Под контролем

— Карим Аль-Хамуд, — произносит Прайс, переключая слайд на фотографию мрачного бородатого мужчины с массивной челюстью. — Лидер сирийской подгруппировки «Аль-Каиды». Соуп, налюбовавшись противником вдоволь, бормочет себе под нос: — С такой-то рожей, может, и я бы террорюгой стал. Ему же явно никто не даёт. Роуч, сидящий рядом, издаёт смешок и больно толкает его в плечо. Спина Гоуста, занявшего стул перед ним и наверняка услышавшего шутку, не шевелится. Не то чтобы Соуп всерьёз рассчитывал на реакцию. — По данным разведки, в данный момент находится на базе на северо-востоке страны, в Азазе, — продолжает Прайс. — Это в семи километрах от турецкой границы. Мы подозреваем, что группировка сотрудничает с турецкими властями. Все коллективно морщатся и стонут. Подобного рода формулировка может означать только одно — миссия окажется секретной, работать придётся под прикрытием, и если они обосрутся, то их ждёт малоприятное разбирательство с турецкими братанами. Никто не в восторге — куда бы Соуп ни кинул взгляд, всюду встречает недовольное лицо. Он и сам разочарован: ему куда больше нравятся задания, для которых не приходится изобретать никаких ужимок. Только ты, соперник и калаш. А это дерьмо пахнет… соответствующе. Прайс обводит команду суровым взглядом. — Риск высок, — произносит он своим фирменным наставническим тоном, — но наш отряд справлялся и не с такими вызовами. Нам предстоит несколько вылазок на базу «Аль-Каиды», прежде чем мы сумеем убедиться в достоверности информации разведки и получить от штаба дальнейшие указания. Действовать будем ночью, маленькими группками. Вне этих вылазок нашу базу в Сирии покидать запрещено. Вы всё поняли? — В смысле запрещено? — кто этот самоубийца, открывший рот? Конечно, Соуп. — А если мне захочется пахлавы? В паре футов от него давится хохотом Ройс. Прайс вскидывает брови. Спина Гоуста остаётся неподвижной. — Это не повод для шуток, МакТавиш, — невозмутимо отбривает его кэп. — Пахлавы наешься, когда мы ликвидируем врага. — Так перестрелка всё же будет! — воодушевляется Роуч. Прайс задумчиво трёт щетинистый подбородок. — Полагаю, конечной целью нашей миссии будет захват или уничтожение Аль-Хамуда, — соглашается он. — Но действовать в лоб нельзя, это слишком опасно. Мы рискуем потерять людей, если нападём в открытую. Кроме того, поддержка турецких властей — серьёзное подспорье для «Аль-Каиды», Турция официально нейтральна, мы имеем право открывать огонь по их солдатам только если они обстреляют нас первыми. — Блестящая идея, — скептически цедит Уорм. — Сидеть и ждать, пока нас не накроют, так, что ли, получается? Соуп в дальнейших возмущениях команды не участвует: его взгляд прикипает к широкой линии плеч, застывших сейчас и кажущихся каменными. Ему хочется, чтобы рядом никого не было. Ему хочется податься вперёд, вжаться грудью в спинку чужого стула, пройтись жадными ладонями по предплечьям, с силой, так, чтобы ощутить под пальцами сопротивление и напряжение твёрдых мышц… Гоуст оборачивается. На мгновение их взгляды сталкиваются. Глаза за балаклавой кажутся усталыми и мёртвыми, но в тот миг, когда они встречаются с его, Соупа, глазами, что-то в них неуловимо меняется. Гоуст едва заметно качает головой — и отворачивается. Глупое сердце Соупа почему-то делает бешеный кульбит, будто бы в этой ситуации есть нечто предосудительное, нечто неочевидное, нечто двусмысленное. — Довольно болтовни, — командует Прайс, очевидно, уставший от препирательств с командой. — Работать будем группами по два-три человека, я возьму на себя бойцов, обеспечивающих прикрытие, Гоуст — организующих проникновение на базу врага. Распределю вас по группам позже. Вопросы есть? Вопросов не находится, хотя лица у всех так и остаются недовольными. — Отлично, — кэп кивает и улыбается улыбкой терпеливого отца. — В таком случае все свободны. Вылет завтра. Жду всех в ангаре в полпятого утра. Запаситесь водой: там жарковато. Соуп пялится на крошечный участок кожи между плотной тканью куртки и перчаткой, обнажающийся, когда Гоуст поднимает руку, чтобы поправить балаклаву, и ему кажется, что запас воды — вся вода мира — необходим ему здесь и сейчас.

***

Перед вылетом, по давней штабной традиции, никто не спит. Собираются в общей столовой, притаскивают карты, Роуч и Ройс — эти два незабвенных придурка, тандем которых неразлучим — немедленно принимаются резаться в покер. Уорм шумно хрустит чипсами. Рук и Мит о чём-то тихонько переговариваются в сторонке. Прайс обозревает бойцов с задумчивой улыбкой. Гоуста здесь нет. Не то чтобы Соуп ожидал чего-то иного: когда это нелюдимый лейтенант Райли выбирался в люди? Его фото можно было бы прикрепить в качестве иллюстрации к слову «интроверт» в толковом словаре современного английского языка — если есть возможность избежать взаимодействия с другими, будьте уверены, он избежит. Соуп думает о горячем твёрдом теле, вжимавшем его в стену, о бёдрах, столкнувшихся с его, о безжалостной хватке на горле, о том, как губы, спрятанные за балаклавой, коснулись его шеи позже, будто прося прощения, будто заглаживая вину. Соуп думает, почему Гоуст даже не попытался избежать этого взаимодействия. И зачем было обозначать это условие, про секс? Тогда Соупу показалось, что это — прямое и чёткое заявление о том, что он Гоуста не интересует. Не в подобном плане. Теперь он осознаёт: но ведь речи о сексе и не шло. Размышлял ли Гоуст о том, что они могут переспать? Пронеслась ли в его голове эта картина, когда он вдавливал Соупа в стену? Дьявол, почему с ним всегда так тяжело. — Сегодня ты не в духе. Соуп вздрагивает. На скамейку рядом с ним только что опустился Прайс. Он как-то сразу некстати осознаёт, что его молчание должно было показаться кэпу подозрительным; что стоило отложить раздумья о Гоусте и его бёдрах на другое время. Возможно, на никогда. — Всё в норме, — бормочет он, выдавив усмешку. — Думаю о миссии. быть рядом с тобой ежесекундно, не решаясь прикоснуться, — это, пожалуй, сложнейшее задание из всех, что у меня были. миссия, которую я проваливаю из раза в раз. что я буду с этим делать, элти? — Всё будет в порядке, — Прайс хлопает его по плечу. — Быстро разделаемся с Аль-Хамудом и вернёмся домой. Всё под контролем, сынок. Соуп дёргается. «Всё под контролем» — это определённо не та формулировка, которую он теперь способен воспринимать вне контекста того, что было и чего не было между ним и Гоустом. — Ага, — улыбка кажется фальшивой даже ему самому. — Слушай, кэп, я, наверное, слиняю с тусовки. Голова раскалывается. Посплю пару часов, ага? Прайс щурится. На мгновение Соупа посещает ужасная мысль — он всё знает, он понял, он в курсе, — но уже в следующую секунду кэп кивает: — Конечно, приятель. Отдохни. В ангаре в полпятого. Соуп бредёт прочь из столовой, игнорируя оклики сослуживцев. Он не может объяснить самому себе, откуда в нём взялась эта напряжённая тревога. Что именно не так. Просто… просто чувство такое, что всё по пизде идёт. И в миссии, которая ещё не началась, и в его надеждах на что-то несбыточное, которым уже положено закончиться. Соуп тащится по коридору, лениво размышляя о грядущем пиздеце, когда замечает его. Кто-то сидит снаружи, в коридоре, как караульный. Или, мысленно добавляет Соуп, как тот, кому необходимо проветрить мозги. Голова у человека опущена, будто бы он спит, руки расслабленно лежат на коленях. Обманчивая картина спокойствия. Так выглядит задремавшая королевская кобра. Он обещает себе не лезть. Обещает пройти мимо. Обещает, что не станет открывать рот. Но следующий его шаг вынуждает человека поднять голову, и Соуп напарывается на ледяной взгляд карих глаз. Теперь он вроде как… не может просто сбежать. Это было бы невежливо, да? В том, как Соуп бормочет это сраное «привет», пунцовея ушами, нет ни намёка на дань вежливости. Гоуст кивает. Соуп беспомощно кусает губы. Вроде бы на этом всё — на его приветствие ответили, можно проваливать. Соуп зачем-то садится на пол у стены рядом с ним. Гоуст не шевелится. Не отодвигается, не морщится, не смотрит так, будто хочет, чтобы Соуп съебался. Это, наверное, прогресс. Соупу хочется спросить, почему он торчит здесь совсем один. Думает ли и он о том, что предстоящая им миссия может оказаться последней. Боится ли он потерять контроль там, в Сирии, в логове врага. — Ты в порядке? — спрашивает Соуп вместо всего этого. Гоуст смотрит на него равнодушным взглядом конечно-я-в-порядке-что-тебе-ещё-нужно. А потом едва уловимо пожимает плечами. Голос у него, когда он заговаривает, хриплый, как у человека, молчавшего несколько часов. — Тебе стоило остаться там. Соуп моргает. — Чего, прости? — непонимающе уточняет он. Гоуст молча кивает на дверь в столовую в нескольких шагах от них. — А, — Соуп слабо улыбается и запрокидывает голову, прижавшись затылком к стене. — Мне не хочется. Я что-то… устал от них или типа того. Планировал свалить в свою комнату, а тут ты. Так что я, ну… посижу с тобой немного, ладненько? Если ты не против. Можем помолчать или… Гоуст утомлённо прикрывает глаза. Соуп прикусывает язык, обозлившись на себя: может он помолчать, как же! Совершенно очевидно, что пулемётная очередь его болтовни Гоусту сейчас ни к чему; совершенно очевидно, что лейтенант Райли хотел побыть один. Впрочем, возражает он себе самому мысленно, тот, кто действительно жаждет одиночества, не станет торчать в коридоре, отделённый от веселящейся команды одной-единственной стеной. Его вдруг пронзает странным, пугающим осознанием: Гоуст здесь, потому что это — компромисс между его нежеланием участвовать во всеобщем сборе и потребностью быть уверенным, что отряд в безопасности. Соуп пялится на него с недоверчивым смутным чувством, малопонятным и диким. Может, именно оно и заставляет Гоуста заговорить. — Хорошо, — выдыхает он практически беззвучно. — Помолчим. В его устах это звучит почти непристойно, Соуп знает, что это не заслуга лейтенанта Райли, это его, Соупа, персональное безумие. И всё же… и всё же. — Или, — воодушевлённо бормочет он, придвигаясь к Гоусту практически вплотную, — я могу разбавить твою ночь парой шуток. Гоуст едва слышно стонет сквозь зубы. Соуп решает, что это означало «да, пожалуйста, Джонни, я весь во внимании». Вытягивает ноги. — Так вот, — голос чуточку ломается, когда они соприкасаются ступнями, — один человек сильно привязался к люстре… прямо как я к тебе: абсурдно, нелепо, бессмысленно. без шансов на взаимность и мало-мальских перспектив. — …и умер.