"Выпьем вместе?"
Порше привлекает взгляд Ги не столько особенностью своей модели - 911 Каррера не смотрится, по его мнению, весьма выделяющейся - сколько переливами корпуса. От глубокого синего до мягкого фиолетового, а блики изредка проезжающих мимо машин, пурпуром скользят по глянцу капота с переходом на крышу.
Она выглядит игрушечной моделькой, не лишённой изящества. И так и манит провести пальцами по гладкой поверхности. Словно только из мойки - идеальная в своей отполированности.
Ему всего-то и любопытно, какой внутри салон.
Почему-то думается, что отделка иссиня-чёрная с пурпурными вставками по спинкам сидений. И запахом новой кожи. Как будто специально только с конвейера и сразу сюда.
Мужик же, который из порше выбирается, не сочетается с автомобилем совершенно. Слишком крупный, широкий и приземистый. Короткостриженный и будто придавленный этой самой приземистостью до морщин над бровями, хотя и не старый.
Ги фыркает беззвучно, мнёт зубами фильтр незажжённой сигареты и взглядом оценивает ширину чужих плеч.
Машина под таким оседает как промятая кровать. И, кажется, давит, как подогнанный не по фигуре костюм.
Нелепо. Такому нужна большая и страшная. Вот ею он пусть и обзаводится.
Когда мужская фигура скрывается в стенах ближайшего бара, Ги отталкивает себя от стены и направляется к порше с видом хозяина. На автомате сунув покусанную сигарету в карман джинсов. Он не забывает озираться, но вокруг довольно спокойно, хотя и как-то интуитивно подозрительно. С лёгким таким ощущением подставы или приманки. Как будто в багажнике оставили труп на переждать или в салоне скучковалось человек пять полицейских, которые вот-вот задохнутся в тесноте, еле сдерживая кряхтение.
Да и глазок сигнализации не мигает.
Ги вздыхает так, будто сам хозяин собственноручно упросил его забрать машину со стоянки, оторвав от более важных дел. Берётся за ручку не глядя и не отводя взгляда от бара, и дёргает на себя.
В салоне действительно пахнет новой кожаной отделкой, прошивка чёрных кресел лиловая, а не пурпурная, и такая же лиловая отделка руля и рычага.
Умещать себя на сидении удивительно умиротворяюще.
Ги пробегается пальцами по рулю и устраивается лопатками в водительском кресле, взглядом вылавливая в зеркале заднего вида какое-то движение. Движение неспешное, криков не слышно и сирены не воют, но явно целеустремлённое и к нему.
И не то, чтобы внутренности сводит от страха или тревоги (что это? они въелись настолько глубоко, что уже неотличимы от всплесков адреналина), но что-то в фигуре кажется ему подозрительным.
Подозрительно знакомым.
*
Чимин более чем понимает, что время многое стирает из памяти. И что он может глубоко ошибаться в своих расчётах. Наивных. Но кто не рискует.
Ему не на что полагаться, кроме прошлого, что вшито в подкорку задушенной ностальгией.
Поймать Ги на любимый цвет Юна и интуицию, кажется самым глупейшим из планов. И глупый здесь вовсе не Ги. Но что ему ещё остаётся. Он даже к выбору нужного человека подходит со всей серьёзностью. Тут надо что-то максимально противоположное. Бросающееся в глаза своей дисгармонией.
Сколько стараний ради ничегошного каприза.
Раньше, когда Чимину хотелось убежать от себя, он шёл к Ги. Он шёл к нему, когда хотел вернуться к себе. Или когда вообще не знал, чего хочет.
И нет ничего безумнее и бесполезнее, чем попытки попасть в прошлое.
Однако Чимин прекрасно понимает, что в прошлое ему никогда не вернуться. Ещё бы так же ясно понимать, зачем он делает то, что делает. Может это кризис среднего возраста? И идти ему надо прямиком к психологу.
"Здравствуете, доктор, у меня всё настолько сложно, что в этом "сложно" фигурируют разом мафия с полицией и близнецы. Но это не сон и не шизофрения."
Чимин усмехается, трёт гладко выбритый подбородок и щурится, неотрывно наблюдая за тем, как плавно и легко Ги двигается к порше. Как беспрепятственно открывает дверь, которую специально для него не заблокировали. И если бы Пак не спланировал всё это собственноручно, он бы ни на мгновение не усомнился в том, что порше принадлежит именно этому парню, с небрежно отросшими чёрными волосами в брендовых (кажется? с такой-то машиной) джинсах, что своим оверсайзом еле держатся на узких бёдрах, а рукава широкой толстовки привычно потдёрнуты к локтям.
Парню, который пахнет цитрусовыми, сладкой жвачкой, которую уже давно не выпускают, и нагретым асфальтом.
Ещё хоть секунда ностальгии и витания в своих фантазиях - и не останется ничего кроме пустоты на парковке и навязчивых мыслей: а как же пахла та самая жвачка.
Чимин стряхивает наваждение и направляется в сторону автомобиля. Не спеша, чтобы не спугнуть. Но оглушая самого себя собственным сердцебиением.
С их расставания минула целая жизнь.
Минула бесконечность.
И целый апокалипсис личных масштабов.
- Привет, Ги,- Чимин заглядывает в окно порше, опираясь на его крышу, и улыбается уголками губ, но больше глазами.
Совсем не весело.
И у Ги почти случается масштабная пан
ичка, зрачки расширяются и пальцы сводит от желания сейчас же переключить рычаг скоростей на максимум. Даром, что мотор глох к его желаниям.
Почти заканчивается воздух.
Почти что вся жизнь проносится перед глазами. Сколько там на счётчике набежало?
- Выпьем вместе?
Юн как-то сказал, что их пожарным гидрантом друг от друга не оттащишь. Третий неназванный близнец, который вклинился между и не захотел выбирать ничью сторону
кого ты обманываешь, малыш.
Не оттащишь Чимина и Ги.
Да, он не знал, что Чимин просто боялся навязывать своё чрезмерное внимание второму и потому направлял всё вдвойне на младшего (а так можно делить, если жребий никто не кидал). Откуда было, если не признавались.
Пак и сейчас тот ещё трус, поэтому делает вид, что не было "до" и "после", а есть только "в любой момент".
- Твоя девочка? - Ги медленно втягивает в себя прокоженный воздух салона, чтобы предотвратить гипервентиляцию лёгких, и выдыхает с кивком на руль, обводя подушечкой большого пальца значок "порше" в центре.
Смотря при этом Чимину в лицо.
Тот кивает и улыбается шире, с нотками смущения:
- Я знал... Точнее, надеялся, что она тебе приглянётся. И да, всё это моих рук дело.
- Я так и подумал, - Ги кривит душой, но кто ему запретит, обнажая в ответной усмешке зубы. - Пить мы будем не в её салоне, я так понимаю?
Чимин снова кивает.
Им не обязательно озвучивать, оба и без всяких слов знают, что в одну машину больше никогда не сядут.
Ги невольно рисует в голове образ тандемного велика, но тут же отгоняет оный и упирается кончиком языка в пересохшее нёбо.
Сушняк пробивает не слабый. А ещё пальцы дрожат и сердце никак не хочет восстанавливать ритм.
Это ведь всего лишь Чимин.
Чимин, который... Ой, да в жопу.
Салон приходится оставить. Как-то удивительно плавно перебираясь из него прямо в объятия Пака.
- Извини, я немножко, - чужой голос щекочет по прядям за ухом и соскальзывает под воротник толстовки.
А Ги вообще-то и не против. Приобнимает в ответ, ощущая себя крайне неуместным и несоответствующим. От Чимина пахнет по-новому, сладковато немного, атлас рубашки неприлично дорогой и страшно боязно оставить на нём хотя бы соринку. Укладка тоже вовсе не собственноручно небрежная, как у самого. И украшения. Ги в этом не смыслит. Но натыкается кончиком носа (они всё ещё
почти одного роста) на тот самый, постыдно дешёвый, хотя и сделанный от души, крестик в мочке уха, который потемнел от времени, но, кажется, его берегли и чистили.
Такая мелочь. А он свою душу сберечь и вычистить не способен.
*
В баре полумрак. И пахнет опилками и лаком.
Ничего экстраординарного и пафосного, но цены за выписку явно не на три нолика вон.
Ги изучает ассортимент полок, а может высматривает силуэт своего отражения в зеркальной поверхности позади стеллажей с бутылками, и слегка покачивается из стороны в сторону. В каком-то своём ритме, отдельном от шума людей вокруг и музыкального сопровождения. Почти не отклоняясь, но Чимин наловчился замечать эту его черту. Иногда так и тянуло подтолкнуть в плечо, чтобы начал раскачиваться сильнее. Кажется, даже и не заметит.
- Что у тебя стряслось?
Вопрос врывается в сознание услышанным, но не понятым - слишком резко. Ги уже перестал таращиться в стену, ставит локоть на затёртую столешницу и теперь смотрит на своего спутника. А Чимин буквально за секунду и со всего размаху шлёпается в воспоминания. Слишком кинематографично и сумбурно, мурашками по пищеводу и позвонкам, подзабытой лавиной самых разных эмоций. Пока собеседник продолжает даже не вопрос, а утверждением:
- Что-то с Юном.
Иногда Чимину кажется, что Ги стал... тем, кем стал, потому что он грёбанный экстрасенс, который попросту не вывозит. Как в каком-то дрянном фильме, который настолько хорош, что обывательское большинство считает его плохим.
Эдакое псевдоромантичное оправдание пороков того, кто тебе дорог.
Его личный экстрапсихомозгоправ.
"Здравствуете, доктор, но у вас всё ещё сложнее. И вам самому нужен доктор."
Что-то с ним. Причём, явно неисправимо. Эгоистично и неправильно. И как это изменить, если Чимин не хочет ничего менять, его всё устраивает.
Ну, почти всё.
И, наверное, как-то так чувствует себя Юн в его обществе. Со всеми этими играми.
И, наверное, Чимин здесь и сейчас именно для этого - ради малодушной жертвенности, ради наивной попытки себя омыть.
И, наверное, правильнее сейчас же встать и уйти.
- Мы пришли выпить, давай пить.
Ги как всегда решает всё легко и ненавязчиво в нужном ключе. Его ладони упираются в столешницу, а корпус подаётся вперёд, давя животом на край барной стойки.
Минула целая жизнь.
Минула бесконечность.
И целый апокалипсис личных масштабов.
А Ги будто так и застрял в этом "там". Замер забальзамировано в прошлом, меняя уклад жизни, место жительства, способ заработка, но не свою молодость и сущность.
Чимин и не старается понять, что он говорит, как по волшебству выросшему по другую сторону, бармену (с Ги всегда так - будто гипнотизирует людей). Полагается на выбор своего спутника безапелляционно. Но смотрит. На губы, на то, как они двигаются - верхняя немного припухшая от неправильного прикуса и обнажает ряд зубов, даже кончик языка можно уловить. И Чимин раз за разом бессовестно залипает на эти движения.
Он смотрит на абрис профиля, на дрожание в уголках рта при улыбке, на изгиб кадыка, который ходит под натянутой кожей.
Это такое сумасшествие. Помешательство. Он видел это лицо тысячи раз. Он видел его в двух разных вариациях. Такие одинаковые для всех и такие непохожие для него. И дело даже не в шраме, который совершенно не портит внешности Юна, а, напротив, добавляет ему характера и обаяния.
Чёрт, Чимин.
- Ты всё ещё со мной? - Ги щёлкает пальцами прямо перед его носом.
(он никогда этого толком не умел. Одним только безымянным правой руки.)
Щёлкает и улыбается прищурено, глядя в лицо намеренно снизу вверх. Змейка цепочки убегает под ворот толстовки и Чимину хочется подцепить ту пальцами, потянуть и вытащить на свет. Хочется коснуться и ощутить подушечками всё то, чем он пару мгновений назад любовался. Большим пальцем обвести верхнюю губу, линию подбородка, остроту кадыка.
Чёрт, Чимин!
- Да, - голос немного хрипит, а голова мотается как у автомобильного болванчика в салоне такси.
- Я сказал ему, что мы совершеннолетние, но не уверен, что он повёлся, - глаза так и блестят весельем по черноте зрачка и радужки, а блики светлячками скользят по жидкости в стакане, который Ги протягивает Чимину. - Так что пей быстрее, пока не передумал.
И Чимин бы купился на шутку, будь он не таким кристально трезвым.
В глубине души он уже слишком стар.
Они оба.
Он спокойно мог бы напиться в компании подчинённых
нет так безопасно.
Он спокойно мог бы напиться в одном из их клубов в обществе незнакомцев
нет так ощущения острее.
Он спокойно мог бы напиться вместе с Юном
нет ничерта спокойного, поимей совесть, хватит уже иметь чужие нервы.
Он выбрал экспромт, спонтанность и отсутствие спокойствия.
Вялую попытку наказать себя и одновременно вознаградить. Надежду прояснить хоть что-то, восполнить, выведать, отпустить, раз до сих пор не удалось.
В итоге разве что убедился, что да, именно так и есть - не удалось.
Алкоголь перестаёт обжигать на второй порции, зато согревает внутренности от самой глотки до низа живота. Ги не планирует выставлять счёт Чимину, но и экономить тоже не планирует. Он заказывает ту самую янтарную жидкость, которую так любит Юн, и совсем не по-юновски опрокидывает её в себя без всяких дегустаций.
Обводит край стакана подушечкой пальца и просит повторить. И себе, и спутнику. Повторять без напоминаний, сразу как стакан опустеет.
Он прекрасно понимает, что Чимин не шёл поговорить.
Вряд ли Чимин вообще понимал, зачем шёл. Разве что - куда.
Ги тоже не планировал чесать языками. Ни о том, что было тогда, ни о том, что было до сегодняшнего дня. Как. Почему. Зачем. И ещё не добрым десятком вопросов сверху.
Не сейчас. Не сегодня. Не так.
После третьей-четвертой-пятой порции?
- Ты всё ещё носишь эту дрянь? - крестик снова бросается в глаза, когда Чимин бегло поворачивает голову в сторону какой-то девицы, которая смеётся пьяно и слишком звонко чуть не над ним.
Ги усмехается краем рта и тянет руку, чтобы подхватить украшение на пальцы. Ну да, у них тогда не было ни гроша, но у него вечно чесались руки и эта серёжка бросилась в глаза. Даже совести хватило не стырить, а купить.
Чимин, кажется, таскал её до самой крайности. У Ги тот период слишком смазался и слипся. Не до украшений.
Подушечки пальцев с серёжки перебираются на мочку, потом ладонь падает на плечо, и Ги теряется в ощущениях - то ли веки тяжёлые, то ли он весь. Чимин возмущается так смешно и знакомо, хмурится и перехватывает руку своей маленькой и тёплой:
- Это не дрянь. Это твой по-да-арок.
Как несмышлёнышу по слогам. Смешной.
В глубине души они оба те ещё инфантильные придурки. И как только Юн вывозил всё это.
Не вывез.
- Ты ведь его видел. А-а-айщ, ты его даже тро-о-огал? - На сей раз Ги ловит его руку взамен, меняет хватку местами и таращится на чужую ладонь, вызывая приступ смеха.
Они оба те ещё инфантильные придурки прямо сейчас.
- Я его. Он меня. Мы оба друг друга. Вот, а не надо было, знаешь. И почему только этот Сеул такой маленький. Не то, что наш Тэ-ай-гуу.
В Ги никогда не было ревности к Чимину.
К кому угодно, но не к нему.
И вот с Чимином как раз всё правильно, всё как надо и всё пусть так и будет.
Тут даже никакой двусмысленности нет, у него чуйка.
Только бы поправить, что Тэгу, кажется, всё же меньше.
Ой, да в жопу pt.2
- Но было так хорошо. Как, ну, никогда. Ну, в смысле, с другими. Раньше-то нам хорошо тоже было. И тебе, и мне, и ему, - Чимин подаётся вперёд, щурится Ги в лицо, будто на том написано так необходимое подтверждение, и тычется ему в плечо лбом, бормоча тише и расстроено, - почему, Ги?
И вот наверное, это было бы обидно. Даже не чувствуй он себя таким бухим клоуном сейчас. Но как-то и справедливо. Пиздецки ненормально, конечно, треугольно и заострённо, но.
- Да блт, я бы и сам знать хотел, - Ги только смеётся в ответ пьяно, носом тычется в подставленную ему макушку и легонько хлопает Чимина по спине.
Так знакомо и флешбэком, что Пака аж передёргивает, падая с губ "вердиктом":
- Я ещь-ё выпью.
А после глотка и паузы:
- И спрошу у него.
- Нааааа-х?
Ги спешит прикрыть рот ладонью, потому что кажется, что буквы сейчас посыплются из него, пока не кончится воздух, второй неловко пытаясь перехватить то ли руку Чимина, то ли телефон.
И казалось бы, они же маленькие, почему такие ловкие и крепкие. Или это у него сейчас всё совсем через задницу?
Это даже на потасовку не тянет и со стороны выглядит, скорее всего, нелепо до крайности. Сто процентов.
- Не смей. Й-я-а это лицо каждый день в зеркале вижу, не хочу и тут.
Сейчас бы нашарить педаль и по газам, но Ги съезжает разве что с табурета, только стараниями Чимина не встречаясь "тылом" с полом.
С их расставания минуло две вечности.
Первая - Юн. Вторая - Чи.
Пришельцы не удосужились захватить планету и зомби-апокалипсис не случился. Ему совершенно не оставили шансов оправдать чем-то значительным проживание своей жизни в подобном ключе.
Оказывается, Чимин уже умудрился написать.
Сколько там? Дюжина пьяных смс:
"прости-и, Юн-ни, я такой эгоист.
прАсти
я не должн тебе писать
я слиш-ком много извиняюсь! Прости!
то есть чёрт
просто.сти я промахнулся и не удалил У тебя"
........
блт.
