***
Феликс, уверенно шагая своими ботинками по полу, распахивает дверь в комнату Лино. Ну конечно же, они лежат вместе. Чего тут можно было ожидать? – Доброе утро, те самые друзья, которые спят в одной постели, я попрошу вас проснуться! Очень быстро его речь прерывается злым шипением. Лино всегда казался Феликсу огромной злой кошкой. Оказывается, спал здесь только Джисон. Пока в него не прилетела какая-нибудь подушка, Феликс скользит взглядом по расположению рук Лино, косичкам в волосах Джисона и одному единственному пледу, который они делили на двоих. Очаровательно… Просто чудесно. – Завали хлебало, он только недавно уснул! Скройся, съеби отсюда! – Лино прикрывает ладошками ухо Джисона и продолжает прогонять Феликса, который на эту выходку лишь фыркнул и хлопнул дверью во второй раз. Плечи Джисона тут же дёргаются. Он открывает глаза, но продолжает лежать на боку, пытаясь осознать, что происходит. Первое, что чувствует Хан – прикосновения к своим волосам. Лино явно пропускал сквозь пальцы некоторые прядки, а потом аккуратно и совершенно безболезненно заплетал их. Он решает полежать так ещё несколько минут. Лино ведь перестанет это делать, если он проснётся? Джисону приходится покрепче обнять свою подушку и уткнуться в неё носом. Так Лино подумает, что он всё ещё спит. Сегодня Хан уснул только под утро, да так крепко, что всю ночь проспал к Лино спиной. Ничего не слышал и просыпаться будто совсем не собирался. Всё-таки оберегать чей угодно сон – задача трудная. Он и не думал, что не спать третьи сутки подряд будет настолько сложно. – Доброе утро, Лино, – слышится хриплое и уставшее, когда Джисон решается заговорить. Он не сильно потягивается, трёт глаза и только после этого разворачивается к парню лицом, сразу же стараясь осмотреть его, пусть и сонным, ничего не понимающим взглядом. – Ты в порядке? Что-то шумело... Ты куда-то уходил? – речь у него тоже тихая, совсем-совсем не такая, как в нормальном состоянии. Никак не получалось проснуться. Хан вновь трёт глаза и жмурится, стараясь осознать, где он вообще, но всё это так трудно. Тело буквально ломалось. – Дай мне пару минут. Я принесу тебе воды или чего-то... Что захочешь. – Стой, – Лино отстраняет от него руки и сжимает их в кулаки, лишь бы скрыть дрожь. Это увлечение волосами и плетение косичек сильно помогало держаться и не впадать в панику. – Это был Феликс, но я его прогнал, поэтому... Sigue durmiendo, (Продолжай спать,) – он толкает Хана обратно на бок и двигается к нему ближе, чтобы снова коснуться пальцами волос и продолжить плести косички. Их было больше, чем прямых волос, они исходили почти из корней. Выглядело очаровательно. Но, чувствуя, что Джисон так и не сомкнул глаз, приходится тяжко вздохнуть: – Мне правда ничего не надо, я в порядке. Просто спи, Хан, – руками Лино опускается немного ниже и массирует затылок Джисона. Здесь его короткие волосы успели немного отрасти, но были такими же мягкими, как и длинные. Но Джисон больше не уснёт, это стало понятно сразу. Уснуть ещё раз не получалось никогда, так что, послушно повернувшись на бок, он выправляет часть волос для Лино, рукой чувствуя так много косичек... Забавно. Молчание, конечно, было приятным, даже каким-то уютным, но некоторые вопросы у Хана остались. – Тебе хорошо спалось? – спрашивает он тихо, практически не нарушая тишины. Джисон выпрямляет одну ногу, нечаянно задевая ногу Лино, но не спешит её убирать. – Прости, – пусть он шепчет извинения, всё равно кладёт ногу поверх его, незаметно улыбаясь. Для Лино, совершенно не привыкшего к таким контактам, данное движение было странным. Зачем притрагиваться друг к другу? Ладно, если во сне. Это не контролируется. Но сейчас… С запоздалой реакцией он медленно отводит свою ногу дальше, чтобы Джисон до неё не дотянулся. Что он там спрашивал? – Эм… Не могу сказать, что со мной всё прям хорошо, но я чувствую себя более-менее выспавшимся. Наверное, так, – Лино говорит тихо, не нарушая необходимой тишины и плетёт косички дальше. Он хочет помолчать, концентрируя мысли на причёске, чтобы игнорировать реальную проблему в уголке глаз.Самоуничтожение.
Лино не позволяет этому взять верх и заплетает предпоследнюю косичку, забирая оставшиеся пряди. Делит их на три части и накладывает друг на друга в несколько раз. Концы он не скреплял резинкой, но затягивал, чтобы косы не расплетались так быстро. Когда все волосы были собраны, Лино потянулся за резинкой Джисона и аккуратно собрал все волосы в пучок из маленьких кос. – Хм.. А тебе, оказывается, очень идёт, – пальцы подрагивают. Стоит этим прикосновениям прекратиться, Лино снова не знает, чем себя занять. Он очень боится очередного приступа. Последний был около двенадцати часов назад. Казалось, что этот приступ его добьёт. – Х-хан, ты... Мог бы повернуться? – Лино снова сжимает руки в кулаки, но сдержать дрожь уже не получается. Приходится показать Джисону, что происходит на самом деле. Дрожащий голос Лино заставляет Хана повернуться как можно быстрее. Не составляет труда заметить его слезящиеся испуганные глаза и дрожащие руки, которые он сам тут же сгребает в охапку и прижимает к своей груди. – Лино, слушай мой голос, – в мыслях звучал только один вопрос: когда же всё это закончится? Джисон не подаёт вида, он говорит спокойно и смотрит прямо в глаза напротив: – Помнишь, что мы делали в таком случае вчера? Глубоко дышали и не думали о плохом. Ну же, давай придумаем, о чём нам поговорить… – Взгляд Лино мечется по всей комнате, стараясь зацепиться хоть за что-то. Сделать это намного труднее, чем он себе представлял. Хан вновь берёт всё в свои руки: – Ты очень хорошо заплетаешь волосы. Ты помнишь, где такому научился, или же оно само как-то всплыло в памяти? Может, сам догадался? – Я не помню, – Лино правда не знал, откуда у него эти навыки плетения косичек. Это было похоже на мышечную память, не более. Сейчас его волновало только одно: – Хан.. Мне больно, мне пиздец больно. Джисон вспоминает совсем про другое: краски. – Точно! Ещё утром Чанбин купил тебе гуашь, как ты и просил! Ещё кисточки, листы бумаги. Ты видел? Мы сможем вместе порисовать сразу после завтрака, да? Я не очень хорошо рисую, даже совсем плохо, но я буду стараться. Может позвать Хенджина, он рисует иногда! М-м… Чему ты можешь меня научить, как думаешь? Лино жмурит заплаканные глаза, пытаясь сдерживать себя. Двинувшись вперёд от резкой боли, он зарывает нос в плече Джисона. Тихий плач перерастает в громкие рыдания. В них так много боли и страха с отчаянием, что по телу бегут мурашки. Приступ начинается снова, вырастая в прогрессии. Лино, из последних сил контролируя своё тело, отталкивает Хана подальше от себя, лишь бы не поранить его. Во взгляде не осталось ни крупицы разума, всё затуманено идиотским приказом. Он медленно сползает на пол и хватается за рыжие волосы, с силой их оттягивая. Дышит тяжело. Лино теряется в этой панике. Даже голос Джисона не слышен из-за стука собственного сердца и невыносимо громких приказов. Касания до невидимых ожогов калечат кожу, как и одежда на нём. В этой комнате слишком много того, чем можно избавиться от себя и успешно выполнить свой долг. Перед глазами каша из помех. Проходит ещё секунда, и клинки богомола выдвигаются сами по себе.Самоуни…
– Тише, тише, – Феликс появляется в дверях комнаты. Секунду назад он отправил лёгкого демона на систему Лино, который тихо опустился на пол. – Что бы ты делал, если бы я вас не решил проведать? Эх, бедный Лино... – Феликс, блять. Спасибо, – они вместе поднимают расслабленное тело с пола и укладывают Лино в постель. Джисон сам поправляет плед, натягивая его повыше. От паники на бледном лице не осталось и следа. Это было жутко. – Уж лучше это состояние пройдёт у него во сне, – Ли старается успокоить и отвлечь. Всегда помогал, сам того не замечая. – Пойдём, Хан, я сделал нам завтрак. Ладно, не буду пиздеть, я его заказал, но это твой любимый гирос. Кстати, милые косички. Это Лино заплёл? Пф-ф, vous convient. (тебе идёт.) Приступ, гирос, Лино, косички… От количества информации голова идёт кругом. Но Джисон, усевшись на кровати, тяжело вздыхает, пытаясь привести себя в чувство. Феликс являлся спасением. На этот раз Хан был совершенно без понятия, что с этим всем делать. Лучше уж внезапная потеря сознания, чем острый и длинный клинок в животе или шее. Феликс сам себе усмехается и выходит из комнаты. За столом на кухне он распаковывает пакеты из доставки, две порции гиро помещая на тарелки. Третью для Лино, он оставил в фольге. – Ты идёшь? Джисон, блять, я сейчас сам всё за двоих сожру. – Феликс. Давай тут поедим, пожалуйста. Вернись, – Джисон отчётливо понимает, что не сможет покинуть эту комнату. Через плед он гладит Лино по руке и взгляд отвести не может от его спокойного лица. Боится, что через секунду приступ настигнет его даже во сне. – Я не могу тебя бросить. – шепчет он слова, полностью адресованные Лино, и прикусывает нижнюю губу. Он должен быть рядом и присматривать, нет никакой гарантии, что прямо сейчас Лино не взбесится и не сделает с собой что-то ужасное. Феликс оборачивается на голос Джисона и тяжко вздыхает. Он закатывает глаза, но всё равно берет две порции гирос в одну руку, и подставку с двумя стаканами холодного кофе в другую. – Что с тобой поделать, – он садится на диван напротив Лино и аккуратно отодвигает бумагу с красками. – Ты с ним так таскаешься, потому что виноват, или потому что он Минхо напоминает? Вот очухается он, перестанет сходить с ума, что делать-то будешь? – Феликс вставляет трубочку в кофе, откидываясь на спинку дивана и боковым зрением смотрит на Джисона, который уставился на пространство перед собой. Вопрос этот уже давно висел в воздухе. Они не могут вечно спать в одной постели и обниматься, Лино отстранится, как только ему станет лучше. Это очевидно. – Вот это ты в яме, конечно. Хотя, мы все, так или иначе, в ней, – Феликс достаёт еду из фольги и тут же пробует. Казалось, из этой ямы им не выбраться. Они топчутся на месте уже сколько месяцев, а единственный их подвиг – возвращение Лино, который еле-еле выживает здесь. Джисон, так же как и Феликс, снимает фольгу, пробует гирос и желает ещё немного потянуть с ответом, удовлетворённо кивая. Самому бы разобраться... Только после глотка кофе он вздыхает, поднимая на Феликса взгляд: – Я на самом деле не знаю, что дальше. Он – не Минхо, я даже о внешней схожести теперь не могу ничего сказать. Возможно, мною движет вина, потому что я всё это начал, но послушай. Мне так его жалко. Я не хочу, чтобы он страдал. Лино заслуживает быть человеком, заслуживает делать самые обычные вещи. Этого у него не было, поэтому мне хочется показать... Что мир не такой плохой, – если бы мир не был плохим, то и у Лино сейчас всё было хорошо. Собственный взгляд заметно тухнет, а плечи опускаются вниз. Джисон смотрит на гирос и пробует ещё один кусочек. Он влип и причём очень-очень сильно. – А что касается других? Сам же понимаешь. Так было не только у него. Сколько людей там, у Сатору? Ладно, Лино ещё может приспособиться с нашей помощью, а остальные? Иногда мы забываем, насколько быстро этот город может отнять наших близких, – Феликс делает глоток кофе, поджимая губы, он снова и снова вспоминает свои разговоры с Хенджином на эту тему и тихо вздыхает. – Мы все обречены. Пф, как иронично это признавать, но нам только и остаётся продолжать кушать гирос и пить кофе, будто бы вокруг ничего не происходит. – Он и есть мой близкий, Феликс. Поэтому я не хочу, чтобы город отнимал его у меня. Близкий, как и все вы. Даже если мы обречены – я больше не собираюсь проигрывать в этом бою, не отдам городу никого из вас. Есть достаточно людей, которые могут пожертвовать собой, это не всегда должны быть мы, – уложив остатки гироса на тарелку, Джисон оборачивается, чтобы снова взглянуть на Лино. Всё так же мирно спит. – Я буду возиться с ним до конца. Но если в будущем он скажет мне уйти, то я уйду. Феликс забирается на диван с ботинками и откусывает большой кусок от гиро, слизывая соус с пальцев. Ему так-то похуй. – Не будем о плохом. Хули сидеть и ныть, если можно сидеть и обсуждать полезные вещи. Как он? Приступы, истерики, атаки были ещё? Мы все так пиздец перепугались от этой раны на животе, я готов блокаторы на его клинки поставить, чтобы не ёбнул себя так быстро и больно. – Стой. А блокаторы поставить можно? Это ведь отлично, давай спросим у него разрешение, как только он проснётся. Блять. Может, попросить Сынмина импланты его нахуй снять на время приступов? Сука, что ж мы раньше не додумались, – но под саркастичным взглядом Феликса энтузиазм Хана заметно падает. – Ладно, да. Я сам понял, что это немного бесчеловечно, оставить его без защиты. Окей. Понял, каюсь… – Да ебать, ты мне про приступы расскажешь? Хватит думать за двоих, Хан, блять, Джисон! – Ли стукает кулаком по дивану. Тарелка с едой почти подлетает вверх. – Ночью был приступ. Он проснулся, я уговорил его поесть и началось. У него даже температура поднялась, лихорадило, паника. Сказал, что не хочет умирать. Это так отличает его от Минхо, что я... Потерялся на миг. Он был в бреду, но перебирал мои волосы, и всё как-то стало хорошо. Он ещё отвлёкся на наши разговоры о будущем. Шоппинг, совместные хобби, время, проведённое вместе. Вот, он поспал, а я вырубился под утро, – Джисон пожимает плечами и взгляда с Лино не сводит. – Слишком много воды ты наговорил, но окей, допустим. Температура? Ладно, я передам Сынмину. Про блокаторы тоже у него спрошу, а ты тут оставайся с ним. Господи, – Феликс закатывает глаза и вздыхает, резко поднимаясь с дивана. Он собирает их тарелки и широко шагает к двери. – Не бойся ты так за него. Всё решим.***
Первая за долгое время тёплая ночь, когда ветер не старается сорвать с тебя кожу, а лишь заботливо окутывает всё тело. Покой? Может, расцветающая в груди надежда на светлое, доброе будущее? С другой стороны, о какой же светлой надежде может идти речь, когда ты в одиночку заканчиваешь бутылку вина, пока под ногами – наполненный жизнью город и оживлённые улицы? Мысли о Карле перестали тешить раненую душу ещё после новостей Феликса. Из-за этого Бан перенёс все планы и вот теперь сидел здесь, на самом краю крыши, дожидаясь свою... Погибель? Эвридику? Саму Алую Смерть? Всё из этого хоть как-то, но подходило ей. – Боящийся несовершенен в любви, – шепчет он вдруг сам себе и делает ещё один глоток вина, жмурясь. Обречённый... На любовь, на веру, на надежду. Любви больше всего. Стоит пустить маленькую ранку, как человек сразу слабеет, падает на колени и умирает, пока никто не слышит. Смерть не волнует, какого рода это будет убийство, в каждом страдании есть своя красота, будь то мясное зрелище или обычный яд в еде, который подействует через пару часов. Во всём есть своя красота. Это как любовь. Искусство любить такое же непостижимое, как искусство страдать и приносить страдания. Ты никогда не обуздаешь силу жизни и смерти, подчиняясь единственному чувству. Любовь. – И вот... – искажённый голос звучит далеко не в первый раз. Лязг метала прекрасно сочетается с её голосом, а острие изящного лезвия упирается в шею Чана. – Орфей поддаётся соблазну, оборачиваясь посмотреть, идёт ли за ним Эвридика. В эту же секунду его любимую поглощает царство Аида, но на этот раз на веки вечные, – лёгкий запах чужой крови мешается с ароматом вина, ветер разносит их запахи, будто в танго, и силуэт дамы движется ближе. Лезвие давит сильнее, оставляя на память маленькую царапину. Смерть тут же отстраняет нож, но не убирает его в чехол. Она чувствовала, что здесь её ждут. Или просто знала. – Ты хочешь разговора? Иначе бы не заявился, как истинный джентльмен, с бутылкой вина, – она выпрямляется, расслабленно шагая по краю крыши, будто совсем не боится упасть. Смерть не страшна, бояться собственной личности не в её духе. Его Эвридика... Как бы не обернуться. – А Вы ждали разговора? – догадавшись моментально, Чан и не думает смотреть в её сторону. Удивительно, как их продолжало тянуть друг к другу. – Скажите, неужели Вы всегда были наёмницей? – звучит это с издёвкой, нежели с интересом. Он присаживается удобнее на краю крыши и наконец обращает свой взгляд к девушке. – Скажи мне, Крис. Кто в этом городе не имеет своего тёмного прошлого? В наёмники не идут от хорошей жизни. Людям, не нуждающимся в деньгах, наливают вино в бокалы и подают лучшие виды сыра, пока остальной город жрёт грязь с камнями, – на безопасном расстоянии девушка точно так же садится на крышу, свесив ноги над пропастью, в которую так просто провалиться. – Кто-то попадает в плохую компанию, становится наёмником, создают свою команду, от желания стать легендой. Пф, каждый из нас гонится за чем-то, но легендой становится не то, как мы живём, а то, как мы умрём. Представляешь заголовки? "Алую Смерть наконец настигла смерть". Вот умора для зевак, – она заговаривает зубы, не отвечая на вопрос. В этом она мастер, как и любой другой наёмник, хотя для такой ситуации девушка выглядит особенно спокойной. – Удивительно, как с таким трудным детством Вы выросли образованной девушкой и интересной собеседницей, – этими словами Чан даёт понять, что наконец знает больше, чем кто-либо другой. Он поворачивает к Смерти голову и смотрит вовсе не с весёлой усмешкой. Так... Отчаянно, что ли. – Каким образом кукла стала известной наёмницей? Расскажете Вашу историю? Ну, конечно, у кого информация, тот и задаёт правила. – А ты сам хоть знаешь, как на самом деле становятся куклами? Брошенных родителями детей если не выкидывают, то продают, потому что мест в детских домах у нас уже давным-давно нет. Маленькие девочки, как я, сначала просто оказываются под крылом сутенёров, пока сами не становятся шлюхами. Что в этом удивительного, Крис? – девушка подтягивает ноги к себе и вытягивает вперёд руку, будто пытается коснуться башни радиосвязи на горизонте. Этот жест выглядит по-своему слабым. Она вернулась в самые жуткие воспоминания. Стоило поблагодарить Кристофера за то, что он слушал, не перебивая. – Ладно. Если уж ты такой умник, то чего там удивляться? Я ложилась под девушек и мужчин с шестнадцати лет, потому что у брошенного не пойми кем ребёнка нет будущего. Быть куклой стало единственной возможностью выжить. – Мне жаль, что… – Да сдалась мне твоя жалость! – кажется, она весело засмеялась, и тут же поднялась с края крыши, чувствуя себя в таком положении абсолютно небезопасно. Даже сквозь маску можно увидеть её израненную душу. – Слышал, что у некоторых кукол горят провода? – девушка оказывается сзади и резко давит на плечи Чана, будто хочет скинуть его с крыши. Хватка рук настолько сильна, что она не позволила бы ему свалиться в любом случае. – Они ломаются, берут ножи, используемые для БДСМ-практик, выдирают своему клиенту чипы, сдирают импланты с кусками тела, оставляют ножевые ранения и вырывают оптику. Я сделала это настолько быстро, гонимая ненавистью с передозом адреналина, что он даже не успел оказать мне сопротивление. Так вопил, молил о пощаде, а сам за полчаса до этого оплатил полный пакет, чтобы издеваться над моим телом инструментами, которыми я его убила, – она выдыхает слишком резко, отстраняясь от Криса, чтобы перестать осуществлять хоть какое-то давление на него. Отходит на пару шагов назад, просто чтобы поднять свою голову к небу и наблюдать, как небоскрёбы снова начинают давить, закрывая обзор. За этим городом нет мира. – Неужели у Вас не осталось желания отомстить, моя дорогая, прекрасная Смерть? Если бы я мог предоставить Вам информацию о матери, к примеру. Ещё живой матери, её статус, местоположение, как думаете, Вы бы хотели узнать это? – на мгновение кажется, что это Крис теперь ведёт игру, но если девушка продолжит делать вид, будто ей плевать, весь план накроется. Но рана её вновь начала кровоточить. Ей не плевать, нет, совсем не плевать. Всё дело в том, что человек перед ней явно не заслуживает видеть, насколько ей больно. Никому не нужны настоящие чувства, истинная любовь и, тем более, честность. Это смешные понятия, давно потерявшие свою ценность. – Если я узнаю виновницу такой жизни, боюсь, мой счётчик смертей пополнится ещё одной душой, – взгляд всё ещё направлен к бесконечно гнетущим небоскрёбам. Хотелось закрыть глаза и упасть в небытие, полететь камнем вниз и забыть обо всём. – Я вижу, как это тяжело для Вас. Давайте сменим тему. Что там с моей Карлой, единственной надеждой и лучиком света в этом мире? Вы обещали убить её раз и навсегда, растоптать этим действием моё эго… Так что в итоге? – хмыкнув, он понимал, что этого так и не произойдёт. Уж не сейчас точно. Может, в скором времени, если Смерти не хватит игрушек. Но соль сыпалась на порезы снова и снова, слова, исходящие от Криса снова и снова наносили порезы. Как же ей хотелось его заткнуть. – Карла? – хмыкнув, девушка разворачивается на носках. – Ты так сильно жаждешь её смерти? Возрадуйся, мне нет дела до неё, да и до тебя тоже. Моя мечта... – она осекается, прерывая свою фразу и делает очередной шаг назад. Небезопасно. – Тебе бы сейчас рядом с ней быть, а не торговаться со мной насчёт информации. Кто знает, когда город разлучит вас и заставит тебя всадить ей пулю в лоб. – Уверен, она уже ждёт меня с горячим ужином дома, пока муж шляется невесть где, – тяжело усмехнувшись, Чан поднимается на ноги и глядит на Смерть в упор. Может, он слишком пьян, раз ощущает к этой девушке лишь сожаление и грусть. – Я никогда не трону Карлу. Кого другого – может быть, но не человека, который так сильно старается быть светлым в нашем мире. Образ это или что-то другое... Главное, что она делает это для меня. Может, ради выгоды, я не могу думать за других людей, но чувствую, здесь это и не нужно. – Мне не платили за её убийство, как и за твоё. Я же бывшая шлюха, Крис, деньги для меня важнее всяких чувств, принципов и прочей хуеты, – девушка снова поднимает голову к небоскрёбам, печально усмехаясь. Чан подходит ближе, но всё ещё не нарушает её личного пространства, держась в стороне. Диалог подходил к концу, это чувствовалось. Подняв голову, и он глядит на высокие здания, которым не было предела. – Красиво, правда? Жутко и красиво одновременно. Мне почти нравится. А Вы что думаете? – Жуть полнейшая. Будто небесный суд. Отдаляющийся стук её ботинок звучит знакомо. Как в самую первую их встречу она прошлась по столу, так и сейчас. Остановившись у самого края крыши, девушка на момент обернулась, чтобы встретиться взглядом из-под маски с Чаном. – В следующую нашу встречу... Не промахнись, когда будешь стрелять в меня. Быстрым движением руки она снимает предохранитель с механизма и, не дожидаясь ответа, шагает в пропасть. Чан не бежит следом, ведь знает, что она – последний человек, за которого надо бояться. Как и ожидалось, Через несколько секунд мягкие крылья параглайдера распрямляются, позволяя ей спокойно пикировать на дальнее невысокое здание и скрыться в тенях. – Промахнусь, – Кристофер шепчет это напоследок, тихо, будто обещание, и старается скорее покинуть это место, позабыв о полупустой бутылке вина на самом краю крыши.***
– Феликс, устраиваем ей засаду. Нужно будет собрать информацию, но... Надо сделать это, – Чан появляется в мастерской внезапно, а вместе с ним и запах алкоголя и сигарет. Ему нужно было сообщить об этом прямо сейчас, ни минутой позже. – Еба-а-ать, бать... Вернулся. А хлеб принёс? – Хенджин сидел на подлокотнике кресла рядом с Феликсом и вид у него был... Встревоженный. Феликс сидел в мягком кресле, поглаживая колено Хенджина нежно-нежно, а на столе стояли полупустые бутылки пива, остатки еды и включены все экраны компьютера с информацией. Вот, кто действительно хорошо проводил время. – Да ладно? Неужто ты наконец решился зажать эту суку? Я уж думал, настоящий Чан никогда не вернётся и на его месте останется вот эта мямля, – Феликс залпом опустошает бутылку пива и ставит её на стол. – Да-да, спасибо. Как Лино? – проигнорировав все насмешки, Бан присаживается на второе кресло, сложив руки на подлокотники. – А ты думаешь, чего мы ушли сюда? У них с Ханом там райское местечко. Не буду сильно удивлён, если они уже сотый грех нарушают. Ой, блять, я аж твоими словами заговорил... – Хенджин жмурится и не спеша сползает на колени Феликса. Даже если до этого их обсуждения были сосредоточены не на самой приятной теме, то рядом с посторонними приходилось натягивать улыбку и шутить. Ли реагирует тут же: приобнимает Хвана за талию и усаживает поудобнее. – Ты можешь заглянуть к ним, но советую стучать. Хуй их знает, чем они занимаются. Последний приступ Лино был ночью, дальше ему становится всё лучше. Хенджин уже хочет затащить его в зал, чтобы посмотреть навыки нашего рыжего наглого котяры, – Феликс усмехается, медленно скользя ладонью по бедру Хенджина. В такие моменты всегда хотелось оставить их наедине, непонятно, как Чан ещё держался. Пока он не ушёл, вспоминается свежая новость: – Кстати! Кое-кто собирается вернуться... Ну... Сам знаешь. Тот, чьё имя нельзя называть, – Феликс переглядывается с Хенджином, одновременно с ним усмехаясь. Ох, если бы Феликс только знал, что на самом деле происходило в голове Чана. Приняв ответ Ли за согласие, он глядит на них, как на самую нежную картину. Хоть кто-то здесь спокоен друг с другом. – Да неужели? Ему отпуск выписали, что ли? Или выгнали? – у Чана даже настроение поднимается. Ещё бы: кто же не будет рад меньшему количеству работы. – Что-то он загулял в этот раз. Дайте ему пиздюлей, если встретите раньше меня. – Ой, да не встретим. Он, более того, всё сам расскажет. У него же что ни день, то новое происшествие. Пиздуй отсюда, нам нужно личное пространство. Джисон тебе явно скажет больше по состоянию Лино, чем все мы. Просто зайди к ним, – Феликс закатывает глаза и неожиданно щипает Хвана за бок. Обычное их поведение. Ухмыльнувшись, Чан неспешно встаёт. Он совсем не успел отдохнуть, но уже должен забежать к Лино, а дальше к Карле. Ну и отлично. Быстрее разберётся – быстрее уедет отдыхать в своё райское местечко. Он кивает ребятам, наблюдая краем глаза, как Хенджин тут же обмякает в руках Феликса и ластится к его шее своими губами, шепча что-то совсем сладкое. Их срочно нужно оставить наедине. В соседней комнате действительно царила идиллия. Лино чувствовал себя намного лучше, последний приступ не сильно ударил по нему и Хан отделался маленькой царапиной на руке. В ту ночь именно он принял весь удар на себя. Их взаимоотношения после парочки дней, проведённых вместе, точно не стали лучше. Постоянные препирания не закончились, однако ночных разговоров, просмотров фильмов в необходимой им двоим тишине и обычного понимания точно стало больше. Приступы не беспокоили. Казалось, так непременно будет всегда. Прямо сейчас Лино осторожно скользил зубчиками расчёски по шелковистым волосам Джисона. За час до этого он выслушал огромную инструкцию по уходу, чтобы сейчас без сомнений открыть нужный бутылёк с какой-то сывороткой и распределить её по корням волос сидящего на полу Джисона. Лино втирает жидкость пальцами, делает массаж, а после этого вытирает руки о бумажное полотенце. Он вновь подхватывает расчёску и нежно проводит ею по сияющим от всех бальзамов и масел волосам. – За ними уход не легче, чем за крутой спортивной тачкой. Не представляю, как ты так каждый день делаешь, – он шепчет тихо и теперь даже не задумывается о дрожи в руках, потому что её и не было. Лино стабилен, как раньше. – Я делаю это не каждый день, – в ответ говорит Джисон, исправляя его. Жизнь превратилась в сказку. – Максимум пару раз в неделю. Каждый день расчёсывать волосы не очень хорошо, да и ухода хватает на долгое время. Могу спокойно проходить неделю, особенно если буду переплетать их раз в пару дней, – объяснив, он медленно поднимает голову вверх, упираясь затылком в грудь Лино, и глядит так несколько секунд, чтобы точно убедиться в том, что всё хорошо. Никаких больше приступов. Удивительно, что мучились они с этим всего неделю. – Это всё равно трудно. Вот я с патлами уже сколько сижу, – Лино усмехается, кивая на свои уже грязные волосы, потому что мытьё головы было настолько трудным делом, что даже Джисон не мог ему помочь. Но теперь всё изменится. Ему больше не нужна нянька, а значит и собой Лино в праве заняться. Он не сильно пихает Джисона, чтобы тот смотрел прямо перед собой, и вновь массирует кожу его головы. – Но это выглядит прикольно, всякие баночки, тюбики. Как кучи таблеток и уколов, только в тысячу раз приятней. Да и твои волосы такие податливые и мягкие, что я мог бы так часами сидеть, трогать их, заплетать, – хотя всё вокруг до сих пор было ужасно странным для Лино, начиная с этих масел для кожи головы, заканчивая какими-то непонятными вкусами в еде. Он начинает потихоньку привыкать, но каждый день находит что-нибудь новенькое. Джисон, пока тот продолжал трогать его волосы, закрывает глаза. Сейчас он так и уснул бы с великим удовольствием. – Меня твои волосы удивляют. Нам не разрешали отращивать их, причём ни парням, ни девушкам. Чтобы перекрасить их, нужно было пройти все круги ада. Что тебя побудило отрастить их? Ты всегда такой был или это типа… Толчок? Должно быть, сложно с ними бывает, в бою особенно, – Лино кладёт расчёску на кровать и аккуратно перебирает волосы Джисона ещё какое-то время. Он хоть и держал со всеми расстояние, говорил больше и начинал рассказывать о своей жизни без страха. Было приятно наблюдать за его медленным раскрытием. Хану приходится потянуть время и точно сформулировать свою мысль: – На самом деле это получилось случайно. После его якобы смерти, я долго не мог прийти в себя. Забил на внешний вид и сидел в своей квартире ещё около месяца. Ему никогда не нравились длинные волосы, а я и не думал пробовать их отращивать, но всё само собой получилось так, что когда я взглянул на себя в зеркало. Мне понравилось. Да и концы хранят воспоминания о нем. Его прикосновения всё ещё тут, – Джисон пожимает плечами, без проблем делясь такими откровениями. Было легко и хорошо. Но тут его будто током прошибает и он хмуро оборачивается, вручая Лино ещё одну баночку: – Ты забыл про масло. Его на кончики волос. Лино ойкает и поспешно забирает банку в свои руки. Приходится распределить масло на кончиках под тихий монолог Джисона. – В бою с ними не сложно. Главное понять, как бы их так завязать, чтобы ничего не… Настойчивый стук в дверь заставляет закатить глаза. Он останавливает Лино от любого движения, положив свою ладонь на его колено, и недовольно разрешает войти. Фигура оставляет маленькую щёлочку в двери, стараясь что-то разглядеть, но от недовольного вздоха Хана открывает её смелее. Чан оказывается у двери и медленно облокачивается на дверной косяк. – Ну очень извиняюсь. Я на минутку. Лино, как себя чувствуешь? – Бан переводит взгляд на заинтересованного парня, да вот только Джисон вновь влезает в разговор быстрее, чем тот успеет сказать хоть слово: – У нас всё так, как надо. Истерик нет, аппетит чудесный, сон прекрасный, жалобы только на то, что ты нас побеспокоил. Тут проходит терапия, не переживай и до свидания. Удачной ночки со своей женщиной, закрывай дверь, – он тараторит это, будто давным-давно заученный текст. Хан ему попозже всё распишет в сообщении, а пока вновь запрокидывает голову, прикрыв глаза. Дверь и вправду закрывается с пожеланиями о хорошей ночи, а с губ Хана срывается медленный выдох. – О чём мы там говорили? Помассируй затылок, пожалуйста. У Лино было, что рассказать Чану, но ему даже выбора не оставили. Это заставляет растеряться на секунду и тут же собраться по кусочкам. – Эй, я и сам мог ему ответить, Хан. Зачем так грубо? – и всё равно Лино проводит руками по волосам и касается затылка. Делать это теперь и не особо хотелось. Он был свободным, открытым, а в итоге всё равно люди делали выбор за него. Плечи Джисона заметно напрягаются, но он молчит и не отвечает. Приходится продолжить: – Слушай, Чан тоже переживает, я чувствую это. Мне кажется, грядет что-то... Странное. Оторвав руки от головы Хана, он наконец вытирает их салфетками и вздыхает. Казалось бы, не дали ответить… Но это было ужасно неприятно. Так поступали агенты Сатору. Так поступил и Джисон. Тем не менее, Лино берёт резинку для волос и закрепляет чужие волосы в пучок. В районе чёлки крепит смешную заколку с рыжим котом, которую принёс кто-то из Бродячих. Джисон молится, лишь бы эти прикосновения прекратились. Они отдавались жаром по коже из-за собственного стыда. Как раньше они с Минхо решали друг за друга всё подряд, так и сейчас он продолжал делать это. Раз за разом. – Прости, пожалуйста. Мы с Чаном иногда общаемся так в шутку, не думаю, что его это задело, но... Извини. Я постараюсь контролировать это. Сильнее, чем обычно, – Хан оставляет очередное обещание и опускает голову, пока Лино пожимает плечами и с ногами забирается на кровать. Собрав все ненужные бумажки, он комкает их и с первого раза попадает в урну на выходе из комнаты. Это немного поднимает настроение. Тишина затягивается. Лино хочется сказать многое, да вот только это точно перерастёт в ссору, а дальше, может и в приступ. Чтобы занять свои руки, как и в большинство дней до этого, он поднимает с тумбочки небольшой разрисованный холст. На маленькой картине был изображён сказочный лес. Его манящая энергия хотела забрать себе кролика, расположившегося на переднем плане. Он никак не мог решить, куда же ему свернуть и по какой тропинке пойти. По крайней мере, это Лино так описал свои каракули. Он взял набор карандашей и вновь начал выводить, закрашивать и штриховать, придумывая в своей голове отдельный сюжет скитаний этого бедного кролика. Лучше всего у Джисона получалось молчать. Он медленно и почти незаметно поднялся с пола и пересел в своё кресло, чтобы на расстоянии вытянутой руки наблюдать за творениями Лино. Стыд до сих пор возглавлял его чувства. Кожа горела. А вот Лино продолжал водить карандашами по бумаге. Он не обращал на Хана или его эмоции, что были прописаны на лице, никакого внимания. Таким образом, возвращал собственные границы и заново выстраивал между ними высокую стену. Всё-таки вечное присутствие кого-то под боком ему уже совершенно не нужно, разогреть еду он и сам сможет. Так зачем ему Джисон, который время от времени причиняет одну лишь боль? Эту мысль Лино не стал озвучивать. Он аккуратно рисовал кролику шёрстку, добавляя ему красные глаза, светящиеся в темноте, после чего перешёл к рамке из фиолетовых цветов и витиеватых зелёных листьев. Через каждую картинку он передавал своё эмоциональное состояние. Вот сейчас получившаяся композиция явно передавала его сомнения и страх выбора. Неправильного выбора. Отодвинув от себя холст, Лино рассматривает его минуту или две, и только после этого поворачивает к Джисону: – Как тебе? – В этом много смысла, – первое, что говорит Хан, рассматривая рисунок издалека. Белый кролик, живые, как казалось, растения, но гнетущая атмосфера вокруг. Впечатляет, даже если стиль Лино был специфический. – Мне нравится, как через рисунки у тебя получается передать свои чувства. Специально или нет, я не знаю, но мне нравится. Можно по-разному интерпретировать то, что получилось в итоге. Что это значит для тебя? Поддержку со стороны, но одиночество, невозможность выбрать путь... Вариант отступить или же шагнуть вперёд? – Хан приближается, чтобы посмотреть внимательнее. Во всех картинках Лино его что-то цепляло. – Если хочешь – мы можем повесить все твои картины на стене. Мне кажется, будет очень красиво. – Не-а, не хочу. Не думаю, что эти чувства надо разглашать. Каждый читает в картине что-то своё, а моё мнение лишь сломает представления людей, которые это увидят, – Лино снова кладёт холст на колени и медленными штрихами касается бумаги, дорабатывая рисунок. Хан понимающе кивает и больше не настаивает, держа в своей голове четыре слова: он не как Минхо. – Я просто напуган. Нет, не так. Я не знаю, что будет дальше, что мне делать, ну и... Ощущение такое, будто эта комната тоже становится тюрьмой. Может, нам стоит проветриться, как станет лучше? – Лино делает тёмно-фиолетовые веточки, которые так и рвутся за рамку, разрушая прошлое представление потерянности. – Конечно. Мы сходим куда-нибудь через пару дней, если не будет осложнений. Может, всё-таки пройдёмся по магазинам и купим тебе новую одежду? Я слышал, что Хенджин собирается устроить тебе кое-что, следует прикупить что-нибудь спортивное для тренировок. А ещё домашнюю одежду, пижаму, уличную. Закупимся и заодно сходим что-нибудь перекусить, – Джисон даже приподнимается со своего места, чтобы сесть рядом с Лино и взглянуть на его рисунок, который с каждым штрихом карандаша расцветал всё сильнее. – Да уж, новая одежда, жизнь… Есть у меня маленькая вера в то, что на этот раз я смогу выдержать испытание, с которым Минхо не справился. Я бы не поверил в свои силы, если бы все вы не поддерживали меня. Так что такой боевой дух создан только благодаря Бродячим, – Лино поворачивает холст снова к Джисону, сидя с лёгкой улыбкой на губах. Теперь картина выглядела живой, кролик не боялся угрозы волшебного леса, собираясь сохранить живые растения вокруг себя. – Такой милый... На тебя похож, – Хан улыбается и с теплотой треплет Лино по волосам. Действительно, ему только ушек и не хватало. Вылитый кролик. – Никогда ничего не бойся. Я буду рядом всегда, чтобы поддержать тебя и подбодрить. Да и все Бродячие Дети... Мы не отдадим тебя без боя, всё хорошее только впереди. Нужно подождать ещё немного и мы будем где-нибудь гулять хоть каждый день. Я должен многое показать тебе, – этот момент идеально подходил для объятий. Джисон даже почти навалился на Лино, если бы тот не отсел подальше. – Кстати об этом, Хан, – Лино будто вспоминает что-то, пока копошится на своей полке с красками и другими холстами. Джисон заинтересованно мычит и пересаживается на своё разложенное кресло. – Слушай. Я понимаю, ты всю эту неделю сутками напролёт находился со мной рядом, потому что я был не стабилен, но... Сейчас мне уже лучше и я бы хотел поспать один. Я ценю твою помощь и поддержку, но, думаю, тебе не обязательно находиться в комнате со мной, – он говорит это абсолютно спокойно и честно, потому что для него пока не существовало понятия манер и подобных вещей, которые сделали бы эту фразу неловкой. Игнорируя едва заметный шок на лице напротив, он умудряется продолжить: – Если хочешь, езжай домой. Я слышал, Феликс с Хенджином останутся сегодня здесь. Я в безопасности, тебе не нужно париться насчёт меня, – установка в голове, что Джисон с ним сейчас только из-за этого, никак не пропадала, как и понимание того, что для него Лино все ещё Минхо. – Вот и протестируем, как мне спится одному, а то я же потом жить самостоятельно буду, ещё привыкну к телу рядом и зависеть от этого буду. Я не хочу такого, поэтому... Уйди, пожалуйста. Лино вежливо улыбается, не видя в своей фразе ничего обидного. К тому же он легко указывает раскрытой ладонью на дверь, ведущую в зал, и лишь ожидает согласия Джисона. Хан застывает на месте, но удивление и отчаяние в своём взгляде старается скрыть до последнего. Он натягивает улыбку и вновь приподнимается на руках, кивая: – Окей, без проблем. Конечно. Как скажешь, – пожав плечами, он встаёт со своего дивана, оглядываясь. Значит, для Лино он – просто тело, к которому можно привыкнуть? Ахуеть. И это после двух недель того, что у них было. Феликс был прав. Не нужно было надеяться хоть на что-то. Блять, а о чём он вообще думал? На что надеялся? Схватив свою подушку и скомканный плед, Хан прокашливается и уходит к двери, не оглядываясь. Как же погубить в себе желание остаться? О, Господи. Он итак не уедет домой и будет ночевать здесь, разве не очевидно? – Спокойной ночи. – Взаимно. Джисон понимал, что личное пространство – это очень важно, но тогда почему так сильно злился из-за обычной вежливой просьбы? Хотелось швырнуть что-нибудь далеко, но вместо этого он бросает подушку на диван в зале и сам падает туда же, стараясь дрожащими руками накрыть себя пледом. С самого начала они были обречены на провал.