Они думают, красота им сочувствует

      — Юнги попал в больницу, — вместо ответа сообщает Чимин.       — Что?! — Тэхён слишком эмоционально вскрикивает, заранее видя, как Чонгук в последние перед отъездом дни срывается к другу. Без прощаний всегда проще, но только не с этим человеком. Тэхён уверен — недосказанность их обоих задушит.       — Что вы расшумелись?       На пороге появляется Чонгук, сонно растирающий глаза кулаком. Странно похож он в этот момент на разбуженного слишком рано ребёнка. Время уже движется к шести, но обстановка на кухне даже так не кажется нормальной. В первую очередь заботит тот факт, что Тэхён снова сбежал. Потом уже, что Чимин тоже каким-то образом оказался ночью в их квартире.       Вчера после клуба не хотелось никаких объяснений. Всё и так казалось понятным и безнадёжным. Тэхён тихо уточнил, что улетает послезавтра, и факт этот не сильно испортил положение — хуже и так уже было некуда. Они не смогут быть вместе не из-за расстояния. Их проблемы гораздо глубже и сложнее, а на решение их не находится никаких сил. Вчера вечером оба обоюдно захотели тихого комфорта. Вечер был проведёт без слов. И без того понятно, что впереди очередное прощание, и лёгким оно не будет. Чонгук напросился помочь собирать вещи и обещал не донимать лишними эмоциями. Это должно было стать мирным окончанием, но на кухне почему-то сидит Пак Чимин и смотрит так, словно сейчас скажет что-то крайне не приятное.       — Вчера Юнги прыгнул с обрыва.       Чонгук даже не спрашивает. Только просыпается мгновенно и набирает в лёгкие воздуха, чтобы разразиться восклицаниями.       — Он жив, — опережает его Чимин, — кажется, в порядке. Насколько это возможно.       — Ты был там?! — Чонгук оседает на стул рядом и старается не замечать разочарования на лице Тэхёна. Им необходимо было провести этот день вместе. Он не злится на Юнги, но точно злится на стечение обстоятельств.       Чимин молчит пару секунд — слишком долго. Достаточно, чтобы задать вопрос о том, откуда он так поздно приехал.       — Я ехал к нему из отеля, и тогда узнал о случившемся.       Возможно, его пытались уличить скорее в том, что он не был рядом с Юнги в трудный момент.       Все недолго молчат, только шорох стоит — Чонгук нервно дёргает коленом.       — Я Сокджину позвоню, — сообщает он, уже собираясь за телефоном.       — Он предложил нам с тобой приехать завтра… сегодня то есть. Юнги, наверно, должен уже к этому моменту очнуться.       Чонгук быстро переводит взгляд на Тэхёна, тот никак не реагирует, полностью даёт право решить самостоятельно. Уж лучше бы настоял на своём. Выбирать иногда сложнее, чем действовать по чужой указке. Чонгук судорожно соображает, разбрасывая по весам варианты своих поступков. Так и чувствует, в этот момент вселенная ветвится. И в которую он сам угодит? Если Юнги в порядке, встреча с ним подождёт и до завтра. Факт обиды тут исключить будет аболютно невозможно. Если же Чонгук уедет сейчас, к Тэхёну он сможет прийти разве что в аэропорт на самое прощание. Тэхён прощания ненавидит, а перспектива молча обняться и разойтись и вовсе невыносимая. Чонгук, как ни крути, всё ещё на что-то надеется.       — Пораньше поедем, или тебе нужно собраться? — вырывает его из мыслей Чимин, который, как и многие, подумать не может о том, чтобы поставить личную жизнь выше экстренной ситуации у близкого человека. Чонгук себя в этот момент откровенно ненавидит, но и знает себя лучше всех. Прекрасно понимает, что дружба с Юнги не залечит раны от расставания, что сам Юнги так часто выбирает в подобных дилеммах не его, что Юнги в конце концов поймёт его, если поговорить откровенно.       — Я приеду завтра, — твёрдо озвучивает Чонгук, сразу же начиная в своём решении сомневаться. Он смотрит только на Тэхёна. В последний день или с надеждами на другие подобные, но точно на него одного.       — Хорошо, — хмурится Чимин, бегая взглядом с Чонгука на Тэхёна и обратно. Ему тоже не до чужих проблем.       Он ещё раз проверяет рейсы и через несколько минут выходит на улицу. Ночи как не было. Как будто он просто спал и произошедшее безумие именно во сне успел увидеть. Увидеть, ужаснуться и никак с собой не ассоциировать. При свете дня всё кажется другим. Импульсы глупые, ситуации никакие не безвыходные. Сам же думал, выход есть всегда. Только вылилось это во что-то опасное. Нельзы было так поступать.       По пути у Чимина разыгрывается настоящая паранойя. Взгляды его цепляют, редкие прохожие шепчутся, сотрудник аэропорта точно помнит его лицо и задаётся вопросом, зачем молодому человеку понадобилось ездить туда-обратно с перерывом в несколько часов. Чимин начинает сомневаться в каждом своём шаге. Кругом мерещатся камеры. Может, они были и в доме? Где-нибудь он точно мелькнул и потом, когда разбирательство дойдёт до полиции, обязательно заинтерисует следователей. Сокджин, наверно, уже его подозревает. А кто ещё? В доме не трубы прорвало — он был откровенно затоплен. Чимин преодолевает весь путь до больницы точно в тумане. Косится по сторонам, боится каждого шороха, боится поднимать лишний раз взгляд. Выходя из такси, забывает попрощаться с водителем, по дороге шагает быстро и мелко. На крыльце медицинского центра Сокджин.       Он говорит по телефону и сокрушённо жестикулирует. Размахивате руками и очень громко что-то говорит. Чимин не может разобрать из-за шума в ушах, улавливает только «полы все вздулись» и «давайте перенесём».       Он сбрасывает звонок и покрывает уже потухший телефон отборными матами. Резко оседает на ступени и дрожащими пальцами достаёт сигарету. Чимин в хорошо скрываемом ужасе стоит рядом.       — Юнги проснулся, можешь идти. Тебя пустят, — спокойно бросает он, глубоко затягиваясь.       — Что-то случилось? — осторожно спрашивает Чимин, до последнего ломаясь в сомнениях, что будет подозрительнее — промолчать или поинтересоваться.       — О, да! — восклицает Сокджин. — Я был бы уверен, что это Юнги, если бы он не валялся в отключке! Но братишка создал себе алиби, так что сомнений у меня никаких нет!..       У Чимина холодок пробегает по спине. Нет сомнений?       — Что-то с домом?       Сокджин поднимает обозлённый взгляд и, как может, старается смягчиться. Парень всё-таким ни в чём не виноват.       — Кто-то залез ночью и затопил его.       — Может быть, трубы прорвало?.. — не своим голосом спрашивает Чимин.       — Неа. Краны. Да и почерк знакомый. Бизнес — штука опасная.       — Кто-то помешал тебе продать дом?       — Кто-то помешал мне спасти компанию, — вздыхает Сокджин. — Виллы на Чеджу — дело прибыльное. А раскрутиться с нуля как тяжело, если тут уже работает серьёзный конкурент.       — Виллы?.. — глупо переспрашивает Чимин, быстро сопоставляя имеющиеся переменные и слабо веря в возможность подобных совпадений.       — Я гостевые дома строю, — нехотя отвечает Сокджин. — Строил. Теперь нужны деньги. После локдауна так с долгами и не расправились.       Чимин молча хлопает глазами. Виллы, туризм, деньги. Папино агентство, филиалы на Чеджу, огромные доходы…       — Ты не будешь продавать дом, если получишь финансовую поддержку своих построек?..       Сокджин громко смеётся. Перед ним сейчас без малого ребёнок, зачем-то лезущий во взрослые дела. Чем он ему поможет?       — Слушай, иди к Юнги. Я тут один посижу, — отмахивается Мин.       — А если будут деньги?..       — Я тебя умоляю! Мне и с продажи дома не хватит. Ты что вообще заладил?       — Я без пяти минут владелец Im Touristic.       Сокджин замирает. Через минуту переводит на Чимина взгляд. Ещё через минуту бросает:       — Чего?       Чимин тщательно подбирает слова, смещая всю свою паранойю на факт осуществления сомнительного плана. Он ничего толком не понимает, но сферы схожие и вытянувшееся сокджиново лицо так и кричит — с такими картами можно провернуть крайне выгодную сделку.       — В наследство досталась, — продолжает Чимин. — Честно говоря, понятия не имею, что с ней делать. Принять принципы не позволяли, но если это поможет семье моего… моего парня…       — Ты шутишь? — сначала спокойно уточняет Сокджин. Чимин качает головой. — Ты шутишь?! — взвизгивает он на всю улицу, подрываясь на ноги.       Чимин всё ещё молча хлопает глазами. Этот разговор мог бы состояться многим раньше.       — Нет, ты не шутишь! — продолжает кричать Сокджин, вдруг начиная встряхивать Чимина за плечи. — Мальчик, ты откуда свалился такой ко мне?!       — Я поговорю с отцом, — пытается отвечать Чимин. — Наверно, что-нибудь можно придумать. Но он точно переписывает компанию на меня. Я могу распоряжаться.       — Это же можно… — мечтательно стонет Сокджин. — Это же можно с застройщиками сотрудничать… Они же вообще… Господи, Im Touristic? Да они по всей Корее работают! Слушай, а мы не бредим с тобой? — останавливается Сокджин. — С чего твоему папаше мне помогать?       — Он при смерти, — тихо поясняет Чимин, — хочет угодить сыну впервые в жизни.       — Оу, я… соболезную, — тушуется Мин. — Ну то есть ситуация-то радужная, но раз уж…       — Всё в порядке, — обрывает его Чимин. — Я поговорю с ним в ближайшее время. Сейчас мне нужно к Юнги.       — Конечно-конечно! — тараторит Сокджин. — Чай, кофе, может, массаж? Господин директор!       Чимин отмахивается от помолодевшего на добрые двадцать лет мужчины, терпит восхищённые возгласы всю дорогу. Не успокаивается этот шум и в палате Юнги.       Чимин, видя его, сразу же уходит на собственную, совершенно оторванную от реальности глубину. Исчезает шум — в новом мире Юнги тоже необычайно тихо и так же неподвижно. Юнги полусидит на кровати, смотрит в окно. Весь окружённый светом и белизной, только волосы чёрные падают на лицо. Совсем уже длинные. На теле бинты, гипс, кожу рассекают порезы. Он жутко бледный и медленный, но точно живой и относительно здоровый. Чимин медленно подходит к постели.       — Мы не продаём дом! — восклицает где-то на фоне Сокджин. — Ты вообще знал, что твой парень — владелец самой Im Touristic?! Юнги, у нас всё будет супер! — он налетает на брата и стискивает в объятиях. — Зря ты в воду только сиганул. Ладно, прости-прости. Я вас оставлю. Хотя хотелось бы узнать подробности!       Он что-то ещё тараторит и всё-таки покидает палату. Юнги провожает его отсутствующим взглядом. Чимин сидит молча и терпеливо ждёт его внимания.       — Жизнь всегда была такой насыщенной? — отстранённо спрашивает Юнги. Чимин быстро догадывается — он напичкан какими-то препаратами. — Утром он кричал, что дом затопило, а теперь…       — Теперь всё в порядке, — натянуто улыбается Чимин.       — Он сказал, ты…       — Отец объявился и передаёт мне компанию, — поясняет Пак. — Я думаю, получится вам как-то помочь.       Видно, как тяжело Юнги соображает. Чимин терпеливо даёт время и сам всё ещё сомневается, должен ли раскрыть собственный поступок.       — Всё ещё не верю, что дом… — Юнги застревает ещё только на этом этапе размышлений. — Сокджин сказал, краны были открыты. Кто-то затопил его, чтобы мы не смогли продать…       Он спотыкается на последнем слове, медленно поднимает голову. Смотреть на Чимина и думать одновременно сложно, но если логика прослеживается железная, всё складывается само. Юнги не может подобрать слов, немного боится обидеть, местами вообще думает, что не может доверять своему затуманенному рассудку. Он смотрит Чимину в глаза вопросительно, пытается что-то в них прочитать. Чимин смотрит так же неотрывно, впервые за этот сумасшедший день сидит спокойно. Он кивает в знак согласия с самой смелой догадкой.       — Ты сумасшедший, — шепчет Юнги, одновременно веря и не веря в реальность происходящего. Пытается представить себе Чимина, ночью пробирающегося в их дом. Самое странное, что вообразить себе это он вполне способен.       Чимин боится уловить ужас в чужих глазах, может быть, отторжение. Как обычно люди реагируют на откровенный вандализм? Юнги смотрит на него неверяще, и с первым приливом эмоций, восхищённо. Человек перед ним — кто угодно, но не знакомый ему парень. Чимин за всё время их знакомства столько раз успел переродиться, что разглядывать его каждый раз всё интереснее. Искать знакомое и обнаруживать только новое — это уже какая-то игра. «Бесконечная», — сладко стонет про себя Юнги. В этом человеке такая неописуемая глубина, что страшно опускать взгляд. Но она так и манит.       — Спасибо, — язвит Пак в ответ, переступая через бурю эмоций внутри, зло сверкая глазами. Юнги шокированно улыбается, более красноречиво демонстрируя, что «сумасшедший» в его понимании — высшая похвала.       — Когда ты перестанешь меня удивлять? — тихо спрашивает Мин, протягивая руку, чтобы удостовериться в реальности. Сны ночью посещали безумные, но это — самый странный из всех. Прошлый Чимин под прикосновением бы обязательно вздрогнул, взглянул бы смело, но уязвлённо. Этот перехватывает руку. — Полегче, — мягко просит Юнги, морщась от лёгкой боли.       Он переводит руку Чимину на шею и из всех имеющихся сил давит, требует нагнуться к себе. Сопротивляться ему такому вовсе не сложно. Чимин, преисполненный хорошим разрешением проблемы, вспоминает свои вчерашние чувства. Как ждал Юнги на пороге, пока он бился с морем, как злился на него, рождая в голове план, как преступал закон ради этого человека, в глубине души искренне его слабости презирая.       Юнги им восхищается, но приблизившееся лицо рассматривает, как абсолютно не знакомое. Юнги до боли влюблён, но этот человек пошёл на преступление ради него. Это пугает. В свете больничной палаты всё кажется странным. Это отдаёт безумием секса в пустом дельфинарии, за тем исключением, что тогда Чимин был очевидно зажат. Напуганный, неопытный, юный. Он нравился Юнги и таким. «Нравился» вообще не то слово. Юнги, теперь всем уже очевидно, в него уже давно и бесповоротно влюблён, и томящиеся внутри эмоции это лишь подтверждают. Чимин нравится ему неопытным и мягким, нравится и осязаемо выросшим, уверенным, свободным. Этот Чимин не боится зрительных контактов, он их презирает. Этот Чимин не поддаётся на чужое желание поцеловать, он целует сам, снова в шею, чтобы вообще в глаза не смотреть. Нечего там пока видеть.       — Ты так изменился, — признаётся Юнги, следя за тем, как чужие губы жадно проходятся по шее. Юнги сейчас сложно ощущать прикосновения, но сами мысли о них будоражат и так. Губы у Чимина теперь не дрожат тоже — они целуют. И глаза… Всё те же тонкие извилистые глаза, теперь наполненные хищностью. В нём это всегда крылось или это расцвело только сейчас?       — Нравится? — с усмешкой спрашивает этот Чимин, перебираясь на руках выше, всё-таки целуя в губы, допуская столкновение глазами. Он и сам знает — с ним что-то происходит. Энергия нового опыта впервые выливается агрессией. Раньше была только нежность, теперь — злость и обида. За то, что пытался уйти, за то, что не отвечал, за то, что напугал до смерти. Раньше казалось, злость не имеет места в прикосновениях. Но грубые укусы на коже сейчас говорят за себя — это откровение. Это сложнее, чем любить. Это сдерживается, чтобы донести чувства, но не причинить слишком много боли.       — Ты всегда мне нравишься, — вместо его игры отвечает правдой Юнги. Всё замирает ненадолго, тщательно обдумывается. Зверь ненадолго затихает, но еще не ластится. — Когда ты успел так повзрослеть?       — Когда ты бросился в море, — его голос строгий, на секунду кажется, ожесточённый. Юнги выдыхает с замиранием сердца, плавится от близости его тела. В этом человеке с самого начала заключалась огромная сила, если ему удалось вырасти от злоключений. Сам Юнги не повзрослел даже со смертью матери, только мельче стал и затаил боль внутри. — Объяснишь, что произошло? — он не давит, но в долгосрочной перспективе требует.       «В долгосрочной», — смакует эту мысль Юнги. Это не пылкий в своих первых чувствах мальчишка. Этот человек хочет разобрать Юнги от и до.       «Не кусайся, мне тоже больно», — одним взглядом просит Юнги, и Чимин считывает это, неуловимо смягчается.       — Обязательно, — обещает, не сдерживая каплю вырвавшегося наружу моря. Он и эти метафоры своей жизни обязательно ему объяснит. Расскажет, почему море и подводные твари. Ответит ему тем же, чего этот немыслимый человек заслужил.       Юнги поднимается на локтях и в поцелуе понимает, почему ноги Чимина в фантазиях обращаются в хвост. Чимин и сам так напоминает ему море, что внутри всё резко складывается в ровный пазл. Он — и есть море. Он и создаёт то мистическое чувство. Он и есть его дом после неспокойных вод. Шаг с пропасти в поцелуях с ним кажется тошнотворной ошибкой. Как он мог прощаться с жизнью, если в его мире теперь существует Чимин?