Поразительно всё же, с каким упорством порою человек способен отрицать очевидные вещи.
Джонатан Коу
11 сентября, 10:14. Токио, дом Джинпачи Эго. Затяжное нахождение в отцовском доме провоцирует Кэзуки на работу в ударном темпе. Она не только не щадит себя, но и постоянно будит Эго по утрам, чтобы поделиться очередными идеями. Джинпачи недовольно ворчит, но всё же всегда соглашается посмотреть доработки, даже если часы демонстрируют непозволительно раннее для него время. «Блю Лок» важнее. Но несмотря на все попытки закопаться в работе, реальность беззастенчиво стучится в сознание Кэзуки, постоянно напоминая о себе. Она всё ещё в том месте, где дышать полной грудью физически трудно, где требовательность и результативность возводятся во главу угла, где любое достижение — лишь ступенька к следующим вершинам. Именно отец в своё время лишает Кэзуки привилегии посещать среднюю, а затем и старшую школу. «Раскрыть свой потенциал среди кучки недалёких идиотов невозможно». И это заявление рушит последние надежды Кэзуки на то, чтобы завести настоящих друзей, познать прелести школьной жизни, влюбиться в мальчишку с задней парты, подарить ему однажды шоколад на День всех влюблённых. Джинпачи поднимается в её комнату нечасто — тот раз, когда отец приводит домой преподавателя по имени Сахао, врезается в память намертво. Индивидуальная программа обучения, направленная на раскрытие потенциально сильных сторон. Углублённое изучение стандартных предметов. Спортивные тренировки на общие физические навыки. Будто Эго проводил поиски скрытого таланта. Таланта не нашлось. Во всяком случае, Кэзуки не получает о нём никакой информации. Упорный труд тем не менее даёт отличную базу знаний. Лишь бешеная работоспособность помогает девушке, и она свято уверена в этом. Не только талант решает: возможно, в футболе это именно так, но остальная жизнь за пределами поля строится по другому принципу. Сентябрь встречает Кэзуки чередой засушливых дней и одной хорошей новостью. «Блю Лок» получает лицензию на осуществление заявленной деятельности. По такому случаю отец даже выползает из кабинета и обедает в столовой. — Ты говорил, у проекта есть покровитель? Молчание кажется невыносимо тягучим, и хотя обычно разговоры с отцом радости не приносят, сейчас Кэзуки ощущает необходимость заговорить первой. — Фсё ферно, — Джинпачи варварски заглатывает запечённую индейку, обильно политую соевым соусом. — Анри Тейри. Многообещающий член футбольной ассоциации Японии, — он обтирает губы тыльной стороной ладони, и Кэзуки отмечает, что себе он преподавателя по этикету, в отличие от неё, точно не нанимал. Вышеупомянутая Анри Тейри появляется в особняке несколькими днями позже и вносит в размеренное существование суетливость и живость. Кэзуки хочется верить, что ей совершено плевать. Футбольные психи её не интересуют. 20 сентября 11:40. Где-то посреди улицы напротив лаборатории «Блю Лок». День старта проекта не приносит никакого удовлетворения. Закутываясь плотнее в кашемировый шарф, Кэзуки бесцельно бредёт по противоположной от «Блю Лока» стороне, стыдливо вжимая голову в плечи. На улице вовсе не холодно, но отчего-то такая близость с «Синей тюрьмой» заставляет девушку испытывать чувство стыда и тревоги. — Простите, — Кэзуки оглядывается в попытке выяснить, откуда доносится звонкий голос, а когда встречается взглядом с его источником, едва сдерживает нервный смешок. Парень с песочными глазами — она не помнит его имени, но в голове тут же вырисовывается картинка: безумная игра, наполненная жаждой победы. Сейчас он выглядит как обычный студент: белая рубашка под чёрным удлинённым пиджаком, растрёпанные волосы, рюкзак, небрежно закинутый на одно плечо. — Мне нужно, — он опускает глаза, чтобы свериться с типовым приглашением на жёлтом листке, — в «Блю Лок». Это здесь? Кэзуки переводит недвусмысленный взгляд на большую говорящую табличку за его спиной. Папаша не экономит бюджет ассоциации, а потому огромные буквы «Блю Лок», сияющие синим неоном, едва ли можно не заметить с такого расстояния. Эти буквы — потрясающий маркетинговый ход, манят, привлекают, обращают на себя внимание. Они будто липкая лента для мух. Вот-вот многообещающие форварды со всей страны слетятся туда, чтобы затем пасть в бездну отчаянья. Как и она когда-то. Кэзуки предпочитает держаться от «Блю Лока» подальше. Пусть и всего лишь на другой стороне улицы. — Спасибо! — парень устремляется к воротам, а Кэзуки в нос ударяет целая вереница запахов: ветивер, нежная ваниль и немного мускуса. Кто бы ни выбирал ему туалетную воду, вкус у него был изысканным. — Кстати! — он внезапно тормозит и разворачивается. — Не подскажешь время? Дико в туалет хочется, но боюсь пропустить всё веселье. Да он издевается? — У тебя что, телефона нет? Парень простодушно пожимает угловатыми плечами. — Зарядка села. Она вдруг вспоминает, как его зовут. Мегуру Бачира. Кэзуки уже видела его на экранах в кабинете отца. Юноша с медовыми глазами, глубокими и завораживающе безумными в пылу футбольного матча. Такие эмоции Кэзуки совсем не нравятся. Она прислушивается к себе. Тянет с ответом дольше необходимого, а когда произносит «без двадцати», почти задыхается от недостатка кислорода. Парень бросает очередное «спасибо», прежде чем продолжить свой путь. Кэзуки делает инстинктивный шаг вперёд, продолжая сверлить взглядом удаляющуюся спину. 1 октября, 15:30. Кабинет директора тренировочной лаборатории «Блю Лок». Задание отца — унизительное и совершенно неоправданное — не даёт девушке освободиться от ярости, которую вызывает «Синяя Тюрьма». Гордость за собственное творение куда меньше, чем ненависть к месту, которое приковывает к себе, лишая возможности развиваться. Лишь невероятное желание поскорее покончить со всем этим подпитывает решительность. Если ему нужны отчёты о тайнах этих недалёких обезьян, она всё предоставит. А затем уедет и забудет как страшный сон эти восемь месяцев. Но первые отчёты выходят совершенно скудными. И дело вовсе не в том, что у форвардов нет своих демонов — просто каждый из них сам за себя, а потому делиться слабостями с их стороны — совершенно глупо. Кэзуки не вылезает из просмотровой комнаты, стараясь составить о каждом потенциальном покорителе «Блю Лока» своё мнение, но всё больше убеждается в том, что программа отца по выращиванию эгоистов не работает в её пользу. — Этого мало, — Эго возвращает тонкие папки с файлами. — Здесь нет ничего, чего бы я не знал сам. — Ну извини. Как мне доставать информацию, если кроме тренировок и обещаний «стать лучшим во всей Японии» они ничего не делают, — передразнивает Кэзуки, устало опускаясь на ближайший стул. — Я ожидал большего, сахарная. Неужели уже сдалась? — Ничего подобного! Почему её так заводят эти слова? Почему она до сих пор ведётся на эти глупые провокации? Неужели она ничему не научилась за годы вдали от папаши? Просто продержаться четыре месяца. В этой клетке, наполненной запахом пота и преодоления, нытьём слабаков и горечью поражений. Ей здесь не место. Кэзуки прикрывает глаза, старается унять бешеный стук сердца. Вдох. Выдох. Но одно предложение, сопровождаемое удовлетворённой улыбкой во все тридцать два, дикой волной накрывает все её старания. Отец слишком хорошо знает все её слабости. Неумение проигрывать даже в той игре, в которую она не хочет играть, — как раз одна из них. — Тогда предоставь результат. — Почему сам не… Джинпачи не даёт дочери договорить, нетерпеливо поднимая руку. — Потому что мне не восемнадцать лет, шнырять между футболистами и разговаривать с ними по душам мне уже не по статусу. — Разговаривать? О таком повороте она даже не думает. Ей что, действительно придётся вести задушевные беседы с форвардами, чтобы выяснить, как их лучше раскрыть в рамках программы? Готова ли она к такому? Сможет ли справиться? Выползти из невидимого кокона? До сих пор никто из футболистов не обращал на девушку внимания: подумаешь, тарелки кто-то убирает да систему программирует. Они все заняты куда более серьёзными вещами. — Притворись, что тебя интересуют их проблемы, найди болевые точки и надави. Только не перебарщивай: сломанные игроки не сильно-то эффективны. — Да неужели. Едва ли её колкий тон может заставить Эго Джинпачи чувствовать себя неуютно. По правде, Кэзуки не уверена, что ему в принципе знакомо это ощущение. — Ты справишься. Дождись первых игр, увидишь, как всё измениться, — примирительно выговаривает Эго, а затем разворачивается к мониторам, давая понять, что разговор окончен. — Да чтоб тебя. Снова этот снисходительный тон, взгляд, мимика. Всё в общении с отцом заставляет нутро стягиваться в тугой узел, а завтрак проситься наружу. Вести задушевные беседы в планы Кэзуки не входит, но это в любом случае лучше, чем общаться с папашей. Форварды «Блю Лока» — никто для неё, просто юноши из старших школ и студенты первых курсов. Ей незачем тревожиться о том, как будут выглядеть её попытки поиграть в психолога. Ей ни к чему переживать за их ментальное здоровье. Она никому не отдаёт предпочтений, потому что уже скоро это закончится. Плевать, кто одержит победу в проекте. Плевать, кто будет возрождать японский футбол. — Эго-чан, подожди! Механизм электронной двери тихо пищит, уведомляя об открытии. Кэзуки, только вышедшая в ярко освещённый коридор, не успевает вовремя среагировать и врезается в Анри. Очки на носу последней жалобно трещат от удара. Она что, всё это время находилась в кабинете? Впрочем, удивляться нечему. Анри восторженной тенью парит над Джинпачи Эго и его самомнением с того самого дня, как услышала о подготовке «Блю Лока». В отличие от неё, Кэзуки не горит футболом, не мечтает о восставшей из пепла сборной Японии, не ждёт чуда от программы тренировок отца. Чуда не будет. Будет результат. Об этом Кэзуки не беспокоится, ведь если дядьки в Ассоциации в планы Эго верят не слишком, то младшей Эго в отца верить нет необходимости вовсе. Она знает: будет так, как он захочет. Нет — так, как он решит. Как и всегда. А ей достаточно оставаться в тени, чтобы оценивать технические характеристики вместе с командой айти-специалистов, приглашённых ассоциацией. — Прогуляемся до закрытого крыла? — дружелюбно предлагает Анри, когда последствия столкновения ликвидированы. Кэзуки кивает в ответ — до начала матчей времени ещё предостаточно. Именно из закрытого крыла осуществляется основной технический контроль над всеми помещениями, там же размещён центральный конференц-зал. А ещё там есть несколько балкончиков. Остудиться не помешает. Кэзуки прикладывает ладони к обеим щекам — горячо. Подушечками будто проверяет степень красноты на лице, затем медленно массирует уставшие веки. Глаза болят от постоянного напряжения: в её комнате, помимо смотровой, ещё два монитора, но, в отличие от отца, её глаза к такому количеству экранов ещё не привыкли. По коридорам обе девушки идут молча. Кэзуки просто не знает, о чём разговаривать с той, что боготворит отца как талантливого тренера и не ждёт от него никаких оценок собственных действий. Они с Анри разные — это очевидно. Цели Кэзуки с отцовскими не совпадают, а любовь к футболу, когда-то даже имевшая место, вытесняется образованием и инженерией. Но едва они достигают цели — полукруглого балкона, окутанного вечерними сумерками, — младшая Эго всё же спрашивает: — Как ты его терпишь? Не ради любопытства — скорее, в огромном желании понять, почему окружающие не видят в Эго того, что так отчётливо видит она сама. Анри безуспешно пытается поджечь сигарету, борясь с постоянно гаснущим пламенем зажигалки. Вопрос Кэзуки она пропускает мимо ушей. — Да что такое, — очередная попытка заставляет Кэзуки поднять голову с локтей и прикрыть фильтр рукой от резких порывов ветра. Анри блаженно выдыхает облачко едкого дыма вместе с рваным «спасибо». — Не за что. Саму Анри понять нетрудно. Её мотивы, идеи, честолюбивые мысли. Она идеалистка и смотрит Эго Джинпачи в рот. Кэзуки знает: скажи папаша всем футболистам сплясать мазурку, Анри с готовностью примет его решение, свято уверенная в гениальности тренера. Эго действительно умён, для неё — даже слишком. Но почему Анри не осознаёт маниакальности его решений? Его жёсткой категоричности? Почему поддерживает идеи, разрушающие судьбы людей? Анри ведь не похожа на безжалостную стерву. Тогда что она упускает в своих суждениях? — Почему ты с ним постоянно ругаешься? Значит, всё-таки слышала. Глубокий вдох наполняет лёгкие горьким дымом и морозным воздухом. Кэзуки не курит, и оттого едкий никотин щекочет нутро, заставляя зайтись в приступе кашля. — Прости-прости. Анри беспорядочно размахивает руками, разгоняя дым, и Кэзуки, вдыхая максимально неглубоко, отвечает: — Мы не ругаемся. Просто не сходимся во взглядах. — Ты ведь злишься на него? — Он заставил меня сортировать тарелки и подслушивать игроков. Анри протягивает помятую пачку в её сторону, а на хорошеньком личике застывает понимающее выражение. Кэзуки не курит. Не пьёт. Из вредных привычек — только полная покорность отцу и зависимость от его мнения. Чёртов манипулятор вымуштровал в ней бесконечное желание выслужиться, достичь большего, добиться результата ради результата. Едва ли Анри сможет её понять. Кэзуки жалеет, что согласилась пойти с ней. — Твой отец, — прочищает горло, — великий тренер. И мне кажется, что есть причина, по которой он заставляет тебя делать всё это. — Тебе не кажется. Причина есть, и в ней нет ничего великого: Эго Джинпачи доказывает мне, что был прав. Он это обожает. 14 октября, 17:40. Столовая тренировочной лаборатории «Блю Лок». После первого сыгранного матча многое действительно меняется. Внутри сформированных команд появляются игроки, которые способны подчинять игру себе. Кэзуки солгала, сказав, что следить за развитием таких игроков нелюбопытно. В «Блю Локе» довольно много способных личностей, которые по-прежнему держат рты на замке. Хотя своими сильными сторонами делятся уже куда охотнее. Команда «Z» интересна ей больше других. Хотя и в остальных блоках попадаются неординарные личности. Она быстро запоминает имена почти всех двухсот семидесяти шести нападающих, хотя больше ей нравится использовать в своих мыслях прозвища вроде: «рыжий здоровяк», «принцесса», «ленивый хрен», «мамаша» или «мальчик с чёлочкой». Кэзуки старается спускаться в общие помещения чаще, чтобы иметь возможность изучить подопытных отца в естественных условиях. — А девушки-то у вас есть, неудачники? — хмыкает Раичи, отправляя в рот здоровенный кусок бифштекса. Столовая наполнена радостным гулом, запахами вкусной еды и ликованием. Команда «Z» одержала победу против команды Икки Никко, и потому не обращает внимания на тот факт, что она беззастенчиво греет уши. В отчёте Кэзуки резюмирует следующее: «Икки Никко — соперник Йоичи Исаги, пойдёт на всё, чтобы взять реванш». Кэзуки теперь чаще видит их в столовой всей командой и всё чаще ловит себя на мысли, что прислушивается к разговорам с куда большей охотой, чем раньше. Справедливости ради, эти эгоистичные форварды не особо следят за громкостью голоса. Привыкшие к бесконечным крикам на поле, они частенько орут и за пределами площадки. Впрочем, так даже лучше для сбора информации. — У меня — да, — гордо заявляет Гин Гагамару — коренастый парень, который славится игрой всем телом и в особенности головой. Про него в отчёте писать пока нечего. Гин медлителен и нерасторопен во всём, что не касается футбола. Но данный факт едва ли можно использовать для его раскрытия. Кэзуки хмыкает, представляя, как, должно быть, непросто его второй половинке. И вдруг застывает. Тело пробивает непрошеная дрожь, а в висках стучит так, будто она только что залпом выпила несколько стаканов виски. Мегуру Бачира с беззаботной улыбкой тянется палочками к тарелке с удоном, когда Игараши повторяет ему вопрос. — Ась? Кэзуки выпрямляет спину, а сама будто превращается в слух. Она хочет знать ответ. Хочет услышать, что он скажет. Не просто «что», а как он это скажет. Логически желание узнать ответ на такое беззастенчивое любопытство ничем не обосновано, но внутри всё горит огнём, горло пересыхает. Кэзуки хватается за край столешницы, чтобы убедиться, что сохраняет должное равновесие. Чёрт, Кэзу, возьми себя в руки! Усилием воли девушка заставляет себя продолжить раскладывать чистую посуду, но краем уха всё равно следит за движениями губ лохматого форварда. Мегуру тянет с ответом, болтая ногами под столом и набивая рот лапшой. — Да нет у него никого, чего интригу напускать. Показалось? Или медовые глаза сверкнули сталью? Его решительность она отлично помнит. Такие, как Мегуру, могут быть серьёзны лишь в моменты крайней необходимости. — Ты прав, я один, — произносит Бачира, весело высовывая язык. Один. Один… Сколько боли он вкладывает в ответ, сколько невыносимого одиночества. Неужели только она это слышит? «Один» — не просто без девушки, совсем один. Она ощущает холодок, бегущий по спине. Кэзуки вспоминает недавний диалог с Исаги. Запись той тренировки она просматривает несколько раз. Ей кажется важным откровение футболиста. Не настолько, чтобы занести в отчёт, но достаточно, чтобы сделать ряд выводов. «У меня внутри живёт монстр». Он не выглядит психически неуравновешенным, но всё же… «Я играю с ним в футбол с самого детства». Это ведь просто метафора? Кэзуки листает медицинские заметки. Никаких упоминаний о психических заболеваниях или расстройствах. Всё-таки метафора. Странная, немного дикая, но лишь игра воображения. Исаги, похоже, тоже не совсем понимает сокомандника, но явно не принимает за психа, потому что не уходит, а продолжает тренировку. Почти каждого в «Синей Тюрьме» Кэзуки может прочитать. Они прямолинейны, озвучивают свои желания, их мысли почти всегда на поверхности. Даже Хёма Чигири, который отказывается называть своё оружие членам команды «Z», ей более-менее понятен. А Мегуру Бачира — нет. «Монстр внутри». Что это должно значить? Что он скрывает за маской? Кэзуки уверена: если маска расколется, то внутри может ждать всё что угодно. Эти эмоции, которые в ней поднимает мимолётный взгляд в сторону лохматого нападающего, Кэзуки не принимает. Не старается анализировать — только отринуть. Не хватало ещё к кому-то привязаться. Но почему сейчас, когда он подтверждает отсутствие второй половинки, ей становится легче? Она всегда была одна. Без друзей и одноклассников. На курсах в Швейцарии люди слишком погружены в процесс обучения. Одна, как и Он. Кэзуки теряет концентрацию. Почти не видит, что происходит в зале. И потому вопрос, озвученный звонким голосом прямо над ухом, застаёт врасплох. — Ты здесь работаешь? При слове «работаешь» всё внутри неприятно сжимается. — За работу обычно деньги получают, а я здесь, скорее, на добровольных началах. Добровольно-принудительных, если быть точнее. — Значит, — он прожигает её прямым взглядом, будто проверяет выдержку, тестирует самообладание, — ты любишь футбол? — не даёт ответить, покачивается с пятки на носок, заложив руки за спину. — Мегуру Бачира. А как зовут тебя? — Бачира! Где ты там застрял?! — Тренировку пропустишь, придурок, урою самолично. Бачира пропускает слова сокомандников мимо ушей. Стоит, как будто за его спиной вовсе ничего не происходит, тянет руку и улыбается слегка безумной улыбкой. Она протягивает ладонь, произнося на рваном выдохе: — Кэзуки. Его ладонь тёплая, сильная, большая. Собственная рука ощущается почти невесомой. Медовые глаза щурятся в усмешке. — Сразу имя? — Что-то не устраивает? Резкой быть не хочется. Это выходит само собой. Но молодой футболист не смущается. — Вовсе нет, Кэзуки-чан, — он будто пробует имя на вкус, произносит его нараспев, тянет. — Так ты любишь футбол? — Если ты вдруг не заметил, я убираю посуду. Как это связано с футболом? Бачира щурится, складывает пальцы в прямоугольник и прикладывает к глазам. — Эго сказал, что в «Блю Локе» с футболом связано всё. От непрошеного сравнения предательски тянет низ живота. Слишком похож. — Бачира, охренел! — внезапно возникший за спиной Раичи собирается поднять сокомандника за шиворот, но тот в последний момент уворачивается из-под огромных рук и хохоча отскакивает в сторону. — До встречи, Кэзуки-чан! — Бачира машет ей на прощание, прежде чем слиться с толпой футболистов. — А ты ещё кто? — интересуется Раичи, но Кэзуки разворачивается, чтобы вернуться к работе. Беседы с ним в её планы не входят. Кэзуки Эго ненавидит футбол. Футбол уничтожил её детство, футбол окружил её как стая диких голодных волков, готовых разорвать на части. Футбол отнял отца — гениального тренера — у неё — его дочери. Футбол отнял её маму. Гениев Кэзуки тоже недолюбливает. А здесь — в стенах «Блю Лока» — полным-полно мальчишек, талант которых не вызывает сомнений. Чёртовых исключительных засранцев. Эгоистов. По сути таких же, как и Джинпачи. Пусть сейчас они ещё держатся друг друга, но уже на следующем этапе начнут настоящую борьбу. Сражение за тот самый футбол. А она продолжит быть незаметной, вынюхивать, подслушивать, исчезать из реальности, таять и терять саму себя. Кэзуки яростно гремит посудой, формируя кучки из разных видов тарелок и мисок. Папаша наверняка развлекается в своей суперсовременной комнате, прожигая на максимум бюджет толстосумов из правительства. А ей остаётся быть тенью, запертой в синей тюрьме, без права на свет в конце туннеля. Она не выйдет отсюда ни побитым нытиком, ни гениальным форвардом. Если план Эго сработает, она увидит ещё не один поток талантов, прошедших через его мясорубку. Что толку быть инженером, если её умения годны лишь для того, чтобы прикрывать все эксцентричные косяки отца, перебирать с Анри все бумажные документы «Блю Лока» и обхаживать инвесторов. Миска из-под натто летит на пол со скоростью футбольного мяча, забитого в ворота. Разбивается на мириады разных карикатурных осколков. Прямо как её жизнь. — Твою ж… — шипит Кэзуко, нагибаясь, чтобы собрать черепки. Первый же осколок яростно впивается в нежную кожу. Пламенные капли орошают и без того печальную картину. — Помочь? — Кэзуки беззвучно чертыхается. Оборачиваться нет смысла. Голос Бачиры прочно засел в голове, чтобы начать выделяться на фоне других футболистов «Блю Лока». И опять этот запах — ваниль и мускус вперемешку с потом. Какое-то сверхъестественное сочетание. Сколько она провела в столовой? Тренировка уже кончилась? Поместить здоровую девушку в замкнутое пространство с тремя сотнями воинственных футболистов — поистине безумное решение. Папочка слишком увлёкся футболом, чтобы переживать за столь очевидные внешние факторы? Или была другая причина? Ответа форвард не дожидается, опускается на колени и резво собирает осколки в одну из ладоней. Кэзуки шумно тянет носом воздух, стараясь не смотреть в сторону нападающего. Но краем глаза всё равно замечает. — Ты чего без футболки? Мегуру отвлекается от сбора остатков посуды и непонимающе хлопает глазами. — Так ведь после тренировки же. — Это многое объясняет. Бачиру Кэзуки прочесть сложно: он двигается по наитию, хаотично, взбалмошно. В его медовых глазах нет ничего, кроме азарта, жажды игры и поиска. Хотя, если подумать, этого уже немало. Даже наблюдать за тем, как он, блестящий от пота и невероятно пахнущий, собирает осколки, отчего-то слишком приятно. Чувствовать чьё-то плечо, пусть и в такой мелочи, слишком необычно. Кэзуки не помнит, чтобы кто-то помогал ей в принципе. Слишком… логично Осознание приходит немедленно. Такое резкое, будто боль в желудке. Такое очевидное, будто лежащее на поверхности. Так вот почему отец поручил ей это делать. Неужели…****
— Почему ты попросил меня? — внезапное озарение прибавляет смелости, так что Кэзуки врывается в кабинет отца, не заботясь о том, что может увидеть по ту сторону двери. Джинпачи спит на футоне прямо посреди комнаты, невзирая на дикий шум из динамиков. Что ж, подобное зрелище — не самое страшное. — Будь добра, задавай свои вопросы чуть тише, сахарная. Может, ты будешь так любезна и дашь мне одеться? Кэзуки ощущает, как горят кончики ушей. А если бы он… — Я приду через десять минут! И ты ответишь, почему на самом деле заставил меня шпионить за своими подопытными. Я хочу, чтобы ты сказал мне правду.