Плач огненной птицы

      Племя похоже на единый, живой организм, неустанно бьющийся за собственное выживание, где все работает слаженно, во имя общего блага. Набирается сил, чтобы натланская кровь не остывала, бежала кипящей лавой по венам и неустанно проливалась, радуя Мурату все новыми славными победами. У каждого своя роль и задача, что добросовестно исполняются вплоть до захода солнца, пока не разгорится ввысь костер, оповещая о завершении дня, разрешая расслабится и отдохнуть, напитаться жаром дикого пламени, словно элементальному созданию. Здесь не увидишь на тесных улочках или между скромных хижин праздно шатающихся и лениво греющих на солнце косточки, в отличие от больших, сытых городов и столиц. Разве что только дети имеют наглость отлынивать от поручений, находя их слишком скучными. Им гораздо веселее гонять кур, что поднимают пестрыми крыльями с земли пыль и забавно кудахчут, удирая. Интереснее выкатываться в пылу игры прямо под ноги взрослым, громко смеясь и яростно обмениваясь глухими ударами деревянных мечей, а затем торопливо скрываться в кустах под рассерженные крики.       Щурясь от яркого солнца, Дилюк меланхолично оглядывался вокруг, наблюдая за жизнью племени, пока их провожали к очередному гостевому дому под любопытные взгляды, и приветственные выкрики. Последние предназначались Пачи, купающему во всеобщем внимании и зазывающему обязательно посмотреть на товары, что он принес с собой. На столь опасных и отделенных пустошью от остального Натлана землях торговец — самый желанный гость.       — А еще он говорит, что с ним пришли двое сильных воинов, и зовет познакомиться вечером у костра, — шепнул Кэйа, ухмыляясь. Бессовестно грея уши, он все еще скрывал от Пачи знания натланского языка. Впрочем, болтливость торговца раздражала сейчас даже сильнее, чем мотивы Кэйи, потому что знакомиться Дилюку ни с кем не хотелось. Вокруг чужаков и без того всегда много внимания, а тут еще и этот своевольный наглец, от которого можно ожидать только проблем.       — Надеюсь на твое благоразумие, — сухо произнес Дилюк, смотря перед собой, — Будь на виду и никуда не уходи, потому что история про прах матушки тебе больше не поможет.       — А я как раз придумал новую, — ответил Кэйа, но его юмор не оценили, посылая угрожающий взгляд, потому как это могло оказаться, в итоге, вовсе не шуткой. Дилюк в очередной раз поражался этому человеку, который врал и даже ничего не отрицал, глядя в глаза прямо и открыто. Словно бросал вызов, вкрадчиво спрашивая: ну и что ты сделаешь?       — Я с тобой, по-твоему, шутки шучу? — начал было Дилюк, как по улице, разрывая своей яростью царящее вокруг спокойное и размеренное течение жизни, разнесся громкий крик. Совсем рядом. Настороженно оглянувшись на этот голос, в беспокойстве, что их визит пришелся кому-то не по нраву, взгляд выцепил молодого воина, сильно прихрамывающего на одну ногу. Шел он прямиком к Пачи, не сводя с него гневных глаз и, несмотря на примирительно поднятые вверх ладони и миролюбивый тон, хорошенько его встряхнул, едва не бросая в дорожную пыль и зло выплевывая слова в лицо.       Дилюк стоять в стороне, в отличии от Кэйи, что с интересом принялся наблюдать за разворачивающейся сценой, не собирался и поспешил подойти, интересуясь, все ли в порядке. Неприятности еще и с Пачи нужны были ему меньше всего. Очередная головная боль к уже имеющейся, что не выпускает из своих тисков с первого дня, проведенного в пустоши, о которой даже вспоминать лишний раз не хотелось.       — Да, да! Все нормально, не переживай! Ему просто не понравился товар, что я продал в прошлый раз, — нервно улыбнулись Дилюку, принимаясь оглядываться вокруг, на замерших в недоумении жителей племени. Еще немного и они начнут заинтересованно стягиваться, обступая со всех сторон и только накаляя обстановку подначивающими криками. Ведь посмотреть драку — не грех и побросать ненадолго работу.       Воин диким зверем огрызнулся на вставшего рядом с Пачи чужака, словно готов в любой момент броситься вперед, перегрызть зубами бледную шею, глотая бьющую из тела горячую кровь, но Дилюк не спешил тянуться к мечу, не желая этой ненужной битвы, лишь настороженно наблюдал. Натланец, прожигая наглеца, что посмел вмешаться в спор, глазами до костей, все же нехотя отошел, осознавая, что не боец с раненой ногой. Лицо его было искривлено не только злостью, но отчасти и испытываемой болью. Резкое, прерывистое дыхание да выступившие мелким бисером капли пота на лице выдавали болезненное состояние, хоть он и держался достойно.       Цепким взглядом воин приметил и Кэйю, скромно стоявшего позади, и нахмурился так, словно узнал его, вызывая еще больше вопросов к происходящему. Дилюк почувствовал, как запульсировало тупой болью в виске, и как потяжелела еще сильнее голова от напряжения и роящихся внутри хаотичных мыслей.       Быть беде.       Натланец, бросив напоследок еще пару недоброжелательных фраз в лицо Пачи, развернулся, гордо удаляясь прочь и практически волоча за собой плохо слушающуюся конечность. Жители племени, ставшие свидетелями ссоры, зашептались, нехотя расходясь дальше по своим делам и отчего-то печально качая головами в сторону хромого воина.       — Что же ты ему продал, что он был так зол? — вальяжно подошел Кэйа, оглядывая поправляющего одежду Пачи, — Мне казалось, ты честный торговец.       — Так и есть! Если ему не понравилось средство, это не значит, что я должен ему другое бесплатно! — возмутился Пачи, вскидывая голову, и поспешил добавить, наткнувшись на задумчиво-хмурый взгляд красных глаз, — Все будет в порядке. Он больше не станет доставлять хлопот, иногда просто нужно найти виноватого, чтобы выпустить пар.       — Работать с людьми крайне непросто, — согласно кивал Кэйа с сочувствующим лицом, явно подлизываясь, и Дилюку это нравилось все меньше, потому что он замечал подобное уже не первый раз. Выцепить бы нормально на разговор, чтобы узнать, какие планы так активно строятся на Пачи в этой голове и зачем. Точнее загнать бы в угол, не давая шанса вновь навешать лапши на уши и сбить с толку очередными байками, намешанными с правдой в дрянной коктейль, отпив который не понимаешь: проглотить или выплюнуть.       А может ну его, этот дипломатический подход, и по-старинке: веревка и бочка с водой? Куда действеннее и эффективнее любых разговоров, особенно когда не оправдал, благодаря чертовой пустоши, в чужих глазах свою силу и положение, позорно свалившись с ног. Дилюк прекрасно помнил тот самый злополучный, легкий древесный запах от чужой шеи, изредка выныривая из забытья пока его несли на спине, как когда-то давно в детстве, так же слегшего с лихорадкой, и испытывал по этому поводу только жгучий стыд. Он взрослый мужчина, прошедший через подпольную войну с Фатуи, выживший в суровом холоде Снежной, побывавший на грани смерти и вернувшийся от туда. Да лучше бы его бросили под ближайшим кустом, делая ставки: сдохнет или нет, чем носились, как с хрупкой барышней. Быть в долгу перед Кэйей не хотелось до зубовного скрежета, это только лишний раз связывало руки, и Дилюк мучился в своих мыслях, словно это его пытают водой, не давая глотнуть воздуха. Он опять не справился, показал слабость перед тем, кому не стоит доверять, и теперь за его спиной смело плетут интриги, совершенно ничего не страшась с козырем на руках.       Кэйа — настоящий яд, что медленно и незаметно проникает в каждую клетку тела, убивая постепенно. Заставляет думать о себе все больше, сомневаться все сильнее, неустанно быть начеку, ожидая если не ножа в спину, то очередной подставы с легкой улыбкой на лице.       Уже в хижине, что своей аскетичностью не выделялась на фоне прочих гостевых домов в других племенах, Дилюк решительно преградил ему путь. Кэйа ожидаемо не собирался сидеть смирно на одном месте и уверенно пробирался к выходу. Вслед за Пачи, убежавшим организовывать еду, мытье и, будь он неладен, вечерний досуг.       — Куда собрался? — сурово сдвинутые брови и скрещенные на груди руки вызвали лишь очередную, раздражающую своей игривостью, улыбку на лице напротив.       — Хочу немного прогуляться, — ответил Кэйа и склонил голову к плечу, щуря глаз. Оглядел любопытно мрачную фигуру, вокруг которой сгущались тени, и сделал смелый шаг навстречу, — Пойдешь со мной? Можешь считать это приглашением на свидание.       — Нет. Нам нужно, — Дилюк вцепился в его руку, пресекая попытку обойти себя, словно был всего-лишь фонарным столбом посреди дороги, — Поговорить.       — Кажется, здесь скоро перестанет хватать воздуха, так стремительно ты его выжигаешь, — обернулся Кэйа, не пытаясь высвободиться, а напротив, обхватывая пальцами предплечье в ответ и утягивая за собой на улицу, против воли, — Идем. Будешь чутко бдить, а я буду делать вид, что ничего не замечаю.       — Ты!       — О чем хочешь поговорить? — мягко улыбнулся он, словно и впрямь вышел на свидание и предлагал выбрать тему для светской беседы. Дилюк поспешно расцепил их руки, стряхивая прикосновение с кожи и злясь на ведомого себя, на своенравного Кэйю и на ситуацию в целом, где не мог толком ничего контролировать без грубой силы. Идти на сделку с совестью и честью, прочно вбитыми в подкорку, тем не менее, все еще не хотелось. Пришлось недовольно ступать следом, словно надсмотрщик, вместо желанного отдыха и покоя.       — Что ты задумал? — задал он вопрос в лоб, напряженно равняя шаг и не замечая ничего вокруг, боясь отвлечься на секунду и упустить на доброжелательном лице или в легко срывающихся с губ словах драгоценную зацепку, ведущую к истине. Никто не может держать маску вечно, однажды она треснет или сползет, обнажая нутро, — Вьешься вокруг Пачи постоянно, словно это от него зависит, выйдешь ли ты из Натлана живым. Подслушиваешь, что он говорит и пудришь ему мозги.       — А ты бы хотел, чтобы я вился вокруг тебя? — коротко усмехнулся Кэйа, выводя из тихого проулка на более оживленную улицу, где вокруг нескончаемым потоком лились разговоры на звонком натланском, стучали инструментами из небольших мастерских, устроенных прямо перед хижинами, и стоял густой запах сохнущих на солнце трав.       — Нет, — хмуро бросил Дилюк, — Отвечай на вопрос.       — Может быть, мы просто подружились. Знаешь, людям свойственно сближаться друг с другом, когда их общение легкое и непринужденное, — сказал Кэйа, с интересом оглядывая улицу, — Не хочешь попробовать как-нибудь на досуге? Или, может быть, прямо сейчас, пока мы так мило гуляем под ласковым натланским солнцем? Жаль только за руки не держимся.       — Попробуй, разнообразия ради, хоть раз сказать правду и не увиливать. Может тогда наше общение станет более приятным, — предложил в ответ Дилюк, и Кэйа, чуть подумав, внезапно согласно кивнул.       — Хорошо. Мне интересно узнать Пачи получше, как человека. Такой ответ тебя устроит?       — Для чего? — глаза сощурились, пытливо изучая смуглое лицо.       — Хочу завести кучу друзей по всему Тейвату, — встретился с ним взглядом Кэйа, улыбаясь, — Говорят, связи многое решают в жизни.       — Судя по тому, как на тебя сегодня посмотрел тот воин, что накинулся на Пачи, связи в Натлане у тебя уже есть. Ты был здесь раньше? — перешел ко второму вопросу Дилюк, хоть и не остался доволен расплывчатым ответом на первый. Однако большего ему не скажут, раз вновь принялись рассказывать свои сказки.       — Ты, конечно, очень внимательный, только вот смотришь своим соколиным взором совершенно не в ту сторону, — вздохнул Кэйа, останавливаясь и глядя куда-то вверх, — Понимаю, от меня не так просто оторвать глаза, но все же оглянись на этот завораживающий вид. Перед тобой самый высокий вулкан в Натлане.       — То есть, ты хочешь сказать, что… — проследив за его взглядом, Дилюк нахмурился, все еще сомневаясь в правдивости той истории. Возвышающаяся грозным исполином над племенем гора, чья верхушка скрывалась за куцыми облаками, поражала своей высотой и острыми гранями черных скал, чуть тронутых зеленью трав, сумевших пробиться к солнцу сквозь плотную породу. Забраться туда — задача не из легких даже для самых бывалых искателей приключений.       — Правильно. Это тот самый вулкан, где меня схватили, — налюбовавшись, Кэйа продолжил неспешную прогулку, отвечая на любопытные взгляды в их сторону улыбками, — Затем привели сюда. Думаю, не только тот воин вспомнит меня в этом племени.       — Понятно. Ты уже успел натворить здесь дел, — обреченно выдохнули, массируя переносицу.       — Не так много, чтобы об этом беспокоиться. Как видишь, меня все еще не прогоняют камнями и не пытаются порубить на куски, — посмеялся он, разводя руками.       — Как ты оказался в другом племени, еще и по ту сторону пустоши? Тебя… продали? — осторожно предположил Дилюк.       — Ох… Это слишком долгая история, расскажу как-нибудь в другой раз, — улыбка внезапно стала какой-то совсем кривой, будто Кэйа откусил еще не созревший, зеленый закатник, отдающий противной горечью на языке, но он быстро стер это выражение со своего лица, возвращая легкую игривость, — Но если коротко, то подарили. Надеюсь, ты не расстроен из-за того, что тебе достался передаренный подарок?       — Ты не подарок, а наказание, — буркнул Дилюк и почувствовал, будто штанина за что-то зацепилась, сковывая шаг. Опустив голову, оказалось, что за ткань ухватилась маленькая, цепкая ладошка, а на него самого смотрят огромными янтарными глазами, в обрамлении длинных ресниц, — Кэйа… Как на натланском будет «отпусти»?       — Ммм? — удивленно обернулся он и, увидев представшую картину, упрекнул с насмешливым лицом, — Эй-эй, неужели ты собрался грубить этой юной леди? Где же твое воспитание?       Пока Дилюк растерянно переглядывался с маленькой девочкой, прижимающей к груди сшитого из лоскутов человечка, Кэйа подошел ближе, присаживаясь на корточки и привлекая к себе внимание ласковым тоном. Это был первый раз, когда он заговорил на натланском, подтверждая, что действительно знает язык. Речь его была не такой текучей и быстрой, но достаточно уверенной и без запинок. Приятной для ушей, когда не знаешь, о чем поет этот медовый голос. Юная леди, послушав, расцепила пальцы на ткани штанов, но вместо нее тут же не особо аккуратно схватила темный хвост волос, любопытно потянув к глазам. Кэйа только ойкнул от боли, снова что-то мягко говоря с беспомощной улыбкой на лице, и Дилюк, не сдержавшись, тихо усмехнулся в кулак. Однако, злорадствовал он не долго.       Рассмотрев внимательно светлую прядь, выбивающуюся шелковой лентой из густой синевы, девочка недовольно толкнула крохотными ладошками даже не пошатнувшегося от этого Кэйю. Скорее сама оттолкнулась от него, и снова схватилась за Дилюка, тонким, звонким голоском что-то потребовав.       — Не поверишь, но меня только что впервые в жизни отвергли, — рассмеялся Кэйа, поднимаясь на ноги и лукаво косясь, — Ты ей нравишься больше. Говорит, что хочет твои волосы.       — А? — растерянно посмотрел Дилюк, не понимая, что ему с этим делать и почему к нему опять липнут натланские дети.       — Просто дай ей посмотреть поближе, и она отстанет, — подсказал Кэйа, массируя ноющую кожу головы после того, как его достаточно бесцеремонно подергали за волосы, — Ты же не хочешь ее расстроить? Успокаивать детей та еще морока, знаешь ли.       Неловко замявшись на секунду, Дилюк все же нехотя присел перед девочкой, готовясь к тому, что сейчас будут неосторожно тянуть за пряди, и оказался прав, чуть скривившись, когда маленькая ладошка ухватилась за вьющиеся непослушным огнем локоны, поднося к глазам. На округлом личике застыло до смешного серьезное для ребенка выражение, когда она подняла к Дилюку свою тряпичную куклу, сравнивая их. Из набитой соломой головы торчали блеклые красные нитки, и, кажется, ребенок остался недоволен тем, что их цвет не такой яркий. Расстроенно отложив игрушку в сторону, девочка принялась увлеченно рассказывать о чем-то, еще неуверенно выговаривая слова и неумело заплетая из выцепленной алой пряди косичку, скорее путая волосы.       — Что она говорит? — внимательно выслушав детский щебет, спросил Дилюк, но ответа не получил, а повернув голову беззвучно чертыхнулся, потому что Кэйи нигде поблизости не было. Подорвавшись на ноги и грозно высматривая на оживленной улочке его фигуру, он совершенно не подумал про ребенка, вспомнив об этом только когда услышал доносящиеся снизу тревожные всхлипы, становящиеся все громче и постепенно перерастающие в горький плач.       Дилюк потерянно застыл. Он совершенно не был готов к детским истерикам, и уж тем более понятия не имел, что с этим делать. Позорно сбежать, оправдываясь поисками одного проходимца, показалось на мгновение не самой плохой идеей, но делать с заливающейся слезами юной леди что-то было нужно, потому что в их сторону уже уставилось множество глаз, привлеченных неистовым ревом. Спохватившись, Дилюк спешно присел обратно, стараясь говорить мягко и спокойно, но то ли его голос не обладал чудесными успокаивающими свойствами, то ли дело было в том, что девчушка не понимала ни слова, то ли пора предпринимать что-то более радикальное, чем уговоры, потому что обиженные слезы продолжают литься в три ручья.       Со вздохом, прядь заплетенных девочкой волос, была срезана. Пряча небольшой кинжал обратно за пояс, Дилюк протянул ей кривую алую косичку, полагая, что возможно это сработает, и, увидев подарок, плакать действительно перестали. Пытаясь отдышаться от слез и утирая сопли, она с сомнением смотрела то на ладонь, то на внимательное лицо, но все же осторожно забрала так приглянувшиеся ей яркие локоны. Подняла с земли человечка, прикладывая их к тряпичной голове вместо ниток, и, шмыгнув носом, удовлетворительно кивнула.       Вот теперь можно было сбежать.       Слыша в свою сторону тихие смешки, Дилюк, с красными ушами, быстрым шагом покинул улицу, отправляясь искать улизнувшего от него самым бессовестным образом Кэйю. Стоило отвернуться на пять секунд — и как сквозь землю провалился! Надо было заставить силой сидеть в хижине и никуда не выпускать. Ищи его теперь сломя голову по всему племени, молись Архонтам, чтобы он никуда не залез, и им всем не посрубали за это головы. Потому что голову Кэйи Дилюк хочет срубить сам.       Обойдя несколько раз все улочки и чувствуя, будто с ним ловко играют в кошки-мышки, старательно не попадаясь на глаза, Дилюк устало растер лицо, выдыхая, и бросая эту бесполезную затею. Возвращаясь обратно в хижину ни с чем, он все больше понимал, что не хочет помогать этому человеку. Создавалось впечатление, что Кэйе это не особо-то и нужно. Что бы ни нес тогда вождь про заблудшую душу, жаждущую найти успокоение, в первую очередь это все было наказанием ему, Дилюку, за излишнюю дерзость и проявленное неуважение.       — Кэйе бросили вызов! — раздался внезапно крик в спину, вынуждая обернуться и застыть в изумлении. Пачи уперся руками в колени и пытался перевести дыхание после пробежки по племени в поисках Дилюка.       — Что он сделал? — голова вновь загудела, напоминая о себе вспышкой боли, заставляя дышать глубже и медленнее, утихомиривая заодно клокочущую в груди злость.       — Говорят, чудовищно оскорбил воина, выразил ему крайнее неуважение: бросил пепел в лицо! Нужно торопиться, бой вот-вот начнется! — Пачи нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно его тянуло магнитом назад, на уже витающий в воздухе запах крови и железа.       — Понятно. Веди, — Дилюк не был особо удивлен. Чего-то подобного он и ожидал. Внезапным оказалось то, что Кэйа грубо спровоцировал эту драку сам, хотя казалось, что этот человек предпочтет действовать из тени, неторопливо плетя прочную, прозрачную паутину и хитро загоняя свою жертву в липкие сети.       — По законам Натлана, Кэйа — раб, и у него нет своего меча. Он может поставить на кон только свою жизнь! — говорил Пачи, пробираясь к месту сражения, куда уже стянулось племя, шумя потревоженным пчелиным роем. Выглядел он так же взбудораженно, словно на площади сейчас начнется не бой насмерть, а выступление лучших фокусников Фонтейна.       — Против кого он вышел? — невольно толкаясь плечами в плотно сомкнувшейся толпе и пробивая себе путь вперед, Дилюк думал, что это должен быть легкий бой, раз Кэйа дерзнул так смело нарваться, рискуя жизнью. Окинув, наконец, взглядом вытоптанную арену, он услышал первый яростный лязг металла, увидел две фигуры, неистово обменивающиеся молниеносными ударами и понял, что ошибся.       — Сильный и жестокий воин. Один из лучших в этом племени. Мне жаль, но Кэйа проиграет, — встал рядом Пачи. Затаив дыхание, он смотрел как грозный натланец быстро и умело загоняет своего противника в тупик, словно знает наизусть все слабые места в защите, как с трудом отражают его мощные атаки, беспомощно кружа по площадке, чтобы не попасть в смертельную ловушку, как пропускают в итоге удар, рассекший плечо, и как падают на землю первые капли крови.       Если тогда, преподнося клятву, Кэйа выглядел и сражался играючи, то теперь он был предельно серьезен и собран. Ни одного лишнего движения, только отточенные годами приемы и смертоносные выпады. Никаких улыбок, только хладнокровная решимость на лице, ведь теперь играли с ним. Дилюк отчетливо это видел, потому что воин уже несколько раз мог нанести последний удар, но не делал этого. Далеко не из милости или щедрости — он предпочитал растянуть извращенное удовольствие. Помучить противника с тщеславной улыбкой на лице, открыто наслаждаясь своей властью над чужой жизнью, что так отчаянно бьется в его руках, трепещет, вырывается изо всех сил, извивается и скалит острые зубы. Стоит только сжать пальцы сильнее, и она оборвется, послышится хруст костей, однако так было не интересно. Слишком просто. Можно еще пару раз, веселясь, ударить рукоятью наотмашь по лицу, разбивая губы и довольно глядя, как течет по подбородку алое, расцветают уродливые пятна поверх необычной красоты. Впечатать колено под дых, заставляя задохнуться, и небрежно отшвырнуть за волосы в пыль, раздраженно ожидая, когда вновь поднимутся на ноги. Оставить еще несколько кровоточащих порезов на покрытой испариной коже, вальяжно обходя обессиленного наглеца, посмевшего его оскорбить, а теперь еле держащегося на ногах. На чьем лице медленно испаряется решительность и все больше пробивается отчаяние.       Кэйа не слабый боец. Его атаки — стремительные вспышки; шаг — легкий, словно внутри, под сильными мышцами, полые птичьи кости. Сам он гибкий и ловкий, необычайно верткий и трудноуловимый, но злую шутку играет недостаток опыта, которого у противника в разы больше, как и глубоких шрамов на теле. Натланский воин читает все удары на опережение, не позволяет разгуляться, буквально ловит за шкирку в прыжке, словно перед ним лишь маленький щенок, возомнивший себя могучим Андриусом.       Дилюк был уверен, что здесь Кэйа и погибнет. Глупо и безрассудно, медленно и жестоко, пока с ним не позабавятся вдоволь всем на потеху, не изрежут издевательски тело на мелкие лоскуты.       — Что будет, если я вмешаюсь?       — Что? Не вздумай! — шикнул на него Пачи, перекрикивая гул нетерпеливой толпы, заждавшейся развязки сражения, — Ты опозоришься, а его все равно убьют!       — Да плевать! — шагнул было вперед Дилюк, готовый дальше самостоятельно добираться до границы. Тут уже рукой до нее подать, и не сдалось ему это натланское уважение. В Бездне он его видал, если прекратить происходящее безумие — несмываемый позор.       Пачи тут же вцепился в него мертвой хваткой, повис всем своим весом, мешая сдвинуться с места. Нескольких секунд замешательства хватило, чтобы Дилюк в очередной раз понял, что ошибся.       Кэйа хитрый и безрассудный боец.       Он сознательно вышел против более сильного противника, что ему не по зубам, позволил упиваться победой над собой. Дал выбить чужой короткий меч из собственных рук, чтобы когда натланский воин поверит в признанное поражение и наиграется вдоволь, вскинуть внезапно голову, пронзая морозным взглядом и скаля окровавленные зубы в жуткой улыбке. Кэйа, словно создание Бездны, увернулся от смертельного выпада, поднимая в воздух пыль. Лезвие прошлось по груди, оставило длинный порез, но так и не добралось до сердца, оставшись голодным до чужой жизни. Жизни, что не собиралась разрешать этим жестоким рукам сдавливать вокруг грубые пальцы, ловко меняясь местами и заламывая их, резко выворачивая до громкого треска костей, пока хватка на изящной, серебристой рукояти меча не разожмется, а над площадью не разнесется болезненный крик. Кэйа отшвырнул ногой подальше острую сталь, хищно сверкнувшую на солнце, и повалил пинком воина на землю, чтобы следом… уничтожить его голыми руками. Ему не нужны были почести взревевшего племени, ему не нужна была эта победа и честь — ему была нужна чужая жизнь. Восседая сверху и яростно вбивая кулаки в лицо, сдирая кожу с костяшек, Кэйа впал в отрешенную, ледяную неистовость, превращая человека напротив в кровавое месиво.       Голоса жителей племени затихли, и в воцарившейся тишине можно было отчетливо услышать, как хрустят лицевые кости от тяжелых ударов. Различить сбитое дыхание Кэйи, что не собирался прекращать, пока не замрет навсегда под ним грудная клетка, но из толпы торопливо выбежали воины. Рванул с места и Дилюк, отрывая от себя впившегося в плечи Пачи, чтобы остановить того, кого собирался только что наивно защищать. Кэйа извивался шипящей змеей, пока его оттаскивали в четыре руки, не давая завершить начатое, не сводил сверкающего глаза с полубессознательного тела, что осталось лежать на окропленной следами жестокой битвы арене.       — Приди в себя! Бой окончен! — прикрикнул Дилюк, удерживая его на пару с другим воином, и вскоре Кэйа обессиленно обмяк, словно в нем наконец выгорело все дотла, оставляя лишь обугленные, дымящиеся останки той ярости, застлавшей разум. Он отчаянно приводил дыхание в порядок, послушно стоя смирно, и больше не вырывался, как жадный до кровавой расплаты безумец.       Победителю принесли меч. Грубо впихнули ножны в израненную грудь, при этом кивая в уважении, и Кэйа коротко склонил голову в ответ, принимая свою победу, забирая оружие поверженного врага. Вяло освободившись из ослабившейся хватки, он молча ушел с притихшей площади, и толпа перед ним расступилась, протягивая руки к уставшим плечам, хлопая по покрытой кровью коже в беззвучном признании. Племя приняло этот исход боя, сочтя его достойным, но Дилюк, пробираясь следом, так не считал. Это было отвратительное сражение.       — Зачем? — тихо, но требовательно спросил он нагоняя, шагая рядом по той же улице, что и пару часов назад, когда Кэйа еще беззаботно улыбался и не сжимал до побелевших пальцев ножны. Не выглядел настолько жалко, будто вылез прямиком из мясорубки.       — Красивый меч, не так ли? — шмыгнул он разбитым носом, даже не глядя на выигранное оружие, кажущееся теперь лишь утешительным призом, когда победа далась такой ценой, — Надеюсь, с ним хорошо обращались. Я очень расстроюсь, если увижу новые царапины.       — Ты хотел его так жестоко убить потому, что он забрал твой меч и лишил свободы? — возмутился Дилюк, — Ты ведь выиграл бой. По законам Натлана он будет изгнан в Пепельное море, разве этого недостаточно?       — Знаешь, Дилюк, некоторые не заслуживают даже крохотного шанса на жизнь. Только ты тут ведешь себя, как образцовый сгусток чести и благородства, в попытках отмыться от крови, — рассерженно прошипел в ответ Кэйа, останавливаясь, и в его глазу был обжигающий лед, а злые слова продолжили литься, словно плотина, сдерживающая бурю внутри, дала течь, и ее вот-вот прорвет, — Если ты думаешь, что я все полгода в Натлане развлекался, пил и плясал вокруг костра, то это далеко не так. Здесь есть одна замечательная традиция — сажать новых рабов на диету и в клетку под солнцем на какое-то время, пока они не начнут вести себя… подобающе. Хах. И это может продлиться неделю, месяц, два. Сраную бесконечность, — он шумно втянул носом воздух, стараясь успокоиться, — Хорошо. Ладно. Здесь так принято. Я был даже не против посидеть спокойно, позагорать, согласно милым Натланским законам, но…       — Но? — внимательно слушал Дилюк, пока с лица напротив, сбило напрочь улыбчивую маску, а голос еле слышно дрожал от раздирающих эмоций.       — Но этому куску вишапьего дерьма было недостаточно просто забрать меч, — выплюнул Кэйа, — Меня обливали помоями, сквозь прутья клетки. Пускали кровь. Плевали в еду и воду. Не давали спать. Однажды он обнаглел настолько, что сунул ко мне лапы и срезал с головы половину волос, забирая их себе. Сказал, что будет по ночам думать обо мне. А я пообещал, что сломаю ему руки. Вот такая любовная клятва, которую мы исполнили. Как тебе, а? По-моему, весьма романтично.       — Отвратительно, — Дилюк сейчас ему верил. Потому что не слепой и собственными глазами видел мерзкое ему наслаждение на том жестоком лице. Лучше бы это все было новой выдумкой.       — Я бы сдох в той клетке, Дилюк, если бы наш любимый вождь-сводник не заехал однажды сюда погостить и хорошенько напиться. Уж не знаю, чем я ему приглянулся. Может, он вообще по-пьяни указал на первую попавшуюся клетку, и меня забрали от сюда, — перевел дыхание Кэйа, прикрывая глаз и зарываясь пятерней в волосы, убирая слипшиеся от крови пряди с лица, — Не знаю, зачем тебе все это знать. Мне не нужно твое сочувствие, жалость или одобрение, просто хватит смотреть на меня так, потому что он заслужил сдохнуть в муках.       — Выговорился? — поинтересовался Дилюк, и правда смягчая свой взгляд. Все же, утешать и жалеть он не особо умел, не зная, какие слова подобрать, а смотреть на Кэйю, на котором живого места не осталось, сейчас было скорее больно.       — Да, — вздохнул он, отрешенно отступая куда-то в сторону, будто собрался дальше слоняться неприкаянным, бурым от крови, призраком по племени. Как побитая собака, ей богу.       — Пошли, нужно обработать раны, — позвал Дилюк. Поворачивая на тропинку, ведущую к хижине, он обернулся через плечо, ловя удивленный взгляд, — И еще: он заслужил сдохнуть в муках.