Fabrizio Paterlini — Historiette No. 5
Наруто раздражал свою семью. Чаще парень лежал головою на рельсах, нежели становился у центра перрона. Его волновала не койка внутри звякающего вагона, а целенаправленное движение по строго выложенному вдоль смуглой лесопосадки пути. Поезду ехать. Ехать в момент соприкосновения с Узумаки и секундой позже, когда взволнованный машинист дёрнет яркий стоп-кран. Именно так выглядит человек, не выносящий жизни, прощающийся и по-прежнему умоляющий. Это нормально, что поведение его отторгаемо, потому ведь такие люди почти не находят необходимой им помощи. Близким тяжело выносить песню холодного металла, особенно, когда не удаётся упокоить вопль беды даже с сотого раза. Все сдаются, все отворачиваются и бросают эту затею, нарекая увядающего слабаком, привыкшим по-солидному размазывать сопли. Общество не железно в своей терпимости. Порой ему кажется, будто, упрекнув несчастного в явно выраженном пороке, становится легче поставить калеку на ноги. Люди созависимы с понятием гордости и не выносят сравнения с аграрной культурой. Но это грань. Последний рубеж, на котором ещё можно спасти голову человека, не отрубленную лезвием несущихся навстречу колёс. Никто никому не должен — современный канон изоляции друг от друга. А что, если самому уже не выбраться из дремучей пучины? Естественный отбор? — Целесообразнее было… — пробормотал Наруто, перевернувшись на холодном полу. Выжить? Он гнался домой с таким рвением, как сердце едва не клинило на рабочем месте. Жив то остался, но чувствовал себя старым падальщиком, потому что задавал уже следующий наводящий вопрос — почему не обрадовался? В тот вечер брызги света отчетливо рисовали изгибы на светлом лице Учихи. Разводы — в них гудящая дорога. Бензин. Резкий запах, напомнивший интернат. Картина оказалась вымещена из памяти столь давно, что даже малое отличие от некогда знакомого образа раздражало до мерзкой чесотки в горле. Духота налетела обволакивающая, что и нос некуда отвернуть. Зачем только Саске скрыл правду? Что случилось в мире семь лет назад, заставив выбрать лживую дорогу и сесть в единственный из оставшихся, ржавый поезд под знаменем «Вечного следования». На это раз спать Узумаки не мог вполне вынуждено. Асомния расцарапала ноготками его лицо, умертвила двигательную функцию тела, и стала она окончательно вынужденной, оттого куда более терпеливой, но не менее изводящей. Казалось, что организм держался на священном резерве, приютившись в закрытой квартире. Давила на кости яркая ткань пережатой футболки. Под боком её резкие складки. Кожа не нуждалась в большей чувствительности, напротив, каменела, немым покровом упрятав мясо, но дискомфорта отчего-то не переносила. Лёжа в болоте полюбовной лженауки и мнительных фактов, Наруто думал о красочно-топлёном цвете луны, что по-прежнему источало сияние молодой кожи. Однако, запомнив лицо в точных подробностях, Узумаки так же скоропостижно его позабыл. Убежал то трусливо, и взгляд метался по сторонам, не принимая во внимание главного. А глаза Саске были… Капризны. Эмоции в них многогранны, как радужный блеск внутри стеклянной пирамиды — прекрасен, но дуракам, к сожалению, необъясним. Эти очи принадлежали Какаши, пугали теменью и глубиной, отражая подземные воды, такие же чёрные и холодные, как течение при отсутствии света. Рябь по ним бежала волнительно, кротко — поезд сверху трещал сквозь разбитый балласт колеи. Почему же вдруг подошли они столь иному по контору человеку? Щеки вроде бы округлели, приобрели тонко очерченные формы, стали мягче. И это закономерно, Саске ведь ел. Один только Наруто умудрился после интерната истощать до состояния Бухенвальда. Потому что он идиот. Не жертва и не мученик. Узумаки — писаный по канону страдалец, выбравший иллюзию вечного горя, помноживший её дозу и окончательно подсевший. — Или же целесообразнее молчать? — добавил, уже саркастически оголив ряд зубов. Полог ночи укрывал комнату пеньюаром. А в комнате — сплошные вопросы. Он снова был пьян, как взмокшая лошадь на переправе. Потребность заснуть по степени важности пришла соразмерно желанию взвыть. Узумаки держался. Смотря в потолок, скользил изнутри по стеклянной крошке, а в жизни бесстрашно молчал. Отрываясь от пола и поднимаясь над совестью в позе жабы, Наруто тихо стонал, бессильно опуская лицо к ногам. Голова не держалась на слабой шее, того и гляди, намереваясь завалиться на бок, чтобы после и вовсе отвалиться с корневищем. Возможно, покатись она по полу, оторвись от всего остального, и чёрной дырки внутри грудины не стало бы. Как же… Мозг не способен управлять телом, не имея такового. Умно природа продумала. В конечный раз Узумаки щёлкнул пробкой о стену и предпочёл просто лечь. На пол, на ковёр, в лужу собственной слюны — уже не имело разницы. Вино, что должно было стать украшением праздничного стола, уходило водопадом. Первая бутылка валялась рядом, едва не закатившись под кровать, а вторую Наруто держал у подбородка, позволяя руке дрожать и сосуду покачиваться. Алкоголь он заливал в рот неумело, в целом даже не открывая губ шире, может потому и лежал в холодной луже, неспособный обсохнуть. Какая кому разница.***
Телефон молчал уже двое суток, чем сильно напрягал суетную Тен-Тен. Она не знала, в курсе ли Узумаки, что с должности его сняли, не была уверена, что тот осведомлен и о выходных. Наруто не увольняли, впрочем, оставить парня в штате сотрудников без работы, совершенно незаконно аннулировав трудовой договор, оказалось поступком чертовски бесчеловечным. Тен-Тен не ручалась, стала ли виной квалификация, кою напарник документами так и не подтвердил, или смысл таился в ином; хотела лишь поставить в известность. Она уже порыскала среди знакомых и опросила каждого, кто мог располагать пригодной информацией, но спрашивать напрямую у начальства опасалась так же, как говорить об Узумаки с Конан. Сейчас Тен-Тен подтягивала на предплечье увесистый пакет, что продолжал скрипеть глубоким дыханием девушки. На звонки Наруто не отвечал. Телефон оставался включен, гудки проходили, вот только ни привета, ни краткого сообщения парень не отправил с тех пор, как вышел на работу в последний раз. Дверь ей не открывали. Порядка десяти или пятнадцати минут гостья смирно стояла, облокотившись о крашеную в зелёный стену, и, если верить внутренним часам, что по природе у неё работали не особенно слажено, вскоре следовало бить тревогу. Сложно представить, с чем на этот раз столкнулась вселенная доброго друга. Он прежде никогда не пропадал, чем бы жизнь ни шутила. Однажды угодил головой в мешок, который борзые негодяи накинули в переулке, пытаясь разжиться. Правда, денег Узумаки сроду с собой не носил, как назло даже карту в тот раз забыл на работе, так и отделался парой синяков и красноречивой поэмой о нищебродстве. Однако не пропал. Притащил на лице больше тонального крема. Как звонок орал, несясь по квартире, в подъезде слышалось неутешительно. Разве что трупы не готовы реагировать на военную сирену с противным интервалом в неровное число секунд. — Ладно… — выдохнула девушка, помассировав костяшку замученного пальца. И только нога её с размаху метнулась по направлению к листу металла, надеясь постучать уже так — бесцеремонно, дверь неожиданно приоткрылась. — Урод! — прошипела Тен-Тен, позабыв о пакете и сумке. Она бросилась на появившегося в просвете человека, стискивая в руках путаницу грязных волос, лелея лишь единственное желание — свернуть паршивую шею. — Привет… — улыбнулся Наруто, не успев и лица девушки толком рассмотреть. — Ты заболел или сдох? Что происходит?! — Отпусти… — в ответ девичьи пальцы только грубее натянули липкие патлы, вырывая несколько волосков сразу с корнем. — Целый вечер звонила, Наруто. Часа четыре угробила! Пришлось сюда ехать, мать твою… Сердитые и весьма острые удары по трещащей голове прекратились отнюдь не сразу. Поначалу Тен-Тен умолкла, затем отпустила клок волос, выскользнувший на пол прихожей, и только после утихомирила дятла. Узумаки не позволил себе смотреть на неё раньше, чем отошёл на несколько шагов назад. Колотило нещадно, деревенея руками да спотыкаясь ногами. — С Новым годом, — обиженно прошипела подруга, по привычке ведя рукой в воздухе, где обычно висела сумка. — В такси встретила, полчаса как наступил. Я думала тебя убили! Родителей бросила, неслась сюда… — Саске жив. Наруто замер на худом лице, надеясь не встретить того осуждения, с которым сам до сих пор не ужился. — Чего? — только паузой позже взгляд Тен-Тен чудовищно переменился. — Он не умер. — Я поняла, что ты перефразировал. Что значит жив? — девушка растерянно осмотрела пространство прихожей, будто искала любезной подсказки. Интерьерные вставки вокруг гардеробной при рассеянном свете коридора молчаливо ответили ей панелью из цельного дерева. — Всё ложь. То и значит… — Узумаки потянулся закрыть дверь, как увидел в подъезде сумку и здоровенный пакет. — Твоё добро? — Моё, — растерянно кивнули, и вещи наконец оказались в прихожей, а мерзкий холодок прекратил задувать из щели. — Подожди… Ты не шутишь? Нет, я не понимаю, как это. Может, ты перепутал с кем? — Я его, как тебя сейчас, видел. Даже трогал, не сомневайся. О сказанном Наруто пожалел. Тен-Тен не была готова услышать. Тен-Тен не лежала в пьяном бреду, захлебываясь не то рвотой, не то ещё не проглоченным содержимым бутылки. Девушка не бросалась от бессилия к окну, стараясь выпрыгнуть и разбиться, но повисая на подоконнике, куда от жуткого истощения ни разу не удалось затянуть даже ноги. Тен-Тен работала и ожидала его звонка, да и существовала она мыслями адекватными, не лишенная радости человеческой жизни. Эта история не для неё. Хорошо хотя бы успокоилась. — Боже мой… — Я уберу, — Наруто пристыженный опустил глаза к полу. Подруга в личной суете успела добраться до спальни, где натолкнулась на необъятных размеров лужу гнетущего цвета. — Ты извини. — Принеси швабру с ведром. Как только умудрился… — Перепил. Каждый ответ — отчасти злободневная правда. Узумаки проникся нескончаемой благодарностью за то, как энергично и с чувством долга девушка завозила по ламинату тряпкой. Не успев толком раздеться, тревожная и взволнованная, она не замечала растерянного взгляда позади и справилась с первой частью бардака всего за несколько тягучих минут. Пока Наруто так и стоял за её спиной, в проходе, поджимая от стыда губы в тусклую линию, слякоть всецело налипла на тряпку, а бутылки угодили в грязное ведро. Думал он, что пол теперь может вспухнуть, а объяснять хозяевам квартиры подробности инцидента придётся искажённо. Футболка его на спине почти высохла и прилипала погано. В добавок, длительное опьянение ещё не ушло, но уже замахнулось на стойкое чувство похмелья, что и заставило парня наблюдать за передвижением Тен-Тен безучастно, тихо, стараясь даже не шевелиться. — Ты пакет куда дел? — В коридоре оставил, — чуть приоткрыв горячие веки, Узумаки туда и поплёлся. Увесистый мешок с пожитками он перенес на кухонный стул, приоткрыв тот, дабы убедиться, что в пакете действительно провиант. — Мама передала, — объяснила Тен-Тен, вскоре появившись с ним рядом. — Сходи в душ, я положу покушать. И проветрю, — добавила она тише, едва заметно скосивши лицо. Неудобно вышло, стыдно, будто впервые предстал глазам девушки в гнусном свете, учинив громогласный эксцесс. А может, и правда впервые, — так или иначе, Узумаки не помнил такого случая, где выглядел бы паршивее нынешнего. Размашистая струя ударила о дно ванной, вода нагревалась постепенно, а футболка, которую Наруто снял, отправилась в нутро стиральной машины, потому что воняла не только пóтом, но и нечто кислым, тошнотворным. Ванную он мыл недавно, та до сих пор блестела и сияла, оставшись единственным чистым углом в квартире. Возможно, из-за этого парню и не особенно хотелось в неё залезать. Он словно подгнивший фрукт заражал и портил предметы вокруг себя, стягиваясь липкой плёночкой от копчика до самого затылка. Впервые чётко понимать, что значило «не находить себе места», паршиво. Иначе говоря, как человек, узнавший в толпе мертвеца, не может не испытать эмоций? Шок, радость, недоумение — всё смешанные чувства. Тяжелые чувства. Сильные. И обливаться облегчением оттого, что горе оказалось бесцельным, — саморасправа. Затянувшись в карточный фокус со смертью, человек способен на серьезные потрясения. Он проиграет и впервые будет зол, разбит, в конечном счёте — озадачен тем, как это могло произойти, однако пережить фокус возможно. Несходно, что победа наслаждения не принесёт, ибо равна она чёрной иронии. Воспользоваться удачей — то же, что выбросить ту на помойку. Понять — значит родиться шулером, ведь знание здесь тождество победе, а тот кто не способен проиграть — ненастоящий игрок. Выход у человека один: не играть. Мочалка показалась Узумаки холодным металлом. Она тёрлась о кожу грубо и чёрство. Об отмывании присохшей грязи, липкой плёнки и распутывании мокрых волос на этот раз требовалось посмотреть познавательную статью. А в сравнениях несвежей патоки с новой действительностью Наруто следовало разобраться самостоятельно. До сих пор он о ней даже не думал, только чувствовал нерадивое присутствие, инстинктивно закрываясь от неприлично бурного потока мыслей. Страх прошёл и боль неожиданно утихла. Скорбь сменилась пассивной яростью. Каменистой, как бурые валуны, разогретой всё тем же палящим Солнцем. Однако злиться Узумаки не мог по причине колоссальной усталости, вот и продолжал только крупно дрожать, на деле, как решил, перестав что либо чувствовать окончательно. Тен-Тен накрыла на стол, улыбнувшись отчасти виновато и по-людски. Стоило напарнику показаться из ванной, она приоткрыла рот, собираясь позвать, но взмах руки, приглашавший Наруто сесть, обскакал её речь перед заторможенной реакцией парня. — Пить больше не будем сегодня, — бросила с пониманием девушка, опустившись на стул. — А ты то почему? — удивился хозяин, порывисто схватившись за вилку, ибо живот восторженно заурчал. — За компанию. Вряд ли Наруто понимал, какое впечатление произвел тем, что устроил в своей квартире, а Тен-Тен совсем не торопилась об этом упоминать. — Жив, значит, — резюмировала она, наблюдая за утолением животного голода. Зря конечно. Узумаки порцию не проглотил, бросив неожиданно все попытки пережевать. Тут то Тен-Тен смутилась. — Хорошо ж ведь. — Не знаю, — искренне поделился тот. — Ты бы смогла принять это? — Ну, человек всё принимает рано или поздно. Мне сложно представить себя. — И что мне, по-твоему, делать? — Для начала поесть, — девушка пододвинула к Наруто пластиковый тазик со свежим салатом и потянулась за ломтиком хлеба. — А потом разобраться. Ты хоть знаешь, где его можно найти? Наруто кивнул, осторожно откусив половину горбушки. Живот мычал ни то благодарно, ни то болезненно, истинно отвыкнув работать и набиваться съестным. В голове подобным образом урчала мысль: а что, если он сам не хочет ни во что лезть? Не хочет с чем-то разбираться. Найти Саске новое место в жизни Узумаки за ужином не желал. Он и не успел бы, потому как в замедленной съемке наблюдал за перемещениями гостьи, думал наперёд, на деле лишь осмысливая произошедшее, доедал, а парень, завладевший причиной метаний, зачем-то нашёл его первым. — Телефон звонит, — отмывая посуду, перебила Тен-Тен шум воды. Наруто моментально окатило горячей волной, будто брызнуло со стороны раковины. Мелодия действительно принадлежала его телефону, который давно должен был разрядиться и выключиться, но звонить так и сяк было некому. Звонить в Новый год, ночью, в разгар всенародного праздника — подавно. — Да, — вскоре пусто произнёс он, видя, кто набирал его номер. Узумаки скрылся во тьме спальни, прибившись к дверному проёму. Голос был близок, неузнаваем временем, но знаком настоящим. Сравнение это скручивало кишки в тугой шар, а ожидание первого звука студило тревожной лихорадкой. — Дома? — Да. — Выйди, — звучало на этот раз тише. Против воли тяжёлое дыхание в трубке нарисовало бегающий взгляд и холод кожи. Эти образы жили неотъемлемо от поздних кошмаров Наруто, они пестрили воспоминаниями и питали жизнь ныне, будучи только отголоском некогда чётких и мучительных кадров памяти. Что же реально? Парень сбросил трубку, припрятав телефон в задний карман. Заново привыкать к его голосу, узнавать в нём новые, беспричинно грубые ноты — не сложно, однако так горько, что лучше даже не слушать. Голос изменился, как и внешность Саске. Как взгляд, если память отныне не подводила. — Кто там? — Тен-Тен убавила напор воды, слыша странную тишину. — Какаши, — бросили в коридоре. Узумаки вошёл на кухню вслед за знакомым именем, подхватив со спинки стула бесформенную толстовку, и снова скрылся из виду. — Я скоро вернусь. Извини. Наверное Тен-Тен не случайно оказалась сегодня здесь. Она пришла и разговаривала, что-то чувствуя. Она не пила, кормила и убиралась, чтобы в Наруто осталось чуть больше сил; улыбалась, чтобы вовремя утереть ему сопли и сообщить, что теперь-то он наконец перешагнул порог Прошлого. Именно поэтому, затянув последний шнурок на осенних кроссовках, Узумаки вышел за дверь молча. Тысячи раз он слышал от Конан про печень. Коллега жаловалась, словно муж её болен не первый год и стал столь выборочен к еде, что сил на изыски кулинарии давно не осталось. Наруто всегда считал, будто дело не в этом, просто Конан задолбала парня настолько, что тот страдал лишь ради красноречия усталости. Так было проще понять характер их отношений, найти виноватого и принять чью-то сторону. А теперь Узумаки рассмотрел значение этих слов совсем по-другому, и мог смело сказать, что Саске сидел у него в печёнках. Видеть его в маске, впервые сравнивая два образа хорошо знакомых людей — жутко. Какаши встретил Наруто прямо у дверей подъезда. Сидел он, а вернее — порывисто поднялся так, словно не замечал колючего мороза. Зимняя куртка болталась нараспашку. Светлая, что вполне сливалась с окружающим их пологом зимы, но с дурацкими завязками в виде лент. А выше глаза — шальные и возбужденные. Такие же чёрные как завязки на куртке. Узумаки улыбнулся по привычке, а сам подумал, что зря соглашался на его предложения подвезти. Может и пропал бы со всевозможных радаров, вернув дураку то, чем тот накормил его против воли. — Наруто, — заговорил Хатаке, и собственное имя показалось несуществующим. — Я рад. Глупое предвестие, — подумал тогда Узумаки. Не понятно только чему. Рад снова появиться в личине постороннего? Рад насухо растереть кровавую мозоль? Рад наблюдать воочию, как человек, напевший столько песен об утрате, сейчас терпел и выглядел новоявленным посмешищем? — Чему? — так уж Узумаки вывернулся. И хорошо наверное, что о другом промолчал. — Видеть тебя. — Ты что-то хотел? — Я хочу объяснить. Ты натерпелся, знаю, — Какаши снова прочитал по губам. Умелый малый, и, как назло, стал куда разговорчивее. Где только настоящий Саске? Где тот, кого однажды клинически обожал? Тот, кому не было до Узумаки никакого дела. — Натерпелся — слабо сказано. Я могу вернуться домой? Зима любимое время года, а почему? Не скажешь ведь, что отражает состояние души — засмеют. И всё же холод собачий забирал последние силы. Не хватало лишь надышаться до отказа и бессознательно рухнуть в плотный сугроб. На улице минус двадцать восемь, к утру тело вполне заморозит. А ледяной и трескучий воздух теперь обжёг кожу лица, и на глазах проступили мелкие капли, которые Наруто резким движением стёр, побеспокоившись, что глупый Учиха поймёт их превратно. — Дай ключи, — неожиданно потребовал тот. — Я не приглашал тебя, — сухо отказался Узумаки, тогда как тренер подступил ещё ближе. — Просто дай. Саске вытянул связку из рук и смело прошёл мимо, уже через пару секунд открывая входную дверь. На недоверчивый взгляд он лишь качнул головой, приглашая зайти в подъезд, однако Наруто не спешил. Ситуация между ними висела грязным пятном. Узумаки слышал её злорадство, слышал у себя в голове, потому что до сих пор был немножечко пьян, а Саске почему-то из кошмаров так и не вылез. Существование этой встречи стало соразмерно коллапсу. Она несла новую ответственность друг за друга, требовала общих нервов, и выворачивать друг перед другом души Узумаки настолько не хотел, что был готов убежать, даже если Учихе это жизненно необходимо. — Ничего не изменится, — пока ноги неуверенно поднимали тело на первый пролёт к батарее, Наруто задумался, почему же чёрная дыра в грудине сейчас заросла? Почему, желая поскорее выбраться из сомнительной компании, ему до кома в глотке хотелось услышать что-то ещё? — Я уже говорил тебе оставить это. — Не ты говорил, а Какаши, с которым я познакомился не так уж давно. Ты же… Я вообще хуй знает кто ты. Оборотень. Странный переход от ступеней к углу повторил давно знакомое движение ноги. Она подкашивалась у Саске, непослушно норовила уйти собственным путём. А тёмные зенки показали лишь понимающее смирение, ведь Учиха никогда не говорил, что сломал себе жизнь. Он и не думал об этом до тех пор, как не заметил, что умудрился задеть чью-то ещё. — Кто ты такой? Бессмертный? — Наруто задал вопрос и несколько секунд стоял молча. Дыра в груди потихоньку заныла. — Ты знаешь ответ. — То, что я вижу, не вяжется с тем, что я знаю, — скептически проговорил Узумаки. — Я помню, как ты разбился, и слышал обо всём, что было дальше. — Неужели? Официально заявили, что в моей крови нашли алкоголь. — И мы оба знаем почему. — Опрометчиво доверять теориям, — закатил глаза Саске. — Глупо копаться в этом спустя столько лет, — чуть озлобленно шепнул Узумаки. Намереваясь уйти, он сделал отступательный шаг. Учиха не держал, лишь улыбнулся без тепла. Этот всезнающий Наруто и представить не мог как далеко заблудился в своих уверенных истинах. Он думал, что признание в любви его изувечило? Видимо, рассматривал такой вариант. Иначе зачем Саске дёрнуло напиваться и умирать после того, как обещал только малым подумать. — Выслушаешь? — ровно спросили, глядя в упор. — Тебе невозможно поверить. — Тогда вкратце, идёт? Я не был пьян. Учиха прислонился поясницей к стене, слегка расставив ноги пошире. Рукой он придерживал рюкзак, носом дышал глубоко, но движение груди за одеждой совсем не читалось, отчего фигура Саске вновь омертвела на месте. — Фуру подрезали в тот момент, когда мы оказались в её слепой зоне… — жирной запятой пауза провисела недолго, однако оба поняли, что пути назад уже нет. Саске не упомянул признания. Должен был посчитать его глупостью былого, часть из которого, Наруто давным-давно истолковал своевольно, однако не сделал даже этого. — Темно уже было. Её занесло. Вряд ли водитель нас видел, а может и видел, но многотонному грузовику не прикажешь выравнять курс, правда? — И ты сдох в той аварии. Да. Я о ней наслышан, — коротко оборвал Узумаки. — Я не один ехал, был и другой парень. Сказал же — мы, — нетерпеливо добавил Учиха. Наруто не собирался выслушивать его факты, он явно намеревался ухватиться за новую ложь и, растоптав её, бросить в ночного пришельца. — Это тебя не оправдывает, — доказал Узумаки. — Сначала подумай, почему аварии системны? — с укоризной продолжил Учиха. — Ответ оставь, потому что не наш это случай. Когда зацепило прицепом, — упали. Загвоздка в том, что я — на вылет, а он — под колёса. Это и есть воля случая, Наруто. Никогда не угадаешь. Мочи выстоять без поддержки Узумаки не доставало, тогда, привалившись ягодицами к лестничному ограждению, он накрепко вцепился пальцами в древесину позади и с усилием отвернулся. Саске же замолчал ненадолго, следя за своим подопечным. Лишь выбросив извечный скептицизм, решил обдумать, что стало точкой невозврата, да параллельно изучить хромую фигуру, высчитывая вероятность падения от переворота назад. Непроизвольно потянуло вперёд, рукой к толстовке на чужой груди, и, прежде чем успел себя остановить, Учиха сделал шаг навстречу. — Только попробуй, — зло прошипел Узумаки, вмиг развернувшись к незваному гостю. — Ты прав, было дерьмово, я и сам думал, что сдохну, — продолжил рассказывать Саске. Руку опустил и остановился, потихоньку возвращаясь к началу пути. — Мужик проехал ещё с десяток метров, протащил по асфальту как тряпку. Помню пятна перед глазами, адскую боль и как дышать нормально не мог — внутри что-то булькало. Умирал видимо, поэтому тела как прежде уже не чувствовал, — Учиха мелочно сжался на первый взгляд, не теряя себя, едва фантомное удушье накатило далёким чувством. Однако что-то переменилось, оттенив его взор на несколько тонов дальше, в глубину черепной коробки, за что Наруто ухватился, с диким желанием выдернуть наружу и стегануть побольней. — Думал, что ты расстроишься и что хочу попрощаться… Самостоятельно, — добавил Саске куда не смелее, тихо проговорив последнее слово с давящим акцентом. — Правда ничего из этого не успел адекватно понять. — Мне благородство твоё не нужно. Тогда я жить хотел, а ты всё разрушил, — утомившись, протянул Узумаки, на этот раз выставив перед собой руку, ибо Учиха подозрительно сдвинулся с места на порядок резче предыдущей попытки. — Сказки на ночь уже не требуются. Подумай, почему люди не любят тех, кто их калечит? — Я всё равно расскажу, бóльшим калекой не станешь, — Саске будто выплюнул слова с неприязнью, пускай не показал того телом. — Итачи говорил, что меня увезли в реанимацию. Не знаю, сколько там держали. Долго что-то делали, пить не давали, в сознание я приходил может пару, а может тройку раз. Хуёво было как под катком. Но кости в итоге срастили, разрывы заштопали, не смогли только ногу нормально собрать, поставили две пластины, вот тут… Титан в ноге, видать, захотел пространства, иначе не понять, отчего бедро закрутило вечерним нытьем, стоило Саске прикоснуться ладонью к штанине. Наруто непроизвольно скосился к ноге, стоящей нетвёрдо. Подумал, что уже замечал. — Всё что теперь… Так нужно было. Я жив. А тому парню помогать нечем. В пакет запихали что осталось, и увезли по известному адресу. Потом хоронили его в закрытом гробу, ты же был на похоронах, знаешь. — И кто он? Как мне понимать это, если похороны устроили на твоё имя?! Уйти Наруто хотел неумолимо. Расстроить фортепиано души, чтобы громче стонала и не перенесла этой ночи, но утром, протрезвела бы до стекла. Саске чувствовал горечь костями. Мимические морщины затянуло свинцовой пылью, кою Узумаки выдыхал вместе с новым вопросом. Дурак ты, Учиха, если думал, что рассказы помогут. Поставил бы себя на его место, а после повторил точно так же — безоблачным постфактумом и струной по выбеленной коже. Может, перевернулся бы за ограждения и полетел камнем вниз. — Его звали Какаши. Он носил маску, потому что боялся пыли, холода и цветочных ароматов. Думал, что аллергия у него на всё подряд… Странный мужик, — призадумался Саске, коснувшись рукой подбородка. — А я, как ты заметил, был тем, кому бокс давал стимул двигаться дальше. Нога, — Учиха приподнял ту, оторвав ненадолго от пола. — Она уже всё. Непригодна. Для спортсмена это не только смерть имени, но и крах всей карьеры. Ты же знаешь, какого это. Не поэтому ли вернулся спустя столько лет? — До меня тебе дела не было. Ты себе соболезнуешь или пацану тому? Просто так именами не меняются, — Узумаки трогала непроизвольная усмешка. Мучительная такая. Несчастливая. Радости нет, однако явное ощущение, что ко всему сказанному от него ожидали доверия, распаляло до стука в висках. — В мед справках напутали. Это долгая история. — Боюсь представить насколько. А ты снова спешишь, Саске? В гаражи или на трассу? И напился сегодня должно быть поэтому, — Наруто чувствовал, что тыкнул в больное. Тренер, которого он знал, не прибегал к столь убогим способам самобичевания, если конечно, Саске и впрямь им являлся. — Не понимал, как рассказать эту байку? А я и не ждал её, знаешь ли. Тебя ждал, правду ждал, а бред этот — ни сколько. — Я удивлен, что ты не узнал меня сразу, — кратко признался вдруг тот. Выходит, правду говорят, что человек забывает детали травмирующего опыта. Глубокой гангреной Учиха сидел и развивался под кожей. Насколько же страшной, раз, ища в каждом встречном, Наруто не нашёл сходства именно в нём? Стоял сейчас Узумаки напротив, смотрел чуть-чуть мимо и даже не знал, что фонило на целый подъезд. Жутким, прошивающим насквозь излучением, от которого по кистям рук и кончикам пальцев идёт острая мишура. — Ты хотел, чтобы я увидел тебя? Поэтому звал на индивидуальные? — тихо полюбопытствовал он, наконец посмотрев в лицо Саске. — Ты знал, что я соглашусь. И представился неслучайно. Как нелепо, что именно за намордник мне пришлось ухватиться, когда ты полез меня ловить. — Возможно у тебя фетиш на закрытые части тела, — уклонился Учиха, своеобразно пожав плечами. — Ты к этому был готов. — Да. — Зачем? — аура Узумаки давила. Она вынуждала плотнее укутывать руки в карманы и против воли признать, что урод здесь сейчас лишь один. Вот он, стоит под окном, вытирая подъезд. — Рассматривая мысль о встрече в будущем, я ожидал увидеть взрослого человека. Но увидел тебя. — Логика хромает, — бросил Наруто, покосившись на ногу Саске. — Ты стал оболочкой, сожранной виной и фанатизмом, — закончил тот, сожалея. — Последствия не гуманны, — Наруто усмехнулся, весомо подумав, что прав Учиха как никогда. Эксперимент завершён, у Саске на руках море бланков, где всё зафиксировано и давно объяснено. Осталось поставить подпись, отдать в рассмотрение, но почему он так тряс с Узумаки отказ? Зачем выжидал разрешения, зная, что никогда того не получит. — Ты извёл себя до той планки, что умереть в инвалидной коляске участь куда более завидная, нежели повторить твой маршрут. Люди так не живут, Наруто. — Люди не возвращаются из могил, — тон Узумаки повысил, голос хрипел малым громче. — Возвращаются, не попадая туда. Мой косяк, но ты перегнул. — Ты обвиняешь меня? — пролетело в неверии. — Не ахуел ли, Саске? — Мне тебя жаль, — тихо выдохнул гость. На этот раз лгать не пытался. — Мне тоже. Теперь мне тоже, поверь. Так зачем пришёл? Учиха предпочёл не задумываться. Ни то от духоты и влаги в подъезде, ни то от душащего ощущения неуместности, голова его раскалывалась на крупные сегменты, иногда начиная вращение по оси, от которого перед глазами смывало картинку. — Хочу, чтобы ты принял себя и прошлое. Меня можешь не прощать, — Саске поравнялся с учеником, невесомо зацепив завязку на капюшоне его толстовки. Интимный жест показался сомнительным, мерзким. — Правда теперь твоя, распорядись ей во благо. — Пока ты не появился, у меня ничего не менялось, — Наруто настороженно дёрнулся в сторону, избегая контакта с рукой. — В жизни так не бывает. — Неужели? Я думал, что любил тебя всей душой, и собирался продолжать, что бы ты там не надумал. — С тех пор эти слова не стали естественнее, — издеваясь, заметил Саске. Начала его бровей чуть приподнялись, будто улыбка под тряпкой была и становилась в момент всё печальнее, но Наруто рассматривать не желал и хмуро скосился вниз. — Тебе то какое дело? Ты и понятия не имеешь, сколько раз мне хотелось обнять тебя вот так, по-человечески. Просто обнять… — показал он всем телом, заранее сделав полшага в сторону. — Сколько вины я тащил на своих плечах за те слова… Монолог подкреплял тишину. Саске слушал неподвижно, смиренно приподняв сухие веки, словно запоминал каждую мелочь во внешности говорящего. Наруто рвало лентами. Он переломил свою боль, рассуждал, на деле не выговариваясь. А Учиха… — Всё это время ты праздновал моё горе. Бессовестный кусок говна. Хоть бы маску снял, говоря эти вещи! — Без неё ты питаешь слабость. Саске маску не тронул, но снял рюкзак и порылся в нём, видно, ища очередную иголку. — С Новым годом, — протянул он большой мягкий чехол, набитый изнутри нечто крупным и плотным, от чего Узумаки отшатнулся, боязливо смотря на предмет. — Жду на занятиях, так что не будь слабаком. — Мне это не нужно. — Не думай о том, что увидел под маской. Теперь всё иначе, — игнорируя неприязнь в синем взгляде, Саске заставил принять в руки вещь, резко прижав ту к чужой груди. Негласно решив, что «сегодня» останется между ними, Учиха отвернулся и стремительно зашагал вниз. Он хлопнул дверью подъезда, не сказав ни слова и впредь не собираясь поднимать животрепещущую тему. А Наруто с опаской заглянул в бархатистый мешок, обнаружив там новенькие перчатки. Ублюдок сделал всё, чтобы тот не сумел отвертеться. Говорил о них, напоминал, и теперь притащил, утирая нос шагом, продуманным наперёд. — Что это у тебя? — чуть позже заинтересованно показалась в прихожей Тен-Тен. — Подарок. Какаши заехал поздравить. — Здорово, — улыбнулась та, переведя внимание с увесистого мешка на лицо Узумаки. Губы девушки дрогнули, исказив форму мягкой линии челюсти. — У меня тоже сюрприз. Но не очень хороший. Наруто задумался, могла ли подруга слышать их разговор. Она бы не стала подслушивать, не посчитала бы нужным лезть в грязное дело, однако, кто знает, как громко выражался там сам Узумаки. — Хорошие нас не балуют, — пробормотал он, готовый выслушать, и Тен-Тен не решила тянуть. — Тебя с должности сняли. Сказали, что больше ты не работаешь. — Без моего участия? — почти удивился хозяин квартиры. — Распоряжение управляющей, — виновато кивнула подруга. — Мило. Значит, пора искать другую работу. — Я бы могла поговорить со знакомыми из отделов. Ты корочку, главное, забери. Стерве этой не нужен, зато другие оторвут с руками, — торопливо предложила она. — Не стоит, — Узумаки улыбнулся, приобняв Тен-Тен с щенячьей нежностью в жесте. — Я теперь сам. Но спасибо за предложение. На улице вновь повалил снег, а Наруто вернулся на кухню, пытаясь вскипятить воды в микроволновке. Чайник стоял на столе позади, просветлевший, чистый и наверняка до сих пор с лимонной кислотой. Он любил его почти так же болезненно как Учиху, разве что чайник приносил пользу и никогда не подводил. Глупо, — подумал Узумаки, глядя на вращение керамической чашки за тонкой сеткой микроволновой печи, — бытовым приборам нужна не любовь, а уважение и уход. Влюбляться стоит в кого-то прекрасного. Как ни крутил, а подобного в Саске отныне не видел. Его хотелось очистить от накипи, вымыть и протереть сухой тряпкой, чтобы снова блестел не только в памяти, но и в глазах. Хотелось сделать снимок на память, запрятать в альбом и похоронить на этот раз живым и настоящим. Потому что экранизация трагедии Наруто подошла к концу, а поверить в неё никто не успел. Никакого продолжения. Сдобрив чай гордой ложкой сахара, Узумаки ещё раз взглянул за окно и почесал восвояси. Пар от горячей кружки окутал его лицо, тихо прошептал что-то на ухо и молча испарился вместе с неторопливым шагом. Тен-Тен сидела на краю дивана, с удивлением рассматривая боксёрские перчатки. Она любила подарки и чувство странного увлечения, когда вскрываешь обёртку, не зная, что ждёт внутри. Ради этого девушка и готовилась к торжествам, даже если подарки полагались вовсе не ей. — Такие огромные, — восхищённо прошептала она, приподняв лицо к Наруто. — Как только в них что-то в руки взять? — Привыкаешь, — пожал плечами Узумаки. — Хотя телефон нормально не возьмешь. Они ведь для защиты нужны, поэтому толстые. — А надень-ка. Перчатки мазнули перед носом, и Наруто уже собирался их взять, послушно передав кружку девушке, как, прикоснувшись, почувствовал вдруг нехороший укол совести, заставивший замереть. Они не были подарком от Саске и не являлись его извинением. Приняв их, Узумаки понял, что подписал двусторонний договор, в котором обещал пасть на колени, как только прошлое возродится всецело. Очередное хвастовство перед памятью и сложная манипуляция сердцем. — Выглядит страшно, — улыбнулась Тен-Тен. — Не страшнее, чем сдаться перед началом раунда. — Ой, это ты не тому рассказываешь. Я ведь ваши игры не знаю. Да и напугаюсь наверное даже в зрительском зале. Узумаки перевернул ладонь, рассматривая мелкий орнамент на внутренней стороне. Тонкая золотистая сетка узора рассеянно перебиралась к основанию большого пальца и напоминала пчелиные соты. Ровно тем же приёмом тренер прилепил к нему потребность бороться. Мёдом намазал, воском закрыл, всё сделал, лишь бы парень объелся сладкого и после не возникал. Однако ошибся. — Неженка, — хохотнул он, вдоволь рассмотрев и снимая перчатки. Они не виновны в том, что втянулись в суровую игру, потому и показались симпатичными. На руках сидели как литые, в голове же… Не укладывались. — Я покурю и спать. Извиняй. Писк в ушах усилился от глотка горячего чая. Наруто посмотрел на часы, и забилась неграмотная тревога. На балконе должно быть прохладнее, самое время не думать о сложном. Тен-Тен с ним соглашалась, устало кивнув.***
Мягкий лунный свет падал на мебель гостиной, где впитывался в кожу век, проявляя под глазами синеву. В это время спящие руки дрожали, грозя уронить пустую кружку и оглушительным треском напугать всё живое в квартире. Тело лежало бездвижно, его мятным поцелуем внутри беспокойно лизал жгучий огонь. Если как следует прислушаться, можно было различить, как что-то едва слышно стучало в такт тихому, почти неживому дыханию. Так трещали языки пламени, сжигая сухое полено. Наруто проснулся раньше солнца. Как болела в эту ночь душа, он старался не вспоминать. Глотая отторжение убогой тоски вместе с прохладной водой из под крана, Узумаки думал о том, что нельзя бездумно закрывать главы своей истории, даже если выхода иного нет, а история оказалась оплотом обмана. Ничего ведь, если ещё полистает страницы прошлого? Может найдёт наконец ту неверно поставленную точку, что испортила кульминацию и финал, исправит и всё переменится. — Не спишь? — сонно пробормотала Тен-Тен, зайдя следом в ванную. — Рано ещё, чего встала? — Да к родителям обратно поеду, с ними так и не посидела вчера. — Как знаешь, — согласился Наруто и медленно вышел из комнаты. Может подруга и не видела на страницах точки, слова её вкрадчиво опускали на текст запятые. — Когда с работой что надумаешь, сообщи мне. Не пропадай только, — наставительно пожелала она, позже поднимая в прихожей сумку. — Обещать пока не могу. — Я буду искать тебя. Не забывай. Пригрозила, а как иначе? Никто не хочет мириться с потерями. Потому Узумаки и улыбался неясным тоскливым лицом, провожал девушку до самого поворота лестницы, где та собиралась отправиться к лифтам. Взгляд его не мог не зацепиться за площадку меж этажами, где ночью стоял, пускай и десятком метров ниже. Они в подъезде все одинаковые, выкрашенные в зелёный, как молодая трава на лугу, гладкие и блестящие, будто глянец спасает от грязи. Такие стены имеют очень плотный состав, кладут их преимущественно из кирпича в пару рядов, а потому прочность конструкции травмоопасна. Думал ли Саске о том, как приложить его головой об эту поверхность? Такой вариант эффективно избавлял от потребности разъясняться. Наруто считал, что да — думал, но последовал в обход, потому что Учиха дурак, а дуракам везёт вылезать из любой, даже самой глубокой задницы. Рука съехала с ручки и Узумаки прижался плечом к косяку, задумчиво наблюдая за вихрами батареи. Саске жалок. Бессовестное он существо, стоял там, изображал из себя что-то знаменательное. Говорил голосом таким… Повзрослевшим, неузнаваемым. Наверное не знал, что по сердцу тембр его проехал хоть помирай. В голове и во снах ведь всегда по-другому играет. Узумаки привык озвучивать Учиху собственной мелодией, внутренне содрогаясь от каждой приближенной попытки повторить реализм. Зря всё это, оказывается, было. На деле голос оказался другим, что как не крутись, не узнаешь из тысячи. Откуда только потребность озабочено искать в мелочах аналитический толк? Любовь — чушь. Так говорил Какаши? Прав, однако человек. Хатаке был прямолинеен и мягок. В отличие от того настоящего, коего Наруто знать не знал, этот наверняка был умнее и предприимчивей, раз уцелел и жил столько лет. Саске в его натуре обратился жестоким лгуном, Узумаки и не сомневался, что пришел он по меньшему — оправдаться. Не делал раньше таких попыток, так впредь накопил причин, и чего стоило? Учиха забеспокоился за собственную роль и подарок притащил, боясь не справиться только словами. Пьян он не был в тот день? Жаль. Жаль, что выжил, по справкам ведь напутали и похоронили, выходит, живьём. Лучше бы нос разбил, — думал Наруто. Или руку вывернул, чтоб прижать потом ей же к зелёной стене и как следует раскурочить физиономию. Боль от него куда более настоящая, как в памяти, так и сейчас, а слова — пыль в глаза. Ими Саске играл только в прятки, зная, как много они значили для родного и некогда чутко влюблённого. Прижать бы его самого всё к той же стене, содрать штаны, чтобы мёрз и боялся, а после показать, насколько разочарована седая любовь Наруто. Даже прахом уже не обернется. Пришлось возвращаться в квартиру, остановиться у выхода с кухни и нелепо порыться в кармане. Трубку на другом конце взяли не сразу. Практически нечеловеческий голос управляющей вкрадчиво рыкнул, тогда Узумаки припомнил, что женщина и в жизни не особенно отличалась учтивостью, потому успел пропитаться новой степенью отвращения к предстоящему диалогу. Начальница не спешила вдаваться в подробности, говорить настроена не была, лишь молча выслушала имя и причину звонка, ожидаемо завершив тему: — Конечная цель обращения? — Ваши действия незаконны. Должность остаётся моей, — начал с главного Узумаки. Признать, что сказать больше нечего, гордость не позволяла. Есть ведь за что хвататься и скорость потока, в какой угодил по неопытности, совсем не при чем. — Обращайся в трудовую инспекцию. Только чем докажешь? Договор на тебя не закрыт, доведёшь ведь до этого, — тем временем возразила барышня, заставив глухо скрипнуть зубами. — То, что вы умудрились придумать, вообще не по одному кодексу не проходит. Отсутствие документов о переводе, вот что докажет, — Наруто прикурил, вернувшись к кухонному окну. — На твой адрес было выслано уведомление. — И о чём оно было? — На моём столе лежат два замечания и выговор. Девушки не справляются со сменой по одному, а оставить их без выходных я не могу. Появись ты на работе хоть раз за неделю, возможно, остался бы с большим. Узумаки раздраженно захлопнул створку, а затем прислонился ладонью к стеклу, вдумчиво опуская на руку лоб. Давить на тётку вдруг оказалось нечем. Гордость подвела, иначе не понял бы сейчас, что жалобы лишь привлекут дополнительное внимание к его огрехам и поведут за собой увольнение по соответствующим основаниям. — И куда мне теперь? — по-человечески обречённо внезапно спросил Узумаки. — В зону ресторана можно. Я сообщала им о новом сотруднике, как раз искали. — На раздаче, значит, стоять… — Это лучше, чем ничего. По желанию, мы можем оформить увольнение, в этом я тебе тоже с радостью помогу, — на фоне женского голоса зашумел принтер, однако тон её, напротив, стал как-то мягче и тише, будто искренне сожалел. — Мне составлять акт? — Нет, — шепнул Узумаки, надолго прикрыв глаза от светящего позднего Солнца. — Когда в ресторан идти? — Хоть завтра. Зайди ко мне для переоформления, — управляющая рассудила по списку, вскоре замолчала, услышав в ответ тишину, а после прождала с пару секунд и спросила. — До свидания? Хрустящий асфальт трассы долго водил внимание Наруто за нос, пока что-то прохладное вдруг не лопнуло в руке. Телефон выскочил из надтреснувшего чехла и обнаженно лёг в другую ладонь. В ресторане имелся укладистый штат, расширять который управлению приходилось так часто, что многие из сотрудников не успевали завести даже крепких знакомств. Туда, значит, его отправили? На каторгу бесконечной беготни и лицемерных улыбок, где угодить толстосуммам в опрятных костюмах следовало только путём убийства собственной значимости. Ничтожный обслуживающий персонал, — помнил Наруто. Жаль этих людей, работа неблагодарная. Но виноват он один. Виноват, к сожалению, сам. Узумаки понимал, что и прежде занимался весьма подобным. Выбрав путь по специальности, он заведомо знал, что осознанно заставит себя улыбаться. Должен был знать, по крайней мере. Только, сидя на мягком кресле, говоря с беспристрастием и свободой, он оставался более сдержан, улыбка давалась сама по себе, по привычке, что навязали в детстве. Улыбаться — иначе люди замыслят недоброе. Улыбаться — иначе выдашь себя. Сейчас это уже не имело никакого смысла. Влиять на отношение к себе, путём мимики и слов — ложь. А лгать естественно, возможно, даже правильнее прочего, если ничто в жизни не даёт съедобных плодов. Работа официанта фонила этими постулатами. Она о скрытой за стенами суете и обихаживании, о том, как этот тандем закономерен и, вместе с тем, ужасно противоречив. О притворстве и об обмане, которым напиталось всё человеческое долголетие. Образ жизни Наруто запрограммирован в догонялки смолоду, будто игра во внушение, где ты одновременно участвующий и ведущий. Смысл в том, что человек обязан уметь притворяться, даже если узнал больше, чем смог унести. Обязан держать лицо на уровне крошек, давно не оставивших от истинного лика ни точки. Иначе пропал, сгинул в симфонии красок. Мир прагматичен во многих аспектах, удобен тем, кто лжет, программируя дураков. И говорят ведь, будто дуракам везет, но лишь немногие знают, что дураки — лжецы в превосходстве.