Плач огненной птицы

      В затылок грубо толкнули, заставляя опустить голову и вновь выражать всем видом покорство, послушание и не позорить вождя своей дерзостью. Право говорить ему никто не давал, но услышав речь на общем языке Кэйа не удержался от того, чтобы поднять взгляд и увидеть полное растерянности лицо глупца, что забрел на эти земли. Хотелось бы знать, кому вверили решать его судьбу, и улыбка так и осталась на губах, пускай этот оскал теперь виден лишь потрескавшейся земле, скрытый за упавшими прядями волос.       Плохи дела. То, что от него рано или поздно избавятся, было очевидно, но вождь видимо изволил пошутить над своим гостем, делая такой подарок. Над своим «лучшим рабом» так и вовсе потешался, в очередной раз показывая, что Кэйа такой же чужак, лишь по случайности доживший до сегодняшнего дня, и места для него в Натлане никогда не будет. Даже человеком подневольным. Не то что бы он действительно претендовал на это, но немного обидно спустя столько месяцев налаживания взаимоотношений с племенем.       — Ты можешь отказаться, — повторил натланец, что пришел вместе с чужеземцем, — Если он тебе не нужен, то преподнеси его в дар Мурате.       — Сжечь?! — формулировка хоть и не красивая, лишенная натланской нотки романтики, но до отвратительного точная. Увидеть бы, что отразилось на лице подсвеченном ярким пламенем, ожидающим угощения, в этот раз, потому что Кэйа на его месте без сожалений отказался бы от такого кота в мешке. Он покосился на своего конвоира сбоку, прикидывая дотянется ли до бедра, где манит острой сталью кинжал. На человеческое добродушие рассчитывать глупо, так что всех ждет как минимум чудное представление. Жаль лишь звездный час, вероятно, будет довольно короток, но Кэйа готов насладиться им сполна, не желая становиться подношением Архонту, — Просто отказаться нельзя?       — Нельзя возвращать подарок, это оскорбительно! Вождь ждет твоего ответа, не медли!       Обманчиво расслабленное тело было готово в любой момент рвануть в сторону во всю мощь крепких мышц, изогнуться, вырывая из ножен кинжал, поднять высоко в воздух слой пыли и пепла, лишь бы выгрызть себе лишние секунды драгоценного времени, но чужеземец все тянет с ответом, будто впервой решать чью-либо судьбу. Вождь рядом с собой не посадит человека не знавшего запаха крови, не приросшего всей душой к тяжести оружия в руках. На эти трогательные, большие глаза Кэйа не поведется.       Давай же, отказывайся. Что решит еще одна жизнь на твоей совести?       — Я… — над головой раздался тихий, но полный тяжести принятого решения вздох, — Не могу отказаться. Я принимаю… дар.       Не уверенный в том, что не ослышался, Кэйа чуть не вскинул голову, чтобы убедиться. Однако его все еще не тащили на костер, выводя на груди белый ритуальный узор, не выли дребезжа старческими голосами жрецы, в мольбах Мурате даровать их воинам силу в обмен на горящую плоть, не отбивали крепкими ногами тяжелый ритм жители племени.       — Рад, что подарок пришелся тебе по душе, путешественник из Мондштадта! — вождь звонко хлопнул себя ладонями о бедра, крайне довольный ответом, и Кэйа еле сдержал смех, опуская голову еще ниже. Шутник из Бездны, чтоб тебе маслом пылающих цветов стул намазали! Дарить ребенку края свободы раба! Подарка хуже даже сам Кэйа не придумает.       — Благодарю, — скупо процедили в ответ.       — Пусть тебя не смущает вид этого раба. Ему достаточно и одного глаза, чтобы побеждать!       Воин дернул за плечо, поднимая с колен, и Кэйа мельком, исподлобья глянул на мондштадтца — хмурится растерянно, глаза взволнованно бегают, спрашивает своего натланца, куда его ведут. Глупец не знает ничего о порядках в племенах и скоро будет неприятно удивлен.       — На бой. Он должен показать тебе свои умения и преподнести клятву, что будет верно служить, — Кэйа бы рассмеялся на весь этот фарс, что имеет значение только в Натлане и только для местных, но видимо вождь хочет довести дело до конца, испытывая чужака на прочность. Интересно даже, чем этот несчастный путешественник так его раздраконил.       У костра освободили кусок земли, растаскивая в стороны барабаны и становясь плотной стеной по краю арены. Особо не развернешься, грозясь либо влететь в толпу, либо прямиком в огонь вместо дров. Натланец, которого вывели против него — один из плененных воинов чужого племени, на чьем лице неприкрыто пылает не сломленный дух, как и готовность отстаивать свою честь до конца. Кэйа на это лишь усмехнулся, прокручивая в руке кинжал, что одолжил его надсмотрщик. Бестолковая гордость и бравада не способствуют выживанию, потому вместо ответа на воинское приветствие ударил первым, заставая врасплох. Небольшое преимущество, но все же оно есть.       Сколько боев он уже выиграл, Кэйа не считал, оставляя право хвастаться этим вождю. Главное, что они развеивали скуку однообразных дней, заставляли кипеть кровь в жилах и возвращали азарт во взгляд. Умереть вот так, играючи взмахивая кинжалом на потеху толпе, куда лучше великой чести обратиться в пепел во славу Мураты.       Как сражаются воины племен, Кэйа успел изучить достаточно. Они обрушивали мощные удары градом, предпочитая минимальную дистанцию, словно партнеры в танце. Оружие было продолжением их тел, а тела — оружием. Не стоило думать, что в сражении на клинках не получишь под дых коленом, или локтем с разворота. Тем не менее, натланский стиль боя требовал большой концентрации, как на своем теле, так и на движениях противника. Гнев, что намеренно провоцировал в горделивых воинах своим неуважением Кэйа, мешал им, отвлекал, вынуждал совершать ошибки и терять контроль. Критично, когда противник настолько близко, что можно кожей почувствовать чужое разгоряченное дыхание. Смертельно, если верить в шутливый настрой и нахальный взгляд.       Выводить врага из себя притворным легкомыслием в бою и наглыми улыбками, ходить по краю, ловко уворачиваясь в последний момент от остро заточенной стали меж ребер — вот, что приносит удовольствие.       Отработанная неоднократно тактика сработала и сейчас — воин забылся в своей задетой чрезмерно гордости, совершая предсказуемый выпад, и оказался сбит с ног, обезоружен и придавлен к земле сильным телом. Натланец видел перед собой уже совершенно иное лицо. Пропали улыбки и ужимки, Кэйа смотрел спокойно и сосредоточенно, словно хищник, что поймал свою жертву и впился острыми клыками в шею, ожидая когда та перестанет дергаться, испустив последний вздох. Он беспощадно заламывал руки в захвате, слыша сквозь ликующие возгласы толпы, как трещат суставы и вырывается из груди сдавленный крик. Оплетал ногами бьющегося отчаянно и из последних сил воина, обездвиживая и прислоняя сталь к напряженно вытянутой шее.       Когда сизая пыль, поднятая с земли борьбой и скрывшая за собой неприглядный момент, немного улеглась, Кэйа медленно поднялся на ноги, бросая кинжал в землю и с равнодушием на лице наблюдая, как расползается красное под телом, ловя блики языков пламени. Выхватил у ближайшего из затихшей в ожидании толпы чашу, выплескивая вино на плотно утоптанную сухую почву, что не спешит впитывать пролитое. Хотелось бы опрокинуть бокал-другой в себя, но нужно закончить с этим спектаклем.       — Извини, но ты должен выпить, — тихо произнес Кэйа, вновь опускаясь на колени перед мондштадтцем и поднося еще горячую кровь поверженного воина. Пытаясь скрыть на лице эмоции, тот лишь сверлил взглядом содержимое чаши в протянутых, перепачканных алым руках, застыв в нерешительности.       — Я должен… выпить? — уточнили плохо слушающимся голосом у своего проводника.       — Это клятва воинской верности. Если ты принимаешь ее, и тебя все устраивает, то пей, — отозвался натланец, не сводя при этом внимательного взгляда с Кэйи.       — Меня нихрена не устраивает, — зло прошипели над головой, тем не менее выхватывая из рук чашу и выпивая залпом, словно крепкий алкоголь, что обжигает глотку и желудок. Кэйа, признаться, даже несколько опешил, глядя, как дергается кадык на бледной шее.       — Все выпил! До дна! Видели это? — вождь довольно рассмеялся, хлопая гостя по плечу в восхищении его упорством, и обращаясь к своему племени.       — Найти, чем закусить, хозяин? — усмехнулся и Кэйа, глядя на сморщенное в отвращении лицо.       — Прикуси лучше свой язык, — прозвучало скомкано из-за прижатой к губам тыльной стороной ладони, — И не смей ко мне так обращаться. Меня зовут Дилюк.       — Кэйа. Отныне ваш покорный слуга, — шутливый поклон прямо с колен не оценили, веля «сесть уже куда-нибудь по человечески».       Места рядом с вождем ему сегодня не было, и Кэйа послушно отошел к беснующемуся в своем праздновании племени, стараясь не смотреть туда, где еще недавно лежало остывающее тело, а теперь осталось лишь темное пятно, которое вбивали в пыль и пепел голыми стопами, отплясывая ритуальный танец. Зато здесь ему нальют исподтишка вина, впихнут в руки маслянистую лепешку, усаживая рядом и уважительно хлопая по плечам. Утянут после в сторону, чтобы разрисовать торс замысловатыми праздничными узорами и вплести украшения в волосы. Жители Кэйю любили, охотно подкупаясь на обаяние, раскрепощенность и порой даже искреннее любопытство их жизнью. В отличие от вождя, с которым сколько бы ни соревновались в пьянстве до рассвета, никак не желал вестись на хитрые уловки. Только смеялся с попыток втереться в доверие, проницательно щурясь, и грозился отправить наглеца на костер. В целом, теперь можно считать это обещание исполненным. Кто ж знал, что мондштадтцы нынче вон какие пошли, рабства не чураются.       Кэйа наблюдал за праздником, отказываясь идти танцевать, как бы ни тянули за руки, памятуя его любовь к веселью, заслуженную победителем. Однако было не до этого — он все любопытно косился в сторону почетного места у Огня, иногда посмеиваясь. Вождь, как обычно, опустошал кубки с вином один за одним, приобнимая по-братски за плечи своего гостя. Тиская старающегося изо всех сил держать лицо Дилюка и пьяно разглагольствуя о чем-то, он совершенно не был сейчас похож на умного и могущественного воителя, на которого племя молится чуть ли не как на самого Архонта, готовое броситься хоть в жерло вулкана по мановению руки. Вокруг них все крутился этот щуплый натланец, что казался смутно знакомым, вот только Кэйа никак не мог вспомнить его. Тот самый тип лица, который настолько не примечателен, что и на пятую встречу не признаешь сходу. А вот Дилюк выделялся ярким пятном, притягивая к себе взгляд против воли. Не только Кэйи — все вокруг только о нем и шептались.       Празднование начало понемногу стихать лишь когда вождь поднялся, шаткой походкой уходя от костра с сытой улыбкой на лице. Немного погодя торопливо ушел и Дилюк, жестом остановив подорвавшегося следом натланца, слишком бледный даже в теплых отблесках огня. Кэйа вздохнул, подцепляя кувшин с водой. Заставь дурака молиться… Необязательно же было пить все, достаточно и глотка, чтобы соблюсти обычай.       По характерным звукам нашелся Дилюк быстро, хоть и прятался в темноте за одной из хижин, низко согнувшись в кустах и тяжело дыша. Судя по всему, в его желудке за вечер так ничего и не было, и теперь напряженную спину прошивало спазмами, а наружу ничего особо не выходило.       — Волосы подержать? — поинтересовался Кэйа, прислоняясь плечом к плетеной из прочных веток стене и ловя короткий взгляд слезящихся глаз.       — Уйди пожалуйста, — вяло замахал на него рукой Дилюк, стыдливо отворачиваясь.       Кэйа усмехнулся и свернул за угол, вопреки просьбе терпеливо дожидаясь. Больно уж хотелось задать пару вопросов без лишних ушей, чтобы решить, что делать дальше, а пока он вслушивался в стихающий бой барабанов и песни, доносящиеся от затухающего празднования, вглядывался скучающе в звездное небо, стараясь тактично игнорировать звуки из темноты за хижиной. Наконец раздались тихие шаги и показался несколько поникший силуэт. Лунный свет выбелил и без того бледное лицо, делая Дилюка похожим на свежий труп, который почему-то все еще двигается. Выглядел он удручающе, но как только заметил на себе внимательный взгляд, то сразу приосанился, поправляя одежду, вздернул горделиво подбородок, пряча усталость и плохое самочувствие от чужих глаз. Словно Кэйа не видел, как его только что выворачивало наизнанку, и не слышал.       — И для чего же монштадтцу вдруг понадобился раб? — спросил он, протягивая кувшин, на который с подозрением и опаской уставились, чем вызывали тихий смех, — Это обычная вода, никакой крови.       — Мне пришлось согласиться. Я вовсе не собираюсь становиться рабовладельцем, — сказал Дилюк, неловко сжимая в руках пузатые глиняные бока.       — А работорговцем? — улыбался Кэйа, склонив голову к плечу. Послышался тихий перестук деревянных бусин в волосах, — Продашь меня за горстку моры где-нибудь в Сумеру?       — Что? — удивились в ответ, отрываясь от разглядывания воды, — Я подумал… что тебе нужна помощь. Ты ведь не натланец.       — Почему же? Моя покойная матушка родом с этих земель.       — Ты не рос в Натлане, ты говоришь на общем, как на родном, — кувшин поднесли к губам, осторожно отпивая. Смочив горло и прокашлявшись, Дилюк посмотрел внимательно и оценивающе, — Откуда ты пришел?       — Весь мир — мой дом. Я всего лишь скромный искатель приключений, что забрел не в то место и не в то время, — вздохнул Кэйа, разводя руками.       — Вот как.       — Знаешь, я польщен до глубины души твоим благородным порывом мне помочь, но это ничего не меняет. Здесь свобода для раба — это только смерть, и тебе стоило сделать щедрое подношение Мурате, — вернул ему взгляд Кэйа, закончив свою драматичную речь.       — Если так хочется, то можешь пойти и прыгнуть в костер сам, — буркнул Дилюк, выливая воду на руку и утирая лицо, — Я же — предлагаю вывести из Натлана в Сумеру, а там разойдемся каждый своей дорогой, и ищи приключения дальше. Если тебе интересно.       — И что же ты хочешь взамен за такую щедрую услугу? — сощурился любопытно Кэйа. Отдать в уплату он мог разве что только свою повязку, и то ту, что прикрывает бедра, но послушать о степени чужой алчности было, как минимум, занимательно.       — Мне ничего не нужно. Просто не доставляй лишних проблем.       — Интересно, — сложил руки на груди Кэйа, задумчиво постукивая костяшкой указательного пальца по губам и заново разглядывая человека перед собой с не сползающей с лица улыбкой, — Какой же грех ты взял на душу, что теперь так бескорыстно готов помочь первому встречному?       — Отрезал одному наглецу его длинный язык, — стрельнул в него холодным взглядом Дилюк, недовольный, что полезли туда, куда не просили.       — Видимо напрасно, и он оказался прав, — зато Кэйа остался доволен тем, что так просто, шутя попал в точку. Пускай замаливает на нем грехи сколько угодно, пока это полезно, он не против.       — Спасибо за воду, — обратно в руки впихнули кувшин, неосторожно расплескивая во все стороны содержимое и раздраженно уходя по тропе между хижин. Кэйа зашагал следом, держась чуть позади.       — Рад услужить, хозя…       — Замолчи!       В неестественно прямую спину беззвучно смеялись. Так старательно держать лицо весь вечер, когда возложили необходимость следовать отвратительным традициям Натлана, когда вождь дышал в лицо перегаром и приходилось выслушивать его пьяные бредни, терпеть, когда мутило, и так глупо терять самообладание сейчас, когда так открыто дразнят.       — Скажи, чем ты так задел вождя, что он решил устроить сегодня весь этот фарс? — задал интересующий весь вечер вопрос Кэйа.       — Сказал, что мне не нравится в Натлане, — помедлив, его любопытство все же удовлетворили, при этом стыдливо не оборачиваясь.       — Серьезно? — от разнесшегося следом по темной улочке громкого смеха спина впереди, казалось, стала еще прямее, — Да ты храбрец!       — Или глупец, — еле слышно пробормотал Дилюк, оглядываясь по сторонам в попытках вспомнить дорогу. Кэйа не стал заранее портить с ним отношения, соглашаясь про себя. В конце концов, складывалось пока что все крайне неплохо. Если это не напускная бравада, и спустя пару дней не выкинут в пустоши, объявляя свободным идти на все четыре стороны, то, можно сказать, что он поймал удачу за хвост. Вот этот самый красный хвост, что маячит перед лицом легкими завитками, чуть сбившимися за вечер. Шевелюра впрямь на зависть любой барышне.       Когда они вошли в хижину, натланец уже был там и спал без задних ног, не став дожидаться возвращения своего подопечного, тоже изрядно принявший сегодня на грудь. Или же попросту не смог, упав и отключившись. Краем глаза Кэйа заметил, как нахмурился от этого Дилюк, морща нос, и немного позавидовал его проводнику. Будь возможность, рядом лежало бы еще одно пьяное тело в блаженном забытье, но сегодня пришлось быть трезвым. Поставив из солидарности рядом кувшин воды и развернувшись, он с удивлением обнаружил, что на полу ему уже готовят еще одну лежанку.       — Мое сердце просто тает от твоего великодушия и заботы, — тихо, чтобы не мешать спящему, восхитился на это Кэйа, прикладывая руку к разрисованной груди. Дилюк замер, видимо осознавая момент, после чего поднялся, молча сунул ему циновку со злым прищуром в глазах, мол дальше стели себе сам, раз язык за зубами держать не умеешь, и лег в свой угол, отворачиваясь к стене.       — Я вообще-то искренне, — прошептал Кэйа, укладываясь и пристраивая голову на согнутой руке, в отсутствии альтернативы подушке. В ответ только буркнули недовольное: «Спи.»       День закончился — уже хорошо. Однако неумолимо приближался следующий, где утром ему оттоптали все ноги, ругаясь на натланском от того, что неосторожно разбили кувшин, промочив лежанку, зудела кожа от лениво не смытой вчера краски, рядом сонно сидел всклоченный Дилюк с залегшими синяками под глазами и абсолютно не жизнерадостным лицом, потому что оказался разбужен всем этим шумом. Кэйа только вздохнул, прощаясь с возможностью отоспаться, и с кряхтением потянулся. Иногда он ловил себя на мысли, что готов начать совершать ужасные вещи за возможность просто поспать в кровати, но не было ни возможности, ни вожделенного предмета мебели.       — Кто поставил сюда этот кувшин?! Вечером его не было! — причитал натланец, пытаясь спасти свою циновку.       — Должно быть, это была похмельная фея, — пожал плечами Кэйа и размял затекшую шею, слыша хруст позвонков.       — Что еще за фея? — обернулись на него с круглыми глазами. Натланцы все же крайне, иногда до смешного, суеверны.       — Ты разве не слышал эту историю? Я тебе расскажу! Однажды фея влюбилась в пьяницу.       — О, Архонты… — застонал Дилюк, роняя лицо на ладонь.       — И как бы она ни старалась для того, чтобы он полюбил ее больше, чем выпивку — все было тщетно. Алкоголь манил сильнее, захватывал все мысли и желания, становясь смыслом существования. Каждый раз фея находила его пьяным вдрызг, и печально оставляла кувшин воды на утро, чтобы любимый не мучался от жажды с похмелья.       — И что было дальше? — с интересом спросил натланец, воспринимая всю эту чушь, что он выдумывал на ходу, всерьез.       — А дальше… У бедняги отказала печень и он помер, — Кэйа скорбно развел руками, игнорируя осуждающий взгляд со стороны Дилюка, — С тех пор иногда, когда фея видит очередного пьяницу и невольно вспоминает любимого — то оставляет перебравшему бедолаге на утро воды.       — Ого, я и не знал! Откуда эта легенда? — про загубленную лежанку уже забыли, внимая вкрадчивому голосу.       — Полагаю, что из Мондштадта, — задумчиво ответил Кэйа и бросил короткий взгляд на Дилюка.       — Прекрати нести чушь, — отозвался тот, поднимаясь со своего места и пытаясь прочесать пальцами волосы, — Нет такой легенды.       — Возможно я перепутал, — покорно согласился Кэйа, тем не менее не пряча лукавый взгляд, — Когда бродишь по миру, то слышишь столько историй в тавернах, что они начинают путаться в голове.       Дилюк на это только безразлично хмыкнул, уходя приводить себя в порядок. Натланец, с которым удалось наконец познакомиться, оказался не сказать что интересным, но все же собеседником. Кэйа вспомнил, что уже видел его здесь раньше, и не раз. Всего лишь странствующий по племенам торговец, что как протянутая рука помощи для местных, однако что-то в нем, казалось, было не так. Что именно — Кэйа еще сам не понял, провожая задумчиво спину Пачи, любезно подорвавшегося принести завтрак.       — Вы с ним определенно сойдетесь, — буркнул вернувшийся с умываний Дилюк, отвлекая от раздумий. Бодрее он не стал, хмуро садясь напротив и испытующе глядя, — Как ты оказался в плену? И зачем пришел в Натлан?       — Это допрос с пристрастием? — улыбнулся Кэйа, — Мне показалось, что ты готов помочь нуждающемуся по доброте душевной.       — Пока что нет, — оперся о согнутую в колене ногу Дилюк. Несмотря на расслабленную позу, выглядел он так, что сомнений в его способности допрашивать людей не оставалось. Где только научился делать такое лицо? — Но я хотел бы узнать получше, кого беру с собой.       — Неужели я вызываю подозрения? — изумился Кэйа.       — Еще как.       — Что ж, давай познакомимся поближе. Как я уже говорил, я всего лишь искатель приключений, который хочет посмотреть мир. В Натлане есть знаменитый вулкан, подняться на который нелегко, но с вершины открывается замечательный вид. Говорят, в ясную погоду можно даже рассмотреть гробницу Дешрета в пустыне. Только вот о том, что в жерле находится святилище, и что оно не заброшено, я не знал. Там то меня и схватили, едва не сбросив вниз с обрыва.       — И почему же оставили в живых? — сощурился Дилюк, — С кем ты шел на вулкан?       — С кем шел — тех уже нет, — пожал плечами Кэйа, собирая волосы со спины и укладывая на грудь длинный хвост, в котором мелькнула тонкая косичка более светлого цвета, — Во мне натланская кровь, пусть и лишь наполовину. К тому же, я немного знаю язык, что откровенно выручило. Воины тогда не поняли, что со мной делать, ведь если я натланец, то имею право прийти в святилище. Так что меня спустили с горы под конвоем, а не отправив в свободный полет, в отличие от моих бедных спутников. Довели до племени, чтобы вождь рассудил, как поступить, а там… Клетка, рабство, бои. Если ты не вырос на этих землях, то своим никогда уже и не признают.       — Ты знаешь язык? — переспросил Дилюк.       — Ах, да. Могу я попросить не говорить пока что об этом твоему проводнику? Не хотелось бы, чтобы меня лишний раз вынуждали быть переводчиком. Он и без того выполняет свои обязанности спустя рукава.       — Погоди. Не понимаю, почему тебя забрали в рабство, а не отпустили? Ты отлично сражаешься, сам вождь признает, что ты сильный воин. Разве не это главное, будь ты чужак или нет?       — Я польщен, но, — Кэйа дотронулся до повязки на лице, потупив взгляд, — Главное победить. Я не отстоял ни свою честь, ни свой меч.       — Мне жаль, — нахмурил брови Дилюк, отводя глаза и обдумывая услышанное, — Сколько ты провел в племени?       — Примерно полгода по моим подсчетам. Здесь довольно трудно уследить за временем.       — Допустим, — Дилюк тихо вздохнул, вновь встречаясь взглядом, — Допустим, я тебе поверю, но учти — если ты будешь представлять угрозу или доставлять серьезные проблемы, то до границы не дойдешь.       — В моих интересах вести себя хорошо и не позорить своего хозя…       — Кэйа, — оборвали, прошипев имя сквозь зубы.       — Прости, прости, — рассмеялся он, примирительно выставляя перед собой ладони, — А что насчет тебя? Почему ты оказался в Натлане?       — Я… — запнулся Дилюк, подбирая слова, — Просто путешествую, и мой путь лег через Натлан, вот и все.       Кэйа на это только хмыкнул, прекрасно понимая, что и ему не собираются раскрывать все карты. Сюда забредают либо самые отчаянные путешественники, на кого Дилюк совершенно не походил, либо вынужденно, потому что другого пути нет, и это уже больше похоже на правду. В любом случае, сейчас это было не так уж и важно. Еще успеется узнать получше, кому отдали его грешную душу.       Этот день тянулся непривычно долго. Обычно ему находили работу в племени: что-то починить, убрать, вскопать, принести или помочь. Теперь же он впервые за столько месяцев оказался предоставлен самому себе и не знал, чем себя занять, лениво сидя на крыльце и подставляя лицо солнцу. Пачи ушел распродавать привезенные с собой товары, Дилюк отсиживался в хижине, не горя желанием контактировать с окружающим миром, и Кэйа откровенно скучал. Давно ему не приходилось маяться от безделья, словно вновь сидит в клетке, изнывая от жары. Он уже успел ополоснуться водой из бочки, смывая с кожи потрескавшуюся, сухую краску, флиртуя подловил проходящих мимо девушек, сыграв с ними пару партий в кости на фрукты, что они несли с собой в плетеных корзинах, съел свой не совсем честный выигрыш и побродил вокруг хижины, не найдя ничего интересного.       Скукота. Ему бы радоваться свободе, да вот только пока непонятно, что по этому поводу думать.       Зато с наступлением вечера, когда разгорелся высокий костер, знаменуя продолжение праздника в честь гостей, Кэйа был взбудоражен, скрывая свое волнение за легкими улыбками. Притворно веселился с толпой, получив благословение Дилюка, которого снова сгреб в медвежьи объятия вождь, не маячить перед глазами. Пил вино, незаметно выливая большую часть на землю и только изображая из себя пьяного. Выл песни вместе с племенем, органично вписываясь в разгул празднования, сливаясь с общей массой тел и ожидая подходящего момента, когда про него все забудут. Особенно Дилюк, внимательный взгляд которого Кэйа то и дело ловил на себе.       Незаметно ускользнуть в тень между хижинами было просто. Тихо обойти по задворкам племя, избегая встреч с редкими прохожими и патрульными, воровато оглядываясь и настороженно всматриваясь в темноту, тоже не сложно, когда практически все сейчас пляшут вокруг костра, упиваясь вином и соком красноплодника.       У нужного окна, занавешенного цветастой тряпицей, Кэйа прижался спиной к стене, чувствуя, как царапает кожу плетение сухих веток, и вслушался в происходящее внутри. Спустя пару минут тишины, он решился осторожно отодвинуть край, всматриваясь внутрь. Его поприветствовала пустота, освещенная лишь тусклым светом от догорающей свечи на алтаре, и Кэйа облегченно выдохнул. Крадучись он забрался в окно, помня о стражниках снаружи, что обыкновенно далеко не отходят от хижины вождя, и внимательно осмотрелся, вспоминая, куда забросили остатки его вещей. Большую часть попросту выкинули или сожгли, не видя в них ценности, но кое-что заинтересовавшее вождя все же осталось: небольшая шкатулка-головоломка из Ли Юэ с резными узорами на деревянных боках, что нужно сдвинуть в определенном порядке, чтобы открыть. Кэйа смог убедительно соврать о том, что сам ни разу еще не смог решить загадку, и даже не знает, какой сюрприз лежит внутри. Вождь поверил и подошел к задачке с должным упорством, ковыряясь с коробкой каждый вечер у Огня на протяжении нескольких месяцев, заставляя Кэйю внутренне холодеть от мысли что будет, если все же удастся подобрать правильную последовательность, и вздрагивать каждый раз, когда раздавался щелчок, что возвращал узор на прежнее место. Шкатулка не открывалась, упрямо храня тайну, а потом вождю попросту надоело, и головоломку забросили до поры до времени, обещая однажды узнать, что лежит внутри. Благо отвлеклись на войну с соседним племенем. Иногда Кэйе казалось, что этот завоевательный поход случился только потому, что вождь слишком заскучал решать загадку и решил взбодриться, вспомнив, что он вообще-то воин, а не ученый муж.       Шкатулка была на месте, заваленная различными трофеями и дарами. Кэйа осторожно достал ее из сундука, мимолетно смахивая пыль и оглаживая резные бока. Пальцы двигались быстро, заученными движениями выстраивая нужный узор. В унисон с взволнованно ударившимся о ребра сердцем раздался щелчок, и крышка открылась. С губ сорвался облегченный вздох. Кэйа осторожно достал небольшой пузырек с пересыпающимся внутри черным порошком, и засунул его за широкий пояс на талии, негодуя на натланскую моду на минимальное количество одежды. Никакого простора для фантазии, еще и не спрячешь ничего толком.       Чуть было не закрыв шкатулку, Кэйа на секунду задумался, что так поступать нельзя. Это ведь подло. Потому снял с волос украшение из бусин и яркого пера и вложил внутрь, с ухмылкой захлопывая крышку. Должна же вождю достаться хоть какая-то награда за решение загадки. В том, что рано или поздно это случится, он не сомневался. Вернув вещи на свои места, Кэйа тихо выбрался наружу через все то же окно. Юркнул в темноту между хижинами и, не успев обрадоваться, как гладко все прошло, оказался схвачен за плечо сильной рукой. Тело моментально напряглось, дернулось безуспешно из хватки, готовое бить и бежать, но, увидев знакомые злые глаза, Кэйа временно передумал.       — Что. Ты. Делаешь? — тихо и очень рассерженно процедил Дилюк, смотря на него в упор.