Плач огненной птицы

      Предчувствие, преследовавшее с самого знакомства с Кэйей, оказалось не напрасным, скребясь постоянно изнутри тревогой и опасениями, что этот человек не так прост, и даже не особо это скрывает за своей самоуверенностью и полуулыбками. Потому Дилюк не смог накануне ночью сомкнуть глаз, напряженно вслушиваясь в чужое дыхание, подремав лишь с час. Просидел весь день будучи начеку в хижине, исподтишка наблюдая, как Кэйа слоняется без дела. Не сводил с него пристального взгляда и вечером у костра, хотя сам же отпустил от себя, не желая ощущать кожей насмешливых глаз и выслушивать очередные остроумные комментарии. Порой Дилюку казалось, что у него уже просто паранойя, но интуиция упорно шептала, что что-то должно случится, и когда Кэйа пропал с праздника, растворившись словно призрак во всполохах огня, сердце пропустило удар.       Чтобы выбраться из-под руки вождя, что давила не только на плечи, но и осознанием, что его жизнь находится полностью в чужой власти, пришлось сделать вид, будто отошел ненадолго по нужде. Дилюк прекрасно помнил предупреждение, что один неверный шаг может в одночасье лишить благосклонности, и торопливо пробирался по задворкам племени по следу Кэйи, стараясь не жертвовать осторожностью, только бы нагнать. Времени катастрофически мало прежде чем их хватятся, объявляя очередное состязание, на этот раз в охоте за головами чужаков.       Дилюк остановился, растерянно всматриваясь в темноту вокруг. Заслышав чьи-то голоса в отдалении, отступил за угол, настораживаясь — ближе они не становились, но и не уходили, преграждая путь. След самого Кэйи и вовсе потерялся, будто и не было никогда впереди его фигуры, мастерски сливающейся с тенями. Стоило только подумать о том, что возможно лучше вернуться к костру пока не поздно, как из окна соседней хижины ловко выскользнул знакомый силуэт, при этом воровато оглядываясь по сторонам.       Внутри моментально вскипел гнев. За такое неуважение и наглость сожжение на костре покажется им легкой щекоткой. Однако больше злило то, что Кэйа прекрасно знал, на что идет, проживший столько времени бок о бок с натланцами по их законам, знал, что очень сильно подставляет Дилюка своим сумасбродством, и все равно не послушал его просьбы. Вот и помогай после этого людям.       — Ох, ну и напугал же ты меня, — он попытался сделать вид, что ничего особенного и не делал. Будто всего лишь прогуливался здесь, решив отдохнуть от шума и веселья, и не был только что готов свернуть шею свидетелю, схваченный на месте преступления.       — Я видел, как ты вылез из окна, — прошипел Дилюк, сжимая плечо в стальной хватке, — Кто ты на самом деле? Ты из похитителей сокровищ?       — Что? Я? — удивился Кэйа, и болезненно скривился, пытаясь отцепить от себя пальцы, — Ай-ай-ай! Не нужно в меня так впиваться, я не убегу!       — Говори, что ты там делал!       — Тише-тише, Дилюк! Если нас здесь поймают, — вместо окончания фразы был красноречивый взгляд и молящий шепот, — Я все тебе расскажу, только давай отойдем чуть в сторонку.       Голоса за поворотом стали ближе, нервируя и торопя принять очередное решение, Кэйа смотрел не сводя глаз, в немой просьбе выслушать, и Дилюк, сжав зубы, потащил его глубже в темноту между домов, чувствуя себя почему-то пособником, покрывающим преступника.       — Ты ведь мне не поверишь, если я скажу, что просто хотел оставить вождю памятный подарок? — шептал Кэйа с вернувшейся в голос улыбкой, пробираясь следом.       — Ты влез в хижину вождя?! — сдержать желание попросту сбить с лица это игривое выражение стоило многого.       — Ты теперь соучастник, так что советую все же говорить потише, — заозирался он по сторонам, двигаясь тихо и ловко, словно кошка. Будто знал, куда нужно наступить, чтобы не хрустнуло под ногами, какое место лучше обойти, не споткнувшись о корень, а где пригнуться, избегая колючих лоз, цепляющих за волосы.       Мерзавец.       — У тебя есть несколько минут, пока мы возвращаемся к костру. На твоем месте, я бы потратил их с умом, — пригрозил Дилюк, выдирая пряди из цепких ветвей и еле сдерживая себя от необдуманных поступков в еще большем количестве.       — Думаешь, успею написать завещание?       — Может и успеешь, только смысла в этом нет. Я его выкину.       — Что ж, значит придется тебе все рассказать. Прости, но мне немного не по себе от этого, — пространно начал Кэйа, тяжело вздыхая и отодвигая наконец в сторону свои шуточки, — Знаешь, ты имеешь полное право на меня злиться, и я не жду, что ты поймешь, потому что это очень странно, и непросто объяснить.       — А ты постарайся, — сухо сказал Дилюк, останавливаясь и натыкаясь на растерянное лицо.       — Я… Это правда непросто, но, — Кэйа протянул в руке склянку с чем-то темным, показывая, — Я не похититель сокровищ. Это прах моей матушки. Я забрал только его.       Открыв было рот, Дилюк закрыл его обратно, не зная, что на это сказать. Только смотрел удивленно на пересыпающийся за стеклом порошок, недоумевая.       — Прах?..       — Я понимаю, что это глупо и… Знаешь, она всегда хотела посмотреть мир, но когда наконец уехала из Натлана — появился я, и ей пришлось оставить свои амбиции, — рассказывал Кэйа, оглаживая пальцами стекло, и печаль в его тихом голосе чувствовалась настоящая, живая и кровоточащая, в отличие от всего прежнего, напускного, — Матушка была замечательной. Заботилась обо мне, как бы тяжело ей ни было… И когда она умерла, я решил, что хочу проститься достойно — развеять ее прах с самых высоких мест, до которых смогу добраться. Будто так она сможет наконец увидеть Тэйват, и даже оставить свой след в этом мире.       — Я… Соболезную, — зачем-то произнес Дилюк, поднимая взгляд, на искаженное тоской и болью лицо.       — Пускай я был не самым лучшим сыном, но хотя бы это я должен сделать, — Кэйа осторожно встретился с ним взглядом, из которого пропала присущая ему наглость, сделав более простым и человечным, — Я побывал уже во многих местах, осталось немного, как видишь, но именно в Натлане все пошло наперекосяк. Будто эти земли почувствовали душу, предавшую служение Мурате. Было бы не меньшим предательством с моей стороны закончить ее путь здесь — в месте, откуда она сбежала, бросив все.       Дилюк молчал, вглядываясь в лицо напротив в попытках увидеть ложь, притворство или хотя бы намек на это, но не смог. Оно было настоящим и искренним в своей печали. Внутри все еще ворочалось чувство, что верить нельзя, что в глубине голубого глаза с необычным зрачком таится подвох, но оно было столь крохотным в сравнении с желанием поверить. Дилюк сам потерял отца и понимал эту боль, понимал, что иногда нужно время, чтобы она выгорела дотла, покрывая душу слоем пепла. Только вот его прощанием стала месть, а не нечто созидательное.       — Надо возвращаться. Идем, — хоть тон был все еще сердитым, гнев внутри затух, будто костер, в который плеснули воды: все еще шипит, дымит, тлея редкими всполохами, но уже не полыхает, пожирая все вокруг. История Кэйи откровенно бредовая, и одновременно настолько пронизана неподдельными эмоциями, что он даже злиться на это сейчас не может, совершенно сбитый с толку. Дилюк разберется что с ним делать позже, когда не будет уставший, как собака, еле отгоняя от себя желание просто плюнуть на все, и пойти наконец поспать.       — Слушай, я не жду, что ты меня простишь за мой поступок, но я не могу просто сбежать без оглядки, — вздохнул за спиной Кэйа, которого очень сильно хотелось заткнуть, — И я пойму, если ты скажешь, что дальше нам не по пути, и все же… я искренне прошу прощения. Это было глупо и рискованно, но я гарантирую, что вождь даже не заметит пропажи.       — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — буркнул Дилюк. Он решил, что пока что поверит только в это нечто личное, что ему приоткрыли. В конце концов, они разойдутся на границе с Сумеру и вряд ли встретятся когда-нибудь еще. Солгал ему Кэйа или сказал правду — это не будет иметь никакого значения. Сейчас главное не вызвать подозрений у вождя своим отсутствием, чтобы до этой самой границы хотя бы дойти. Черт его дернул сорваться с праздника, это теперь выглядит слишком подозрительно.       — Подожди минутку, — окликнул Кэйа почти у самого костра, выдергивая из суматошных мыслей и перекрикивая бой барабанов, — Возьми. Положи за ворот.       — Зачем? — Дилюк с недоумением смотрел на пучок помятых листьев в чужой руке, от которых чувствовался легкий древесный запах, что уже встречался ему ранее, однако припомнить сходу не получилось.       — Просто положи за ворот, — загадочно улыбался Кэйа, настойчиво протягивая пахучую траву, — Считай что это… Избавит тебя от гнева вождя за столь долгое отсутствие и необходимости объясняться.       — Ладно, — не стал упираться Дилюк, торопливо закладывая листья за ворот одеяний и выходя из тени первым. В любом случае, хуже от этого не будет, а препираться с Кэйей, пытаясь понять, что он задумал, уже некогда.       Пачи не без облегчения выдохнул, стоило ему вернуться на свое место, подле Огня. На посыпавшиеся вопросы, где он пропадал столько времени, Дилюк только устало от него отмахнулся, приникая к своей чаше с водой. Вождь, казалось, и вовсе не придал особого значения его затянувшемуся отсутствию, снова сгребая в охапку и поднимая очередной тост. Выглядел он порядком захмелевшим и веселым, Дилюк уже было выдохнул, что зря волновался, однако очень скоро заметил на себе хитрый взгляд, что не предвещал ничего хорошего.       — Думаешь, я не знаю, чем вы занимались? — склонился он к Дилюку, говоря тихо и вкрадчиво. Пачи пришлось чуть ли не влезть между ними, чтобы тоже услышать, — Считаешь меня глупцом? Пожалуй, я оказался даже слишком добр к тебе в своей щедрости.       — И что теперь? Бросите в огонь? — не стал отпираться или оправдываться Дилюк, судорожно думая, как выбираться из ситуации, и ругая на чем свет стоит Кэйю, который все еще не вернулся к костру. Неужели сбежал, отправив его вождю на заклание? Дилюк не удивится, если трава, что он дал, окажется приправой для жареного мяса.       — В огонь? — над ухом раздался хохот, а тяжелая рука похлопала по спине, едва не вышибая из него весь дух, — Что ты! Делая подарок, я и не подозревал, что он настолько придется тебе по нраву!       — Что? — Дилюк переглянулся с Пачи, который тоже не понимал, о чем говорит вождь, но поручился за то, что перевод точный.       — Отдавая это запутавшееся дитя, я подумал, что ты, взращенный в краю свободы, сможешь подарить покой, что жаждет его душа, — он все продолжал смеяться, а Пачи неловко замялся, неверяще уставившись на Дилюка прежде, чем продолжить, — А ты разжег в нем пламя страсти!       — Что… — уши начали гореть от стыда, когда до него дошел весь смысл последней фразы. Да и не только уши, чего уж там. Видимо, пока Дилюк доберется до Мондштадта, его имя будет опозорено настолько, что можно уже и не возвращаться.       — Я видел, как ты весь вечер пожирал его глазами. Расслабься! Никто не станет судить вас за зов тела! — заговорщически улыбался вождь, — И я чувствую, как от тебя пахнет. Кэйа любитель натираться душистой травой. Этот запах, как зараза въедается в кожу.       В этот момент на сцену вышел — иначе и не скажешь — сам виновник желания Дилюка провалиться сквозь землю. Выглядел он соответственно своей роли любовника: растрепанный, местами грязный, с шальными глазами и пьяной улыбкой на губах. Смотря на него, не возникало сомнений, что если приглядеться, то найдется еще больше доказательств, указывающих на интересное времяпровождение. Не зря же он не появлялся столько времени, готовясь сделать это максимально эффектно и убедительно.       Нетвердой походкой вернувшись к костру, Кэйа первым же делом раздобыл себе вина, опрокидывая в себя чашу, словно его мучила сильная жажда, и подмигнул Дилюку. Точно подмигнул!       Оценив актерские способности, он бы поаплодировал тому, насколько Кэйа вжился в роль, вот только был слишком смущен и зол из-за всей этой ситуации, а потому оскорбленно отвернулся, тут же натыкаясь взглядом на Пачи.       — Не задавай вопросов, пожалуйста, — вздохнул Дилюк, видя по вытянувшемуся лицу, как тому хочется это сделать.       — Теперь понятно, почему тебе не понравилось в бане. Ты бы сказал, привели бы тебе мужчи…       — Замолкни!       Пачи примирительно поднял ладони, видя угрожающий взгляд, и скромно отсел в сторонку, потягивая вино. Впрочем, скоро ему пришлось вернуться обратно, потому как вождь не желал униматься, нахваливая себя и всячески одобряя союз двух воинов. Краем глаза Дилюк замечал, как смеется Кэйа, и обещал себе, что просто так этого не оставит. Листья за воротом, казалось, жгли кожу. Нагревшись от тела, они испускали более отчетливый аромат, забиваясь в нос чужим, непривычным запахом, и первым делом, как только появилась возможность уйти наконец-то в хижину, Дилюк рассерженно вытряхнул их из одежды. Однако, как и говорил вождь, запах въелся в кожу, продолжая раздражать обоняние.       Хотелось бы наконец лечь спать, бросив все разбирательства на завтра, однако ему не оставили выбора и здесь, маяча в дверном проеме широкой, наглой улыбкой, вместо того, чтобы напиваться дальше.       — Видел бы ты себя, — смеялся Кэйа, бесстрашно вваливаясь к Дилюку, — В какой-то момент я даже подумал, что ты сольешься цветом со своими волосами!       — Смешно тебе? Не боишься, что я оставлю тебя в Натлане? — сощурился он, угрожающе подаваясь вперед.       — Да брось, разве человек такой широкой души откажет в помощи из-за простого недоразумения? — отмахнулся Кэйа, переводя дыхание и не обращая внимания на злые взгляды, — Вождь просто не так все понял.       — Твоими стараниями!       — Признаю: это было пошло и грубо, но зато как действенно. Что может быть интереснее, чем чужие отношения? Как я и говорил, даже объясняться не пришлось, — он был до отвратительного доволен собой и даже не скрывал этого.       — Ничего другого придумать не мог? Неужели так быстро исчерпал свою фантазию? — ядовито поддел Дилюк. Кэйа нашел себе место у стены, переставая раздражающе расхаживать туда-сюда, и подпер ее спиной.       — К сожалению, твое вмешательство несколько разрушило мой первоначальный план. Времени думать над более элегантным выходом из ситуации не было, уж прости, — пожал он плечами, при этом бесстыдно улыбаясь.       — И почему я должен после всего этого брать тебя с собой? — Дилюк устало растер лицо ладонью, чувствуя, что запутался, а в голове полная каша. Он был уверен, что пожелай Кэйа действительно ввести его в заблуждение и обмануть, то сделал бы это, а не рассказывал истории про вулканы и прах матушки. Он совершенно не старался казаться лучше, чем есть, просто ставя перед фактом, что от него можно ждать чего угодно, но не правды.       — Потому что я обаятельный и красивый. Неужели воспользовавшись мной, так быстро выбросишь? — медово пропел Кэйа, склоняя голову к плечу, открывая смуглую шею, у которой покачивалась длинная стальная серьга, но быстро отодвинул в сторону свой флирт, не менее устало вздыхая, — А если серьезно, ты хочешь чтобы я тебя убеждал или чтобы решил за тебя? Ты можешь прогнать меня хоть сейчас, я не обижусь. Конечно, это порядком усложнит мне жизнь, но на все твоя воля, хозяин.       Кэйа не кроткий раб, а хитрец, что умеет ловко играть по чужим правилам, при этом продолжая преследовать свои цели. Дилюк однозначно еще пожалеет, что связался с ним, но и отправить на смерть до конца не разобравшись, что за человек перед ним — не мог, хоть перевес и был в негативную сторону. Достаточно с него бессмысленных жертв. Вдруг за этим всем действительно стоит личная история, что не несет злого умысла, а пускать в душу первого встречного Дилюк и сам бы не стал.       — Я просто хочу знать, что не выпущу на свободу опасного преступника, — сказал он, сжимая зубы чтобы не повестись на очередную провокацию.       — Неужели я похож на головореза? — изумился Кэйа, и терпение затрещало по швам.       — Спрошу еще раз: кто ты? — шагнул к нему Дилюк, вцепляясь в плечо и требуя вразумительного ответа. В нос ударил аромат вина, смешанный с той самой проклятой душистой травой.       — Простой искатель приключений. Так же как и ты — простой путешественник, — в ответ снова лишь хитрая улыбка, упрекающая без слов, что не один Кэйа здесь вообще-то не говорит всей правды.       Дилюк возмущенно распахнул глаза, не понимая, с какой это стати на него переводят стрелки. Не он тут подозрительно себя ведет и не чурается грязных приемов для отвлечения внимания! Кстати, что это за темные следы на шее? Как… Он что, щипал себя?       — Ох! Надеюсь, я не помешал? Могу пойти еще погулять, — раздался голос Пачи от входа в хижину, и Дилюк поспешил его окликнуть, отшатываясь от Кэйи, словно схватился за бок кипящего чайника, а не за плечо.       — Нет, все нормально, заходи, — старательно держа лицо из последних оставшихся крох самообладания, Дилюк сложил руки на груди.       — А я бы продолжил наедине… — крадучись обошел его со спины Кэйа, говоря тихо, с придыханием, но так, чтобы Пачи обязательно услышал, — Нашу занимательную беседу.       — Точно не нужно?..       — Прекратить разговоры! — взбешено рявкнул Дилюк, обвел застывшие на месте от внезапности фигуры жестким взглядом и командирским тоном принялся раздавать указания, экстренно чувствуя необходимость контролировать все вокруг, будто вновь оказался в казарме с наглыми новобранцами, — Пачи, проверь припасы. Сейчас же. Если мы опять окажемся без воды, то будешь пить свою мочу! И ты принес комплект одежды для Господина Кэйи, чтобы он не выглядел, как немытый хиличурл, и солнечным ударом не вышибло его замечательные мозги?       — А, да-да-да! Все готово!       — Эй! Я не выгляжу!..       — Кэйа. Заткнись и иди спать. Утром мы выдвигаемся. Будешь отставать или ныть, что устал — выкину к Бездне! — громко отчеканил Дилюк с непроницаемым лицом, на котором только глаза полыхали гневом. Кэйа, послушно закрыл рот, ошарашено хлопая ресницами, и не посмел ослушаться, молча пятясь на свою лежанку. Пачи отчитался по припасам, неуклюже вытянувшись по струнке, и тоже был отправлен спать, когда в пересчете на троих все сошлось, и вышло даже с запасом.       Дилюк сойдет с ними с ума. Может, вода в том озере все же была проклята?..       С первыми лучами солнца, разлившимися по земле, они уже топтались у хижины, заканчивая приготовления. Дилюк мрачно еще раз перепроверил припасы, распределяя по сумкам под недовольный бубнеж Пачи, возмущенного, что вообще-то все уже проверил и поровну уложил, на что у Дилюка возражений не было, но было свое видение. Они с Кэйей будут повыносливее и унесут больше, не так сильно устав от тяжести, в отличие от торговца, у которого в довесок еще остался за плечами мешок товаров на продажу, а вот быка нет.       Кстати о Кэйе.       — Тебе нужно отдельное приглашение? — недовольно сунул голову в хижину Дилюк, поторапливая.       — Иду, иду, — потягиваясь и пряча зевок в кулак, отозвался Кэйа, уже переодетый в более приличные вещи, но все еще по натланской моде. Хоть пояс на талии стал увесистее и качественнее, а расшитая воинская повязка на бедрах длиннее, с кожаными ремнями креплений для сумок и оружия, более прикрытыми стали только руки в легких наручах, да ноги в поножах под стать. Дилюк запоздало подумал, что доверять Пачи выбор было плохой идеей. Кэйа ведь воин — вот ему и достали воинские одежды, — Теперь я не выгляжу, как немытый хиличурл? Или все еще оскорбляю твой взор?       — Оденься, Архонта ради, — кинул в него проигнорированными верхними одеяниями Дилюк, глядя скептически, — Хочешь изжариться до корочки?       — Мне не так страшно солнце, в отличие от тебя, Ваша Светлость. Ты вообще когда-нибудь загорал? — Кэйа только небрежно перекинул ткань через плечо, выходя на улицу и щурясь от света.       — Нет, — буркнул Дилюк, вручая ему одну из сумок и принимаясь закреплять на спине свой меч. Его отвлекла огромная тень, пронесшаяся по земле, вынуждая заинтересованно поднять голову.       — Почтовые птицы вылетели, — сказал Пачи, так же глядя вслед сизой гарпии, — Пора выходить, чем больше успеем пройти до полудня, тем лучше. Эта пустошь больше и опаснее, чем та, что отделяет племена от побережья. Боюсь, полдень придется переждать в укрытии.       — Для племен, что постоянно друг с другом воюют, обмен новостями удивительно быстрый, — бурчал Дилюк затягивая ремни на груди и плечах, проверяя, удобно ли двигаться.       — Конечно! Ведь сегодня воюют, а завтра уже дружат и женят своих детей, — пожал плечами Пачи, — Между племенами нет тайн, и лучше поддерживать связь, предупреждая друг друга об угрозах и о незваных гостях. Но в основном птицы несут обычные новости.       — Они вылетают каждый день?       — Каждый день. Пока мы дойдем до следующего племени, там уже все будут о нас знать, и о том, как мы погостили у соседей, — подтвердил Пачи, вынуждая на секунду застыть и побледнеть еще сильнее.       — Что с твоим лицом? — усмехнулся Кэйа, — Неужели переживаешь за свою репутацию?       — Благодаря тебе от нее быстро ничего не останется, — покосился на него Дилюк, и направился к выходу из племени, не намереваясь больше это обсуждать, — Хватит болтать, выходим.       — Так точно, командир! — шутливо ответил Кэйа. Захотелось дать себе по лбу за вчерашний срыв.       — У тебя отличная репутация! Не стоит переживать по этому поводу, — утешил Пачи, нагоняя, — Уверен, вождь написал о тебе только хорошее!       — Представляю, что именно, — пробубнил под нос Дилюк, на этом заканчивая все разговоры и шагая в привычном молчании.       Как он и думал, Кэйа с Пачи быстро спелись на фоне любви к пустому трепу, идя чуть в стороне, и, судя по периодически раздающемуся смеху, неплохо проводили время, будто вышли на прогулку. Благо больше не приставали, оставляя его в покое.       Любоваться видами Натлана Дилюку не доставляло особого удовольствия. Под ногами в основном сизая пыль, следы чужой поступи с которой сдувает горячий ветер. Порой он закручивался вихрем ввысь, царапая открытую кожу поднятыми с земли песчинками и обломками сухих, принесенных им же издалека, листьев. Деревья и кустарники, что растут здесь — голые, покрытые острыми шипами, и тускло блестят липкой смолой, защищающей гибкие ветви от знойного солнца. Чем ближе пустошь, тем сильнее оно раскаляет воздух, не оставляя шанса на жизнь ничему, что не питается элементальной энергией, устойчивое к беспощадному жару и не нуждающееся в воде. Последний источник остался у племени, единственный на многие километры вокруг. Дальше будут лишь бурлящие под землей гейзеры, взрывающиеся зловонным паром и потоками кипятка.       Вдоль позвоночника скатились пару капель пота, щекоча кожу и вынуждая недовольно повести плечами в желании их стереть, что не так просто, когда за спиной широкий меч. Дилюк тихо вздохнул. Они только подходят к пустоши, а он уже изнывает от жары, чувствуя себя дурно — сказывается недостаток сна в последние дни. В предыдущий раз, от деревни у Черного берега, он шел через пекло отдохнувшим, а не имея в сумме часа четыре полноценного сна за двое суток.       — И, сразив морское чудовище, мой дед — славный пират! — завещал мне свою глазную повязку. К сожалению, я был тогда слишком мал, чтобы ее носить, — услышал краем уха причину своего недосыпа Дилюк, и кинул на него возмущенный взгляд. Вот ведь шельмец!       — Разве повязки передаются по наследству? — искренне удивлялся Пачи, которому знатно присели на уши. Он определенно был той самой аудиторией, на которую безотказно действуют убедительный тон и харизматичное лицо, какой бы бред при этом ни звучал.       — Конечно! Жаль только, что я пропил ее на спор с вождем. Пришлось надеть эту, — трагично вздохнул Кэйа, прикрывая бесстыжий глаз. Он таки соизволил скрыть свою кожу от солнца, потому что припекать начинало уже совсем не ласково.       — Но зачем вождю твоя повязка?       — А я почем знаю? Возможно, у него наметан глаз на столь ценные вещи? — Пачи согласно закивал, что вождь действительно очень дальновиден и умен в таких вещах.       — Что же ты не забрал обратно такую драгоценную семейную реликвию? — спросил Дилюк, не скрывая сарказма ни в голосе, ни в косом взгляде.       — Как невежливо подслушивать чужие разговоры, — упрекнул его Кэйа.       — Кто бы говорил о приличном поведении.       — Забрать у вождя что-либо можно только победив в бою, или иметь его расположение, чтобы просить о подарке, — тут же пояснил Пачи, отрицательно качая головой.       — Вот как, — равнодушно отвел взгляд Дилюк, а потом, не сдержавшись, добавил со скрытым в голосе ядом, — Истории Господина Кэйи стоят столько же, сколько и его старая повязка.       — В вашем же случае, Господин Дилюк, молчание — золото, — не остались в долгу, отвечая таким же сухим и вежливым тоном.       На секунду чуть не задохнувшись в своем возмущении, Дилюк поспешно взял себя в руки и надменно вздернул подбородок, считая себя выше того, чтобы на это отвечать. Хотя язык чесался за сжатыми зубами, а гордость рвала и метала внутри, сдерживаемая только воспитанием. Да как он смеет!       — Ты говорил, что много путешествовал, — воодушевленно спросил Пачи, не улавливая подтекста этого обмена любезностями, — Можешь рассказать о местах, где побывал?       — От чего же нет? Могу, — довольно пропел Кэйа, — О каких краях хочешь послушать?       — Ты был в Каэнри’ах?       — Был, — помедлив, отозвался Кэйа, и Дилюк против воли снова навострил уши, — Однако, мало что могу рассказать, я провел там совсем немного времени. Местная кухня очень на любителя, а виды угнетают.       — Поверить не могу, — восторженно выдохнул Пачи и принялся заваливать вопросами, однако Кэйа на большинство из них не мог ответить. Он рассказал только о том, что своды пещер усыпаны фальшивыми звездами, а под их ярким светом растут необычные цветы, превращающиеся в камень, если их вынести на поверхность. Говорил, что еда там безвкусная, а выпивка отвратительная, и должно быть от этого народ Каэнри’ах по большей части какой-то угрюмый. Пачи возмущенно не понимал, почему они не поклоняются никакому Архонту, лишая себя покровительства богов и запирая под землей по собственной воле. Он не мог представить себе жизни без веры, без ритуалов и без надежды на то, что кто-то услышит твои мольбы. На последовавший вопрос о традициях и обычаях народа безбожников, Кэйа снова задумался.       — Хм… Не уверен, что это обычай… Но в Каэнри’ах говорят, что землю нужно возделать кровью и железом, чтобы обрести что-то новое.       — Это тоже воинственный народ?       — Думаю, был когда-то, но времена их расцвета давно в прошлом, — закончил на этом Кэйа свой не особо содержательный рассказ, добавляя, что ему под землей совсем не понравилось и в Натлане веселее. Дилюк особо серьезно не отнесся к его словам, памятуя, что это может быть лишь очередной придуманной сказкой, не более, но хорошая ложь всегда основана на правде. Вплетал эти крупицы Кэйа мастерски, вынуждая гадать, чему из сказанного верить. Дилюк предпочел бы ничему. Встреться они полгода назад в Снежной, он без лишних слов свернул бы смуглую шею, чувствуя только угрозу в хитрых улыбках, или пытал бы, пока не раскроют свои истинные мотивы. Теперь же ему оставалось лишь наблюдать, разгадывая этот ребус по имени Кэйа. Время еще есть.       Пустошь неумолимо приближалась, и разговоры затихли сами собой под намотанными на лица платками, спрятанными от беспощадного солнца и раскаленного воздуха, что призрачно дрожит от зноя. Вглядываясь в мутное марево на горизонте, Дилюк поражался размерам этой равнинной пустыни с редкими, осыпающимися под натиском времени и ветра, скалами, что своими острыми выступами тянутся вверх. Ступая по испещренной глубокими трещинами земле, даже сквозь плотную подошву чувствуется, насколько пылает под ногами почва, а дышать, вгоняя в легкие обжигающий воздух, невыносимо, и после каждого вдоха хочется сделать глоток воды, чтобы унять исцарапанное сухостью горло. Это место беспощадно. Оно изматывало гораздо сильнее, чем уже пройденная однажды пустошь, кажущаяся теперь лишь легкой разминкой перед настоящим испытанием, и к полудню Дилюк чувствовал, что уже на пределе. Его нещадно клонило в сон, вымотанного жарой и получившего свой тепловой удар, но он стойко молчал, держась за норовящее ускользнуть сознание, и упрямо шагал вперед, следом за расплывающейся фигурой Пачи. Скоро они доберутся до укрытия и там можно будет упасть в спасительную тень, прижаться спиной к теплой скале, позволяя себе прикрыть уставшие от яркого солнца глаза, а сейчас нельзя становиться обузой, нельзя позволять ногам подкашиваться, а плечам опускаться вниз. Нельзя падать на колени, обжигая кожу сквозь ткань, слышишь, Дилюк, вставай! Двигайся, твою мать!       Его потянули вверх, подныривая под руку и ставя обратно на ноги. Повиснув на чужом плече, Дилюк не нашел в себе сил поднять глаза, пройдя остаток пути на чистом упрямстве, изредка все же теряясь на границе сознания, но Кэйа держал крепко, молчаливо становясь опорой и ведя к укрытию. Натланцы гораздо лучше переносят жару. Что ж, хоть здесь он не соврал.