Непреодолимое желание

На какое-то время и Отто Хайтауэр и Алисента оставили Эймонда без своего пристального наблюдения. Ведь суета предстоящей масштабной охоты заняла все внимание и сосредоточенность королевы и Десницы. На время, пока Десница и королева были заняты, Эймонду безмолвно было поручено наблюдение за старшим братом, который лишь днем размахивая мечом и упражняясь с рыцарями, делал вид, что он прилежный принц. Второй сын короля поначалу воспринял это обязательство с не выказанным напряжением, ведь его насыщенный и без пьяной рожи Эйгона график, порой оставлял ему время лишь для сна. Но, видя старания и уставшие от всей суеты глаза матушки, даже с некоторым удовольствием воспринял просьбу: таскать за уши брата и выдергивать его из извечных ночных передряг. Пару раз за эти дни юный принц удержал себя от порыва оставить несколько синяков на заплывшей морде брата, игнорировавшего его просьбы: собрать в кучу это чертово благоразумие, утопленное им в корыте с дешевым пойлом, и хотя бы сделать вид, что ему не плевать на его положение. После прибытия Деймона в столицу прошло немного времени, и их не вовремя вновь вспыхнувшая связь, не могла не вызывать чувство тревоги. Но, несмотря на это, компания брата отца по ночам и безмолвные переглядки на людях, подкашивающие коленки и затягивающие тугой узел в животе, дарили невероятный прилив сил, который поддерживал его в такое непростое для его выдержки время и не давал жизненным ресурсам угаснуть так скоро. Юный принц помнил о том, что мать и дед обязали его выбрать невесту из двух дочерей Баратеона, и решение было им принято еще до того, как Порочный принц сразу после прибытия в столицу затащил его в нишу и вновь сломал его хрупкую выдержку. Эймонд озвучил свое решение Алисенте, и она, удивившись его скорой решительности, дала ему возможность не торопиться и еще недолго подумать. После принятого решения юноша находился в смятенных чувствах, ощущая бесчестную подлость со своей стороны, по отношению к Флорис. Несмотря на сближение с дядей, он был уверен в том, что они еще не настолько близки, дабы он смог вывалить на него все свои переживания по поводу предстоящей жизни с будущей невестой, помня опасный огонек, вспыхнувший в аметистовых глазах перед отлетом Деймона на Драконий Камень. Хоть и не без самодовольной усмешки, юноша незаметно понаблюдал за Рейнирой и её мужем и с некоторой хладной рассудительностью глядя на их отношения, сделал вывод, что даже имея любовника, можно делать свою жену счастливой и довольной. Эймонду, несомненно, была приятна компания юной леди. Ее живой ум и некоторая строптивость, тщательно скрытая от взглядов, пробуждала в нем теплый интерес к ее личности. И аристократическая красота дочери Баратеона не могла не притягивать взор юного принца.  Однако всепоглощающая страсть и притяжение к Порочному принцу, которые заставляли сердце выколачивать грудную клетку изнутри, и ощущаемая Эймондом дрожь в поджилках от его пристального потемневшего взгляда на себя, не могли сравниться с человеческим и теплым интересом к юной девушке.  В один из спокойных перед предстоящими торжествами вечеров, посетив покои Эйгона через потайные проходы, убедившись, что брат вновь сбежал, юный принц проделал не маленький путь по вечернему городу, вновь потратив лучшую часть вечера на его поиски. Когда дело было сделано, Эйгон, избитый Эймондом по всем местам, кроме лица, храпел лицом вниз у своего прикроватного коврика. Юноша, убедившись в том, что замок уже опустел, а час летучей мыши пробил, сменив наряд простолюдина и облачившись в свой излюбленный черный дублет, направился в условленное место. Старший и младший Таргариены, утопая в водовороте страсти вновь вспыхнувших после долгой разлуки чувств, наслаждаясь друг другом, окруженные столь пристальным вниманием, ходили по невероятно тонкому льду. И даже то, что они оба условились соблюдать предельную осторожность, не могло урезонить тревогу чопорного юноши. После того, как юный принц строго отчитал мужчину за его выходку на тренировочном дворе, тот, с самодовольной усмешкой восприняв это как капитуляцию племянника перед собственной неотразимостью, согласился больше не предпринимать попыток увлечь его в тренировочный бой на людях. Но, тем не менее, у него было условие, которое юноша воспринял с удивлением и с большой охотой. Неспешно следуя по коридору, он нутром почувствовал чье-то близкое присутствие, а слух уловил тихую возню, преследующую его по пятам. Коридоры  крыла, по которому шел юноша, по обыкновению немноголюдны, и даже многочисленные его гости, облюбовавшие практически каждый уголок замка, сюда не захаживали. Лишь постоянные обитатели Красного Замка могли знать, что здесь находится. Поэтому внутренняя настороженность принца, а также аналитические размышления позволили сделать вывод о том, что здесь либо бродят слуги, либо кто-то идет за ним попятам. Всегда настороженный и собранный после нанесенного ему увечья, Эймонд был готов к нападению исподтишка. Потеряв часть зрения, юный принц стал особенно сильно полагаться на слух и внутреннее чутье, а извечные и регулярные тренировки отточили его реакции практически до совершенства. Несмотря на то, что юноша несколько раз обернулся и каждый раз видел лишь пустующий коридор, ощущение чьего-то пристального взгляда на своей спине было настолько липким и ощутимым, что его пробила внутренняя неприятная дрожь. В действительности чутье Эймонда его не подвело и, завернув за ближайший угол, срываясь с намеченного пути, услышав крадущиеся шаги, следующие по его пятам, прислонился всем телом к стене, сжимая рукоять кинжала, припрятанного за пазухой. Юноша впервые находился в подобной ситуации, когда он, затаившись, выжидал, словно хищник добычу. Лишь чувство азарта от происходящего ощущалось им в этот момент.    Тихое шарканье приближалось все ближе, что дало сделать ему вывод о недалеких умственных способностях осмелившегося исподтишка преследовать самого принца. Когда преследователь, наконец, аккуратно выглянул из-за угла, цепкая рука Эймонда схватила его за локоть, от чего пойманный издал громкое ойканье. Слегка оторопев от шока, принц глядел на второго бастарда старшей сестры. Легкий азарт, взбудораживший кровь, быстро пропал. Меньше всего на свете он ожидал того, что преследователем окажется лишь жалкий племянник. И поняв, что никакой угрозы его жизни нет, и преследователь не станет нападать на него с ножом и ввязываться в драку, легкому волнению уступило чувство постепенно накатывающей неприязни и тупой ненависти. Второй сын Рейниры смотрел на Таргариена своими большими синими глазами, с испугом, шоком и чем-то, чего Эймонд пока понять не мог. Юноша с холодной ненавистью взирал на мальчишку с высоты своего роста. Хотя удивление от поимки преследователя в лице Люцериса Велариона ощущалось достаточно сильно, холодная маска презрения и высокомерия на его лице даже не дрогнула. –  Не самая лучшая идея выслеживать меня в темных коридорах, лорд Стронг, –  прошипел Эймонд, стискивая чужое плечо в руке еще сильнее, слегка приподнимая его, желая причинить сильную боль. –  Какого черта ты таскаешься за мной? – раздраженно бросил Таргариен, резко отпустив руку, когда это милое личико, наконец, исказила гримаса боли, –  пришел предложить  мне свой глаз? Люк, ничего не ответив, лишь смотрел на него, широко раскрыв глаза, не отрывая их от острого лица своего дяди. Эймонд с прищуром глянул на мальчишку совершенно нечитаемым взглядом,  задаваясь вопросом: какого Неведомого ему нужно? –  Еще раз, будешь таскаться за мной, моя рука не дрогнет. Я выставлю все как несчастный случай, – произнес Эймонд, не дожидаясь ответа, уже было развернулся, чтобы уйти, но чужая рука остановила его, мягко схватив за локоть. –  Постой, дядя, я не… – пролепетал Люк, – я не хотел преследовать тебя, просто так вышло. Эймонд опустил взгляд на ручонку, держащую его за локоть, и одним изящным движением плеча скинул ее с себя. Даже через одежду это прикосновение показалось наглым и нежеланным вторжением в его личное пространство.   –  Не смей прикасаться ко мне, – прошипел принц. Мальчик впервые за многие годы после той ночи на Дрифтмарке, стоя к нему так близко, не отрываясь, смотрел на острое лицо, которое вблизи показалось ему еще прекраснее. Люцерис с удовольствием отметил, что разница в их росте вовсе не так велика, как ему показалось в тот день месячной давности. Надменный и холодный юноша превосходил его ростом всего на пол головы. – Я… хотел поговорить с тобой, еще тогда, месяц назад, – еле слышно произнес Люк. Эймонд скорчил гримасу удивления и фыркнул, сощурив брови. – Я не желаю находиться в твоем обществе, дольше одной минуты. Говори, и побыстрее, – отрезал он. Блеск в синих глазах  Люцериса, неотрывно глядящих на его лицо, заставил юного принца несколько насторожиться. Ведь помимо печали и отразившейся от его хватки боли, он уловил в его взоре нечто вроде…восхищения? Люк опустил взгляд вниз и, переминаясь с ноги на ногу, тихо произнес:  – Я давно хотел извиниться перед тобой за то, что произошло той ночью на Дрифтмарке. Мы были детьми, и я искренне сожалею о том, что тогда произошло. Эймонд угрожающе прищурил глаз, смиряя бастардом недоверчивым изучающим взглядом, прекрасно зная, что от этого избалованного вседозволенностью маленького отродья не следует ждать ничего хорошего. Буквально пару месяцев назад он беззастенчиво усмехался за тем столом, и в его ублюдочных глазах не было и капли намека на раскаяние. – Это все? – ледяной тон Таргариена, вероятно, мог бы заморозить даже самые горячие пустыни солнечного Дорна. И Люк, грустно усмехаясь, про себя, вспомнил шутку своей кузины за столом. В воспоминаниях мальчика снова и снова проносилась увиденная им из-за гобелена картина, и предел его отчаяния, кажется, был достигнут максимальной вершины, когда он наблюдал за тем, как муж матери жадно целует и бесцеремонно лапает того, о ком он грезил день и ночь вот уже целый месяц. С того дня Веларион задавался вопросом: что же его юный и прекрасный дядя нашел во взрослом…да даже старом мужчине? Но, несмотря на свою полнейшую неопытность, он четко понимал, что увидел. Страстность и голод двух мужчин едва ли могла не откликнуться недвусмысленными импульсами в его юном мозгу. К своему великому сожалению и отчаянию, будущий Лорд Приливов в действиях отчима, помимо всепоглощающей похоти, отметил еще и нежную заботу, присущую ему в отношении своей жены. И вовсе не обида за пренебрежение Деймоном верностью по отношению к его матери съедала в тот момент юное сердце. Жгучая ревность обуяла его разум. Кажется, впервые за свою недолгую жизнь, в порыве гнева и злобы он пожелал кому-то сгинуть навеки. Все размышления Джейса, Бейлы и Рейны, а также его самого на счет того, что Эймонд Таргариен – неприступный ледяной айсберг, не имеющий чувств и эмоций, рассыпались в прах. Ведь в руках Деймона, юный принц буквально таял, превращаясь в жгучий огонь, раскрывая свою принадлежность к их роду. То, с каким жаром и эмоциональностью отвечал на действия Порочного принца Эймонд, и то, с какой холодной ненавистью и несгибаемой силой вел он себя с ним, пошатнуло здравый рассудок будущего Лорда Приливов. Совершенно не зная, что делать дальше, он растерял всякую рассудительность и твердость своего намерения: попробовать очаровать Эймонда лилейными извинениями в надежде с помощью них добиться хоть какого-то положительного расположения или хотя бы более близкого общения. Потеряв всякую надежду на какой либо успех от этой беседы, видя убийственный взгляд одного глаза, буравящий его сверху вниз, ощущая всем телом предчувствие того, что, это вероятно, их первая и последняя беседа на долгие годы вперед, Люк перестал контролировать свой язык. –  Весь месяц я думаю о тебе, дядя. Мне действительно очень жаль. И если бы ты только простил меня и принял мои теплые чувства к те… Эймонд, скорчив вопросительную гримасу, схватил бастарда за лицо холодными, как лед, длинными пальцами и, толкая его в сторону стены, не давая мальчишке даже смотреть, куда он ступает, втащил его в ближайшую сырую нишу, с силой толкая в стену. Выпустив из руки лицо, он, практически не скрывая своего омерзения, брезгливо потер ладонь о ткань своих штанов, содрогаясь от неприятного касания о кожу выродка. –  Какого Неведомого тебе нужно, ублюдок? – прошипел Таргариен, раздувая ноздри, удерживая себя от того, чтобы свернуть шею своему племяннику. Юный принц в глубине души злился на себя за то, что в присутствии этого ничтожества он теряет свой самоконтроль. Но ненависть, взращенная заботливыми стараниями старшей сестры и их отца к этому ублюдку, была намного сильнее таланта держать лицо. И если находясь в теперь уже не только приятной, но и безумно желанной компании Деймона потеря самоконтроля совершенно не беспокоила, то стоя рядом с Люком, приходилось прилагать не маленькие усилия, чтобы сдерживать свои первобытные порывы и жажду крови. Странный огонек восхищения, трепета…и чего-то схожего с блеском аметистовых глаз во взгляде племянника, вызвали лишь приступ бешеной ярости. И даже если в словах Люка не было ничего откровенного и вопиющего, блеск ублюдочных синих глаз недвусмысленно объяснял смысл, который тот вложил в выражение «теплые чувства». – О каких треклятых чувствах ты говоришь? – сощурив глаз, почти перейдя на змеиный шепот, сквозь зубы задал вопрос Эймонд. Люцерис, все это время безотрывно смотрящий на Таргариена, слегка морщился от боли. Он находился в его компании всего несколько минут, а его тело, вероятно, уже будет покрыто несколькими синяками. – Ты не так меня понял. Мне ничего не нужно. Я лишь хотел сказать, что…что ты не безразличен мне. И я надеюсь, что ты сможешь простить меня, и мы сможем общаться, как когда-то. Ведь я, –  Веларион запнулся на полуслове и не смог закончить то, что крутилось навязчивым наваждением на его языке. Эймонд, приподняв подбородок, сощурил взгляд и, не дождавшись окончания чужого признания, фыркнул и еле заметно дернул уголками губ. – Ведь ты избалованный ублюдок, который всегда получает желаемое? – вкрадчиво закончил за него Эймонд, выгнув бровь. Перемены в его тоне и выражении лица обдали трясущееся от перевозбуждения тело жидкой лавой. Холодность и шипящая агрессия резко пропали, и Веларион готов был бы слушать слово «ублюдок» бесконечное количество раз, лишь бы он бы оно было произнесено именно таким тоном этого голоса: мягким и насмешливым. – Эймонд, я…  – моментально вспыхнул мальчик и подался вперед, обхватывая ладонями чужое лицо, совершенно забыв о предельной осторожности, с которой необходимо было подходить к дикому дракону, имя которого Эймонд Таргариен. Для маленького всадника Арракса мгновение, в которое он держал чужое лицо в руках, длилось целую вечность. И, приблизившись к чужим губам, он инстинктивно прикрыл глаза, не заметив того, что второй сын короля с перекошенным от шока лицом отшатнулся от него. Хлесткий удар ладони о нежную щеку, вероятно, был слышен на весь коридор. От резкой пощечины мальчик почти отлетел и потерял равновесие. Переступив с ноги на ногу, он еле смог удержаться в вертикальном положении и не завалиться на пол. Жидким пламенем обдало щеку, и Люк, схватившись за нее рукой, возвратил свой поплывший взор на чужое лицо. Таргариен, сжав губы в тонкую полоску, злобно смотрел в ответ, и взгляд его выражал не что иное, как желание произнести заветное дракарис. Пеленой горьких слез постепенно затмевался взгляд синих глаз, и Люк не мог понять, от физической это боли или от мысли, что, вероятно, это был первый и последний момент близости с этим юношей, который он смог получить. –  Если ты еще раз когда-либо приблизишься ко мне ближе, чем на пять шагов, твоя мамочка тебя не спасет, – прошипел Эймонд, нарочито медленно растягивая слова, и, крутанувшись на пятках сапог, заложив руки за спину, поспешил уйти прочь. – Я видел тебя и Деймона, – бросил будущий Лорд Приливов в спину уходящего принца. Заранее Люк не думал о том, чтобы использовать увиденное в своих целях, ведь он был уверен в том, что у него так или иначе получится сблизиться с Эймондом с помощью извинений или обаяния, которое отмечали все окружающие. Но после всей этой сцены и нелепого унижения мальчик не мог просто стоять и смотреть, как дядя пойдет и кинется в объятья Деймона, оставив его стоять здесь с опухшей щекой, не оставив даже намека на их возможное сближение в будущем. Эймонд остановился как вкопанный. Все еще держась за свою щеку, но уже стоя прямо, Веларион буравил взглядом чужую напряженную спину. Эймонд развернулся и, склонив голову набок, уставил немигающий взор в лицо ублюдка, словно затаенный зверь, готовящийся к прыжку. Таргариен подошел ближе, внимательно рассматривая покрасневшее лицо: мокрые дорожки от слез под глазами, алый ожог от его ладони на щеке и, конечно же, не моргающие, уставленные на него синие глаза. Он рассматривал его особо тщательно и сделал вывод: мальчишка не блефует. Но расспрашивать и вызнавать, что конкретно он там увидел, было бы выше его достоинства. – Я…я расскажу про вас матери. Если ты не поговоришь со мной спокойно, – выпрямившись, произнес Люк, прерывая пытливое молчание, стараясь удержать свой голос от предательской дрожи. После этих слов юноша цепко обхватил его лицо под челюстью, грубо сжимая ее пальцами, глядя свысока с таким высокомерием, презрением и даже омерзением, что Люцерис невольно содрогнулся. Юноша злобно усмехнулся и, выпустив чужое лицо из хватки своих ледяных пальцев, отошел от бастарда и прислонился спиной к стене в нише, заложив руки за спину. Хоть хватка и была ужасающе сильной и болезненной, Люк почувствовал разочарование от прерывания касания чужой ладони к своей коже. Кажется, целую вечность Эймонд Таргариен пытался прожечь в племяннике дыру своим единственным глазом. – Хммм, ну что же, Лорд Стронг, коль хочешь поговорить, ступай за мной, – тихо проговорил Эймонд,  лукаво ухмыльнувшись. Сверкая глазом, упиваясь своим превосходством над всей душой презираемым им бастардом, он пренебрежительным, но изящным жестом руки, будто давая указание надоедливой прислуге, позвал его за собой. Люцерис жадно следил за каждым действием среброволосого, не в силах оторвать от него взгляда, не обращая внимания на его сочащееся ядом, ненавистью и презрением отношение к нему. Мальчик, настолько очарованный неотразимостью Таргариена, последовал за ним, словно завороженный. Ему подумалось, если Эймонд прикажет ему сброситься с крыши, он бы сбросился. И мысли его заняты были не кричащей в подсознании опасности, исходящей от родича и о его странном покорном согласии с условием Люка, а о том, как красиво колыхнулись серебристые волосы на фоне черного одеяния, когда тот грациозно развернулся и пошел прочь. Сын короля плавной поступью шел впереди, даже не оборачиваясь, уверенный, что ублюдок ковыляет за ним по пятам. Его шарканье должно быть слышно через три лестничных пролета от этого коридора. – Входи, – обманчиво любезным тоном проговорил Таргариен, отворяя какую-то дверь перед Люком. Красный замок давно уже не был домом Велариона и он понятия не имел, в какую комнату его завели, лишь покорно следуя чужим указаниям. Разум Люка подсказывал: ничего хорошего его здесь ждать не может. Но сумасшедшее желание быть ближе к этому человеку затмило все инстинкты самосохранения и словно стерло из памяти все те взгляды, слова и несдержанные тумаки, которыми одарил его Таргариен этим вечером. Как только сын Рейниры вошел в освещенный лишь лунным светом зал, за ним захлопнулась дверь, и юноша закрыл ее на засов изнутри. Услышав звук задвижки, мальчик вздрогнул. Зачем он запер дверь? –  Боишься? – пел Эймонд, и что-то в его манящем, слегка насмешливом шепоте отключило разум Люцериса. Глядя на переливающийся шелк серебряных волос, сияние белоснежной кожи и пронзительный взгляд блестящего глаза в свете луны, Люк подумал, что Таргариен и не человек вовсе, а мифическое создание, о которых он читал в сказочных историях. – Нет, – выдохнул Люк. Мальчик решил не задавать лишних вопросов. Ведь то, что Эймонд привел его в какую-то обособленную комнату, вероятно, означало принятие его условия и дядя действительно поговорит с ним…наедине? – Хммм, – протянул на свой привычный манер юноша, – иди за мной, – еле слышно закончил он. Дядя провел его мимо стеллажей, и Люк увидел, что за их множеством, уставленных свитками и книгами, пробивался свечной свет. Лицезрение тусклого свечения слишком поздно впустило в мальчишеский разум осознание того, что в этом читальном зале они, скорее всего, были не одни. – Уже соскучился?   Игривый тон мужа матери выбил воздух из легких, и Люцерис почувствовал, как земля ускользает из под ног. Ему вдруг стало невыносимо душно, от осознания того, что Эймонд завел в его ловушку, и от ощущения неизвестности дальнейшего поведения Деймона, которого Люк хоть и не боялся в открытую, но его непредсказуемость порой внушала неподдельный ужас. – Я закончил. Иди сюда, – произнес мужчина, небрежно кинув свиток на стол и взяв со стола увесистый талмуд, – говорил тебе, что он здесь. Мужчина увлеченно перелистывал страницы большой книги, уложив ее на свой локоть, подставляя страницы под свет свечи. Наконец, вскинув взгляд, Деймон увидел лишь юношу, остановившегося между стеллажей, и Люк, скрываемый высоким станом, был вне зоны видимости. – В чем дело? – спросил Деймон слегка похолодевшим тоном, резко захлопнув увесистую книгу, положив ее на стол. Завидев нечитаемое выражение лица племянника, мужчина не доверительно сощурил глаза, пытаясь считать и проанализировать слегка настораживающую безэмоциональность. Неспособность понять настрой юноши не могла не взволновать Деймона, уже привыкшего к тому, что он мог с щелчка угадывать все эмоции и настроение юного любовника с тех пор, как они сблизились. Во мраке тускло освещенной комнаты его глаз был словно затемнен, а выражение лица в свете одной свечи сделало его выражение лица злорадным и даже немного жутким. Очень быстро отбросив попытки разглядеть в юношеском лице что-либо, мужчина шумно вздохнул и слегка прищурил глаза, требовательно и выжидающе глядя на него, постепенно чувствуя накатывающее раздражение: совсем не свойственное настроение для компании, в которой он находился.  Эймонд, заслышав его раздраженное пыхтение, тяжело вздохнув, отступил в сторону. Завидев перед собой перепуганное лицо, Деймон сморгнул, словно желая скинуть морок или видение. Меньше всего на свете он ожидал увидеть за спиной мальчишки Люцериса.  –  Какого черта? – несдержанно прошипел Порочный принц, злобно глянув на Эймонда, чувствуя, как практически беспричинная злоба охватывает его с ног до головы. Мужчина уставил свой горящий гневом взор на мальчишку, в желании тряхнуть его за шиворот и спросить, во имя каких Богов тот решился притащить сюда сына его жены, не подав при этом ему ни одного знака присутствия постороннего за своей спиной. –  Кажется, у нас проблемы, – вымолвил юный Таргариен настолько сдержанным и безэмоциональным тоном, что заставило и без того еле стоящего на ногах Люка почувствовать дрожь в поджилках. Поведение Эймонда и тон его голоса пробудили в нем страх и панику. Будучи убежденным в том, что тот взаправду согласился на разговор, очарованно последовал за ним, даже не подумав, куда его повели и зачем. Теперь в его убийственно холодном тоне не было и намека на ту всепоглощающую ярость, коей он любезно одарил его в темной нише коридора, вероятно, оставив при этом на его теле несколько обширных синяков. И от чего то, именно эта убийственная холодность, наконец, окончательно отрезвила Люка, дав осознать, к кому он воспылал чувствами и кем пытался манипулировать. – Люцерис, что ты здесь делаешь? – спросил Деймон сына жены, отводя взбешенный взгляд от все такого же странного, нечитаемого для него выражения лица племянника. Эймонд вместе с Деймоном глядел на Люцериса. Но ответа так и не последовало. – Вы со мной в какие-то игры играете? – удерживая остатки самообладания, не дождавшись ответа, прошипел мужчина. Эймонд громко цокнул и закатил глаз. – Да, племянник, я и не сомневался в том, что ты трус, – сказал Эймонд, – он видел, тебя и меня, – закончил юноша, переведя взгляд на любовника. Эймонд прислонился к стене, и мужчина, сжав губы в тонкую полоску, впился в него вопросительным прищуренным взглядом. Вся эта немая пантомима, переглядки и дрожащий пасынок распаляли в мужчине ощущение утраты контроля над собственными эмоциями и желание хорошенько тряхнуть племянника за шиворот, чтобы сбить с его лица этот жуткий оскал. – Эймонд… – начал было мужчина угрожающим тоном. Юноша четко знал: затевать никакие игры не стоит, ведь Порочный принц точно не тот человек, который будет долго терпеть или позволит дурить себя. –  Он видел нас. Вместе. Деймон, – перебил юноша, переводя суровый взгляд на Люка, смертельно бледного и трясущегося, – а потом, если я правильно понял этого и действия, которые он предпринял, – Эймонд в воспоминании о прикосновении Люка к себе, хмыкнул и скривил лицо, как если бы уловил какой то омерзительный запах, – признался в том, что я ему, скажем так, не безразличен. Я решил, что он сам расскажет тебе, что было дальше. Да, Люцерис? Ошарашенный Деймон перевел взгляд с племянника на пасынка, который смотрел куда-то в сторону, не в силах посмотреть мужчине в глаза. Эймонд закатил глаз и, более не желая раздражать Порочного принца, продолжил. – Я расскажу маме, – закончил юноша, придав своему тону детскости, как бы передразнивая ребяческий голос. Кажется, Деймон уловил настроение племянника: превосходство, злорадство и мстительность переполняли сейчас его. Но мужчина решил, что разберется с несносным мальчишкой позже. Сейчас его волновал мальчик, который стоял перед ним, не в силах сказать и слова. Который узнал то, чего никто узнать не должен был. –  Удивительно, что при всех твоих исключительных талантах ты не заметил снующего за нами по пятам мелкого ублюдка, – прерывая молчание, чуть ли не укоризненно бросил юный принц, подойдя ближе к мужчине. Эймонд даже не успел выдохнуть, а Люк осмыслить произнесенные в его адрес очередные оскорбления, прежде чем Деймон одной рукой схватил юного принца за грудки, приподнимая и приближая к своему лицу. По свирепому взгляду, глядящему на него так, словно тот из ножен уже готовиться выхватить нож и перерезать ему горло, юный принц понял, что шутить с огнем ему более не стоит. – Скажешь это еще раз, и угрозу твоего отца исполню лично я, –  прошипел мужчина сквозь зубы. Второй сын короля поджал губы и увел взгляд в сторону. Разумеется, юноша был уверен в том, что язык ему никто не отрежет, но взбешенное лицо брата отца, глядящего на него с укором, смешанным с животной яростью, резко усмирили пыл превосходства над племянником, вновь делая самого Эймонда маленьким мальчишкой. Деймон своей воспитательной укоризной, не церемонясь и не скупясь на ярость, поставил его на место, одним взглядом прочертив ту линию, за которую заходить не стоит. Однако смена в поведении мужчины и такое грубое отношение к себе не удивили и не шокировали юношу: картина разрубания черепа  Веймонда Велариона служила напоминаем о том, что будет с теми, кто осмелиться посягнуть на честь супруги Порочного принца и ее детей. Лишь очередная утеря самоконтроля от возмутительного посягательства Люцериса, возомнившего себе не боги весть что, тянущегося к нему своим мерзким лицом, развязали язык юноши в присутствии Деймона. Кулак на отворотах одеяния разжался, и тот, слегка пошатнувшись от ослабления хватки, немного отошел от племянника и дяди. Деймон с минуту глядел на почти что плачущего Люцериса, смотрящего куда-то поверх его плеча. Эймонд, решив, что его миссия на этом выполнена и, вероятно, дядя собирается провести воспитательную беседу отца с сыном, начал поглядывать в сторону выхода. –  Люцерис, повтори свои слова, –  строго начал Деймон отеческим тоном, –  мне. Как только мальчик услышал эти слова, резко разрезавшие напряженную тишину, он сильно вздрогнул, опустил взгляд вниз. Эймонд, уже слегка отойдя от пережитой резкой нападки Деймона, взирал с высоты своего злобного интереса на бастарда, утратившего ту уверенность, с которой он попытался его шантажировать. Не удержав собственных эмоций, юноша издал сдавленный смешок. Совсем тихий, но в звенящей тишине он эхом отразился от стен, донося дерзость и неповиновение до Деймоновых ушей. Порочный принц, кажется, позабыв о присутствии здесь племянника, метнул убийственный взгляд в его сторону, всем своим видом приказывая мальчишке убраться отсюда как можно быстрее. –  Ну, я пойду, проведаю Хелейну, – сверкнув единственным глазом в полутьме комнаты, бросил Эймонд, глядя на перепуганного Люка и взбешенного Деймона. – Нет! – строго обрубил Деймон, взглядом, пригвоздив несносного мальчишку собравшегося уходить, к месту. –  Мне остаться и послушать? – спросил юный Таргариен, вскинув бровь, никак не унимая злобного веселья в голосе. –  Лучше не зли меня, мальчишка, – прорычал Деймон, – если я не найду тебя в своих покоях, когда я туда приду, ты пожалеешь. Эймонд, улыбаясь дяде уголками фигурных губ, тихо хмыкнул и, переведя взгляд на бастарда, задор в его глазу пропал, а губы сжались, оставляя во взгляде лишь презрение и омерзение, с которыми принц обычно смотрит на питомцев своей милейшей Хелейны. Более не сказав ни слова, юноша быстрым шагом вышел из читального зала и направился в сторону своих покоев, чтобы по потайным коридорам проскользнуть в нужную комнату.