«Весь мир следит за каждым движением.
Воспользуйся шансом, не валяй дурака,
Всё, что у тебя есть, и всё, что тебе понадобится, — Одна пуля в патроннике.
Дыши спокойно, прицелься, парень,
Никто не спасёт тебя.
Так что ты собираешься делать?
Все взгляды прикованы к тебе»
Какаши всегда ставил задачу прямым углом. Нет вероятности ошибиться, если спрашивать о конкретном, другой вопрос — это честность ответов. — Восемнадцать есть, судя по всему? — осведомился он, точно зная, что да. Простая формальность, мальчика стоит разговорить, но тот не повёлся и только скупо кивнул, спрятав пол подбородка. — Группа взрослая одна. Сейчас перед тобой её состав. Тренировки по понедельникам, средам и пятницам, с восьми до десяти вечера. Никаких изменений не предвидим. Устроит? Привередливость Наруто не запела, имея свои причины здесь с пируэтом откланяться. Отказывать было и нечему, середина главы уже пройдена, значит, дело близилось к кульминации. Там и до финала близко, чего беспокоиться. Он думал, что в меру себя пересилил, выжил в пространстве новой реальности, где, говоря на чистоту, ничего не было так же как и в предыдущей. А сейчас отчего-то вдруг подумал, что, так или иначе, сомневается, неуверенный в верности разрушения образа, построенного кем-то из его же останков. Кто сделал это наверняка не думал о последствиях, раз не вытравил идею полноценной ликвидации из головы. Наруто шёл сюда зная, к чему ведут игры. К крови, поту и боли. К ударам и переломам, ничем не примечательным и уж вряд ли красивым. Какаши же смиренно ждал, видя тень раздумья и сомнений в лике новичка. Узумаки заметил, как тот улыбался одними глазами, и казались они до болезненного холодными, будто человек за маской потому ту и носил, что губы его ледяным порезом всегда держали точёное безразличие. — Устраивает, — согласился он, отведя взгляд от тёмных стекляшек. — Тогда с понедельника? — Что мешает начать сегодня? — с долей азарта ударило в грудь. Тренер едва отошёл от стены, мимолетом следя за группой лодырей, вновь избегавших начала разминки, но истинное внимание, как не хотел, всё равно дарил новичку. — Мне нужно подумать. Наруто не был уверен над чем предстояло совершить столь широкое в понимании действие. Он сотни раз переносил мысль с одной руки на другую, будто вес мог смениться, рассыпь он пару слов по неосторожности, однако последняя ночь принесла его ноги сюда, завершая процесс обработки. Это мозг не желал расставаться с изученной истиной. По привычке верил, что ничего нельзя изменить. — Подумаешь на тренировке. Давай, переодевайся, — добродушно прищурился тренер. — Вам не откажешь… Желанна и отравляюща стала мысль следовать чужой инструкции. Узумаки вскользь посчитал, что еще должен был доказать насколько чисто в нём намерение сюда вернуться, да вместе с тем о чистоте и правде он не умел говорить с уверенностью. Былое не возродить, — пытался вспомнить, услужливым псом сторожа могилу дорогого хозяина. Сторожил и не заметил, как сам погиб у подножия чужого монумента, а зал перед глазами картину незыблемого ломал. — Чего стоишь? — тренер с вызовом обернулся. Переоделся Наруто весьма скоро. Раздевалки изменились поверхностно, обновились шкафы и скамейки, стены претерпели чистку, пол же устелили новой плиткой, совсем невзрачной и сильно походившей на прежнюю, но это не главное. Пусто здесь стало. Вот что гнобило. К группе он присоединился спустя порядка пяти минут, выскользнув за дверь, бросив рюкзак в углу и вклинившись в поток бегунов. Мышцам сей алгоритм знаком куда лучше, голове бы ещё подключиться. Есть в людях некая сила, способная убивать неуверенность. Наруто ей обладал, с переменным успехом чувствуя, как энергия бьёт через край. Врачи назвали бы её отклонением, психологи — защитой нервной системы. Однако сила не была ошибкой или болезнью. Она существовала сама по себе, заключая союз лишь с теми, кто становился согласным её кормить. В далекой юности эта особенность жировала на безграничной злобе, ей нравилось доводить Узумаки до боли, и обида, которой Наруто прикрывался, уставая бороться совсем, казалась намного слаще и чудотворней простых ежедневных костей. Сейчас Узумаки бежал, с разочарованием понимая, что сила жестока. Он вновь обратился к ней, давно перестав кормить лакомым, а та показала, как ловко способна его разрушать. Чувство вседозволенности кануло в лету, стоило первым кругам остаться позади. Наступавшие мягкими ударами ступни ног в последствии ударили слишком много, оттого и задубели, очерствели, резонансом утомляя тело выше. Наруто никогда не выдыхался так скоро. Помнил, разумеется, о вредных привычках, о мраке собственной физической подготовки и о годах напролет, что не двигали и не тешили, вынуждая сидеть за кривой партой, а после — за стойкой ресепшена. Смысл от воспоминаний был только один — убедить себя в том, что всё поправимо. Месяц крепких нагрузок на тело, два — если дело действительно плохо. Он запустил себя, оплошал перед теми, кто счастливо верил в его талант, и сердце теперь щемило тягуче, не оттого что вспоминать больно, а оттого что сил оказалось чудовищно мало. Таланта ведь не было. Были привычки, рефлексы и множество схем, проработанных на суровой практике с теми, кто им обладал. Так пробежал он ещё пару кругов и выдохся окончательно. Притормозил Узумаки на середине, отходя в сторону к центру зала. Дыхание сбилось, краснота лица оросилась влагой пота, ноги же ныли, умоляя скорей прекратить. — Почему остановился, Наруто? — крикнул Какаши. — Тяжело, — прошептал он, надеясь, что тренер сего не услышит. Слова и впрямь оказались зазорнее некуда, резали слух, обижали притихшую гордость. Потому что помнил прежнего Узумаки, потому что знал, к чему тот стремился, не умевший проигрывать. — Легче не станет, пока не возьмешь себя в руки. Побежал. До занятого места Наруто дойти не успел, так и оставшись в конце тоненькой вереницы людской цепочки. Круг медленно но верно на нем и замкнулся, оставляя человека догоняющим каждого, им же и подгоняемым. Какаши наблюдал такое не часто, обычно по пятницам; вот и сегодня не видел смысла травить быка тряпкой, покуда животное едва не сдохло, размазанное вечером рабочей недели. Смысл в том, что с быка не высосать ведра молока, значит, все силы впустую, сколько не тормоши. Многие, как ни странно, не понимали, зачем сюда приходили, в добавок перед субботой высыхали куда отчётливее. Чуть погодя, лязгнул хлопок ведущего, и отдалённая в реалиях привычка заставила Наруто тот час посмотреть в ряд зеркал. Худенький парень, что вёл их цепочку, замедлился, едва приподнимая красное вспотевшее лицо к потолку. Бездушный бег подошёл к концу, начиная новый круг упражнений. Разминка рук, ног и шеи далась Узумаки ощутимым легче. Сердце медленно возвращалось в устойчивый ритм, тело высыхало и становилось прохладнее, а путь перед глазами рассеялся на чёткую перспективу линий и точек, вновь нагоняя речи о том, что потерял он многое, пускай однажды отважно занимался рядом с лучшими. Мимолётом задумавшись, Наруто понял, что тренировки никогда не давались ему легко. Они выматывали нагрузкой, терзали неудовлетворением и должным образом расстраивали день ото дня, когда желаемое в действительности оставалось за недосягаемой гранью его способностей. Спорт всегда разделял тех, кто мог им управлять и тех, кто всего лишь хотел. Другая сторона этих лет показывала, как важно стремиться к лучшему, делать большее и чувствовать тошнотворный дух соперничества с тем, кто никогда не смог бы дотянуться до его собственного уровня и ни разу не подпускал к своему. Люди звали это опытом. Опытный человек не столько способен к производству труда и идеи, сколько знает, к чему приведет его следующий шаг. И Наруто знал; казалось, что знал всегда, в то время как один удар его ноги сносил противника к канатам ринга, а удары Саске падали быстрым градом, дезориентируя в пространстве без особого нажима на силу. Помнится, тренер хвалил Узумаки, говорил, что верен путь стойкости и хладнокровной мощи, с которой тот подходил к мельтешению на лице соперника, ведь тайский бокс не кикбоксинг, его система оценивания основывалась на качестве и последствиях вложеной силы и скорости нежели на чистоте и зрелищности ударов. Но, сколько бы похвал Наруто не принял на жаждущую их голову, победителем совместных соревнований он так и не стал. Саске забирал первенство великодушно, холодно улыбаясь ему в лицо, и всегда проходил чётко мимо. Вдоль линии обречённого взгляда голубых глаз. — Закончили, парни? — голос Какаши показался едва узнаваем и вытянул с глубины сизых мыслей с некоторым трудом. — Берём скакалки. Нейлоновые шнурки висели аккурат на углу ринга. Разобрали их быстро, группа ребят не в первый раз прикасалась и взглядом, и руками к этим вещам, потому Узумаки несказанно повезло, что светловолосый парень, проведший разминку во главе строя, захватил скакалку и для него. — Готовы? — казалось, Какаши вновь улыбнулся, правда ни глазами, ни линиями чёрно тканевой маски не выдал причин своего удовлетворения. — Начинаем как обычно — три раунда, после скажу, что делаем дальше. Наруто поспешил. Не ожидавший столь скорого писка счётчика, он крепче сдавил ладонями пластиковые ручки и вдруг споткнулся. В начало раунда Узумаки не уложился, в скакалке путался, заплетаясь ногами, язык же высовывал на плечо. Жар и пот вновь поселились на лице, в одночасье стерев с кожи бледность. Скакалка не поддавалась, пролетала навылет, стремясь проскочить сквозь ноги на манер неосязаемой материи. Раунд длился три минуты, из прошедшей полуторы Наруто потерял порядка половины. Всякий раз, пытаясь снова и снова распутать длинный полукруглый хлыст нейлоновой нити, он претерпевал неудачу, поскольку каждый бросок над головой бил резиной по щиколоткам, опадая петлёй на будо-маты. Несуразное представление, если бы кто-то смотрел. — Наруто, — Какаши резко одернул. Появившись под боком, он скептически оглядел попытку исполнить порученное, как вдруг с долей сарказма порекомендовал. — Подвяжи края. Встань на неё посередине и натяни краешки вверх. Твои руки должны в итоге оказаться на уровне талии. Узумаки так точно и сделал. После сказанного чужим ртом, он самостоятельно припомнил правила отмера длины сей резиновой удавки, но продолжал коситься в сторону Какаши, будто тот мог в любой момент подсказать. Края завязал на два объемных узла, наступив на середину нити обеими ногами и вытянув руки с концами скакалки по две стороны. Подравнял. Прыжок пошёл легче. Один, второй — следующий. Наруто никогда не имел понятия о верных движениях, но подскакивал на ногах слегка ввысь, шлифуя момент чистым касанием скакалки о пол. Дело ведь заключалось не только в правильности исполнения, но и в исходных данных, коими стало ни то наставление, ни то чёртов инвентарь. Боль в ногах напоминала мысли о самоубийстве. Боль такая же нудная и гармоничная как отказ от курения. Наруто продолжал двигаться, ловя её обрывки сначала душой, затем сердцем, потому что жил. Потому что боль знакома, а мысли о самоубийстве, несмотря на то, что в голове всё-таки появились, совсем не казались ни желанными, ни манящими. Сейчас он не спал и видел суть ночных переживаний в нечто далеком, костляво-слабом. Возможно лишь они выдавали его сумасшествие. Сны, бессонные бредни, мысли о сухом кипарисе и каждая складка угловатой во тьме простыни. Там был не Наруто, в тех узких пространствах спальни крылся мёртвый отголосок человека из настоящего, а Наруто — здесь. — Закончили. Спустя одиннадцать минут Какаши оторвался от стены, идя на подход ближе к группе. Тёмные глаза его следили за каждым с подозрением, будто не он личной персоной ловил надрыв в лицах, отражённых высокими зеркалами зала, словно не он требовал продолжения незамысловатых прыжков с начала нового раунда. — На выход. Берем коврики, — тут же распорядились, обогнув Узумаки плечом. Маленькая толпа парней и мужчин снова стянулась у ринга. Передавая скакалки человеку наверху, Наруто вспомнил, что растяжку толком никогда не любил. Он сроду не был ни гибким, ни эластичным, тогда как многие из прошлой группы тянулись словно вышедший из-под конвейера мармелад. Узумаки всегда шипел и трескался, надрывая последние зачатки непригодных для разогрева связок. Не умел по-другому, а сейчас видел, что даже и не хотел. В смежный зал вышли едва не по парам. Искать коврики необходимость отпала сама собой, ибо, следуя за людьми, Наруто без тени сложностей нашел те в углу. Какаши за ними не спешил, оставив взрослых людей на попечительство самостоятельности. Всяко лучше им было действовать без его подсказок, ведь работали не в первый раз, и каждый давным-давно уяснил смысл действия в этом месте. Каждый, кроме Наруто, ни то солгавшего о своём прошлом, ни то действительно позабывшем алгоритмы работы. — Давай помогу, — с хищной улыбкой к Узумаки подкрался парень-ведущий, едва уловив на лице новичка задатки рассеянности. — Пойдём к стене, начнёшь первый? Улыбка человека показалась Наруто слегка безумной. Пока тот стоял, она становилась благосклонной, позволяющей жертве растерянно убежать, не зная, что хищник всё равно в миг настигнет и без труда сожрёт тело вместе с костями. Но Узумаки не возражал. Кому какое дело, кто станет рвать деревянные ноги, и рвать или растягивать — вопрос уже лишний. Наруто смотрел в ответ с интересом, изучал незнакомое лицо явно крашенного блондина, удивляясь длине и гладкости волос, собранных в жидкий хвост. — Пошли, — пожал плечами в итоге, как рядом возникла фигура тренера. — Нет, — обращались точно к парню напротив. Какаши потянул того за руку, сам отходя чуть в сторону, а после отправил парня к противоположной стене искать поддержки в лице нелюбимого соперника, где и одарил настоятельным советом. — Помоги лучше Джуго. — Суйгецу, — крикнул напоследок молодой человек, давая знать, что за имя носит хищник с обманчиво милой улыбкой. Узумаки же хмыкнул, едва заметно кивая. — Наруто. Всего через секунду Узумаки подтолкнули бедром. Схватив коврик покрепче и сделав первый шаг в сторону, он чуть заторможено обернулся стараясь выхватить неопределённый взгляд Какаши, однако не успел. Сначала тренер объяснил Наруто как сесть, затем уловил в глазах понимание и через какое-то время признал, что парень действительно тут не впервые. Двигался Узумаки скованно, с заметным трудом опускаясь сначала на колени, потом и на задницу; энергии в нем было мало, чувствовалось некое выгорание как и физическое, так и цельное — в деталях. Тонкие ломтики рук напряженно упёрлись в пол, им не хватало разрядки, будто Наруто находился здесь с одной единственной целью — убивать, но прежде ни разу не держал ни ножа, ни винтовки. Какаши заметил это моментом, обдумал, а после подтолкнул чужой зад ближе к стене, помогая как следует развести ноги. — Выпрями, — мягко, но с чётким упорством посоветовал он. Узумаки пытался сделать это ровно десять секунд подряд. Напрягал мышцы, поочередно вытягивая то правую, то левую ноги вперед. Колени его дрожали и двигались под нервным сокращением мышц обратно наверх, однако, глубоко вздохнув, парень понял, что большего не осилит и бросил эту затею, прервав на корню. — Не так широко. — Ноги выпрями, — требовательно повторил Какаши. — Колени раздвигать дома будешь. Раздвигать прежде не приходилось нигде. Годы, пролетевшие с момента последней тренировки, всё сгладили, лишили привычки терпеть режущую боль и преступать через себя ради подобных глупостей. Тем не менее, Наруто озлобился. Мало достоинства в том, кто терпит насмешки. — Чуть-чуть потерпи, — с внезапной доброжелательностью произнёс тренер, сбивая спесь неприятных ощущений. Он окончательно сел и надавил ногами на икры Узумаки, вынуждая того разъехаться с большей силой. Новая боль не оказалась адской. Трепетно подойдя к своему пику, она не сбавила оборотов, но зажгло и затянуло со всех сторон, будто ноги медленно выдавливало из тела, перекручивая на разные бока. Какаши знал, как это бывает, знал больше Наруто, и тот факт, что растянуться без пережитка всех ощущений ему не удастся — тоже. Единственно, он не предполагал, что мысли о самоубийстве, приходящие в припадках ничуть не веселой боли, перестали казаться нежеланными в момент треска зубов со стороны новичка. — Дыши. Расслабься. Мне остановиться? Только сейчас Узумаки заметил, что ноги Какаши продолжали толкать его собственные, оттого и боль становилась горячее — корявой веткой меж ребер зажимая дыхание. Тренер видел искривления мук на покрасневшем лице, в то время как парень сурово молчал, продолжая хвататься за мелкий ворс пола. Непробиваемость его обещала быть страшной. — Не геройствуй. Ноги замерли, сдвинувшись лишь на пару сантиметров назад. Тишиной в зале отныне не пахло. Стоило лишь обернуться, как легкие улыбки чужих губ, разговоры и чуткая занятость бросались в глаза. Разве что Суйгецу разговаривать с Джуго не торопился, потому что парень тот, с виду огромный и стойкий, вызывал у первого приступы жалости, зависти и странной агрессии. Не сказать, что Суйгецу его плохо знал, скорее наоборот. Если бы Какаши ведал историю соперничества Наруто, вероятно назвал бы эту аналогичной. — Терпимо? — тренер участливо заглянул в лицо Узумаки, не спеша, цепляясь за дрожащие руки. — Давай. Делай глубокий вдох, а на выдохе тянись ко мне. Только с прямой спиной. Наруто слушался. За чужие ладони старался не хвататься, однако его скользкие пальцы всё равно пробежали вдоль светлых запястий, остановившись слегка оттопыренными на уровне острых костяшек. Он старался не думать о том, почему с виду высокий и угрожающе мрачный Какаши на деле оказался столь худым человеком. Должно быть работа нервная, — приходило в голову, да голова эта кружилась режущей тягой по внутренним сторонам ног, не давая понять, что о комплекции посторонних людей неверно думать так примитивно. — Как ты себя запустил? — осведомился тренер чуть тише. Момент он уловил подходящий, ибо в меру сосредоточенный Наруто вопросом задался похожим. Какаши, разумеется, не знал подноготной сего беспредела и всё же, казалось, говорил совсем не о том. — Семь лет не занимался ничем, — пояснили сквозь долгий выдох. — Вообще ничем. — Ты говорил шесть или восемь. Значит семь. — Это важно? — Узумаки не чувствовал нужды разъясняться, но что-то требовало ответов. Быть может, боль отступала, может — солнце в зените не появлялось с конца июля. Чертовщина, куда не плюнь, а ответы всплывали сами собой. — Каждая неделя важна. — Значит семь. Несколько секунд спустя тренер и не задумался о том, в какую глушь затянул одним встречным вопросом самокопание нового подопечного. Наруто считал — глупость это. Годы не стоят ни сожаления, ни похвалы, раз уж не наделили ни опытом, ни уроком. Прежде он занимался поиском соблазна, чуть позже норовил от соблазна отвязаться, но как итог — потерял совесть. Узумаки разговаривать не тянуло. И думалось, что человеку напротив не стоило большого труда держать рот закрытым, однако дерзить он не мог. Не хотел. — Работаешь? — произнёс тренер, в который раз не замечая сердито стиснутых губ. — Как иначе. Наруто достаточно чётко пожал плечами, несмотря на шаткое положение разведенных ног и наклоненной спины. — Где, полагаю, секрет? — Да нет, — удивился Узумаки. — В отеле работаю. Хостес в паре с другим сотрудником. — Так значит взрослый совсем, — неизвестно на что намекая, протянул Какаши. — Не сказал бы… Стоп. Стоп! Тренер тут же ослабил тягу и позволил телу паренька медленно вернуться в исходное положение. В памяти его собственный путь борьбы остался грубым порезом по неотесанным участкам кожи. Нестерпимо, отвратительно, однако едва ли не живительно в отношении будущего. — Расслабься, — вновь попросил Какаши, не нарушая крепкого амплуа. — Учился где-то или как? — И то, и другое. — Странно, — тренер усмехнулся с толикой непонимания. Привычка отвечать ни то резко, ни то экивоками раздражала и самого Наруто, только вот устоялся он в ней и ничего не имел возможности поменять. Какаши уловил себя на мысли, что парню такое определенно подходит. Ему требовалась новая парадигма мышления. Стоящее введение в жизнь, коей существуют другие люди — по крайней мере, со стороны виделось именно так. — У Суйгецу хорошая растяжка, — выдохнул Узумаки, по-прежнему следя за происходящим у дальней стены. Взгляд он старался увести как можно дальше. — Неплохая, — согласился Какаши, придвигаясь чуть ближе. — Будешь стараться, сможешь лучше. Мышцы вновь заныли тянущим огоньком. Спустя момент Узумаки показалось, что привыкнуть уже удалось, но сделать то определенно сложнее, чем «уметь» либо «стараться». — Он давно здесь? — Давно. Делай вдох. Тренер потянул Узумаки на себя. Держась за руки, подпирал ноги ступнями, тянул и видел, что тому наконец удалось в меру отвлечься. Неудобная поза подстрекала обоих работать усерднее, Какаши толкало на выполнение начальной нормы, Наруто — на отчаянную попытку переплюнуть потерянный опыт. Разговоры отвлекают от боли, боль — от разговоров, единственная разница между ними в том, что боль душевная разговоры кормит, а зал учит ей через боль физическую. — Достаточно, — тихо оповестил тренер, а после обратился и к остальным. — Идите переодеваться. — Мы в парах сегодня? — Суйгецу подоспел и улыбчиво наклонился, заглядывая Какаши в уставшие глаза. — Да. Иди в зал. Парень дёрнул уголком губ, вероятно довольствуясь днём без промедлений, и в хаотичном порядке перебрал ногами сначала в сторону сокомандников, затем в направлении дверей. Какаши остался на месте. Задумчиво, ловя удирающую мысль, осторожно сдвинул ногу Узумаки и позволил подняться. — У тебя экипировка осталась? — произнес он, не загадывая наперед. Наруто припомнил медовые перчатки, вечно забивающую рот капу и целый воз вещей, удачно проданных после выхода из детского дома. В действительности денег ни на что не хватило, но Узумаки не жалел о том, насколько простоволосо избавился от памятных реликвий. — Только бинты, — в конце концов признался он. — Пока хватит. Присмотри что-то на ближайшее будущее. Люди в зал возвращались растянутой вереницей. Оглянувшись на миг, Наруто приступил за последним. Джуго шёл чуть покачиваясь, его широкая спина казалась плотнее и объемнее натуральных размеров тела, однако Узумаки надолго взгляда не задержал. Бинт вокруг запястья он оборачивал осторожно. Во время процесса на уровне дежавю вспоминал правила и отличия вариантов бинтовок, всё норовя угадать верный путь не с последнего раза. Наруто точно знал, что длины хватит лишь на два подворота к костяшкам, а запястье придётся крепить тем что останется. Рука практически не изменилась и вряд ли могла вырасти на значительные сантиметры, потому теория давалась на практике проще. Совсем как у танцоров, спустя многие годы тело не забывает ряда движений, коими умело кружить. Беда в том, что он не был танцором и оставался совершенно неуверенным в своей одарённости. Должно быть слишком усердно заострял чутье на сомкнутой в легкий кулак кисти? Пока что нигде не тянуло. — Верно? — возвратившись к Какаши, Узумаки приподнял обе руки. — Молодец, — отпуская перевернутое запястье, в ответ благосклонно кивнули. — Практически идеально однако. К Хозуки давай. Посмотрим на ваш дуэт. — Кто из них? — обернулся Наруто, вдумчиво перебирая ряд разноцветных голов. — Суйгецу. Вон тот любопытный хмырь. Всех остальных тренер так же разделил по двое. Люди занимались немало, приходили сюда будучи хорошо знакомыми. У Наруто то вызывало своеобразную печаль, и в то же время — настоящий интерес к изучению. Человек не может везде становиться своим; потеряв стаю, аналогичную ей он уже не найдет. А вот понять, что есть аналогия, Узумаки любил, ровно как и раскусить схему противника. — Мне сегодня будет чему поучиться? — странно улыбнулся Суйгецу. Видимо, он думал о тех же вещах, раз уж после легкомысленно добавил. — Твои движения мне не знакомы. Наруто с этим не спорил. Пускай он не испытывал по отношению к партнеру сердечно-притязательных чувств. Пускай, пока не видел этого человека достаточно чётко, и был уверен, что ещё узнает его лучше, с Учихой Суйгецу никогда не сравниться, какой бы не была растяжка Хозуки, каким бы даром тот не обладал. Саске в прошлом давал мотивацию вправлять кости на место, сплевывать сегменты надкусанного языка и подниматься на ноги. Учиха учил его с влюбленной жестокостью, неосознанно делая всякую эмпатию в округе филькиной грамотой. Саске убивал эпохи ударом, не замечал, как скоро удар добивал его самого. Зал же остался прежним. Сменились люди, улетучились годы, через него прошла новая сотня человек, и, если не присматриваться, обернуться и вскользь осмотреть пространство, то можно уловить очертания тёмного ёршика непослушных волос, расчётливый взгляд его глаз и издевательский вызов в стойке. Узумаки и впрямь обернулся, стараясь проверить. Но тут повстречался с немым вопросом во взгляде Какаши. — Ты слушаешь меня? — Простите… Повторите ещё раз? Лицо, скрытое маской слегка осунулось. Казалось, будто взгляд тренера тайно молил о помощи, говорил об усталости, о вынужденной заинтересованности и попытке на пару минут отстраниться от дел, но тот рассыпаться повременил. — Джеб ногой по-другому называется «тае-тад». Наносится главным образом по средней части туловища и чаще всего целится в ребра или в печень, — Какаши вновь повернулся к мешку, делая быстрый и резкий удар ногой с разворотом на опорной. — Бьёте всем телом, свободную ногу доворачивать до конца. Всегда доворачивать, это ясно? — Прием перехвата инициативы, — уловив паузу в разговоре, Узумаки выжидательно улыбнулся. — Да. Прием развивает ловкость, но применяется как правило новичками. Тебе самое то. Стоящий поблизости Суйгецу не удержал внутри тихого смешка. Не привлекая внимания ни одного человека кроме выдрессированного на звук Джуго, он мягко переступил с ноги на ногу и протёр кончик носа перчаткой. — Тае-тад любит скорость и хорошую растяжку, — продолжил Какаши, остановив качание мешка. — Идеала я от тебя не требую, но хотел бы увидеть максимум приложенных сил. Всё зависит от заинтересованности, Наруто. Начинайте. Какаши отступил на несколько шагов. Таймер длительно пропищал несколько раз, особо долгим гудком предупреждая о первых секундах раунда, и Узумаки скованно осмотрелся, пожалуй, в этот раз действительно заплутав. Заинтересованность его была тварью крылатой, глубина её нездоровых впалых глаз иногда пугала и самого Наруто, ибо он знал, каков истинный лик существа. Время то вовсе не лечит. Калечит, уродует, изменяет. Суйгецу же подметил открытые места, на мгновение задержал взгляд чуть выше уровнях талии, а после выбросил ногу обманкой. Движения его оказались быстрыми, удар же — сильным, определенно продуманным. Икру обожгло тупым спазмом, а тае-тад вдруг обратился коварным лоу-киком. — Врубайся, — парень отскочил на полшага в сторону, блокируя неосознанный выпад Узумаки. — Черт… Наруто шумно выдохнул, замешкавшись, и получил удар на этот раз точно под ребра. — Растяжка твоя ебёт, — чуть подогнувшись, восхищенно хохотнул он. — А выше можешь? — Растяжка не при чем. Тут другие мышцы работают. Махи нужно делать. Наруто внезапно показалось, что он не просто позабыл какого быть на ринге, он будто и вовсе никогда туда не выходил. Ряд ударов со стороны противника Узумаки благополучно пропустил, то ногу не успевая заметить, то собственное колено уводя к внутренней стороне слишком сильно, отчего равновесие в блоке не удерживал, а добровольного насилия получал только больше. Знал ли Суйгецу о вседозволенности или же просто являлся человеком без принципов, — руками не пренебрегал. Удары то в челюсть, то в грудь приходили порывами. Несильные, более чем осторожные, и всё же резкие как бросок голодного хищника. Наруто выдохся и сумасбродно потерял нить момента, давно перейдя лишь в защиту. Так, пускай и неловко, ему удалось останавливать малую часть атак. А Какаши наблюдал со стороны с тишиной терпеливости. Он подошёл к ним чуть позже, оправив другие пары и, не дойдя ещё несколько метров, сурово прервал: — Руки. —А? — Узумаки сию минутно же обернулся. — Без обниманий. Руки держи в защите, — наставительно оборвал тренер, подходя ещё ближе. — Я забываю об этом. Не могу. — Это должно было остаться у тебя в привычках. Не могу — возвращайся домой. Избавься от абулии. Улыбаясь, Суйгецу верно решил, что в праве взять передышку на пару секунд. Патологического отсутствия воли и желаний он в Наруто не заметил. Быть может, тренер понимал в том куда больше него, а может на деле не страдал парнишка подобным. Кто знает, какой подход Какаши выбрал к новому ученику. — Без обниманий? — тихо повторил Узумаки, смотря сквозь спину уходящего тренера. Бой не может проходить вне контакта. Касания — есть аксиома, без которой не выйти из зала. Бойцов уводили под руки, выдворяли носилками, увозили на скорых. Многое происходило во время жгучих контактов людей, и ни единого раза не обходилось без чистых прикосновений. Прежде Наруто не задумывался и абсолютно не замечал, что дерзость чувств и тактильных ощущений шифровал только с Учихой. Ему глубоко наплевательски минутой прежде далась сенестопатия Суйгецу. Чувство значимости каждого момента сопряжения не возникло ни в первый раз, ни в тот, что заставил согнуться. Кровать в номере и заковыристый ковролин дарили куда больше молчаливой эмпатии, чем странный, во многом непохожий на остальных парень в зале. Суйгецу не Саске, Суйгецу — всего лишь игрок. О том, что чувствовала его тонкая душевная организация гадать не пришлось. Те, кто всегда выигрывают — вспышки, а среди увлекающихся азартной игрой нет пессимистов. Учиха страдал дальновидностью, значит, не был одним из них. Теперь Узумаки предполагал, что и ходил сюда только ради него. Потому домашние мысли нисколько не сменялись мыслями зала. — Его любимое это, — простодушно зевнул Хозуки. — Но ты правда держи руки у головы. Я тренируюсь, а другие с радостью воспользуются. — Раунд ещё идет, — Какаши прервал переговоры на полуслове, натянуто обернувшись. — Мы продолжаем, — поспешил заверить напарник, без тени предупреждения оттолкнувшись от пола и с энтузиазмом приняв верную позу. — Сколько тебе лет хоть? — Двадцать три. Стойка Суйгецу таила угрозу в одном только развороте. Парень вероятно был смелым левшой, поскольку правую ногу чаще держал впереди, а левую сторону корпуса отклонял. — Я б меньше дал, не тянешь ты. Может на двадцать один… Похож на студента третьего курса, — встряска обрушилась на Узумаки быстрой подсечкой опорной ступни. Суйгецу профессионально выбил основание в бок, заставив ноги разъехаться а Наруто проскрести коленями по полу. Тае-тад вскоре и вовсе забылся, превратившись в свободный бой без границ. — Откуда ж подобная точность? — хлюпнув воздухом, приподнялся Узумаки. — Себя в двадцать три помню. Ты не похож. — Я и не должен. Серое лицо Суйгецу постепенно окрашивалось мягкими оттенками красноты, и за прошедший раунд Наруто увидел чуть больше потайных особенностей нового человека, а в пришедшем на смену времени уяснил одну важную вещь — ликвидность Суйгецу не уходила вместе с энергией. Он не лишался товарного вида, изнеможенно вдыхая на первых секундах паузы, потребительские способности сияли лишь ярче, уже через десять секунд говоря, что парень готов продолжать. Такую ликвидность Узумаки всегда уважал. Когда Какаши говорил, парень странным образом приобретал серьезность, в промежутках меж тренировочным боем воодушевлённо улыбался, а собственная голова Наруто незаметно пустела всё больше и больше, пока вовсе не утратила способность болеть и противиться. Нескольких мгновений чистого азарта никогда не хватало. Удар — защита, удар — разворот. Тело вспоминало, вновь двигаясь по неумелой инерции. Шаг вправо, отступ назад, заход за ведущую сторону — и леворукость Суйгецу казалась яснее стандартных стоек. Учиха был универсалом. Бил с левой, бросал через право, обводил вокруг пальца и профессионально играл на доверии. «Камень-Ножницы-Бумага» в его исполнении всегда меняли иерархию объектов. Схема этого парня была абстрактной, едва не безошибочной и продуманной, однако Узумаки чувствовал в ней степень рандома. Саске думал и просчитывал каждый ход, Суйгецу — нет. Он чувствовал, бил туда, где противник не успевал закрыться. Такому проиграть намного опаснее, а Наруто стал слабее. Если податься, — былого не возвратить. Стоит попасться, — падение или угол, или нокаут. Всякое бывает, и из могилы вытаскивали, и раунд останавливали, зависит от места, зависит от правил. Узумаки должно быть разорвало, если победить уже нереально, но проиграть — значит вновь умереть. Обласканный временем лишь физических действий, Наруто даже не понял, как становился зависимей прежнего. Его острый склад ума давно потерял способность принимать решения за долю секунды. Он дрался так, будто мечтал танцевать. Ласково, осторожно. В этом должно быть имелась своя красота, притягательность взгляда, изломы лица. Тяжёлое дыхание говорило, что да. Имелось. И хотя всякий талант мистичен, это вовсе не значило, что его собственный имел несказанную пользу.***
В конце занятия Какаши попросил оставить свой номер. В душевой народ смеялся. Разгрузка пошла на пользу, давая Наруто шанс вновь докопаться до сути и полной грудью втянуть движение вместе с паром. Он, как не хотел, не преследовал влажных фантазий, что выгораживали его неспособность полноценно жить среди прочих и быть идентичным. Узумаки так же помнил, что завтра смена, что Конан будет ждать его к пяти вечера, что иные, никому ненужные растраты на детскую влюблённость в бои стоило оставить при себе. И всё же Наруто сейчас казалось, что девушка заметит перемены и тихо обрадуется, поняв, что смысла брать ключ-карту у коллеги отныне не стало. — В следующий раз я с тобой, — сдержанно сообщил прежде незнакомый голос крупного человека. Джуго прошёл мимо открытой кабинки Наруто, поверхностно осмотрев мыльное тело новичка, но обращался, по всей видимости, к запертому в соседнем пространстве Суйгецу. — Помрёшь ведь, не ходил бы на риск, — тот час откликнулись ровно оттуда, где Узумаки нашёл причину сего разговора. — Не забывайся, брат. — А ты не лезь раньше батьки. Вскоре вопросы снова полезли в пустую башку. На выходе из зала всегда оставался длинный коридор. Манящий и завлекавший путь любых смешенных дум. Останься или беги. Замри или не возвращайся. Сегодня народ прощался и разбредался по делам. Кто-то спешил домой, кто-то за соседнюю стену, решать будничные вопросы, а Наруто заприметил фигуру тренера у длинной стены и, чуть поспешив, остановился рядом. Суйгецу куда-то пропал, оборвав разговор с мутным Джуго. Дружба здесь не водилась, — с чего-то пришло на ум. Какаши же задумчиво наблюдал расклад, спрятавшийся в неприметных рамках. Узумаки чувствовал, что знает, за чем следит тренер, потому что символы и буквы плотно отпечатались на действительно достойных наградах. Только, как прояснить пелену явного недопонимания он пока что не мог сообразить. — Семь лет назад значит? — тихонько проговорил Какаши, увидев поблизости тень. — Да. Это наше последнее достижение. Произнёс это Наруто так, будто делил два диплома, висящих парой на стене, сразу же на двоих. Те стали быть симпатичными, явно подстрекающими получить ещё и ещё, и ведь правда не важно — сломают там либо руку, либо голову рассандалят об острые локти. Какая в том беда, если грамота столь хороша… Дело в другом, — рамки не приносили реального удовольствия, ибо Узумаки отстал. Он не догнал Учиху в первенстве, вновь стоя лишь вторым номером по порядку. Пускай награда — последнее достижение общего прошлого, она не имеет права висеть здесь и говорить, что Наруто посмел вернуться, тогда как сильнейший из них пал носом в канаву. — Саске во всём был лучше меня, — вытянул он, отвернувшись. — Гордость клуба в своё время. Вы и сами видите. — Много амбиций и хорошие рефлексы, — в задумчивости протянул Какаши, будто наблюдал за бойцом из пустоты за рингом. — Это редкость, но, как ни странно, даёт не больше того, что есть у тебя. Даже если ничего нет. Вряд ли парень так же хорош, коим хотел казаться. — Он умер. Откуда Вам знать. Тренер неоднозначно обернулся к нему. На миг задержал взгляд на понурых глазах, словно пытаясь те изучить, а после вздохнул. — До понедельника, Наруто. Вскоре Какаши и правда ушёл. Узумаки приходилось смотреть ему в след по привычке. Он когда-то одёргивал себя жёстким тоном, точно так же вынуждал не следить за шагами близкого человека. Тренер не был похож на людей, которых Наруто знал лучше нужного, не становился отличным от них по примеру определённых критериев, однако во всем казался знакомым и чёрствым. Одинаковые на вид и форму нейроны мозга словно жертвы изнасилования иногда прятались по углам, иногда становились истеричнее и боязливее. Какаши, кажется, оскорбил глубоководье единственных живых воспоминаний. И нейронам нравилось, что он ушёл, однако именно сейчас им отчего-то захотелось снова с ним говорить.