Ладан

Я застрял во времени, как муха в паутине. Оно тянулось как жвачка с привкусом рвоты. Я, будто придавленный ко дну темной глухой пещеры пластом холодной плотной воды, не пропускающей внутрь свет, лежал и пялился в пустоту. И даже примерно не мог понять сколько уже прошло с момента, как я оказался в этой могиле. Секунды тянулись будто часы, часы – превращались в годы, а годы – в вечность, которую я должен был провести вот так – в аду из собственных мыслей в забитом изнутри каменном мешке. Я думал о том, как все бессмысленно, несправедливо, что все могло бы быть по-другому. И в тоже время – что не могло. Арман был прав - судьба все решит. Но кто из нас не хотел иной? Сколько я помнил себя вообще – вера была моим маяком, тем слабо мерцающим в дали светом, неважно был я Луи-вампиром или же мелким, жалким дельцом. Как бы я не роптал и не бунтовал, но, оказавшись даже в аду, я умудрялся верить, надеяться и пытаться, даже впадая в уныние, отрицание, злость, тоску, я неизбежно искал и верил. Такая противоречивость сознания одновременно и уничтожала, и окрыляла душу. Но в этот раз я почувствовал, что готов сдаться. В последний раз я взмолился Богу и попросил его дать мне смерти, а с ней – покоя и встречи с Клодией, где бы та не была – в каком из сонма иных миров. Я был согласен искать хоть в каждом, только бы снова ее увидеть и слиться душами с ней в одно. Впервые, казалось, за всю мою жизнь, что смертную, что бессмертную, я был услышан. И образ Клодии – тянущей ко мне руки, явился передо мной, как грешнику Мадонна. Она улыбалась. Она была юной и прекрасной как свет утренней зари. Она звала меня за собой. - Ангел мой, Клодия…, я иду…, - решение было принято одномоментно, я от души возблагодарил судьбу. Какой бы суровой та не была, в этот момент мне было легко. Я без труда нащупал на своем теле серебряную цепочку – подарок Клодии – парный медальон – такой же она носила и на себе. Только в отличии от ее, круглого и изящного, мой был выточен в виде ромба и имел острые углы, отделанные металлом – достаточно прочные, чтобы приблизить встречу с «сестрой». Я торжествующе улыбнулся. Я знал наверняка – как только артерия вскроется – кровь хлынет водопадом, лишив меня всяких чувств. Я видел, как это было с Лестатом – я сам перерезал ему ее и наблюдал, как быстро его глаза закатились и потускнели, а речь вскоре стала бессвязной и пропала вовсе. Никто не станет меня спасать. Смерть просто неизбежна. По крайней мере придет покой. А дальше … я найду Клодию, где бы та не была. Сколько бы кругов ада мне не пришлось бы еще пройти, я найду ее, и мы будем вместе. Одним движением я сорвал медальон с цепи и отточил нижний угол своим ногтем. Ногти вампира, твердые как стекло, были весьма полезны – полностью сделать надрез нужной глубины ими я бы не смог, но заточить что-то до бритвенной остроты – вполне. Осталось лишь нанести удар – один точный скальпельный надрез – и я свободен. Я знал, что Клодия ждёт меня… Я занес руку, закрыл глаза, сосредоточился … и вдруг услышал за стеной гулкий, но четкий скрежет. Кто-то сбивал с дверей кирпичи. Эмоция, которую я испытал, была смесью ярости, ненависти, отчаяния и обиды. Господи, ну за что? Я был готов к смерти как никогда, но она снова не приходила. Как никогда я готов был принять ее в свои в объятья, словно любовницу, по которой страдал всю жизнь, но она, подпустив меня как можно ближе, вдруг издевательски расхохоталась. Скрежет усилился, удар за ударом кто-то сбивал кирпич. Я четко слышал лязг от лопаты. Через мгновение голос Армана ворвался в мысли: - Луи! Не делай глупости, умоляю! Луи, молю тебя, потерпи! – я безразлично откинул руку. Арман пришел, чтобы меня спасти. Вопрос – стоит оно того? Но если Клодия еще жива…, - надежда вновь робким светом зажглась где-то в моей груди. Я встрепенулся, весь обратился вслух. Арман что-то шептал и пытался как можно скорее сбить кирпичи с дверей. Вскоре ему это удалось. Свет ослепил меня на мгновенье. А после я рассмотрел Армана. Он был мертвенно бледным, руки, лицо, рубашка залиты кровью, на левой щеке – порез, длинный и уходящий прямо в висок. Волосы, темные, спутаны, в беспорядке свисали сосульками с двух сторон. Я понял – это последствия драки с вампирами и Лестатом. Но он был живой и целый, и он стоял прямо здесь, со мной…. - Арман! Господи…куда ты делся? Куда пропал в самый разгар боя? И где же Клодия и Мадлен? Ну же, пожалуйста! Говори! – я схватил его за рубашку, притягивая к себе. - Луи…мне жаль, - из его глаз хлынули потоки слез. Я окаменел. Клодия, девочка… - Говори!!! – я заорал прямо ему в лицо, так рванув на себя рубашку, что она треснула с двух сторон. – Говори, слышишь, черт бы тебя побрал! Что с ней? Что с ней? Что с ней? Что? Что? – я захлебывался в слезах, не в силах слышать его ответ, не в силах верить его словам. - Они…они бросили их на Солнце…, я ничего не сумел поделать, - Арман шептал это мне сквозь слезы, пока я глухо истошно выл, вцепившись в волосы и рвя их в клочья. Горе сомкнуло надо мной двери. Они не просто ее убили, они фактически ее пытали, причинив страшную, жуткую боль. Ее смерть не была отрадой, освобождающей от мучений. Ее смерть была мучительна, как и жизнь в несформированном теле подростка – вампира или ночного зверя, что выживал лишь питаясь кровью. И я обрек ее на эту вечность, я же не смог это прекратить – я даже сдохнуть рядом не смог! Мое сознание помутилось. Не знаю, сколько я пролежал в полубреду в руках у Армана. Я то рыдал на его груди, то колотил его кулаками, царапался, проклинал - себя, его, вообще всех вампиров... Он целовал меня в волосы, стирал слезы и умолял не отчаиваться, шептал мне что-то о планах ужасной мести, которые можно осуществить... У меня не было сил кричать или отталкивать его ладони. И все же через какое-то время я вдруг очнулся. Мой взгляд стал осмысленным и холодным. - Что ты там говорил про месть? Да! Пусть они все сдохнут! Также мучительно как она! И знаешь..я этого хочу! – я поднялся с его колен. На место истерики вдруг пришло звенящее безразличие к ситуации и одна ясная, четкая цель – я хочу всем им отомстить. Я обрету покой только, когда все они, все, кто приложил руку к смерти Клодии, сдохнут в муках. А после сам себя порешу, когда смогу это заслужить. Мои глаза полыхнули опасным светом. Я посмотрел в упор на Армана. Он, молча, протянул мне несколько жирных крыс, что, вероятно, принес с собой. - Ешь, нужны будут силы. Я, молча, принял свою еду, мгновенно впившись грызуну в горло. Кровь была вкусной, а я – голодным. Впереди главное блюдо – месть.

***

План был банально прост. В драке с Лестатом Арман потерял контроль над вампирами и больше не мог управлять ситуацией так, как ему хотелось. Сибилла и Роуз быстро разделались с Клодией и Мадлен, Сантъяго скрутил меня, а пришедшие с нами вампиры быстро поняли, что бой не равный и ретировались оттуда, спасая жизни. Отделавшись от Лестата, Арман осмотрелся – все было безнадежно. Суд над Мадлен и Клодией состоялся – их заперли в одной из башен, на крыше которой было отверстие для лучей Солнца. Там оставляли вампиров, нарушивших Законы клана. Мадлен шла как соучастница, предавшая своих. Меня Сантьяго решил сгноить заживо, уморив голодом в каменном склепе. Армана ждала, вероятно, все та же участь, если бы он попался. Однако Солнце нарушило планы вампиров по поиску своих собратьев. Как только оно взошло – все были вынуждены вернуться в нижнюю крипту – огромный зал тридцати гробов, специально созданный для вампиров из этого театра. Необходимость в подобном склепе возникла неспроста. С последними лучами Солнца публика шла в театр на представление – и вампиры, участники клана и труппы, спокойно шли к зрителям прямо из собственной «постели». А после спектакля шли на охоту и возвращались «домой» с первым лучом зари. Парковка для мотоциклов располагалась тут же, буквально по соседству. Приверженцы Армана в ту ночь ушли – остаться в общей крипте было опасно, они были вынуждены искать ночлег где-нибудь за пределами общего дома. А значит в театре остались те, кто приложил руку к казни моей девочки и Мадлен. И в этом нам сильно повезло. Арман дождался, когда Солнце встанет над горизонтом, вампиры уснут и не смогут ему мешать. Он был единственный из всего клана, кто мог пробраться в театр днем. За пятьсот лет его кожа привыкла к Солнцу в той самой мере, когда ты можешь стоять на нем пару минут без риска словить жуткие ожоги. Войдя в театр, он тут же нашел меня в моем склепе. Дальше все было уже просто. Арман повел меня в место хранения горючих смесей для пиротехнических трюков труппы. Несколько баков с нужной мне жидкостью – и вот я уже обливал двери в крипту, а после того, как Арман открыл ее – стоявшие там гробы – все тридцать штук. Медленно, методично, тщательно – не пропуская ни миллиметра, раз за разом по несколько слоев маслянистой субстанции на поверхность – чтоб не оставить вампирам шанса. Арман ушел. Зачем-то схватил несколько пустых длинных ящиков из-под горючей смеси, а после исчез, строго настрого приказав мне поджечь фитиль – а после идти во двор. Там, под кровлей театра, под кронами деревьев была обширная плотная тень – я должен там был и ждать его. Я равнодушно, но согласился. Все, о чем я мечтал – видеть, как все эти вампиры сдохнут, и Клодия будет отомщена и обретет нужный ей покой. Облив жидкостью последний гроб, я с удовольствием огляделся. Крипта впечатляла. Высокий потолок с причудливой лепниной, увитые плющом колонны, мраморные полы с мозаикой – красивое место для вечного сна вечно живущих монстров. Я злобно ухмыльнулся, вспомнив, как мы с Клодией мечтали стать частью общества им подобных и обрести среди них «судьбу». В какой-то степени так и произошло. А дальше…, бойтесь своих желаний – судьба завлекает ими в ловушку, чтобы сыграть потом с нами в игры, но знать их правила не дано. Я осмотрелся и закурил. Пачка, подаренная Арманом еще в первый вечер, когда мы с Клодией пришли впервые сюда, в театр, на улицу Тамплиеров. Я, молча, курил и думал, что моя миссия, как вампира, была в уничтожении себе подобных. Иного шанса судьба мне не оставляла. Смиренный ей и покорный, я бросил окурок в сторону гробов с надписями – Сибилла, Роуз. Потом отошел к двери и взял приготовленную косу, на случай, если кто-нибудь из кровососов посмеет выпрыгнуть и удрать. Но я им этого не позволю. «Ты служишь Немезиде, любовь моя», - слова Армана всплыли в моем мозгу, заставив губы дрогнуть в усмешке. «Ну так свершится воля ее! И да погибнут пусть все вампиры, что погубили мою любовь!». Где-то опять заиграла скрипка. Мне показалось - я слышу марш. Он придавал мне уверенности и сил. Как-будто чей-то безмолвный призрак, обитающий в стенах театра, разделял мою миссию и вендетту. И со мной вместе нес справедливость. Огонь полыхнул тут же на гробах. Вампиры с воплями начали сбивать крышки. Но было тщетно. Огонь охватывал их тела, мгновенно превращая их в «факелы», в живые «свечки» - и тут же мгновенно уничтожал. Часть из них – я добил косой, с наслаждением насадив на нее головы Сибиллы с Роуз, а после обе швырнул в огонь. Я вышел из дверей, спокойно глядя на то, как некоторые вампиры вырвались и догорают уже на Солнце. Кто-то пытался отползти в тень, но я не дал этому случиться. Краем глаза я уловил, как из центрального входа в театр вырвалась чья-то тень и тут же скрылась в роще платанов. Смутно знакомая темная ткань…Казалось, вещь была на мисс Браун. Сомнений не было – это она. Мысль о том, что дива сбежала, не вызвала во мне эмоций. И я не бросился догонять. Я равнодушно пожал плечами, вернувшись к зрелищу пред собой. Театр на улице Тамплиеров сгорал дотла. Языки пламени лизали небо, сливаясь своим золотом с его лазурью. И не было зрелища величественней и прекрасней, чем этот жуткий большой костер, в котором все грехи искупались. В огне сгорала вся моя боль. Я зачарованно рассматривал панораму перед собой, а скрипка пела победный марш. Мой погребальный костер пылал. Пора взойти уже на него и искупить все свои грехи – и перед Клодией, и перед Богом. И скрипка вторила моим шагам, невидимый призрак звал за собой, огонь ярился и бушевал, и я как мог ближе подошел, чувствуя жар на своих щеках, как кто-то вдруг оттащил меня знакомой, легкой, сильной рукой. - Луи, пожалуйста! Прошу, не надо! Ради меня, ради моей любви! Не все потеряно, мы все исправим, - Арман прижал меня к своей груди, его лицо, мокрое от слез, было таким юным и прекрасным, а голос полон страстной мольбы, и что-то дрогнуло внутри меня. Я взял его осунувшееся лицо в ладони, взглянул в полные слез глаза, после нашел его рот своим... Словно последний глоток воды перед смертью, я пил с его губ любовь. Свою собственную, его ответную, растворяясь в ней без остатка, как в море соль. А вокруг полыхал театр, и скрипка пела прощальный вальс. Мы целовались, казалось вечность, под звуки скрипки и жар огня. Пока Арман мягко, но настойчиво не утащил меня в сторону неприметного экипажа, стоявшего в зарослях диких роз. Странная слабость сковало все мое тело. Я дал усадить себя, безразлично глядя в окно на залитый Солнцем город. Арман крепко сжимал мою руку, словно боясь меня отпускать, словно я убегу. Но это было абсурдом. Куда я мог деться, да и к чему? Днем раньше, днем позже умереть – роли не играло. Все к лучшему. Смерть в театре и правда не для меня – я не был частью этого клана. Париж был мне ненавистен. И умереть было лучше и впрямь подальше. Я твердо решил, что проведу с Арманом – любовью всей своей жизни, последнюю ночь, а после выйду на Солнце на заре. Умру, как и Клодия, сгорев в лучах дающей жизнь всему сущему здесь звезды, в ее смертельно-жарких лучах. Я улыбнулся растерянному Арману, а после откинулся на сиденье. Глаза закрылись, отяжелели, я впал в глубокое забытье. Арман растолкал меня уже ночью, когда мы были за сотни миль от столицы, и припарковались у некого мотеля. Арман громко чертыхался, таща за собой два длинных ящика из-под горючей смеси, которые по непонятней причине волок следом из театра. Я безразлично поднялся в номер и рухнул на постель. - Луи! Какого дьявола! Помоги мне! – Арман был зол. Он раздраженно возился внизу с этим «багажом», вызывая во мне, уже утратившему, казалось, любые чувства, только недоумение и досаду. - Какого черта! Ты что рехнулся? Зачем тебе этот хлам? – я встал с постели, помог ему затащить ящики в нашу спальню, и, скрестив руки на груди, заглянул в его бледное лицо. Вместо ответа Арман опустился на пол и осторожно, будто боясь растрясти содержимое, открыл ящик. Я подошел ближе и заглянул внутрь, а после ….истошно и глухо заорал так, что в мотеле дрогнули стекла. Я закрыл рот собственный рукой и начал медленно сползать на пол. Рассудок медленно отключался. Меня спасительно накрыло тьмой.