Твоя душа - моё спасение

      Тэхён идёт в комнату почти через два часа после того, как туда убежал Гук. Пришлось повозиться с теми двумя парнями, которых он оставил за домом. Просто бросить в лесу — неправильно, да и привлечёт внимание, если вдруг что случится. И диких животных, которые могут прийти на запах, ему хватает. Он всё ещё не может смириться с ручными волками мальчишки. Да и они смотрят на него хищно, постоянно показывая клыки и поджимая хвосты. Злятся на него и чувствуют опасность? Пускай.       Заходя внутрь, Ким бросает взгляд на Чонгука, который лежит на кровати, свернувшись в клубок и не выпуская из рук медведя. Садится на своё место, разминая чуть затёкшую шею и зевая. Уже давно ночь, желудок пустой, в сон клонит жутко, но хочется ещё одного — помыться. Смыть с себя до конца липкую кровь и грязь. Оттереть кожу, промыть короткие, но уже засаленные волосы. Ким, всё-таки, не мылся уже около недели.       — Есть где помыться? — он спрашивает напрямую, не желая долго возиться с этим вопросом. Он видел баню при обходе, но лучше уточнить.       — В б-бане. Я покажу. Я т-тоже хотел, — Гук встаёт с кровати, едва держась на ногах. Его болтает и тошнит. И Ким это прекрасно видит, но ничего не говорит — лишних проблем он не хочет.       — Окей. Сначала вали ты, потом мне покажешь всё. Только скажи код от двери с едой. Я хотя бы пожру.       Чонгук медлит. Всё ещё не решается сказать заветные четыре цифры Тэхёну. Выбор хоть и есть, но Ким, вроде как, не хочет его бросать сейчас. Да и код от еды особо ничего не даст. Киму нужна не только она. И уж точно не в таком состоянии и не после всего того, что произошло.       — Д-двадцать три, ноль, п-пять, — негромко бормочет Гук, открывая дверцы своего шкафа. Берёт сменную одежду и выходит из комнаты, слегка шатаясь. А ведь ещё нужно принести воду… Он не справится с этим — голова слишком тяжёлая, а перед глазами мутно, — Т-тэхён?..       — Ну чего тебе? — а у Кима даже нет настроения и сил злиться. Усталость наваливается на плечи тяжёлым грузом. Хочется просто лечь спать.       — М-можешь помочь при… принести в-воды? — Гук даже говорить не может нормально. Его состояние, кажется, ухудшается с каждой секундой. Дойти до колодца и натаскать воды — нереальная миссия.       — А сам? — Ким помогать не спешит. Хотя пацан действительно выглядит не очень. Того гляди свалится.       — М-мне не х-хорош-шо… — Чонгук сам не замечает того, как приваливается к стене. А после — темнота.       Зато всё это замечает Тэхён. Мальчишка с каждой секундой говорит всё тише, на его глазах заваливается к стене и закатывает глаза, словно в припадке. А после сползает прямо на пол, с шумом падая вперёд. Даже не реагирует на громкий крик Кима. Не шевелится и не встаёт, полностью отключаясь.       — Эй, пацан! — Тэхён подскакивает, быстро переворачивая его на спину и замечая струйку алой крови из носа. Тут же пальцами нащупывает пульс на шее. Слабый и приглушённый, но есть, — вот чёрт, мне ещё этого не хватало…       Ким хлопает мальчишку по щеке, приводя его в чувства. Это самый действенный метод из всех возможных, хотя можно было бы и по-другому. Но на другие нет времени. И сейчас этот способ снова работает — Гук морщится и хнычет, вертит головой, но приходит в себя. Тэхён бьёт ещё раз, но уже по другой щеке, чтобы наверняка. Уж лучше пусть пацан плачет, чем лежит в обмороке от бессилия и переутомления.       — Н-не бей… — слабый голос, а за ним снова всхлипы и глаза, полные слёз.       — Ты жрал сегодня хоть что-то? — Тэхён чуть сдавливает его щёки, заставляя смотреть на себя и не отключаться. Но не до боли, совсем легонько. Гук на вопрос лишь мотает головой и облизывает бледные губы.       — Я-я н-несколько дней у-уже… п-плохо ем, — выдавливает из себя всё тем же слабым голосом. Он и до прихода Кима не очень питался — часто не мог впихнуть в себя хоть что-то. Когда с ним был дедушка, всё было проще, а потом всё резко ухудшилось.       — Да я заметил, — Тэхён наблюдательный. И да, он следил за тем, как питается мальчишка. Не целенаправленно. Само собой получалось, привык наблюдать за группой и за лагерными. Всё-таки там тоже иногда, но нужно давать кому-то пинка и следить за более слабыми, хотя в лагере многие редко этим занимаются, зацикливаясь лишь на себе. Но Тэхён — иногда да, по своим причинам, хоть и делает это грубо и жёстко… И если Чонгук почти не ел, то вкупе со стрессом, побоями и нервами обморок обеспечен, — вали на кровать, пацан. Сейчас принесу пожрать, баня завтра. Понял?       Чонгук только кивает, не в силах говорить. Спорить сейчас нет смысла. Да и код Тэхён уже знает. Так что лучше послушаться, поесть и после просто лечь спать. Ему нужно восстановить силы через еду и сон. Как и Тэхёну. Это был не самый простой день для них обоих. Точнее, несколько дней. Гук, признаться честно, совсем сбился со счёта — сколько дней они с Тэхёном уже живут вместе?       Ким помогает Чонгуку сесть на кровать и даже суёт ему под нос его чистую футболку, которую Гук взял из шкафа — чтобы кровь вытирал. А у Чона и выбора нет, и желания делать что-то самому. Он сидит, опустив голову, одной рукой прижимает к носу светлую ткань, а другой — стискивает медведя. Главное не разрыдаться снова, а то Тэхён разозлится, и станет ещё хуже.       Ким приходит относительно быстро. Он не стал слишком заморачиваться. Нашёл всё то же, что уже готовил Чонгук, и даже растопил печь — здесь больше не на чем готовить, да и тепло им нужно будет на ночь. Обычно топил печь Чонгук, а когда его не было — Тэхён сам за этим следил. Уж это он умеет. Как и готовить. Поэтому их поздний ужин — рамён с вяленым мясом и овощами. Этого должно хватить обоим.       Едят молча, каждый думая о своём. Тэхён мысленно составляет план по допросу того парня на чердаке, про которого Чонгук, кстати, не знает. Но Ким прибережёт эту новость на завтра. Пацан всё равно проспит до обеда минимум. Ким и сам планирует поспать подольше. Пока есть такая возможность. Его организм, который подкосило ранениями и последними событиями, этого требует.       А Чонгук… Чонгук думает о своих волках. Ему ужасно повезло, что они у него есть. Если он уйдёт в лагерь с Тэхёном, их придётся оставить — их нельзя будет вырывать из их среды обитания и, тем более, показывать людям. Те не примут. Правда… Если Чонгук уйдёт. Ким ведь может оставить его одного в этом доме. Или вообще пойти не туда, куда говорил дедушка….       — Т-ты ведь из лагеря? — Гук в надежде поднимает глаза на мужчину, который лишь согласно кивает, продолжая безмолвно есть, — и обратно п-пойдёшь?       — Что, уже устал от меня? — Ким скалится в своей привычной манере, — не беспокойся, скоро уйду, пацан. И заживёшь спокойно со своими ручными пёсиками.       Эти слова для Чонгука очень и очень страшные. Он не хочет оставаться один. Не сможет. Даже с волками. Всё равно один. Без людей, без обеспечения, без общения, без банального осознания того, что дома его хоть кто-то ждёт. Он не хочет этого. Его душа отчаянно жаждет людской близости. Раньше хватало дедушки, теперь же никого нет. Вот ему и нужно что-то подобное. Кто-то. Замена туда, где в душе зияющая рана…       — Н-нет. В-возьми меня с собой… — Ким смотрит на него в упор, прямо в глаза, словно сканируя, — В лагерь, — Гук добавляет, словно это придаст уверенности его голосу и веса его словам. Это ведь Тэхён. Что у него на уме, никому не известно.       — Завтра поговорим, пацан, — Тэхён не рассматривал этот вариант. Он думал уйти через несколько дней, а пацана оставить тут. Ему нужно всё продумать. Вряд ли мальчишка продержится хоть в одном лагере долго. Не для его тонкой душевной организации такие места, — Сейчас спи.       — Н-но…       — Спи, говорю! — Тэхён рявкает, напоминая, кто здесь главный и кто кого должен слушаться. И Чонгук слушается. Замолкает, дует губы, смотрит побито-обиженно, но слушается.       Пацан молча доедает лапшу и, отставив пустую посуду на тумбе рядом, ложится на кровать. Сразу же отворачивается к стене, сворачивается в комочек, обнимает своего медведя и натягивает одеяло по уши. Таким образом словно прячется от всех проблем, забываясь во сне.       А Тэхён взвешивает все «за» и «против».       Чонгук очень слабый, упрямый, местами даже глуповатый. Часто ревёт и заикается — в любом лагере станет предметом для насмешек как среди детей, так и среди некоторых взрослых. Мало кто захочет заступаться. Скорее всего, никто. Все станут вымещать свой накопленный гнев на нём. Мальчишка слишком добрый, доверчивый и ранимый. Изнеженный, выросший в каком-никаком, но комфорте. А ещё он спит в пижаме и с игрушкой. Этот ребёнок слишком чудной для их мира.       Люди в лагерях привыкли к грубости и как-никак, но притёрлись друг ко другу, научились выживать. Пусть грубо, путь жёстко, пусть не так сплочённо, пусть с драками и ссорами, с вечным недопониманием и несостыковками, с обидами и тяжким грузом на плечах, но привыкли. Новый мир — новые правила. Естественный отбор. Чонгук так не сможет. На любую грубость начнёт лить слёзы и мямлить. Или, наоборот, упрямиться и дуться, за что ему прилетит. Ответить не сможет.       И это далеко не все минусы, за которые он может получить. Даже просто за то, что новенький. Если ему устроят проверку на прочность, так он ведь не выдержит. Единственное правило лагеря — бей, бей и ещё раз бей. Если не ты, то тебя. В компании принимают только прошедших проверку. Тех, кто может дать сдачи или вовсе не дать себя в обиду.       А уследить за всем, что происходит, невозможно. Особенно среди таких вот подростков, которые вечно что-то устраивают. У взрослых проще, хотя проблем тоже хватает. У детей их куда больше, особенно если у них отсутствует воспитание. В лагерях ведь собраны разные сословия и слои, разные характеры и принципы. Поэтому так сложно.       В лагерях люди должны быть сплочённымм, но что-то пошло не так и уже давно. Многие стремятся установить свою власть или стать якобы «элитой», которой всё можно. Теми, кто будет по-тихому всех прессовать. Конечно, есть лидеры, которые это пресекают, но их иногда нет на месте. Вот тогда в лагерях часто творится хаос из-за таких вот групп. Или с плохим лидером, который ни черта не может сделать ни для себя, ни для других.       Есть общие правила, которые были созданы очень давно — для поддержания порядка. Их стараются соблюдать, но, опять же, не все. Есть особенно наглые, которые подрывают дисциплину. Но и для таких есть меры. Есть наказания и поощрения, есть дежурства и смотровые. Если что-то заметят, скажут лидерам. Но травят ведь по-тихому, чтобы никто не видел. А если жертва жалуется, её выживают ещё сильнее. А есть просто те, кто характером не выдался — они тоже не сахар и часто могут кого-то обидеть, даже не намеренно.       Так себе жизнь в лагерях, но и выбора нет. Часто все просто существуют по одиночке и стараются не влезать ни в какие конфликты. Не делятся личным, не лезут в душу, не жалеют других, не говорят про интересы, прошлое и будущее. Просто соблюдают определённый устав, чтобы обойтись без проблем. Поэтому, даже если видят несправедливость, многие молчат. Держатся за своё место.       Как лагеря всё ещё существуют — это вопрос. Наверное, потому что идти некуда, вот люди и стараются выжить в такой атмосфере, при этом ничего не делая для того чтобы исправить ситуацию. Многие понимают, но не переходят к действиям — значит, всех всё устраивает.       На самом же деле — люди попросту боятся перемен, даже в лучшую сторону.       Лагеря сами по себе жестокие. Несмотря на придуманные правила, люди там обозлённые. Особенно на таких, как этот мальчишка. Слишком светлый для их грязи. Слишком выделяется на фоне остальных. У него свои взгляды, своё видение мира и слишком добрая душа. Не прогнившая ещё в этом мире тварей и так себе людей. Многие могут наплевать на правила и травить его в открытую. И если лидеры ничего не сделают, мальчишка будет обречён. Конечно, есть нормальные люди и их не так уж и мало, но и они не нанимались для того, чтобы выгораживать кого-то.       А из плюсов у Чонгука — хирургические способности, а врачей часто не хватает, и умение готовить. Может, что-то ещё. Смекалка, например. Этого мало, но, возможно, он сможет быть на подхвате. Если не будет высовываться и связываться с кем-нибудь покруче и позадиристее, даже сможет там выжить. Но и это не гарантируется.       Но… Когда Тэхёну было до кого-то дело? Пусть идёт, Киму на него пле-вать.

***

      Тихое утро. На часах Тэхёна маленькая стрелка не дошла даже до десяти. И всё равно по меркам Кима он спит долго. В лагерях никто не спит больше семи часов. Обычный подъём в шесть, независимо от того, во сколько ты лёг. Иногда даже раньше шести. А отбой — около двенадцати, у кого-то позже. Всё зависит от того, сколько на тебе ответственности.       Дети, кстати, хоть и наравне со взрослыми, но по возрасту им иногда могут сделать поблажку. Если ребёнок младше двенадцати лет. А вот если старше — он уже не ребёнок, он считается полноценным взрослым, которому не то что поблажек не дождаться, с него и спрос будет довольно-таки жёстким. Чтобы втянулся и понимал, что это не шутки. Жизнь — это борьба. Но всё равно всем плевать, выспался ты или нет, ребёнок ты или нет. Про сон лучше даже не заикаться, как и про голод, и про желание помыться.       Спокойствие прерывают глухие стоны с чердака, из-за которых Ким просыпается мгновенно. Его слух не дремлет. Это почти что инстинкт, который он совершенствовал годами. Мужчина бросает взгляд на соседнюю кровать — Чонгук всё ещё спит, закутавшись в одеяло и негромко сопя. Значит, не слышит. Это на руку. Боязливый пацан ему бы только мешал.       Тэхён тихо встаёт с кровати, покидая комнату и закрывая дверь. Ёжится от прохлады, которая царит в остальной части дома — дрова давно прогорели, а в комнате чуть теплее из-за закрытой двери и их с мальчишкой дыхания. Поэтому, быстро растопив печь, Ким поднимается наверх. Глухие стоны оттуда доносятся часто и это не очень хорошо. Жгут на ноге у парня давно нужно было ослабить. Но… Тэхёну и на это плевать. Больно не ему, а его потенциальному врагу, значит, всё прекрасно.       — Неужели так больно? — в голосе сочится сарказм и издёвка, на лице — привычный оскал. Тэхён, зайдя внутрь и закрыв дверь, садится на корточки напротив парня. Медленно развязывает жгут, замечая отёк на ноге, — Будешь орать, вырву язык, — Ким резко нависает над парнем, сдавливая его шею широкой ладонью и давя на кадык, — а потом заставлю тебя его сожрать.       В глазах парня немая ненависть. Яростная и слепая. Такие как он, которые живут за счёт тварей, презирают тех, кто этого не делает. Поэтому эта война взаимна. Неприязнь в обе стороны. И закончится это только тогда, когда одна из сторон одержит безоговорочную победу, полностью подчинив себе остальных. Те, кто на стороне тварей, верят в их контроль и триумф, поэтому и трясутся рядом с ними, позволяя пить свою кровь. И не только это позволяют…       Тэхён вытаскивает кляп, откладывая его в сторону. Он им ещё понадобится. Развязывать парня он не спешит, сделает это только тогда, когда получит нужную информацию. И развяжет далеко не для того, чтобы отпустить.       — Развяжи меня, ты, урод! — парень дёргается, сидя на полу, но в ответ получает лишь ленивую усмешку.       — Здесь я задаю вопросы, и приказания даю тоже я, если ты не понял, — Ким наклоняет голову в сторону, не стирая с губ лёгкой улыбки, — и тебе лучше по порядку рассказать, кто ты, откуда, куда шёл. А ещё рассказать про наших общих белоглазых знакомых и их города. И то, как вы им послушно лижите задницу, — голос пропитан ненавистью и презрением. Даже отвращением.       Парень упрямо молчит, глядя Тэхёну в глаза. Он не станет выдавать информацию, да и он может притвориться, что не помнит её. Белоглазые позаботились о своей конфиденциальности — они отдают людям разные приказы с помощью своих щупалец, присасываясь к голове. И все слушаются, выполняют. Кто противится — тех либо выпивают до дна в буквальном смысле, либо превращают в таких же белоглазых тварей.       Помимо приказов ещё и подчищают память, копаясь в мозгу. Именно поэтому информация так редко выходит за пределы городов, а допросы ничего не дают. Люди либо не помнят, либо получили приказ не говорить ничего. Если этого не происходит, твари всё равно находят способ, чтобы распространение информации прекратилось.       Ким кивает, отворачивая голову. Поднимается на ноги, всё так же усмехаясь. Даже негромко смеётся, прикрывая рот ладонью. Парень смотрит с недоумением, сводя тонкие брови к переносице и приоткрывая пересохшие губы. Тэхён же и на это не обращает внимания, отходя чуть в сторону.       А после резко меняется в лице, с силой наступая на ногу парня, где было пулевое ранение. Он равнодушно слушает его вопль, запихивая ему в рот кляп и затыкая таким образом. Давит ботинком на рану сильнее, видя как штанина темнеет. Пропитывается свежей кровью. Это радует глаз.       Тэхёну не жаль. Он смотрит на орущего парня совершенно безэмоционально. У того вены на шее и лбу вздуваются, а сам он становится красным из-за своих воплей. К счастью, кляп неплохо заглушает крики. Иначе Чонгук давно бы проснулся и прибежал сюда. А пацан здесь явно лишний, упал бы в обморок снова.       — Если не хочешь получить заражение крови или сдохнуть сегодня, — Ким перестает давить на рану, давая парню передышку, — расскажешь мне всё вечером. Толчок, жрачка и пилюли, кстати, тоже не бесплатные, — Тэхён усмехается, видя ещё большую злость, — а если сходишь под себя, отрежу причиндалы. Я приду вечером, до этого не смей даже голос подавать, — приказывает, словно собаке.       Ким снова наступает на кровоточащую рану, наслаждаясь глубоким мычанием, исходящим из горла парня. Музыка для ушей. Но у него, помимо этого парня, ещё много дел. И они все намного важнее, чем этот парень на чердаке. Он не сдохнет, но и убежать не сможет. Помощь к нему точно не придёт. Чем не идеальный пленник?       Тэхён спускается на нижний этаж, направляясь сразу в подвал. Завтрак никто не отменял. По плану — еда и дневники деда до тех пор, пока не проснётся пацан. После — баня, швы, лекарства. И только потом он расскажет Чонгуку об этом парне. Всё же, чтобы тот не откинулся, нужно будет обработать ему ногу, дать поесть по минимуму и отвести в туалет. А это всё не сделать незаметно и без помощи пацана.       Ким возвращается в комнату, неся на небольшом подносе завтрак. Он сварил себе кофе, который не пил, наверное, уже несколько лет. В подвале взял ещё и крупу, сделав кашу. Не стал лишать себя и фруктов — Тэхён не будет отказывать себе в удовольствии и поест столько, сколько нужно. Он ещё вернётся к лагерной еде, а сейчас имеет право поесть нормально. Главное не привыкнуть к такому обилию.       Он, пока готовится каша, успевает разобрать вещи людей тварей. И забирает то, что пригодится ему и остальным в лагере. Охотничьи спички, зажигалки, настоящие сигареты, сухпайки, сменная одежда, оружие, которое, к слову, было с пустыми магазинами — теперь понятно, почему никто не стрелял. Стволы нужны были только для устрашения. Рюкзаки оказались одинаковыми по содержанию, поэтому много времени не понадобилось.       Ким садится на свою кровать, мельком глядя на время. Управился меньше чем за час. Он в принципе привык всё делать быстро и качественно. Так что проблем со временем не возникает. Мужчина открывает дневник, продолжая читать с того места, где остановился. Он читал ещё и вчера, когда мальчишка убежал, но информации получил не так много.       Война началась подпольно, как он и предполагал. Страны поначалу не раздували сильный конфликт, но дед Чонгука участвовал во всём с самого начала. По контракту. Несколько раз возвращался домой, повидаться с женой, но после снова возвращался, продлевая контракт. А его жена везде следовала за ним, преданно ожидая его каждый раз. Настоящая любовь? Возможно. Тэхёну это чувство не понять никогда. Для него это огромная глупость.       Ким уже давно прошёл тот момент, когда у деда родился сын. Ильсан. Дед не видел его три года с самого рождения. Был в какой-то горячей точке, откуда не выпускали военных и, тем более, куда не пускали гражданских.

«11.05.2003 Я не видел сына и мою любимую Джину уже три года. Но теперь еду к ним на всех попутках, не останавливаясь ни на секунду. Мне кажется, сейчас меня никто и ничто не способны остановить. С ума сойти, я не видел сына с рождения… Надеюсь, однажды он простит мне это. Он буквально растёт без отца, а Джина — без мужа. Надеюсь, они оба простят мне это. Я бы всё отдал, чтобы вернуться назад и не подписывать чёртов контракт с военной академией. Но благодаря этому они обеспечивают мою семью, а если уйду — угрожают тем, что Джину и Ильсана я больше не увижу. Есть ли у меня выбор?»

«12.05.2003 Ильсан меня боится. Ещё один мой страх сбывается у меня на глазах. Он начал кричать и биться в истерике, стоило мне переступить порог квартиры и попытаться обнять его и Джину. Сейчас мальчик, только лишь видя меня, плачет навзрыд, отказываясь идти ко мне и убегая в другую комнату. Прячется. Я бы к себе тоже не пошёл. Кажется, от меня за версту разит потом, грязью и кровью. Это всё въелось под кожу и не отмывается. Но я всё равно безумно рад тому, что я дома. Хотя бы на неделю, но я дома. Не хочется думать о войне, которая только разгорается. Через несколько лет масштабы будут ещё больше. Поэтому я наслаждаюсь теми крохами времени, которые дарит мне Небо для встречи с семьёй.»

      Тэхён читает, пропуская особо сентиментальные, семейные моменты. Такое не для него. Его интересуют война, твари и этот бункер. Но до этого он дойдёт ещё не скоро. Разлёт по времени в дневниках — шестнадцать лет. Кажется, он будет читать целую вечность…

***

      Это утро у Чонгука начинается в обед. Даже позже. Он умеет определять время по солнцу и по темноте в лесу и комнате в разные сезоны года. Сейчас примерно часа три дня. Ему значительно лучше. Голова не болит, перед глазами не мутно, а живот урчит, прося еды. Тошноты больше нет.       Чон открывает глаза, потягиваясь и зевая. Переворачивается на бок, сталкиваясь взглядом с вечно недовольным выражением лица Тэхёна. Он сонно моргает, наблюдая за тем, что тот делает. Читает. Посмотрел на него всего лишь секунду, снова принимаясь за дело. Что ж, от этого мужчины ожидаемо.       — Доброе утро, — Гук садится на кровати, аккуратно укладывая медведя на подушку. Чёрные волосы торчат, на лице отпечатались складки от подушки. Зато он, кажется, отдохнул за все эти несколько дней.       — В лагере ты не будешь спать так долго, — Ким, как и всегда, не отвечает на утреннее приветствие мальчишки, — проспишь даже на несколько минут — не получишь завтрак. Останешься голодным до обеда, потому что перекусов нет, а повара злые. А после получишь наказание от них или от лидеров по типу дежурства вне очереди.       — Т-ты возьмёшь меня в лагерь? — Чонгук не сдерживает счастливой улыбки, едва ли не хлопая в ладоши.       — Это единственное, что ты понял? — Ким ему поражается. Он поднимает на пацана взгляд, полный непонимания. Как из всех слов и предостережений можно было уловить только это?! — Я бы на твоём месте так не радовался, — Тэхён его разглядывает, пытаясь понять, дошла ли информация до получателя. А у пацана глаза светятся, и на губах забавная, очень широкая улыбка. Вот же глупый ребёнок… Не понимает даже, на что он идёт, — тебе там вряд ли понравится, говорю. Ты сечёшь вообще, куда ты хочешь пойти? Тебе там будет плохо.       — П-почему? — Гук помнит все наставления дедушки, но, если честно, так хочется, чтобы тот ошибался… И все слова Тэхёна… Можно ли ему верить или он только пугает?       — Жёсткие правила, режим, злые люди. Из жрачки только что-то пустое и недосоленное, мяса почти нет, — мужчина снова перечисляет, чтобы до пацана, наконец-то, дошло всё правильно, — Рамёна тоже. Сладостей не увидишь, игрушек тоже. Придётся работать также, как и взрослые. И защищать тебя никто не станет. Будут бить, унижать, оскорблять. Спать долго и сладко не будешь. Переваривай это и потом решай.       Тэхён снова читает, больше не обращая внимания на пацана. Он предупредил. На месте этого мальчишки, он бы остался в лесу. Это они все привычные к такой жизни. Строят планы, работают, разрабатывают механизмы по захвату тварей, которые пока не работают, кто-то даже семьи образовывает.       А Чонгук… этот ребёнок не выдержит и дня.       — Я-я справлюсь, — голос тихий, но уверенный, несмотря на то, что пацан заикается, — т-ты только не оставляй м-меня одного з-здесь.       — Перестань заикаться, тогда я подумаю. А то противно тебя слушать, — Ким говорит это несерьёзно, но в глазах пацана видит какую-то грусть и обиду. Однако…       — Я п-постараюсь. Я не… н-не специально… — а Чонгук воспринимает всё близко к сердцу, начиная из-за этих слов волноваться сильнее. А вдруг Тэхён действительно оставит его одного из-за его речи?       — Всё пацан, вали мыться. Не болтай, достал уже.       Тэхён раздражается и снова злится. Гук это видит, опять принимая на свой счёт. Поджимает губы от обиды, но послушно берёт сменную одежду из шкафа и выходит из комнаты. Воды лучше сам натаскает, а пока баня будет греться, он поест свой завтрак в обед.