конкретно этому человеку. Просто он хотя бы не высмеет, а это немаловажно. — Ты чего здесь? — осторожно спрашивает Чонгук, стараясь выбирать шампанское, а не кидаться сразу же на помощь. — А что, невидно? — прыскает Тэхён, опасно раскачиваясь на нетвёрдых ногах. Собеседника его обдаёт густым ароматом чего-то крепкого. Он очень пьян. Но он никогда не любил терять контроль. Что же случилось? — Случилось что-то? — метко предполагает Чонгук. Человек в таком состоянии либо заряжается по пути на новую тусовку, либо переживает какое-то неприятное событие. Вряд ли Тэхён расплакался бы в магазине перед походом в клуб. — Ничего особенно по сути! — опасно язвит Ким. — Новый год и правда семейный праздник, не стоит проводить его с каким-то там ухажёром, — он с пренебрежением выплёвывает последнее слово и хватается за понравившуюся ему бутылку. — Осторожно, — Чонгук перехватывает его руку, немного брезгливо морщась. Жалко его, но без отвращения тут никак — Чонгук этот момент в себе пока что не проработал. — Парень заявил, что не будет праздновать с тобой, потому что семья важнее? — доводит мысль он. — Потому что я — не его семья, — поправляет Тэхён, сверкнув глазами. — Да отстань ты! — он вяло отмахивается от Чонгука. Узнаёт его вообще? Где же вся неприкрытая агрессия? Или после инцидента в душе он стал чуть добрее? — Причём я его даже не люблю, просто… — зачем-то добавялет он, рассеянно опуская взгляд. — Просто хочешь, чтобы любили тебя, — тихо добавляет Чонгук, чтобы слова его прозвучали, возможно, записались в подсознании, но прямо сейчас остались неуслышанными. — И куда на Новый год идёшь? — В какой-нибудь бар? На улицу? Не знаю? — горько усмехается он, облокачиваясь на полку. Плывёт на глазах от тепла, плавится. — Почему не домой? — Чонгук осторожно подхватывает его под локоть и направляет к кассе самообсуживания, где Тэхён усаживается за стоящий рядом столик. — Я сказал родителям, что не приду, и они закатили что-то вроде свидания, — он устало укладывается на стол, уже не контролируя так и скатывающиеся по щекам слёзы. — Думаю, они всё равно будут рады тебе, — вскидывает бровь Чонгук, быстро расправляясь с покупками и обращая всё своё внимание на собеседника. Хочется помочь, как ни крути. Чонгук такую драму в его словах видит, что самому становится обидно и одиноко. В такой день и с такими мыслями? Нехорошо. — Им нужно свидания, — непреклонно заявляет Тэхён, находясь в крошечном шаге от подробностей. Излить душу необходимо, но и удержать это в себе тоже очень важно. — Так что я… — Пойдём ко мне, — быстро предлагает Чонгук. Надо же, абсолютно не выглядит озабоченным придурком. Он вообще какой-то крайне серьёзный сейчас. Хмурится и говорит слегка строго. Как будто вот-вот начнёт рычать на любого, кто обидит его расстроенного знакомого. Будь они в омегавёрсной манге, точно бы принялся охранять. — Мы с другом празднуем, — добавляет, ещё сильнее наращивая градус серьёзности. Тэхён на это предложение даже замолкает. Остатки здравого смысла хотят бунтовать. Какой ещё Чонгук? Тот нелепый пикапер и соперник номер один? Нет уж, развлекайтесь сами. Вот только бары в такое время забиты под завязку, других компаний у Тэхёна нет, а оставаться на улице… Он — личность самодостаточная, но быть в толпе с чувством брошенности — прямо-таки пытка. — А ты всё ещё пытаешься, — для проформы артачится Ким, глядя на серьёзного насупившегося Чонгука снизу вверх. — Между прочим, у меня есть парень! — язык так и заплетается. Хочется верить, что сейчас Тэхён пьян достаточно, чтобы на утро не вспомнить ни единого слова. Это же нужно было так унизиться. — Он красивый, интеллигентный, — в отличие от Чонгука, — и я безумно ему нравлюсь! — И он сейчас… — безжалостно добивает Чон. — В Японии. Они недолго молчат. Тэхёну, наверно, даже легче. Страдать под действием алкоголя в сравнении со страданиями другого рода вообще может показаться приятным. Чонгук сжимает в руке бутылку шампанского, смотрит на фольгу своим тяжёлым взглядом. Он бы тоже сейчас променял свои неопределённые переживания на алкогольное забытьё. Быть брошенным ужасно, но это Чонгук испытывал. Сейчас же внутри кипит что-то настолько невообразимое, что он едва берёт себя в руки. Вот она, его реальность? — Идём к нам, — бесцветно повторяет он, выдерживает затуманенный плавающий взгляд и даже не знает, облегчение или ещё большую тяжесть ощущает после подчёркнуто стервозного «ладно!».***
Тэхён чувствует, что успевает слегка протрезветь по пути к Чонгуку. И это не к лучшему. В алкогольном тумане казалось, что всё это выливается в забавное приключение. Теперь же, растеряв все беспечные слова, Тэхён плетётся за хмурым Чонгуком молча и отчаянно не знает, как себя вести. Было бы немного проще, если бы Чонгук вёл себя обыкновенно по-клоунски. Это всегда раздражает, но хотя бы позволяет спрятать за злостью свои реальные чувства. Такое, что незнакомцам показывать совсем не хочется. Сам Чонгук, кажется, придерживается того же мнения — не нужно обнажать самую душу где ни поподя. Они заходят в подъезд, наконец спасаясь от мерзкой тёплой метели. Зима тоже не определилась с настроением и в праздник выдала отвратительное месиво. «Хотя бы не холодно», — думает Тэхён, проходя первым. Его галантно пропускают, а это уже до крайности неловко. Пусть Чонгук всего лишь пытается контролировать своего неадекватного гостя. Шагать прямиком в его дом всё равно странно, и Тэхён в этих чувствах теряется. «Не падай духом где попало», — успевает прочитать кривую надпись на кирпичной стене. Спасибо, что не закрасили. Тэхён нервно усмехается и шагает к лифту. Чонгук так же молча останавливается рядом. Минуты мучительного ожидания тянутся вечность, и оба, наверно, облегчённо выдыхают, когда гаснет свет. В темноте немного легче перестроиться. Она — залог любого хорошего трюка. Затянувшееся, но всё так же продолжающееся представление, в котором, сложно уже разобрать, сколько участников. По барабанным перепонкам бьёт резкий внезапный звук. Это увесистый Чонгук громко подпрыгивает в своих огромных ботинках. Датчик срабатывает на звук, и свет снова загорается, позволяя сжавшемуся Тэхёну увидеть прямо перед собой улыбающееся лицо. — Впечатляет? — с глупой ухмылкой спрашивает Чонгук, снова возвращая себе образ беззаботного и обоятельного красавчика. Тэхён в смятении смотрит. То ли перемене его удивляясь, то ли ребячеству, то ли всему и сразу. В ответ только закатывает глаза, вместо некрасивого «клоун» бросая более мягкое «фокусник». Нужно скорее выпить и продлить ускользающее ощущение беззаботности. Поездку в лифте выдерживать уже непросто, только перед самой квартирой приходится собраться. Случайная фраза на стене такая правильная конкретно в этой ситуации, что Тэхён ей покорно повинуется. Вваливаясь в чужую квартиру, он старательно вспоминает, что очень пьян. — Детка, тебя от тепла так развезло опять? — ворчит Чонгук, удерживая своего гостя от падения. Порог в их квартире всегда был коварным, можно было и предупредить. — А ты думал, от твоего присутствия? — язвит в ответ Тэхён, в прихожей принимаясь беспорядочно раздеваться и только сейчас замечая, что ноги в красивых ботинках онемели, а приталенное пальто полностью промокло под талым снегом. — Меньше самообмана в мире — больше счастливых людей, — подмигивает ему Чонгук и заботливо помогает снять длинный кашемировый шарф. Красивый, очень нежный, подходящий ему. Чонгук не может не заметить — Тэхён даже в своём состоянии выглядит утончённо, так непозволительно элегантно. — Привет? — в прихожей с бокалом шампанского появляется Юнги. У них с Чонгуком парные новогодние свитера, Тэхён успевает удержаться от насмешек. — Я тоже решил привести друга, раз уж наш праздник уже не семейный, — быстро проясняет ситуацию Чон. Они часто празднуют Новый год в чудесной компании друг друга или едут вместе к родителям Чонгука. Никто пока не жаловался, и это даже можно было назвать устоявшейся традицией, которую Юнги нарушил первым. Чонгуку вовсе не больно, нет, но раз уж пошло такое дело, Тэхён не помешает тоже. — Ким Тэхён, — внезапный гость картинно кланяется, давая Юнги возможность впасть в лёгкий ступор и быстро перевести вопросительный взгляд на Чонугка. — Наслышан, — сдержанно произносит он, но быстро собирается и меняет тон на более дружелюбный, — Чонгук часто о тебе говорит. — Мам, не позорь меня перед мальчиком! — в ответ отшучивается тот, сконфуженно отводя взгляд. Когда вновьприбывшие наконец расправляются с верхней одеждой, из гостиной робко высовывается Чимин. Это спасает всех от неловких восхищений. Чонгук знакомое лицо замечает даже не сразу — во все глаза смотрит на Тэхёна, вальяжно поправляющего волосы. Кажется, он любит стразы. Кажется, он любит быть блистательным. На нём огромных размеров пиджак, узкие чёрные джинсы и мерцающий тёмным блеском топ. Красиво — вообще не то слово. Он даже пьяным умудряется выглядеть настолько изысканно и шикарно, что захватывает дух. Выдаёт разве что лёгкое спиртовое амбре и совсем глупые порой вещи, вылетающие изо рта. — Привет, — здоровается Чимин. — О! — присвистывает Тэхён. — Ты же тот парень, которому я почти сделал искусственное дыхание!***
За считанные минуты всем удаётся понять, что затея эта целиком и полностью обязана была погрузиться в неловкость. Юнги не может перестать косо пялиться на Тэхёна, Чонгук сыплет нелепыми шутками, Чимин сконфуженно молчит, а Тэхён продолжает напиваться. В какой-то момент ему становится душно — щёки очаровательно алеют и пиджак покидает обнажённые плечи. Если Юнги и Чонгук мужскую красоту ценить умеют, то Чимин ещё больше теряется. Не сказать что он придерживается каких-то строгих гендерных норм, но парень в блестящем топе всё же кажется ему объектом чрезвычайно раскрепощённым и отчасти свободным. Отчасти, потому что пьёт он, очевидно, не от большой радости и не от ощущения наступающего праздника, хоть последнее прямо сейчас угадывается в комнате с лихвой. Смешно даже признавать, но Чимин действително всю свою жизнь верил, что абсолютно холоден к этому дню. Целые красочные разделы в супермаркетах никак не трогали, всеобщее помешательство не увлекало, и чувство обновления не посещало душу. Обыкновенный день, обыкновенная ночь. Ничего ведь в сущности не происходит. Только сейчас, сидя в неловкой закрытой позе на укрытом алым пледом диване, то и дело ловя зрачками мерцающие звёзды гирлянд и слушая чужие разговоры в аккомпанементе из шипения игристого, он вдруг ощущает, как много произошло с ним за этот год. Начало последнего учебного года, побитый весной личный рекорд в прыжках с высоты, запись в автошколу, первая вечеринка… Чимин незаметно для всех вздыхает. Первая тату, первое похмелье, первое отклонение от понятной заномерности. В этом году была выбрана новая стратегия терапии, сопряжённая с долгим подбором препаратом, букетом побочек и замечательным результатом. Теперь жизнь крутится вокруг всего одной таблетки, а неопределямый уровень вируса в крови позволяет заниматься незащищённым сексом. За последние два месяца он стал выпивать по выходным и перестал чувствовать крепкую опору под ногами. Вредные привычки пугают одним своим существованием, и Чимин не готов мириться с собственными слабостями, но прямо сейчас ощущает, что он хотя бы может сделать глоток спиртного и не переживать при этом о том, что подумает мама, потому что ничего хорошего она в сущности не подумает. Чимин и за сегодня успел в этом убедиться. Звонок телефона чуть ранее успел основтельно подпортить настроение и увеличить и без того внушитеьную неприязнь к себе. Он просто предупредил, что не придёт на ночь, мысленно напоминая себе, что день этот ничем не отличается от других и его присутствие дома вовсе не обязательно. В мамином голосе едва ли не впервые звучали нотки грусти, замаскированные под деланное недовольство и вопросы о сомнительной компании, с которой связался Чимин. Он не пропадал из дома, не вызывал конфликтов, не действовал против её воли, но она чувствовала — за последние месяцы что-то в нём изменилось. Это ранило и вызывало желание вернуть контроль. То, насколько это неправильно, Чимин догадывается и сам. Он вовсе не нуждается в поддержке Юнги в момент, когда без прощания кладёт трубку. Он не нуждается в участливом вопросе и в бестолковой констатации факта — всё-таки этот день для их крошечной семьи что-то значил и его стоило провести вместе. Чимин понимает это и сразу же отмахивается — бунт берёт своё. Почему мама просто пытается командовать, а не объяснять свои чувства? Как будто это так просто — поймёт он только многим позже. Что-то меняется, и Чимин ощущает это в нарастающем внутри чувстве. Этот день обыкновенный, но почему так греет душу наряженная ёлка? И крупный снег за окном, за пеленой которого кажется, что маленькая комната является стеклянным шаром. Закрытым, красочным шаром, котороый стоит на видном месте пару недель в году и источает чарующую атмосферу. Чимин снова не может классифицировать это чувство. Наверно, что-то подобное он испытает на Хэллоуин в следующем году, или на день рождения, если мама о нём вспомнит не в последний момент. Что вообще такого волнительного в празднике? Наверно, мягкое чувство волшебства. Чимин осторожно переводит взгляд на сидящего рядом человека. А ведь Юнги умеет ловить это в каждом дне. — Будешь? — Юнги протягивает изящный бокал и пенящимся напитком, в то время как сам пьёт из большой кружки с выпуклыми оленями. Так вышло, что в квартире у них всего два бокала под шампанское. — Я не… — запинается Чимин, потупив взгляд на мелких пузырьках в золоте. Если уж день и правда такой особенный, что ему мешает пошевелиться? — По правде говоря я теперь не провожу выходные без пива или чая с коньяком, которые мне поставляет друг, — зачем-то делится он и забирает бокал из рук Юнги. — Недурно, — присвистывает Тэхён, уверенный в том, что странный Пак Чимин из бассейна — примерный мальчик. — Всем бы таких друзей, — усмехается Чонгук. — Надеюсь, ты в порядке. Юнги говорит это совсем тихо, и делает он так не в первый раз. Как будто желает отгородиться. Взгляд снова такой, словно его обладатель всё в этой жизни понимает. Чимин игнорирует его слова и делает большой глоток. — Приторная херня, да? — вставляет Тэхён, видя скривившееся лицо. — Это моё любимое! — возмущается Чонгук, пихая его в бок и, кажется, таким образом пытаясь оказаться как можно ближе. — Ты просто не разбираешься, — Тэхён закатывает глаза и откидывается на спинку дивана. Ему на этом вечере ожидаемо некомфортно и скучно. Настроение требует безбашенных приключений или тихого вечера с кем-то другим. Этих людей Тэхён вовсе не знает, и от чужой ему атмосферы семейного празника чувствует себя только хуже. — А ты какими вообще судьбами у нас, Тэхён? — спрашивает Юнги. — Свидание не вышло, — коротко и спокойно отвечает Ким. Он — сама уверенность, только взгляд задумчиво отводит. Хотелось бы не отвечать на такие вопросы незнакомцам. — Постой, твой парень в Японию свалил сегодня? — хмурится Чонгук, старательно складывая два и два. — Это другой, — бросает Тэхён, задумчиво покачивая шампанское в кружке. Откровение прокладывает дорогу другой правде, — держу разные варианты на всякий случай, — цинично поясняет Тэхён, не договаривая, что просто нуждается в человеческом тепле. — Пойдёмте печенье печь, — разрывая жуткую неловкость, заявляет Юнги и увлекает Чимина на кухню за собой.BTS — Blue & Grey
Тэхён вдруг громко смеётся и смотрит в пустоту. Дурацкий интереактив, и весь этот вечер неправильный и странный. В каждом мгновении неловко и тягостно. Тэхён не замечает, как по щеке скатывается слеза. Глаза закрываются, чтобы не видеть огней и сидящего рядом Чонгука. — Чувствую себя отвратительно, — вдруг выдаёт Тэхён слишком громко. Он пьян, но осушает ещё один бокал коварного шампанского. Его надламывает этими дозами, размазывает по креслу. Может быть, это нечто иное? Не игристое заставляет говорить громко и отчаянно. Чонгук смотрят сочувствующе, и это так раздражает. Тэхён чёртов неудачник в каждую секунду своего жизни. Прямо сейчас, в момент, когда Сушик сообщил о неважности их связи, во время разговора с родителями после соревнований. Невозможно перестать думать об этом. Они не сказали ничего плохого, но слово «гордимся» такое сложное и болезненное, что сердце никак не может перестать дребезжать. Даже этот ужасный день… Он собой ознаменует начало целого года. Тэхён со слезами на глазах смотрит куда-то вверх. В какой момент обещанный отцом ангел перестал за ним присматривать? Это так больно ощущать, что Тэхён обнимает себя за плечи. — Ты чего? — Чонгук тянет руку, касается плеча так, точно гладит сжавшегося зверька, только тот не поддаётся. Смотрит зло сквозь пелену слёз. И это ужасно. С кем он проводит этот день и почему это так плохо в его сердце откликается? Потому что сильный человек так вести себя не должен. Тэхён бесконечно мечтает быть сильным, но дело всё в том, что у него никак не получается. Он согласился провести Новый год с Чонгуком, и это ужасно. Даже у этого странного мальчишки Чимина, и того личная жизнь налаживается. Тэхён чем хуже? Все так смотрят, словно он им противен. Конечно, так и есть. Чужая мерзкая слабость проступает и отравляет восприятие каждого. Это никому не нужно. Почему Чонгук так пытается поймать его взгляд? «Я просто хочу быть счастливее», — кричит про себя Тэхён. «У тебя есть парень. Так почему же ты здесь?» «Я просто ищу тепла». Тэхён захлёбывается собственными мыслями, и из этого словно не выбраться. Так больно, так живо на самой глубине. Всё кружится, а Тэхён на дне этого жгучего водоворота. Один, совсем один. Ему необходимо быть с кем-то. Это оправдание ожиданий? Это страхи родителей перед одинокой смертью? Откуда в нём это? Словно он и не существует сам по себе, словно обязан быть частью чего-то большего. Но почему так? Ни семья, ни компания друзей, ни любое другое объединение. Это все не для него. Нужно что-то особое, что случилось с ним лишь однажды, и то оборвалось некрасиво и резко. Так больно осознавать, но он обязан это иметь. Он без этого никто и никак. Почему же? Не знает. Жизнь складывается вокруг этого чувства неполноценности, диктует свои правила, а он живет по ним и вечно ощущает тошноту. — Хочешь поговорить? — ещё разок пытается Чонгук, кладя руку на обнажённое предплечье. Тэхён сразу же ощетинивается. Выпускает иголки, не позволяя ни единому тёплому прикосновению настигнуть себя. Не заслужил. Утри бестолковые слёзы и только потом пробуй говорить. — Иди на кухню, Чонгук, — твёрдо проговоривает, накидывая на плечи пиджак. — Я сейчас приду. Уходит, чтобы в одиночестве смыть с лица следы недолгой слабости. Чтобы зайти в тёплую, пахнущую шоколадом и ванилью кухню, снова уверенным в себе непоколебимым человеком. Рассеянное внимание так и подбирает из воздуха претензии и несуществующие недовольства. «Чёртов неудачник», — проскальзывает в каждой мысли, которой Тэхён, как и всегда, полностью доверяется. Не может ведь внутренний голос ошибаться? Тэхён прислушивается к нему и игнорирует косые взгляды находящихся вокруг людей. Они осуждают или сочувствуют — нет особой разницы. Тэхён смотрит на преследующую даже на кухне гирлянду, на приклеенные к стене звёзды из мишуры, на расставленные на столе свечи. Хрупкие, прыгающие, такие похожие на человеческие метания, огни.***
— Кажется, он не в порядке, — тихо произносит Чимин, проходя за Юнги на кухню. Он обнимает себя за плечи, прячется, как будто тоска Тэхёна заразна. Чимину и своих тревог, на самом деле, вполне хватает, так что чужие истории вызывают не сопереживание, а лёгкий иррациональный гнев. Он скрывает, так почему другие не могут? — Это не наше дело, — с долей непонятного недовольства отвечает Юнги. Чонгук ему потом ничего не пояснит, и это очень не приятно. Вообще они вместе искали модификации любимого рецепта печенья и долго смеялись над тем, каким карикатурным выйдет их Новый год. А теперь Чонгук уединяется со своим новым «другом», и Юнги тут переживает не из одной лишь ревности. Чимин осторожно наблюдает за изменениями, охватывающими его образ, и принимается робко помогать с рецептом. Готовить он не умеет совсем, но под искрящейся мишурой каждое действие отдаёт приятной мягкостью. Чимину вдруг нравится пачкать руки, пробовать сырое тесто на сладость и толкаться с Юнги на кухне. Всё это, конечно, в пределах священной сдержанности. — Почему ты не празднуешь с семьёй? — решается спросить Пак. О семье Юнги он ничего не знает. Он вообще о Юнги ничего не знает, так уж вышло. Всё, из чего складывается образ этого человека — только вызываемые чувства. Чимин осознаёт, что они даже не разговаривали особо, разве что сегодня перебросились парой пустых фраз. До прихода других гостей Юнги успел ещё немного попричитать по поводу того, что Чимин никогда не праздновал Новый год, и рассказать о том, как этот день у него проходил с Чонгуком. Истории по большей части безумные, вроде внезапного праздника на автобусной остановке в добрые минус тридцать, сумасшедших тусовок и последующих пьяных встреч с родителями Чонгука. Семья самого Юнги в этих рассказах ни разу не фигурировала, так что Пак решил спросить сам, превозмогая чувство безумной неловкости. — Им и без меня хорошо, — спокойно отвечает Юнги, как будто это его совсем не волнует. Отчасти это даже правда. С оставшейся частью семьи у них взаимные холодные отношения. — Почему? Мне показалось, ты ценишь семейные узы, а это обычно передаётся от родителей. Юнги отрывает взгляд от шоколадного теста и недолго смотрит своему догадливому другу в глаза. Делиться личным пока слишком рано, а может и не будет нужным никогда. Как бы сильно этот человек не располагал к откровениям. Его хочется вывернуть наизнанку, но тут же пойти следом. Юнги ещё недолго смотрит на него, думает, что очень рад видеть его у себя дома. — Кто знает, — беззаботно пожимает плечами Мин. — Вообще папа привязан к детям, но ему хватает моего идеального брата. Чимин с пониманием кивает. Ему это незнакомо, но о соперничествах между детьми он наслышан — один Хосок с сестрами чего стоит. Наверно, это сложно. Хочется ему посочувствовать, но Чимин взамен начинает ощущать себя ещё более одиноко. Иногад кажется, у него совсем никого нет. Эти мысли не такие новые, но на фоне отдаления от мамы стали очень частыми гостями его будней и беспокойных снов. Связь с ней всегда казалась нерушимой, но вдруг выяснилось, что и та невечна. А без неё что? Самая настоящая пустота, в которой страшно. — Вы уже почти всё сделали! — в кухню врывается восторженный Чонгук. Перепады его настроения неподготовленного человека способны даже напугать, а у подготовленного, на самом деле, вызывают настоящую тревогу. Юнги ворчит на друга, когда тот в приступе любви беззастенчиво обнимает его со спины. Чимину смотреть на такое странно. Хосок тоже безумно тактильный, но Пак сразу показал себя жутким недотрогой и пресёк любые попытки подойти к себе. Позже появляется и Тэхён. Такой же странно весёлый, но от работы отказывающийся. — Я побуду украшением, — заявляет он. — О, у тебя получается! — заверяет его Юнги. Они ножами вырезают кривые звёзды и ёлочки из раскатанного пластом теста, украшают самодельной глазурью и на спор пробуют съедобные бусины, как раз их съедобность и доказывая. Это окончательно топит лёд. Звучит смех, кухню заполняет тепло, источаемое старой духовкой, намеренно приглушается свет. Чимин впервые наблюдает за тем, как запекается домашнее печенье, Тэхён заявляет, что они всё сделали неправильно, Юнги отчаянно защищается, а Чонгук уверяет всех, что Ким вообще не умеет готовить. Время близится к полуночи, утекает практически незаметно, только Чимин поглядывает на часы. По зову будильника отлучается за сумкой, а по возвращении робко просит воды. — Таблетку нужно выпить, — тихо возвещает он, и из-за трёх бокалов шампанского выходит совсем не тихо. — Ты такой ответственный, — без задней мысли удивлённо присвистывает Юнги, протягивая ему стакан. Бестактность — его второе имя, но сейчас это не становится критической ошибкой. Чимин в какой-то момент точно осознаёт, что этот человек вовсе не пытается испортить ему жизнь, и только серьёзно замечает: — Это важно. — У меня девушка так противозачаточные пила, — вставляет Чонгук. — Мы уже трахались, но она всегда по будильнику такая: «остановись, мне нужно выпить таблетку!». Вообще-то схожего много… — И то, и то защищает от сюрпризов во время секса, — поддакивает Тэхён, и все как-то жутко нелепо смеются. Чимин вдруг точно ощущает, что ему нравтся эта компания. Трое незнакомцев в свете новогодних огней кажутся такими же непонятными, но главное — доброжелательными людьми. Разве к чужим вообще можно быть доброжелательным? Чимин и сам таким не промышляет, и не ощущает ничего подобного в ответ. Одинаково неприятная рутина в виде обязательных таблеток хотя бы сегодня не отягощает, хотя ранее представить подобное было сложно. В детском лагере над ним всё время издевались, если вообще соглашались спать в одной комнате. — Обычно это лишний раз напоминает людям, что меня нужно сторониться. Совсем разморенный человеческим отношением к себе, он вдруг решается на откровение. Обычно за откровениями должны следовать последствия. Как скоро он пожалеет о том, что сказал незнакомцам? Все молчат. Тэхён, смешно нахмурившись, берёт из рук Пака стакан и, намеренно развернув его, чтобы коснуться губами там же, где и Чимин, допивает воду. В воздухе только тихая новогодняя музыка и запах печенья. Никакой опасности с обеих сторон. — Спасибо, — шепчет Чимин, глядя на Тэхёна так удивлённо, словно людей ранее не доводилось видеть вовсе. — Между прочим, загуглил пути передачи после того, как собрался делать тебе искусственное дыхание, — замечает Тэхён. — Одно твоё существование толкает людей к просвещению, чел, цени это, — важно вставляет Чонгук. Проглотив неописуемо приятные слова, Чимин думает немного и совсем расслабленно шутит: — На следующую встречу подготовлю вам зачёт. Кажется, он бы и правда хотел, чтобы такая состоялась. — Забились! — восклицает Чонгук.***
Bruno Mars, Anderson .Paak, Silk Sonic — Leave The Door Open
Они даже обнимаются все вчетвером, когда время переваливает за полночь. Яркая, живая отметка. Особая, какой бы обыденной она не казалась. Едва ли не первая, настолько яркая в жизни Чимина. Он после ещё долго улыбается и падает на мягкий диван, чтобы переварить. Тэхён первым теряет улыбку и тихо уходит уединиться в чью-то спальню. Тепло, вспыхнувшее в короткие мгновения, рассеивается так быстро, что даже страшно. Секунда волшебства прошла, и дальше всё покатится снова. Праздник, как и всё хорошее, важен предвкушением. Проходит мгновение и всё обращается ничем. Тэхён оседает на кровать в темноте и снова чувствует себя самым одиноким существом на свете. Уже в который раз открывает перепику с неактивным контактом. От общения онлайн тошнит, но от каждого нового сообщения сердце загорается снова. Глупая зависимость от малейшего проявляения внимания. — Уже спишь? В дверном проёме появляется Чонгук. — Неприличный, — притворно фыркает Тэхён. — Это моя комната. И дверь открыта. Была. Тэхён с опаской следит за тем, как он приближается, как молча садится напротив и перебивает своим присутсвием мучительное ожидание сообщения. Целует, затуманивая рассудок окончательно. Мягко, ненавязчиво, придерживая пальцами за щёки. Тэхён болезненно впивается в весь его облик и дрожит. Его очень осторожно обнимают за талию и толкают назад. За разомкнутым поцелуем наступает такой мерзкий холод, что Тэхён недолго раздумывает, расплакаться ему или сказать глупость. — Я не подготовился к сексу, — невинно заявляет он, на что Чонгук заразителньо смеётся, сверкает своими удивительными глазами и утыкается макушкой в чужую кожу. Тэхён только испуганно жмётся под ним. — Я и не собирался, — улыбается Чонгук, нежно убирая чёрные пряди с чужого лица. Укладка растворилась, но очарования у этого мужчины никак не отнять. Чонгук несдержанно целует его, закрывая глаза абсолютно на всё, что терзает его так давно. Тэхён задыхатся под мягким напором, стараясь не думать о том, что так его не целовал больше никто. Они размыкаются, чтобы взгялнуть друг на друга снова. Чтобы задать хоть один из так и терзающих вопросов. — Чем я так нравлюсь тебе? — шепчет Тэхён, не смыкая глаз, чтобы не упустить ни единого движения на лице. Чонгук на секунду ощущает себя абсолютно обнажённым. Одежды нет никакой и душа на распашку перед этим притягательным незнакомцем. — Ты напоминаешь мне первую любовь, — шёпотом доносится в ответ и тонет в новом поцелуе, пока на другой стороне дома, откуда до их комнаты звуки доносятся лишь по пустому коридору, разрывается яркий салют. Чимин вскакивает с дивана и в порыве переполняющего его восторга выходит на балкон в тонкой одежде. — Смотри! — восклицает он вместе с клубами белого пара. За прикрытым снегом окном вспыхивают разноцветные огни. Слух оглушают взрывы, они словно звучат совсем рядом, и от этого захватывает дух. Чимин никогда не видел салютов с высоты пятнадцатого этажа. Чимин никогда не восхищался чем-то настолько простым. Чимин никогда не… — Холодно, — откуда-то изделека кричит Юнги, пока тело и правда сковывает мороз, — надень куртку! — Я скоро зайду, — отмахивается Чимин, — смотри! Он стоит на фоне взрывающихся огненных цветов. Не может оторвать восхищённого взгляда. Юнги не нужно смотреть, чтобы знать — он выглядит абсолютно восхищённо. Внутри становится так тепло, там что-то движется, взрывается, подобно салюту. Грудная клетка содрогается — это собственное дыхание или вибрации небесных огней? Юнги шаг за шагом приближает себя к абсолютному растворению. Шаг, ещё один, он обнимает Чимина со спины, делится льющимся из груди теплом, жмётся лицом к похолодевшей щеке, смотрит на фейерверки одними с ним глазами. Протянуть руку — получится коснуться, обожжёт обязательно. Когда такое было? Юнги закрывает глаза, ощущая влагу на чужой щеке, но сжимая крепче, что бы ни вызывало внезапные слёзы. Он видит даже так. Что-то происходит в эту ночь.