история длиной в половину наших жизней

Мы не стали частью, но, к счастью, выходим с честью. Черт с ней, с гордостью, спесью, с отчаянной нашей лестью - и самим себе, и святому пустому месту - на обочине нам поют голоса травы. Так давай не будем друг другу немым укором, даже если наш мир изношен, по швам распорот. Отпусти меня - в свежий ветер, далекий город. Разреши мне остаться нужным, уйти живым. ©

Дождь за окном мутит пеленой воздух. Рассеивается моросью и оседает на стекле окон. Но его промозглая влага не проникает внутрь и не тревожит тепла помещения. Чимин по периферии скользит взглядом по серой матовости по ту сторону и впитывает ощущение ткани своей кейкоги на плечах и теле. Он уже повязал на голову тэнугуи и справился с завязками на до и тарэ. Время немногим перевалило за семь утра и в додзё он сегодня один. Тишина окутывает его покрывалом, нарушаемая лишь шорохом собственного одеяния и отзвуками движений, которые продуманны и аккуратны в своей монотонности. Чимин никогда не отступается от рамок прилежности, даже будучи один на один с самим собой. Это пространство - островок спокойствия. Неотъемлемая часть его бытия - прошлого и настоящего - к которой он возвращается неизменно, вне зависимости от перемен в жизни. Даже его подчинённые и "шеф" знают, что вырывать Пака из процесса единения с собой во время кендо, позволено лишь в самых серьёзных ситуациях и уважают это правило, соблюдая неукоснительно. За дверями додзё приходится оставить слишком многое сейчас, и Чимин использует возможность уделить время кейко. Здесь его мысли о прошлом сосредоточены лишь на самой тренировке, на соблюдении предписаний и этикета кендоиста. Чимин надевает на голову мэн, ловко ловя пальцами верёвки, змейками обегающие затылок, и затягивает их. Ему нравится и то, что процесс облачения тоже подвластен ему самому. Нравится то, что более нет причин нуждаться в чьей-либо помощи. Нет причин торопиться. Чимин даже дышит более размеренно и моргает изредка, скрывая лицо за перекладинами шлема. Берёт свои котэ одну за другой, надевая те на руки, и сжимает левую на рукояти синая, поднимаясь с пола. Его навыки достаточно высоки, чтобы самому быть инструктором и большая часть занятий уделяется тренировкам, чтобы привести в гармонию тело и мысли. Сейчас ему это более чем необходимо. Сейчас ему надо избавиться от всего лишнего, пока сознание само раскладывает информацию по полочкам. У него привычно нет оппонента, но его соперник фантомным силуэтом сохраняет свой образ под тяжестью век, в воспоминаниях, которые сохранило тело, оттачивая движения и приёмы. Чимин принимает стойку и заносит руки над головой, держа свой синай позади. Его босые ступни скользят плавно, а корпус сохраняет устойчивость и прямоту. Главное, что он может не думать ни о чём. Ни о ком. Имеет на это не то, что полное право - обязан. Когда они познакомились, шёл снег. Когда они познакомились, Чимин был ещё таким глупым, что само существование в реальном мире двух таких похожих братьев-близнецов одновременно напугало его и повергло в бурный восторг. Стыдно вспомнить. Он лишь временем позже осознал, насколько они всё-таки разные. Когда они познакомились, Юн был самым высоким из них троих, а Чимин - самым крошечным. Вспоминать это чуть менее стыдно, но всё равно смешно. Юн всё ещё самый высокий из них троих. А Ги с возрастом так и сохранил свою худобу, однажды просто перестав расти, пока сам Чимин менялся, тянулся, принимал своё тело и стремился обрести комфорт в своих габаритах. Чимин делает несколько рубящих ударов синаем, двигаясь вперёд шаг за шагом, плавный в своей резкости, и так же неотвратимо отступает, возвращаясь в исходную позицию. И так раз за разом, повторение за повторением, разрушая вакуум помещения шорохами, свистом воздуха и своими вскриками на выдохах. Ещё одна черта, в которой Юн и Ги такие разные. Младший всегда был в стороне, когда его брат и Чимин вместе начали ходить на кендо. Вместе учились сдерживать свои порывы и резкость (впрочем, Юну это даже в детстве давалось легче, по крайней мере, при взгляде со стороны, и Чимин до сих пор восхищается этим), быть собранными и сосредоточенными; вместе разучивали философию, теорию и практику. Сталкивались на ринге и соревновались. Ги же, с его неуёмностью и гиперактивностью, предпочёл отказаться и остаться в роли созерцателя. Зато постоянно таскал боккен Юна и игрался с ним в сражения, вызывая у того приступы дикого раздражения. А Чимин только хохотал и скакал следом. Минула целая вечность. Шаг сбивается и вскрик, с которым Чимин делает телом толчок вперёд, слетает хриплым и судорожным. Приходится замереть, опуская синай, и вдохнуть глубже, глотая рвущийся было смешок. Пак тянет воздух носом и выдыхает через чуть приоткрытые губы, прикрывая глаза. Юн перед ним тоже замирает, ждёт, направляя рукоятку своего "меча" вниз. - Прости, - он знает, что один на ринге, но всё равно произносит это негромко, обращаясь к безмолвному оппоненту. По ту сторону перекладин мэна - тень. Пальцы, которые ему так нравятся, защищены котэ и разве что ноги босы как у него самого. Но для того, чтобы увидеть их, нужно опустить взгляд, наклонить голову, пренебречь правилами. Которыми он и так уже пренебрёг мгновение назад. Спокойствие. Размеренность и гармония во всём. Чимин открывает глаза, но образ так и остаётся призрачной дымкой по радужке. Принимает стойку, заносит своё оружие, вскрикивает и бросает себя вперёд. Удар за ударом, переходя из атаки в защиту и вновь в атаку. Юну кендо всегда давалось легче. Сколько раз Чимину приходилось дуться из-за проигрыша или того, что не подчинялось ему сразу из-за желания скорее броситься в атаку. Дуться на себя и благодарить Юна. Пока тот тренировал не только свою выдержку, но и выдержку своего менее терпеливого тонсэна. Чимин опускается на пол, кладя синай рядом. Стягивает защиту с рук и пальцами ловит веревки своего мэна, снимая тот с головы. Так же кладёт его рядом и склоняется в поклоне до пола. Чимин знает, что Юн повторил бы его действия до зеркального, будто он - Пак Чимин - тот самый третий не названный близнец. Или отражение. Но сейчас силуэт всё так же возвышается над ним призрачной фигурой, перед которой Чимин замирает в глубоком поклоне. * Быстро приняв душ и смыв с себя разгорячённость тренировки, Чимин пальцами зачёсывает волосы назад, бросая взгляд на своё отражение в запотевшем зеркале. Его скулы, линия челюсти и линия шеи заострились с возрастом, кожа приобрела лёгкий медовый оттенок, а в уголках глаз появились тонкие морщинки, которые заметны лишь когда он улыбается. Но его улыбка стала более редкой и не такой явной и широкой, как раньше. Только тянет уголки губ в вежливом или насмешливом жесте. Да и взгляд теперь заметно тяжелее, приобрёл более явный "драконий" разрез. Однако, стоит бросить взор на свой телефон, и вот уже уголки рта тянутся шире к скулам, а на лице появляется почти то самое выражение, из-за которого оба близнеца так часть его дразнили. Глупости. Ладонь растрёпывает влажные пряди, роняя с кончиков несколько капель и на отражение. Чимин встряхивается следом, повторяет жест - убирая волосы назад, приглаживает те ладонями по вискам вверх и отворачивается. Машина с водителем ждёт через дорогу, чуть в стороне. А телефон оживает вибрацией, когда Пак покидает зал и останавливается на переходе. - Босс. У нас тут небольшие проблемы, - голос в трубке звучит подчёркнуто уважительно, но не встревожено, а скорее с нотками пренебрежения в адрес этих самых "проблем". - Детектив Заноза-в-Заднице раздобыл информацию насчёт склада и ближайшей поставки. - Понял. Я уже выезжаю, - Чимин дёргает уголком губ, а в уголках глаз появляются те самые морщинки. Скинув звонок, он окидывает дорогу взглядом и перебегает на другую сторону, к своей машине, где расторопный водитель уже распахнул перед ним дверь. Но Пак ненадолго замирает у дверцы, поднимает руку и смотрит на рукав пиджака, на котором на пару мгновений мелькает белая песчинка, почти сразу тая. За ней следом вспыхивает, угасая, ещё одна и ещё, почти как метеоры в ночном небе. Это даже первым снегом не назовёшь. Чимин просто приметил крапины на крыше чёрного джипа. Нечто фантомное, мимолётное и больше похожее на сон наяву. - Поехали в офис, - коротко изобразив на лице улыбку, Пак ныряет в уютный салон, скрываясь за захлопнутой дверцей. Снег заканчивает падать так же неуловимо, как и начал, как будто тот самый сон развеялся, смахнутый с сознания дымкой. На асфальте остаются лишь следы осеннего дождя.