Плач огненной птицы

      Это сложно назвать пещерой, скорее расщелина меж двух скал, под которыми провалилась земля, образуя небольшую полость, и все же здесь спасительная тень, где нет обжигающих, облизывающих своим жаром со всех сторон, солнца и ветра. Затащив окончательно отключившегося Дилюка внутрь, Кэйа размял ноющие плечи, устало выдыхая и сдирая с лица платок. Это вам не хрупких барышень на руках носить — хрупкие барышни не вешают на себя огромный двуручный меч и не ехидничают. Они мило улыбаются и не упрямятся, демонстративно молча о плохом самочувствии. Вот кому и что Дилюк доказывает, падая без сил? Не будь здесь Кэйи, вряд ли кто дотащил бы его до укрытия, оставляя медленно запекаться на солнце и уповать на судьбу. В пустоши павших не подбирают, и каким бы забавным простаком не казался Пачи — он все еще натланец, что живет по беспощадным законам этих земель.       Пока Кэйа отстегивал ремни, стаскивая тяжелую, нагретую, как переносная печь, сталь с чужой спины, разматывал ткань с бедовой головы, подкладывая ее под затылок и откидывая вверх растекшиеся по мелкому крошеву камней кровавыми разводами пряди, Пачи рылся в сумках, ругая Дилюка, что тот все переложил по-своему и теперь ничего толком не найти. Искал он какие-то травы, чтобы, растерев еще сочные стебли в руках, бросить их в воду, давая время настояться.       Сидя в обнимку с флягой и изредка прикладываясь к ней мелкими глотками, Кэйа задумчиво смотрел в просвет между скал, где ржавым маревом пылала безмолвная пустошь. Он уже пересекал ее однажды и знал, насколько это место не терпит, когда нарушают его покой и относятся без должного уважения. Спасибо натланской крови, текущей по венам, иначе валялся бы сейчас рядом с Дилюком. Хотя, нет. Истлел бы давно под солнцем до хрупких костей, не пройдя этот путь многие месяцы назад.       — Подождем несколько часов, пока солнце немного не опустится, — закончил возится с настойкой Пачи, разваливаясь у противоположной стены и растирая глаза. Он тоже выглядел порядком уставшим, но в его действиях чувствовалась некая уверенность и опытность, словно с пустошью они давно породнились, заключив негласный договор.       — Как часто ты ходишь здесь? — спросил Кэйа.       — Достаточно часто, — призадумался Пачи, — Племена в лесах за пустошью хорошо платят, оно того стоит.       — И не страшно тебе? — отпивая воды и ополаскивая рот, чтобы смыть, казалось, въевшуюся в слизистые сухость, — Я слышал страшные истории про лес, мол люди там пропадают, и даже костей от них не остается. А ты ходишь туда, как на легкую прогулку.       — Получил бы я уважение вождей, если бы боялся? — Пачи важно расправил плечи, хвастаясь перед ним, — Истории не врут, но если быть осторожным, то неприятностей можно избежать.       — Скорее, нужно быть достаточно хитрым. Приятно встретить в Натлане человека, что умеет пользоваться не только мечом, но и головой, — улыбался Кэйа, чувствуя, как внутри начинает зарождаться знакомый интерес, подкрепляющий изначальные, еще совсем слабые подозрения. Своему чутью он предпочитал доверять, не считая лишний раз людей вокруг образцами высокой морали и искренних побуждений. Возможно, судить по себе было не совсем верно, но, тем не менее, ошибался Кэйа редко.       — Я тоже рад, что ты идешь с нами. Наконец-то достойный собеседник! Из Дилюка и слова не вытащишь, все молчит, да смотрит, как хиличурл на капусту! — пожаловался Пачи, бросая укоризненный взгляд в сторону вышеупомянутого.       — Вот-вот, угрюмость его совершенно не красит, — поддакивал Кэйа, кивая головой, — Хоть заплатил хорошо за сопровождение?       — Да какой там! Сто двадцать тысяч еле выпросил! Я за один поход по племенам в два раза больше получаю без лишних нервов! А он как давай говорить вождю всякие глупости! — Пачи, не сдерживаясь в выражениях, рассказал все об их путешествии, а Кэйа в свою очередь внимательно его выслушал, мысленно ставя себе пометки и заполняя пробелы в тех обрывках новостей, что добрались до него еще в племени, накануне появления гостей. Картина получалась любопытной. С Дилюком все было более менее понятно, а вот Пачи казался несколько противоречивым в своих словах и действиях. Зачем торговец взялся за столь невыгодное для него дело, да еще и подбивает клинья к своему заказчику — вопрос очень хороший, — Ты не подумай, я люблю путешественников из других стран. Обычно, они о многом могут поведать, но в этот раз как-то не повезло мне с нанимателем. Я к нему и так и эдак! Все бестолку!       — Он просто не понимает, сколько всего интересного упускает, — улыбался Кэйа, задумчиво постукивая по губам костяшкой пальца. Определенно здесь было что-то еще, помимо любви к заезжим и разговорам по душам, но давить и торопиться с выводами не стоило, только спугнет.       Хотелось бы невзначай вытянуть из болтливого торговца побольше, но сбоку запыхтел, зашевелился Дилюк, начиная приходить в себя и обрывая столь занятное дело, как перемывание косточек. Он медленно сел, роняя голову на руки и хриплым голосом спросил:       — Сколько я был без сознания?       — Около получаса, если считать с момента, как тебя сюда принесли, — отозвался Кэйа, подмечая, какое недовольное сопение раздалось на это, и усмехнулся, — Ляг и отдохни еще, герой. Времени достаточно. Иначе геройствовать сможешь недолго, и кто же меня тогда спасать будет из оков рабства?       — Я думаю, ты и без меня справишься, — вяло пробубнил Дилюк и поднял голову, которая, должно быть, чертовски болела, обводя всех мутным взглядом, — Прошу меня простить, я не справился с задачей и подвел.       — Ты бредишь что ли? — Кэйа поднял брови, порываясь пощупать лоб, но двигаться оказалось слишком лень, а рука не доставала, — Ох, не лучшее место ты выбрал, чтобы ставить себе задачи. Стоило здраво оценить силы и сказать, что нужен привал. Знаешь ли, ты далеко не пушинка.       — Вот, выпей! — тут же подполз к насупившемуся еще больше Дилюку Пачи с готовой настойкой, — Вернет силы и прояснит разум.       — Я мыслю достаточно ясно, — вяло огрызнулись в ответ, но лекарство приняли не упрямясь, только поморщились от вкуса, — Спасибо.       — А я тоже хочу «спасибо», — возмутился Кэйа, но Дилюк не удостоил его даже взглядом, ложась обратно и тяжело выдыхая, — Ладно, будем считать, что мы с тобой теперь в расчете. Ты не стал бросать меня в костер — я не стал бросать тебя в пустоши.       — Ага, — буркнул он, пряча глаза в сгибе локтя, словно отгораживаясь ото всех, и Кэйа решил пока что оставить его в покое. Пусть примирится для начала со своей задетой гордостью, или что там сейчас у Дилюка в голове, которая «достаточно ясно мыслит».       — А настойку-то хоть можно? Осталась еще? — поинтересовался Кэйа с надеждой у Пачи и оживился, когда ему протянули пиалу. От прилива сил и бодрости он тоже не откажется, вливая в себя горькую от травяного сока воду, тем не менее оставляющую во рту свежее послевкусие. Что в Натлане было хорошо — так это множество рецептов настоек на все случаи жизни, и большинство из них даже работали. Единственное, травы для них на вес золота, — Пачи, ты настоящий спаситель! Что бы мы без тебя делали?       — Пустяки! Не стоит, — отмахнулся он, скромно допивая остатки в пару глотков, — Расскажи лучше какую-нибудь историю, если хочешь отблагодарить. Нам еще долго здесь сидеть и скучать.       — Хмм. Дай-ка подумать. Была у меня когда-то удачливая монетка. Всегда падала нужной мне стороной, — сказал Кэйа, хитро щурясь.       — Это как? — тут же заинтересовался Пачи, — Прямо всегда?       — Всегда. Не скажу в чем секрет, но я могу сделать своей любую монетку, чтобы она меня слушалась. Могу показать.       — А ты мне ее потом вернешь?       — Но ведь это будет уже моя монетка, — Кэйа улыбался, разводя руками, и с интересом глядел на то, как Пачи сомневается, вестись ли на подначку, отдавать свою мору или нет, но в итоге любопытство победило, и он принялся копаться в сумке, доставая небольшой кошель.       — Ладно, покажи! Не верю, что она всегда будет падать нужной стороной! — Кэйа поймал брошенный ему золотистый кругляш, опуская взгляд на ладонь. Номинал оказался самый маленький, но жаловаться на это он не стал, довольно щуря глаз.       — Орел или решка? — монетку пару раз подкинули на пробу. Руки все еще помнили ставшее когда-то механическим движение, хоть и немного потеряли в ловкости в отсутствие практики.       — Решка! — Пачи азартно подался вперед, делая свою ставку.       Сколько бы раз Кэйа ни подбрасывал монетку, ловко ловя на ладонь, как он и говорил, выпадала именно желанная сторона, словно ее впрямь заговорили подчиняться красивым рукам, нежно оглаживающим ребристые края. Пачи сначала удивлялся, затем громко возмущался и пристально разглядывал кругляш моры, внимательно следил за движениями, но так и не смог понять, в чем секрет фокуса.       — Ты жульничаешь! Верни назад! — возмущенно заявил он в итоге, требовательно протягивая руку.       — Разве? По-моему, я ей просто понравился, — нагло улыбался Кэйа, перекатывая монетку по пальцам и не торопясь ее отдавать, несмотря на гневное лицо и обиженные крики, что он обманщик.       — Верни ему мору, — послышалось хрипло сбоку, и глаза непроизвольно закатились от досады. Нужно же было ему опять влезть, нет бы отдыхать себе спокойно и тихо переваривать настойку.       — Эх, видимо не судьба нам быть вместе, монетка, раз даже Дилюк изволил порадовать нас своим чудным голосом. Как тут можно воспротивиться его воле? Сами сирены с позором залягут на дно, давясь морской водой. В сравнении с такой усладой для ушей их песни ничто, — Кэйа печально вздохнул, послушно возвращая мору. Бодаться с Дилюком в планы пока что не входило, а вот Пачи, обиженно прячущий на дно сумки кошелек, определенно стоил его внимания. Готов он принимать в уплату россказни путешественников, ну конечно.       — Помолчи, — цыкнули на Кэйю, подгребая к себе сумку и укладываясь поудобнее на бок, поправляя затянувшуюся на шее нить из — пришлось приглядеться внимательнее — мелких перламутровых бусин, показавшихся из-под высокого ворота. Удивительно, что речной жемчуг пришелся по вкусу такому неприветливому и чопорному человеку.       Оставшись снова виноватым, Кэйа только послал ему недовольный взгляд в спину и, раз уж при Дилюке особо не разгуляешься, тоже сполз пониже по стене, намереваясь отдохнуть. Как раз еще и Пачи обиделся, надуваясь в своем углу, и можно наконец отдышаться от бесконечных разговоров. Порой это утомляет не хуже долгой дороги по солнцепеку, изматывая извилины в голове, а уж когда эти два фактора совпадают, то совсем как-то тяжко. Даже гнетущая тишина пустоши сейчас казалась как нельзя кстати, чтобы временно выкинуть ворох мыслей, очищая разум, позволяя погулять внутри черепной коробки этому жаркому ветру, не приносящему с собой желанной прохлады.       Солнце неотвратимо ушло из своего зенита, и привал, вернувший совсем немного сил, и те благодаря настойке, подошел к концу. Необходимость двигаться дальше, вновь выходить под злые лучи, несколько угнетала, да и смотря на Дилюка, чьи щеки все еще пылали нездоровым румянцем, Кэйа предпочел бы задержаться еще, чем снова тащить на себе груду из мышц и железа, но его хмуро заверяли, что способны идти дальше, и отдых больше не нужен. Что за упрямец. Пусть только попробует опять свалиться на его плечи. Хоть никто и не сомневается в способностях Дилюка, в его силе и выносливости, когда он способен пройти такой путь, не обладая благословением Мураты, однако одной воли и упертости все же будет маловато. Кэйа тайком переглянулся с Пачи, и тот показал ему жестом, что все будет нормально. Видимо, он уже поменял маршрут, предусмотрительно закладывая в него чуть больше остановок, чтобы его наниматель не спекся по дурости.       По ощущениям, палить меньше солнце не стало, выжигая даже воздух вокруг, но главное, что не раскочегаривалось сильнее, и через пару часов температура начала медленно спадать, принося облегчение уставшим, изнемогающим телам. Однако на закате настигла другая проблема: стало стремительно холодать, вынуждая запасаться бутонами пылающих цветов, тратя драгоценную воду, чтобы потушить объятые пламенем, искрящиеся лепестки, и отгоняя от них мелких пиро слаймов. Под предлогом охраны вещей Дилюка вынудили остаться на стоянке, отправляясь на сбор сами, потому как к вечеру он выглядел совсем уж скверно, будто еще немного и вовсе упадет замертво, хоть и продолжал упорно молчать и, насколько мог, высоко держать голову. Дошел благо сам, одним Архонтам известно, какими силами. Страшный человек…       Вернувшись к месту ночевки с пригоршней горячих бутонов, Кэйа не увидел Пачи, закончив раньше, так что решил немного полениться до его возвращения. Температура как раз опустилась до комфортного уровня, когда и не холодно и не жарко, а вот прямо идеально, чтобы расслабиться после долгой дороги по пеклу. Бросая мешок-сетку подальше от сумок, чтобы ненароком не поджечь ничего еще не подостывшими цветами, Кэйа устало вытянул гудящие ноги рядом с Дилюком, протяжно выдыхая.       — У тебя вокруг глаз все обгорело, — разглядывал он бледное лицо в последних лучах заходящего солнца, без тени издевки или улыбки. Смеяться тут было не над чем. Они прошли тяжелый путь, пережив этот день, и пустошь, так или иначе, оставит свой след на каждом. Он сам крутил в руках платок, закрывая за тканью ожоги на ладонях, что оставили торопливо срезанные пылающие цветы.       — Подай сумку, будь добр, — попросил Дилюк, вяло поворачивая голову, прижатую затылком к скале.       — Хочешь посмотреться в зеркало? — Кэйа с кряхтением потянулся вбок, подцепляя лямку и рывком подтаскивая ближе зашуршавшие по земле и камням вещи.       — Если бы там было зеркало, то от него бы уже ничего не осталось, — прокомментировал Дилюк, забирая свою сумку и зарываясь внутрь. Он достал небольшую баночку, откручивая крышку, и в воздухе повеяло знакомым запахом.       — Откуда это у тебя? — удивился Кэйа, любопытно заглядывая в чужие руки, чтобы убедиться, что это именно то, о чем он думает.       — Пачи дал. Хорошее средство от ожогов. Нужно? — предложил Дилюк, осторожными движениями нанося мазь на обгоревшую кожу и морщась от прикосновений к пострадавшему лицу.       — Нет. Не стоит тратить на меня…       — Бери, — не желая слушать возражений, ему протянули баночку, настойчиво суя практически под нос, — Намажь руки. Ты пылающие цветы первый раз в жизни собираешь что ли?       — Спасибо, — несколько опешил Кэйа, забирая мазь из пальцев. Средство это очень ценное и редкое, достать его проблематично из-за… условий сбора ингредиентов в тех самых лесах у границы. Один натланец как-то хвастался ему, что сумел выменять такую баночку за два ящика кристальной руды, мешочек осколков агата Агнидус и рулон бычьей кожи превосходной выделки, что по меркам жителя племени просто огромная цена, — Ты знаешь, что это?       — Без понятия. Мазь и мазь. Что-то не так? — посмотрел на него Дилюк, и Кэйа только отрицательно помотал головой, задумчиво зачерпывая густую массу и обрабатывая ладони. Не только от ожогов оно помогает, но и любые раны залечит в кратчайшие сроки.       Обмануть чужака, ничего не знающего о Натлане, легко, как ребенка. Еще полгода назад Кэйа и сам бы ничего не заподозрил, но теперь, проведя столько времени в племени, он более чем подкован в различных мелочах. Просто так ценными мазями и травами не разбрасываются. Выгода от этого мероприятия для торговца должна быть куда больше всех сопутствующих затрат. Кажется, все несколько сложнее, чем Кэйа думал, и в пустоши Дилюка определенно не бросят, раз уже так в него вложились.       — Пачи довольно заботливый, не находишь? — поинтересовался Кэйа, передавая обратно средство, об истинной ценности которого счастливо не ведали.       — Он просто хочет вытянуть из меня побольше моры, — ответил Дилюк, закрывая сумку и вновь откидываясь головой на скалу позади, словно затылок тянуло к ней, как магнитом, — Торговцы везде одинаковы. Я плачу ему достаточно за сопровождение, чтобы накидывать еще сверху за то, о чем я не просил.       — Так ты, оказывается, не из тех, кто оставляет чаевые? Мне показалось, что ты довольно щедр, — указал на свои новые одеяния Кэйа.       — Я не против чаевых, но глупо отдавать последние деньги, поощряя подхалимство. А одежда была нужна, чтобы пройти пустошь. Иначе милосердней было бы преподнести тебя в дар Мурате.       — Видимо, мне все же придется как-то компенсировать эти затраты, — вздохнул Кэйа, но самом деле, он был приятно удивлен, что об этом вообще побеспокоились, не оставляя его обгорать до слезающей с плеч вплоть до мяса кожи.       — Зачем? — равнодушно покосился Дилюк, но в его глазах затаилась лукавая улыбка, — Раздену тебя в ближайшем племени и продам эту одежду. Если постирать, то даже не особо много потеряю. Ты ведь не выкинул свой старый пояс?       — Вот ведь незадача, — развел руками Кэйа, в деланной неловкости, — Кажется до границы мне придется идти голышом, чувствуя задницей благословение анемо Архонта.       Зазвучавший было в два голоса тихий и уставший смех быстро угас, возвращая тишину, что не давила собой необходимостью ее заполнить, но это легкое и спокойное молчание нарушил вернувшийся наконец-то Пачи. Причитая и охая, что ему прожгло сетку плохо затушенным цветком, он раздосадовано вытряхнул бутоны прямо на землю, через проделанную огнем дыру в плетении, и Кэйа с кряхтением поднялся, чтобы помочь с обустройством на ночь. Солнце уже окончательно закатилось за горизонт, и небо, соприкасаясь с землей, догорало алым, унося с собой дневной зной. На смену ему вспыхивали яркие звезды, и под их холодным светом стремительно стыла земля, воздух, вынуждая закутывать тело в ткань плотнее, но уже не для того, чтобы уберечь от палящих лучей, а в желании согреться. Пылающие цветы, рассованные под одеяла, остывают как раз медленно, и не дадут замерзнуть вплоть до утра, отгоняя холод ночи.       Пустошь заснула, но даже в своем безмятежном сне она не становилась мягкой и покладистой, облизывая кисти рук и стопы, вынуждая ложиться плотнее друг к другу, стараясь сохранить то и дело норовящее ускользнуть тепло. Периодически выныривать из тревожного забытья от чьего-то пинка, чтобы обведя внимательным взглядом стоянку, устало рухнуть обратно, чувствуя под щекой приятную мягкость чужих локонов. А на утро выслушивать шипение Дилюка, что ему придавило волосы, и чтобы в следующий раз посередине спал Пачи. Разглядывая синяки на ногах, Кэйа ответил, что тогда выспаться вообще никто не сможет, потому что это весьма травмоопасная затея, но их поспешили заверить, что к вечеру пустошь закончится, если придерживаться такого же темпа, и ночевать вплотную друг к другу больше не придется. На том и решили, после угрюмого завтрака выходя под раскаляющееся солнце.       Окружающий пейзаж, казалось, не менялся, будто они ходят кругами, или вовсе стоят на месте, попав в пространственную аномалию, и только Пачи, по одному ему ведомым ориентирам, уверенно задавал направление, ведя от одного укрытия к другому. После долгой стоянки в полдень Кэйа готов был выть от изнеможения и усталости, потому что сил, не смотря на отдых, совсем не прибавлялось, будто каждая минута, проведенная здесь, среди безжизненных камней и испещренной глубокими бороздами земли, только высасывает ресурсы тела. Настойку ему больше не предлагали, усиленно отпаивая Дилюка, которому приходилось тяжелее всех. Зрачки его были расширены, а дыхание поверхностным. Поднимаясь на ноги он шатался, но, после нескольких нетвердых шагов, словно вспоминал, как пользоваться мышцами, и продолжал путь, несмотря на рассеянное сознание. Дилюк даже не заметил, что его сумку уже давно тащит на себе Кэйа, иначе обязательно бы попытался забрать, принципиальный и гордый настолько, что становилось аж тошно. Зато в меч вцепился намертво, словно сплавился со сталью в этом пекле в единое целое, и не разъединить их без наковальни и искусного в своем мастерстве кузнеца.       Начавшие появляться к концу дня то тут то там шипастые кусты приободрили, приветствуя колючими ветвями, что покачивались от порывов теплого ветра. Несмотря на свой мрачный вид, они вдыхали новые силы, вместе с осознанием, что финишная черта пересечена. Пустошь отступала, нехотя выпуская из своих пламенных объятий путников, оставшаяся голодной до свежей крови, не получившая подношения за нарушенный покой. Спадала и жара, и Кэйа с удовольствием стянул с головы платок, зачесывая назад влажные пряди. Распахнул верхние одеяния, чтобы дать ветерку погулять в складках ткани, обласкивая горячую кожу. Он надеялся, что никогда больше ему не придется вновь пересекать это гиблое место, пускай часть натланской крови и позволяла ему это делать. Слишком уж пустошь отталкивала пылающей безжизненностью, а он не из тех, кто любит бросать вызов своей выносливости.       Кэйа обернулся, окидывая взглядом плетущуюся позади фигуру, и нахмурился, окликая Пачи. Загнанные лошади выглядят и то лучше. Если Дилюк продолжит, то хвастаться пройденными испытаниями в Натлане будет определенно некому. Пребывая на грани сознания, он не замечал ничего вокруг, волоча ноги по пыли и слепо уставившись перед собой. На преградившего путь Кэйю не отреагировал, задевая его плечом, и этого оказалось достаточно, чтобы заведенный внутри механизм, заставляющий двигаться, дал осечку. Словно шаткая конструкция из карт, Дилюк рухнул, едва пойманный у земли. Подбежавший Пачи принялся стягивать с него платок, прощупывая пульс, и выругался на натланском. Вылив на красную голову добрую половину фляги, он подхватил под плечо с другой стороны, помогая Кэйе поднять бессознательное тело и дотащить до ближайшей тени.       — Лихорадит, — прислонив ладонь ко лбу, цыкнул Пачи, — Нужно было еще пару дней отдохнуть, прежде чем идти, но ты попробуй заставь его!       — Ох, что же делать? — причитал Кэйа, — Ведь нельзя его сейчас потерять. Будет весьма обидно, после такого проделанного пути. Я уже было почувствовал ветер свободы…       — Если что, я провожу тебя до границы, — внезапно пообещал Пачи.       — Ты очень добр, но давай все же не будем хоронить Дилюка раньше времени. У нас с ним сложились интересные отношения, — криво улыбнулся Кэйа, ловко расправляясь с креплениями меча и стаскивая их вместе с верхними одеяниями, — К тому же, один такой воин стоит сотни.       — Конечно. Конечно, — согласно закивали, перебирая свои травы. Среди них были как незнакомые, так и те, которые Кэйа и сам собирал, отправляемый жителями племени на весь день, когда надоедал всем своим наглым поведением. В любом случае, смыслил он в этом мало, чтобы понимать, что и для чего используется.       Пока Пачи готовил лекарство, усердно перетирая в плошке травы, смешивая получившуюся темную кашицу с водой, Кэйа задумчиво разглядывал его, словно можно было вот так просто залезть в чужую голову и понять, что там творится. На самом деле, он будет даже рад, если его предположения окажутся ошибочными, и всего-лишь плодом собственной мнительности. Пачи порой действительно кажется неплохим парнем, но как раз это и настораживает.       — Не на меня смотри, — упрекнули Кэйю за безделье, — Накрой мокрой тканью или намочи одежду. Собьет немного жар.       — Прости, прости. Я откровенно такой себе лекарь, — встрепенувшись, указания принялись старательно выполнять, поливая Дилюка водой, как кадку с цветами, на что получили еще одно раздраженное замечание, о напрасной растрате припасов. Зато после этого Дилюк зашевелился, раскрывая глаза и порываясь встать, но сил у него не осталось совсем, и веса ладони, опущенной на лоб, оказалось достаточно, чтобы уложить неугомонного обратно, — Ого, и впрямь хорошо так лихорадит.       — Я могу продолжать. Я могу… — бубнил он, обессилено прикрывая глаза и пытаясь отмахнуться от руки.       — Продолжать что, Дилюк? — вкрадчиво спросил Кэйа, убирая ладонь с горячего лба и заменяя ее на щедро смоченную ткань, — Ты прошел пустошь, так что лежи смирно. Задача выполнена.       — Прошел?       — Прошел, прошел. Выпишу тебе потом почетную грамоту и пожалую титул, — ехидно пообещали ему, и, вроде как, Дилюк успокоился, вновь проваливаясь в болезненный сон.       Вся эта возня вытянула из них последние силы, но на этом сложный день не думал заканчиваться. Кое-как накормив Дилюка лекарством, которое он все норовил выплюнуть из-за отвратительного запаха и вкуса, Пачи сказал, что здесь недалеко есть место, более подходящее для отдыха, прозрачно намекая, что было бы неплохо переместиться. Кэйа хоть и возмутился, что он совершенно не похож на вьючного яка, но оставаться на ночь здесь, на открытой местности, когда под боком еще и пустошь, действительно плохая идея. Скрепя сердце пришлось взваливать на себя Дилюка, чувствуя, как неприятно намокает от влажной одежды ткань на спине, и принципиально заставляя Пачи тащить меч. За что на смуглую шею, не церемонясь, накинули лямку от еще одной сумки, пользуясь тем, что его руки уже заняты, удерживая тело, и скинуть с себя лишний груз Кэйа просто так не сможет. А все возмущения можно и пропустить мимо ушей.       Пусть ноги и подрагивали от усталости и тяжести, Кэйа тоже может, упрямо сжав зубы, продолжать идти вперед вопреки всему. До Дилюка ему конечно еще далеко, но и он на что-то да сгодится. В крайнем случае, потащит волоком по земле, рассерженный столь бестолковой гордыней и стремлением выполнить поставленную самому себе цель любой ценой, торопясь так, будто следом гонится сам Золотой Волчий Вожак. Задерживаться в пустоши конечно чревато, но никто бы не умер, переночуй они еще раз дружным бутербродом.       Чтобы измученно доползти до полуразвалившейся хижины, спрятавшейся в небольшой рощице, ушло неприлично много времени, несмотря на то, что идти было не так уж и далеко. Уже успело стемнеть, когда Кэйа смог избавиться от своей ноши, устало растягиваясь на полу и бездумно пялясь в дыры на потолке, из которых лениво мерцали звезды.       — Жар спал. Хорошо, — тихо сказал Пачи, проверив температуру у Дилюка, и обессиленно растер глаза, тяжело выдыхая. Вся его непринужденная болтливость уже давно испарилась под тяжестью дороги, оставляя только утомленное, безэмоциональное лицо.       — Хорошо, — эхом отозвался Кэйа, не шевелясь и не чувствуя собственного тела. Пожалуй, стоимость своей одежды он отработал с лихвой.       — Помоги уложить, — вяло принялся расстилать циновку Пачи.       — А ты полей водичкой, глядишь придет в себя и сам как-нибудь справится, — предложил Кэйа.       — И без того воды много потратили, — предложение не оценили, так что пришлось еще раз поднапрячься, поднимаясь и помогая закончить ленивые приготовления ко сну, подмечая, что дыхание Дилюка и впрямь выровнялось, а лицо расслабилось. Поверхностное и болезненное забытье, сменилось глубоким, восстанавливающим сном, и Кэйа не без облегчения выдохнул. Быть сиделкой и заботиться о ком-то его совершенно не прельщало, потому как не лукавил, говоря, что из него плохой лекарь. Он не знал внимания к себе, когда болел, перенося на ногах все недомогания, а уж если сваливался без сил, то максимум с чем ему помогали, так это убирали с дороги, чтобы не мешался. Кэйа был без малейшего понятия, как сбить температуру или вылечить кашель, получив первые скудные познания о лечебных травах лишь в Натлане. Зато знал множество способов скрывать и подавлять различные симптомы до последнего, от чего пользы сейчас откровенно мало.       Стоило лишь развалиться наконец на своей циновке, подкладывая под голову свернутое одеяло, как сон тут же заключил в свои объятия и Кэйю, укутывая плотным покрывалом, мягко давя на тяжелые веки и позволяя провалиться в столь желанное забвение вплоть до позднего утра, заново обретая утраченные силы. Он редко вставал вот так, ближе к обеду, обыкновенно открывая глаза намного раньше. В первой половине дня дела делались быстрее и бодрее, оставляя вечером возможность бессовестно лениться. Пачи тоже уже проснулся, копошась снаружи, а вот Дилюк все еще спал, разметав спутанные волосы по полу, и не намереваясь открывать глаза даже когда время перевалило за полдень. Несмотря на неряшливый и перепачканный вид, выглядел он хорошо, внушая надежду, что болезнь отступила. Так что пускай отсыпается, пока не вспомнил, что надо бежать дальше, сломя голову. Возись потом с ним.       Выдвинулись в путь они только на следующий день, когда окончательно пришли в себя, оставляя за собой пройденным испытание пустошью. Дорога по обычному, неприветливому Натлану, казалась теперь неописуемо живописной и приятной, особенно учитывая, что рельеф и климат несколько изменился. Все чаще встречался редкий лес, радуя глаз бодрой зеленью. Пыль под ногами сменялась сочной травой и упругой почвой. Источников воды стало намного больше, и нужда волноваться о ее запасах практически отпала.       Кэйа успел отвыкнуть от этих видов за полгода, щурясь на солнце и вглядываясь вдаль, где огромным монолитом возвышался над Натланом спящий вулкан, окруженный острыми пиками гор. Величественный в покое и ужасный в своем гневе, если однажды проснется от древнего сна. Недалеко от его подножия расположилось племя, куда они и направлялись, и Кэйа был в мрачном предвкушении.       Убивать он не любил, но в этот раз испачкает свои руки в крови с удовольствием.