Ладан

      - Ну хватит уже. Ты великолепен и всех сведешь с ума. Нас выгонят из Парижа за всю эту красоту. Заподозрят в магии или чем-то еще таком же.       Клодия конечно же издевалась. Облаченная в невероятно шедшее ей платье из красной тафты, с прелестной прической, позволяющей лишь мелким прядям черных как смоль волос обрамлять ее шею и плечи, моя юная сестра во крови рассматривала свои новые кольца, небрежно вертела веер и от души насмехалась над моими попытками выбрать себе костюм.       Я вертелся у зеркала… часа четыре. Мне было стыдно, неловко, тошно, но я не мог ничего поделать. Я просто должен был выглядеть хорошо. Я сам не понимал собственно почему. Я никогда не придавал особого значения гардеробу. Лестат и Клодия обожали красивую модную одежду, изящные аксессуары, шоппинг. Могли часами им заниматься с не меньшим наслаждением, чем охотой на людей. А мне было все равно. Я мог часами бродить только в книжных лавках, подолгу листая литературу, любовно гладя обложки новых изданий или потрепанный переплет какого-то фолианта, найденного на барахолке. Все остальное меня мало увлекало. Я носил собственно, что придется, что попадется под руку, что покупал Лестат. До встречи с ним, вещи мне шил наш общий с покойным братом портной, старый еврей по имени Меер. Мы с Полем оба предпочитали костюмы в коричнево-бежевой цветовой гамме, неброско, практично и элегантно, без лишних расходов и переплат. В вампирской жизни ответственность за мой гардероб полностью взял мой создатель, любовник, убийца Лестат де Лионкур. Известный щеголь и модник. Он обожал наряжать меня в самые дорогие и лучшие шмотки, а после рвать их на мне в моменты страсти. Я относился к этому безразлично. Мне было все равно, что именно он на мне рвал. На тот момент последнее, о чем я думал, была одежда. Он покупал после новую, еще более модную и дорогую. Ему это нравилось, он так хотел. А я был полностью в его власти и меньше всего думал о костюмах.       Но после Лестата это стало проблемой, которую я заметил, казалось, впервые в жизни. В Париже Клодия стала моим проводником в мир моды и стиля. Но я невнимательно слушал ее советы и обновлял собственный гардероб по инерции, таскаясь за ней следом по магазинам, словно носильщик ее вещей. И несмотря на то, что мне было по большей части просто плевать, что на мне надето, новая мода пришлась мне в общем-то по душе. Вещи казались удобными и смешными, но более комфортными в носке и облачении, чем это было столетие назад. И тем не менее, накупивший ворох новой модной одежды, я, будучи полностью равнодушным к шмотью в принципе до этой ночи, стоял посреди своей спальни в самом несчастном, потерянном состоянии своего духа и ощущал себя как все бедные модные женщины всех времен – мне было совершенного нечего надеть. Клодия захохотала.       - Прекрати, - я обиженно поджал губы, с отчаянием глядя на несколько заготовленных рубашек. Синяя? Белая? Красная? Зеленая к глазам? Еще немного и я был готов заплакать от полного бессилия выбрать хоть что-то, способное сочетаться одно с другим в некий удобоваримый общий комплект. Но этого было мало. По абсолютно непонятной мне причине я хотел выглядеть не просто хорошо, а сногсшибательно и шикарно. По столь же непонятной причине отчетливо понимая, что это невозможно, ведь мне на сто процентов не нравится ничего из этого вороха на кровати, который еще недавно был целой горой модной и дорогой одежды, которая вполне устраивало меня, когда я расплачивался на кассе. Но кажется, звезды решили сыграть со мной злую шутку, вселив в меня дух умершей с горя у зеркала кокетки, так и не смогшей выбрать новое платье. Я чувствовал почти физически эту боль всех женщин на земле.       - Иди голым. Не ошибешься, - Клодия с деловым видом окинула мою поникшую фигуру взглядом.       - Нет, правда, Луи. Тебя одевать – только портить. – Я вздрогнул от этих слов, внезапно припомнив их от Лестата. Подействовало как ушат ледяной воды. Я совершенно слетел с катушек с того самого дня, как мы встретили Сантьяго, и он передал нам послание от вампиров. Мы обсуждали с Клодией, когда и как нам следует выйти «в свет», как следует при этом себя вести с местными кровососами и будут ли они такими же мерзкими как блондинчик с испанским именем Сантьяго, которого мы уже встретили, или же можно рассчитывать на более приятную компанию от местных? Сколько их вообще в этом странном театре? Что они вообще делают в театре? А что, если это ловушка? Смогу ли я защитить Клодию? Что имел в виду этот чертов фрик, когда говорил про некого Армана? Арман… это странное имя мне нравилось и не нравилось одновременно. Арман, шарман…в голову приходили странно-нелепые ассоциации с каким-то французским вином или десертом, слово приятно царапало нёбо и слух, его почему-то хотелось произносить, а после улыбаться. Я сам себе напоминал безумца. Мое настроение странно скакало от истеричности с нотками эйфории до жуткой депрессии с четким желанием схватить Клодию в охапку и без оглядки бежать с ней из Парижа прочь. Я ненавидел себя за это, я не мог контролировать свои чувства. Мне было плохо и страшно, и сладко, и больно, и любопытно. Я испытывал смесь отчаяния и надежды. Надежды на роковую встречу, на лучшую жизнь и для Клодии и для себя, и в тоже время до леденящего ужаса опасался возможной угрозы для нас двоих, своей неспособности защититься, защитить Клодию, странного понимания – мы погибнем, неотвратимости нашего рока. Все это вылилось в мою истерику по поводу костюма. Я не хотел его выбирать, я не хотел никуда идти. Я хотел умереть и лежать рядом с Полем в сырой могиле. Я не хотел повстречать Лестата, я не хотел обращать Клодию, я не хотел посещать театр вампиров на бувальре дю Тампль. Но я не мог изменить судьбу. Ее перст навис надо мной в очередной раз, и я ощущал полное бессилие и странную покорность. Клодия же казалась неумолимой и твердой как скала. С момента встречи с вампиром Сантьяго она выписала себе самую лучшую модистку Парижа, подробно изучила план города в районе бульвара дю Тампль и принялась готовиться к выходу «в свет» с рациональностью и упорством маршала, готовящего взятие вражеской крепости штурмом. Я же в свою очередь думал лишь об одном – как мы в случае чего будем убегать. Сотни самых мрачных сценариев этого побега роились в моем мозгу. Я несколько ночей подряд следил за зданием театра, облазил все близлежащие к нему крыши и подворотни, подкупил несколько местных извозчиков, чтобы дежурили неподалеку с готовым экипажем, даже мамка из местного борделя уже получила от меня увесистую стопку купюр на случай, если нам нужно будет укрыться …… и все это было бредом. Если вампиры Армана решат нас убить, мы обречены. Лестат же предупреждал, что моя девочка сложена как птица, я сам – тоже не образец сильного выносливого вампира, способного дать достойный отпор толпе. Воспоминания от падения с высоты до сих пор отзывались фантомной болью во всем моем теле. Я предложил Клодии остаться в апартаментах, пока я схожу на «смотрины» один. Она невесело рассмеялась.        – Луи, о мой глупый Луи, они уже знают о том, что нас двое. И что я юна, насколько вообще может быть юн вампир. Они следили за нами, они бы убили обоих, если бы захотели. Но они жаждут встречи. Это наш шанс, Луи. - ее слова были разумны, но оптимизма мне не вселяли. И убивать нас скопом было бы легче, и позабавиться перед убийством – тоже могло быть частью чьего-то плана. Только сейчас, прибыв в Париж, и столкнувшись с Сантьяго, я в полной мере вдруг осознал какое безумство мы с Клодией совершили, отправившись сюда вдвоем. Но был ли выбор на самом деле? Что нас ждало в Нью-Орлеане? Воспоминания о былой боли, могилы матери, брата и где-то возможно выжившие Лестат и Антуанетта? Я не смотрел догорел ли огонь в печи. Клодия была слишком расстроена, чтобы поддерживать этот огонь, мы оба бросились на корабль, буквально не оглянувшись. И это было единственно верным шагом на тот момент. Могли ли мы выбрать другое место кроме Парижа? Пожалуй, да. Но был ли в этом какой-то смысл для нас обоих? Нет, мы не хотели простого выживания где-то в глуши лишь наедине друг с другом, памятью о прошлом и взаимной обидой. Мы оба бежали в Париж за ответами, за свершением своей судьбы - какой бы она не была. Мы не хотели жизни в том виде, в каком нам ее подарил Лестат. И поэтому все было для нас предрешено. Страх отступал перед желанием обрести новых компаньонов, узнать что-то о смысле вампиризма, о его сути, о смысле собственного существования и о существовании этого смысла. Все было предрешено, и я положился на судьбу, заранее попрощавшись со всем возможным для нас с Клодией оптимизмом, как это делал всегда, даже будучи смертным. «Куда угодно – только не назад», - этот негласный девиз нашего пребывания в Париже, как красная нить вел меня вперед, несмотря на смятение чувств и ума.       - Ладно. Просто выбери чертову рубашку, - Я мрачно предоставил Клодии право не превратить мой наряд в полную катастрофу.       - Черная, Луи, черная. Приличная девушка на первом свидании должна быть скромной, - она смеялась. И неожиданно ее звонкий хрустальный смех разбил мою мучительную тревогу, как будто тугая тетива лука вдруг лопнула под напором пальца. Я засмеялся в ответ, небрежно сбросив домашний халат и накинув на плечи тонкую шелковую ткань выбранной сорочки.       - Ох, а тебе идет! Такой … всесторонне мрачный! Тебя хочется утешить, как грустную секси-вдовушку на похоронах старого мужа-скряги. Да, запонки, обязательно, не забудь, и брюки, вот эти, на пару размеров меньше, чтобы твой зад привлекал аудиторию еще больше, чем-то, что будет идти на сцене.       - Клодия! Прекрати!       - Сам прекрати. Мы должны быть неотразимы. Шикарные, таинственные, притягательные и экзотичные. Экстравагантные брат и сестра из Нового Света. Все будут смотреть на нас, все будут нас обсуждать. Это наш способ покорить их, это наш способ…       - Выжить, - я закончил за нее, и она мрачно кивнула в ответ. Да, мы оба понимали, что наша жизнь здесь, среди кровососов Парижа, наверняка древних и кровожадно-неистовых, как любил говорить Лестат, напрямую зависит от нашей способности усладить их пресыщенный жадный взор. И моя истерика в гардеробной – прямое следствие бессознательной паники от этой причины.       - Ты очень красивый, Луи, мой братик. – Она нежно коснулась моей щеки своим тонким пальцем, и мое сердце больно заныло от ее слов. Моя девочка, такая хрупкая, такая безупречная в своем великолепном платье, так ярко подчеркнувшим ее гладкую смуглую кожу, темные волосы, карие глаза, тонкие ключицы. Я обнял ее так сильно и нежно, как только мог. Нам пора было выходить.