*
Сугуру застал Годжо лежащим на футоне спиной к двери. Стопка с чистой сменной одеждой и пакет с кровью валялись в камере у порога нетронутыми. Толстовку, разодранную, пропитанную кровью, грязью и продырявленную пулями, пришлось выбросить, а вот футболку, не менее потрепанную и разрезанную Иери, чтобы она могла добраться до пулевых ранений, почему-то оставили, и теперь чистокровный лежал, цепляясь за рукава так, словно боялся, что это испачканное, совершенно более ни на что не пригодное тряпье у него тоже отнимут. — Сатору, это я, Сугуру, — тихо позвал священник вампира, но тот не отозвался. — Ты спишь? — Отвали, — равнодушно ответил Годжо, не поворачиваясь к собеседнику. — Я должен был это сделать. Ты не контролировал себя и мог навредить ребятам. — Отвали, — как заведенный, повторил Сатору. — Черт тебя подери, я испугался! Ты сам на себя не был похож, что я должен был сделать? Стоять и смотреть, как ты вспарываешь мне живот? Раскинуть в стороны руки и радостно сказать: «Вот он я, ешь, сколько влезет»? Я предупреждал тебя, Сатору, что нападу, если ты будешь представлять угрозу. — Разъедающая кислотная обида выплеснулась из Сугуру, затапливая помещение по самый потолок. — Отчасти это мой косяк, я слишком сильно в тебя поверил. — Что, мать твою, непонятного в слове «отвали»? — Годжо резко принял сидячее положение, развернувшись к собеседнику лицом и окатив его взглядом, полным ярости. — Ты задолбал вести себя, как ребенок! Чуть что — топаешь ногами и дуешься! — Последний бастион спокойствия Сугуру рухнул, как костяшка домино, и мужчина дал волю раздиравшим его изнутри эмоциям. — А я заебался за каждую оплошность получать по роже! Не так стою, не так сижу, не так дышу — я вообще хоть что-нибудь делаю так, как нужно вам?! — Ты чуть не убил меня и детей! — Я никого не тронул бы! — Вслед за разъяренным воплем Сатору Гето накрыло морозящим потоком выплеснувшейся силы чистокровного, и мужчина отшатнулся, чувствуя, как невидимая хватка на несколько секунд перекрыла ему доступ кислорода. — Ты бесишь меня, святоша! — Я больше не приду к тебе, это наша последняя встреча. — Священник выпрямился, хмурясь и нервно дыша полной грудью. — Вот и отлично! — Отлично! Господи, ты невыносим. — Это было единственное, что выплюнул Сугуру, прежде чем уйти.*
К стоящей перед ним плошке с подтаявшим ягодным сорбетом Гето так и не притронулся, рассеянно смотря через витрину кафе на улицу, где туда-сюда сновала нескончаемая толпа прохожих. На диванчике с противоположной стороны стола сидели Нанако и Мимико и с удовольствием поглощали угощение, периодически залезая ложками друг другу в креманки. Одетые в одинаковые джинсовые комбинезоны, с красивыми заколками на волосах, которые Сугуру купил им спустя несколько дней после того, как привез их из разоренной деревни в Токио, сестры светились довольством и излучали такую искреннюю любовь, на которую только способны были дети. Явившись прошлым вечером в церковь, молодой священник объявил, что у него выходной, и предложил девочкам выбраться в город и погулять. Нанако и Мимико ответили возбужденным согласием, быстро съели свой ужин и убежали в комнату, чтобы заранее приготовить наряды. Отец Маттео, словно почувствовав неладное, поинтересовался, не хочет ли Сугуру что-нибудь ему рассказать, но охотник с вежливой улыбкой отказался, сославшись на то, что давно не проводил с близнецами время. Бьяджини был хорошим слушателем, но делиться тревогой и разочарованием, жравшими душу, в данный момент Гето не хотел. Еще сильна была его обида на решение директора и твердолобость Годжо. К тому же в последнее время он действительно практически не уделял внимание сестрам и хотел наверстать упущенное. С утра, взявшись за руки, все трое отправились в еще безлюдный парк, чтобы покормить птиц и побегать по тропинкам, а когда Токио окончательно проснулся и зашумел, решили скоротать время за просмотром кино. На экране шел какой-то мультфильм, за сюжетом которого Сугуру практически не следил, присматривая, чтобы Мимико не облилась соком, а Нанако, увлекшись, не начала болтать ногами и пинать кресло спереди. Беззаботные и открытые, сестры напоминали священнику Сатору — от этой мысли Гето стало тоскливо, и он отвернулся от девочек, уставившись пустым взглядом в яркие блики на киноэкране. — А? — До Сугуру не сразу дошло, что его кто-то зовет, а когда отвел взор от окна, то заметил две пары карих глаз, уставившихся на него. — Что? — У вас мороженое растаяло. — Нанако ткнула пальцем в сорбет, который уже успел превратиться из симпатичного шарика во что-то бесформенное и расплывшееся. — И правда… — Гето завис, разглядывая розово-лиловое месиво в креманке; сами собой в сознании священника вспыхнули воспоминания о том, как Годжо рвал на части низших, с головы до ног пачкаясь в крови. Аппетит, и до этого не особо подававший признаки жизни, исчез вообще. — Гето-сама, почему вы грустите? — Девочки обеспокоенно переглянулись и перебрались со своего дивана к священнику, облепив его с обеих сторон. — Вас кто-то обидел? — Нет. То есть… Я поссорился с одним… человеком и не думаю, что мы сможем с ним помириться. — Он ваш друг? — Мимико подперла подбородок ладошками. — Можно и так сказать. — Тогда помиритесь, потому что друзья всегда мирятся, — глубокомысленно продекламировала девочка. — Или купите ему что-нибудь вкусное. Когда я грущу, Нанако всегда отдает мне свое моти. — Это потому что ты ноешь, а я не люблю плакс! — тут же парировала Нанако, вспыхнув румянцем на щеках. — Это ты плакса! — Девочки, — с прохладой в голосе протянул Сугуру, и близнецы сразу прекратили препираться. — Наверное, вашему другу тоже сейчас грустно, Гето-сама? Я бы точно грустила, — помолчав, продолжила Мимико, и священник коснулся ладонью темной макушки, ласково потрепал блестящие ухоженные волосы. — Наверное, — как-то неопределенно пожав плечами, ответил охотник и подвинул плошку с растаявшим сорбетом поближе к близнецам. — Ешьте, я же вижу, как вы на него смотрите. Сестры, просияв, как две маленькие лампочки, похватали ложки и быстро растащили ягодную жижу, предусмотрительно оставив для Сугуру немного угощения на дне посуды. Чтобы не обижать девочек, Гето отправил согревшийся сладко-кислый десерт в рот и без энтузиазма проглотил, вежливо улыбнувшись в ответ.*
В церкви было умиротворяюще тихо. Дневной свет уже потух, уступая место остывающему сумраку, слизавшему цвета с гладких поверхностей витражных окон, но внутри помещения было светло от настенных ламп и свечей, зажженных на алтаре. Последние посетители, пожилая супружеская пара, ушли еще час назад, но двери церкви никогда не запирались на ночь, всегда ждущие желающих переступить порог божьего дома. Сугуру Гето, которого пока никто так и не выдернул в какую-нибудь командировку, остался после вечерней мессы и теперь сидел, сложив вытянутые руки на спинку скамьи впереди и ткнувшись в них лицом. Со стороны могло показаться, что молодой священник плакал или дремал, но он, молча и почти не двигаясь, просто сидел и думал. Прошла почти неделя с того дня, как его отстранили от возни с Годжо. Всё это время Сугуру боролся с желанием прийти в колледж и поинтересоваться состоянием чистокровного, потому что понимал, что к Сатору его не пропустят, а если охотник заявится к Яге Масамичи, то вызовет у мужчины новую волну подозрений: священнику хватило прошлых обвинений в том, что вампир якобы залез в его мозги и хорошенько там покопался. Снова и снова возвращаясь к разговору с наставником, Сугуру всё чаще стал ловить себя на мысли, что разделяет опасения Яги. Сатору и в самом деле мог воздействовать на сознание Гето, но не намеренно, а случайно, в силу своей неопытности. В то же время охотник отметал подобные рассуждения — его волю неоднократно пытались подавить высшие вампиры, с которыми брюнет сходился в битве, и это всегда ощущалось так, словно голову Сугуру стягивали раскаленным металлическим обручем — ничего подобного, когда священник контактировал с Годжо, не происходило. Усугубил ситуацию и звонок от Нанами двумя днями ранее.***
Гето помогал близнецам поливать вазоны с розами, придерживая тяжелую лейку, пока сестры наклоняли ее к цветам, пристально следя, чтобы вода равномерно покрыла всю поверхность земли. У каждой из сестер была своя маленькая клумба, которую они, не без помощи взрослых, засадили цветами, а потом сравнивали, у кого цветник получился пестрее и красивее. Чаще всего в качестве судьи Нанако и Мимико привлекали Сугуру, и тому приходилось использовать все свои навыки убеждения, чтобы доказать, что обе сестры справились на ура, и никого не обидеть. Размеренное медитативное занятие нарушила мелодия звонка, раздавшаяся из кармана брюк священника, и когда брюнет, отставив лейку, взглянул на панель телефона, то с удивлением обнаружил, что звонившим был Нанами Кенто. — Что-то произошло? — Кохай редко звонил охотнику сам, обычно это Гето всегда набирал Нанами. — Гето, ты где? Приди и разберись со своим подопечным. — Сквозь привычное равнодушие в голосе блондина отчетливо слышалось разгорающееся раздражение. — Он отказывается пить кровь и кидается на любого, кто подойдет к камере. Если это продолжится, он либо сдохнет с голоду, либо слетит с катушек, выломает решетку и устроит бойню. — Это больше не моя забота, я отстранен. — Сугуру потребовалось усилие, чтобы не потерять самообладание. — Ясно. — В убийственно коротком ответе отразилась вся мощь негодования высокорангового охотника, и священник вдруг почувствовал себя неуютно. — Это приказ Яги-сенсея, Кенто. — Я поговорю с ним. — Нанами отключился прежде, чем Гето успел сказать что-либо еще.***
— Черт, — сквозь зубы выругался Сугуру и перекрестился, вспомнив, что находится в церкви. Карусель навязчивых мыслей набирала обороты, разгонялась, била по оголенным нервам, светила прямо в глаза истерично мигающими яркими вспышками. Охотник поднял голову, потер покрывшиеся холодным потом ладони, медленно обвел взглядом окутанный ласковым сиянием свеч алтарь — и устало выдохнул, прикрывая на несколько секунд глаза. В таком раздрае Сугуру не был ни когда узнал, что лишь наполовину являлся человеком, ни когда убил своего первого низшего на миссии, ни когда окончил колледж и надел сутану. Все эмоциональные потрясения прошлого, ранения и травмы, от которых Гето мог тысячу раз умереть, безмолвные истерики и отчаянные крики в подушку среди ночи, обгладывающие до костей ощущения пустоты от лицезрения смертей напарников — в сравнении со штормом, царившим сейчас в душе брюнета, всё это вдруг стало таким несущественным, легкой белесой пылью на поверхности старого фолианта. — Отец мой Всевышний, мой разум в смятении. — Сугуру сцепил пальцы в замок и ткнулся в них лбом, зашептал молитву, и шепот его, казалось, был подобен грому в хрустальной тишине церкви. — Я как будто заперт в огромной черной-черной комнате и не знаю, с какой стороны выход. Я не знаю, кому можно верить, а кому нет. Мои глаза видят, что Сатору — зло, творение дьявола, но душа твердит, что он невинен, как ребенок. Отец Маттео говорил, что зрение можно обмануть и нужно полагаться на чутье, но что, если и оно у меня больше не работает? Что, если я уже не смогу отличить друга от врага? Я столько раз думал о том, что, если бы у меня была возможность вернуться в тот вечер, когда впервые встретился с Сатору, я бы убил его, чтобы он не попал в колледж и не мучился. Это ведь из-за меня он сейчас там. Я так запутался, Господи. Что я должен сделать, чтобы все исправить? Мне нужна помощь, хоть какой-нибудь знак. Сугуру замолк, поджав губы и прислушавшись к окружению. В фильмах после таких проникновенных речей обязательно происходило что-то необычное: сквозь окно пробивался луч света, указывающий на подсказку, где искать дальше, влетал голубь и случайно опрокидывал искомый предмет или порыв ветра тушил зажженные свечи, но в реальной жизни всё было до скуки предсказуемо. Никакая высшая сила не явилась охотнику в игре света и тени, не раздался глубокий мудрый голос откуда-то сверху, а на пороге не материализовалась старушка с ангельской смиреной улыбкой и не произнесла воодушевляющего монолога. Только свечи тихонько потрескивали на алтаре перед большой деревянной статуей распятого Христа, возвышавшейся над аналоем. Тяжело выдохнув, святой отец вновь уронил голову на подставленные руки и замер. Необузданная карусель размышлений в его голове не замедлила своего бега ни на секунду.*
Поездка в Татикаву свалилась на Сугуру неожиданно, но очень вовремя. Позвонивший охотнику Иджичи передал информацию, что в указанном населенном пункте засекли низшего, и брюнет согласился взяться за задание, не раздумывая. Ему срочно нужно было отвлечься, а подвернувшаяся под руку, пусть и пустяковая зачистка местности была как нельзя кстати. Почти весь путь до пункта назначения Гето подмывало заговорить с координатором директора о Годжо, но священник давал себе мысленные пощечины и призывал успокоиться, отвлечься на что-то другое. В итоге мужчина попросил водителя растолкать его по приезде, нацепил наушники и свернулся на заднем сидении, поджав длинные ноги и спрятав лицо в сгибе локтя. Несмотря на все старания, расслабиться и задремать под лиричную медитативную музыку у Сугуру не получилось, но и желание заговорить о чем-то проблемном у охотника, к счастью, отпало тоже. Вооружившись и выслушав стандартные инструкции от помощника, охотник зашел на территорию исписанного граффити недостроя, отправил в разведку парочку летающих духов, а сам стал медленно обходить обшарпанные стены, торчащие металлические обрезки труб, и постукивать по ним носком ботинка, привлекая к себе внимание. Присутствие зла ощущалось в каждом темном углу здания, Гето даже казалось, что из мрака на него глядят сотни горящих голодом глаз. Резкий холодок в затылке просигналил о том, что дух обнаружил укрывшегося кровососа, и Сугуру сразу перешел на бег, кинувшись в ту сторону, откуда шел зов. Вампир выскочил священнику наперерез, но в последнюю секунду перед предполагаемой атакой свернул в сторону и спрыгнул на нижний ярус. — Ну хорошо, давай поиграем. Если с физической подготовкой и скоростью у полукровки всё было в порядке, то вот маневренности Гето явно не хватало, а низший, судя по тому, как ловко он перескакивал с места на место и взбирался на возвышенности, при жизни был либо цирковым гимнастом, либо паркурщиком. Тварь нарезала круги, будто акула в открытом море, пыталась напасть со спины, но Сугуру предусмотрительно выставил оборону в виде многорукого духа, который кидался вампиру навстречу, закрывая собой священника, и хватал низшего за всё, до чего мог дотянуться. Кружась в смертельном танце, противники, тем не менее, успели нанести друг другу ранения: Гето отсек нежити несколько пальцев и глубоко полоснул серебряным лезвием от щеки до лба, а тот, подловив момент, впился мужчине клыками в предплечье, за что и был атакован стилетом в лицо. Видимо, сообразив, что добраться до священника у него не получится, низший зашипел, широко раскрывая гнилой рот, и вихрем дернулся вверх по ближайшей стене, вбиваясь твердыми когтями в трещины и сколы, намереваясь сбежать или атаковать сверху. Нахмурившись, Сугуру на мгновение прикрыл глаза, сосредотачиваясь, а затем рывком поднял руку над головой, взывая к монстрам по ту сторону небытия. Этажом выше раздались громкие щелчки, рев кровососа и жуткий женский смех, раскатистый, нестройный, как будто голоса нескольких человек наложились друг на друга, создавая демоническую какофонию звуков. Гето крепко сжал в кулаке четки и с мрачным лицом поднялся наверх. Обычно духи, которых Сугуру вытягивал в мир живых, не повторялись, что лишний раз подтверждало пестрое разнообразие «населения» потустороннего мира, но иногда попадались чудовища, чья энергетика заметно отличала их от собратьев, и Гето волей-неволей запомнил их спектральные отпечатки. Эти существа были сильнее, хитрее, опаснее — и контролировать их было сложнее. Многие из «совершенных» духов обладали зачатками разума и могли произносить несложные слова, а еще с трудом шли на контакт; любое неосторожное слово или действие могло стать для них сигналом для нападения даже на собственного хозяина. Сугуру старался не прибегать к помощи хищных тварей, но иногда того требовала сама ситуация. Вызванный дух был одним из тех, кого святой отец не мог терпеть каждой клеточкой своего тела. Нежить словно была живым воплощением чудовищной кумо — оборотня-паука из народного фольклора, но в отличие от легенд, где людоед выглядел, как прекрасная женщина в черном кимоно, это существо было настоящим ночным кошмаром арахнофоба. Огромное глянцевое черное брюшко с торчащими острыми лапами, заменявшее твари нижнюю половину туловища, держалось за потолок и стены, а верхняя ее половина висела головой вниз — серый, склизкий, напоминающий женский торс, голый череп, четыре пары канареечно-желтых глаз, которые моргали то по очереди, то все разом, растянутая в голодной ухмылке пасть с острыми клыками и подрагивающими хелицерами. Неестественно длинными худыми руками паучиха держала низшего за запястья, растягивая конечности кровососа в стороны, словно намереваясь разорвать пополам; ноги ожившего мертвеца были опутаны белой плотной паутиной, определенно ядовитой, потому что нити прожигали остатки одежды на теле вампира и разъедали оголяющиеся участки тела. — Красивый, краси-и-ивый! — восторженно завыл дух, наклоняя уродливое лицо к голове жертвы. Почувствовав приближение Сугуру, чудовище резко повернулось в его сторону, а после заулыбалось еще шире, узнавая охотника. — Красивый. Мой! Гето поморщился в ответ, останавливаясь в нескольких метрах от тварей. Из всех уже более-менее знакомых охотнику духов на призыв почему-то откликнулась именно она. Паучиха была омерзительна не только внешне, она умудрялась игнорировать приказы хозяина, делая так, как было нужно ей, например, могла с жуткой улыбкой начать потрошить того, кого поймала, смотря прямо в глаза Сугуру. Тихо щелкая жвалами, дух сжал пальцами конечности низшего, отчего те захрустели, а вампир взвизгнул и задергался. — Краси-и-и-ивый! Не отдам. — И зачем он тебе понадобился? — буркнул священник, перекладывая стилет из одной руки в другую. — Еда, — коротко ответила паучиха, глухо стукнув одной из длинных острых лап по поверхности стены. — Лучше держи крепче. Низший, загнанный в ловушку, вертелся на месте, рыча и клацая пастью, безуспешно пытаясь добраться до хихикающего духа. Сугуру окинул сопротивляющуюся нежить быстрым взглядом и тихо вздохнул. А ведь когда-то этот вампир был обыкновенным человеком, жил и дышал полной грудью. Неизвестно, от чего он умер — от болезни, несчастного случая, а может, стал жертвой нападения высшего, но юноша (судя по всему, обращенный был не старше тридцати лет) определенно не заслужил того, чтобы его труп превратили в опасную тварь, снующую ночами по улицам города. Крепче сжав рукоять стилета, Гето занес руку, чтобы одним ударом прекратить существование кровопийцы, но его взгляд зацепился за светлую прядь волос парня, пробившуюся сквозь покрывшую его голову грязь и засохшую кровь. Светлые волосы, алчущие, безумные красные глаза. Голод порабощал, как деспотичный владыка, заставлял сильнейших опускаться на колени, а праведных превращал в озверевших дикарей. Голод иссушал плоть и обтягивал череп сухой кожей, обнажая зубы, выступающие ребра и острые кости таза. Голод проносился полчищами саранчи по плодородным полям, точил паразитами наливные садовые плоды, скапливался налетом на боках всплывшей кверху брюхом рыбы в водоемах. Он развязывал войны и заставлял людей убивать друг друга — чтобы потом сожрать мертвых. Он зарождался болезненным узелком в животе, превращался в сосущую изнутри пустоту, которая требовала всё больше и больше, никак не могла насытиться и замолчать. Как бездонный колодец, над которым застыл ржавый, но всё еще острый маятник, голод ждал, когда тяжелое орудие разрубит зазевавшегося беднягу пополам и скинет истекающие алым соком половинки вниз, прямо в жадное нутро. Сугуру вспомнились слова Нанами о том, что Годжо отказывался пить донорскую кровь, и что-то странное, вязко-темное заколотилось в душе священника, вскарабкалось выше, в горло, заморозило голосовые связки. Мелкая дрожь свела пальцы мужчины, и когда Гето вновь взглянул в шарлаховые радужки низшего, то запоздало понял, что его накрывает волной прожигающей ненависти. Светлые волосы, ярко-красные глаза. Нет, этого не произойдет. — Он никогда таким не станет. — Сугуру протянул руку и прижал серебряный крестик прямо к глазу кровососа, выжигая его и заставляя нежить заверещать от боли, а тонкое лезвие вошло точно над яремной впадиной, прерывая бьющий по барабанным перепонкам визг. — Некрасивый, некраси-и-и-ивый! — вскрикнула паучиха скрипучим переливом голосов, затем принялась мотать останки низшего, будто безвольную шарнирную куклу, и отрывать ему конечности. — Мо-о-ой! — Секунда, и дух, бросив тело, соскочила с потолка, грузно опускаясь на лапы, и почти набросилась на Гето, но тот успел выбросить руку перед собой, вонзая самый кончик стилета под челюсть чудища. — Дернешься, и тебе конец. — Ты один, за тобой ник-к-кого нет. — Нежить угрожающе защелкала жвалами, хлопая и щуря дикие глаза. — Тебя сожрут. — Не раньше, чем я изгоню тебя. — Сугуру поднял руку с четками к уровню глаз. — Пошла вон. — Бойся, дурак-к-к. Тебя все равно сожру-у-т. — Исчезни. — Священник угрожающе прищурился, чуть сильнее надавил на оружие, и паучиха сдалась, отползла назад, перебирая лапами, а после растворилась в полутьме этажа, оставив Гето одного. Бросив ожидавшему снаружи Иджичи короткое «Готово», брюнет достал из багажника машины аптечку, наспех перетянул бинтом прокушенную руку, останавливая кровотечение, и рухнул на заднее сидение. Смахивая с лица прядь волос, Сугуру мазнул окровавленными пальцами по щеке, оставляя карминовое сладко-металлическое пятно, и на отражение встревоженного взгляда водителя в зеркале заднего вида ответил уверенным, не терпящим возражения голосом: — Отвези меня в колледж.*
Испачканный в крови, с хмуро насупленными бровями, охотник выглядел так грозно и целеустремленно, что Маки Зенин и Тоге Инумаки, полукровки-второкурсники, столкнувшись с ним на входе, немедленно расступились, пропуская старшего вперед. Сугуру держал путь прямиком к подземному комплексу, игнорируя тревожный лепет спешащего следом Иджичи о том, что Гето запрещено там появляться и если Яга Масамичи узнает, то проблем возникнет выше крыши. Священник практически бегом спустился по лестнице и едва не врезался в двух охотников, с растерянными лицами стоявшими у двери, за которой располагались камеры. В руках одного из них была наполненная до краев упаковка с кровью — очередной ужин, который Годжо проигнорировал. — Святой отец, вам туда нельзя! — спохватился охранник, выставив перед собой свободную руку. — С дороги. — Голосом приморозив собеседника к месту, Сугуру, не меняясь в лице, выхватил пакет и ворвался в темницу. — Я же сказал, чтобы вы шли на… Сугуру? — Альбинос, прекратив драть глотку, захлопнул рот и с неверием уставился на посетителя. Поведя носом и принюхавшись, юноша быстро прильнул к решетке, не касаясь ее. — Ты ранен? Кто это сделал? Сатору всё же сменил рванье, в которое был одет после провальной вылазки в Фунабаси, на приличную одежду, но залегшие под глазами тени, чуть впавшие щеки и заострившиеся скулы придавали красивому лицу чистокровного изможденный вид. Если Годжо решил объявить голодовку сразу после их последнего разговора, то выдержке вампира стоило лишь позавидовать, как стоило и насторожиться — в любой момент Сатору мог либо впасть в голодное беспамятство, либо слететь с катушек. Стиснув зубы, Сугуру подошел к камере и резко просунул руку через прутья, сбивая костяшки пальцев и едва не порвав пакет. — Пей. Сейчас же. — Эй, что с тобой? — Вампир отстранился от собеседника, уставившись на протянутый предмет. — Я сказал, пей! Насторожившись, Сатору медленно потянулся к священнику, забрал у него упаковку с кровью и под ввинчивающимся строгим взглядом сделал маленький глоток. От брюнета не укрылось то, как жадно вспыхнули при этом гранатовые глаза Годжо и как альбинос быстро облизал губы, собирая с них остатки крови. Голод уравнивал всех — и живых, и мертвых. — До последней капли. — Сложив руки на груди, Гето встал вплотную к решетчатой двери, давая вампиру понять, что не двинется с места, пока тот не подчинится. Сугуру молчал до тех пор, пока Сатору не опустошил пакет и не помахал им в воздухе. — Если хочешь сдохнуть, то не сопротивляйся и дай охотникам себя прикончить, но, если я вновь услышу, что ты отказываешься от крови, клянусь Господом, ты пожалеешь о том, что родился. — Сугуру… — начал было Годжо, но тот уже скрылся за дверью.*
Прошла еще как минимум неделя, прежде чем директор Яга вызвал Гето к себе на разговор. До этого момента охотник исправно выезжал на короткие миссии в соседние города, помогал отцу Маттео организовывать мессы и проводил свободное время с близнецами, гуляя с ними по магазинам Токио. Периодически Сугуру звонили Нанами или кто-то из помощников руководителя колледжа охотников и отчитывались в том, что Сатору не пропускает приемов крови, а когда брюнет спрашивал, зачем ему эта информация, отвечали, что так «просил передать Годжо». — Можешь похвалить свои навыки дрессуры, Гето, наш вампир ведет себя смирно с тех самых пор, как ты едва не залил ему кровь в глотку самолично. Теперь, когда кто-то подходит к камере, он молча отходит в угол, а не шлет нахер и не бросается с кулаками. А еще он резко научился вежливости и теперь не орет во все горло, чтобы привели тебя, а просит: «Передайте, пожалуйста, Сугуру, что я его жду». — Яга довольно хмыкнул, пододвигая в сторону охотника чашку с горячим чаем. — Так и быть, я прощу тебе эту вольность, хоть и обещал, что, если подойдешь к Годжо ближе, чем на сто метров, прикончу на месте. — Рад, что есть успехи. — Сугуру кисло улыбнулся; слова наставника неприятным толчком отозвались в районе грудной клетки, и священник захотел поскорее уйти. — Что с лицом, святой отец? Ты что, заскучал по кровососу? Я думал, он та еще заноза в заднице. — Его зовут Сатору. И я не скучаю. Просто… привык к работе с ним, а от привычек, сами знаете, избавиться сложно, — пространно ответил брюнет, делая вид, что увлеченно рассматривает что-то на дне чашки. — И нет, можете даже не начинать про то, что он залез ко мне в голову, это неправда. — Ты всегда был моим лучшим выпускником, Сугуру, и лучшим охотником. — Яга вздохнул. — Ты работаешь безукоризненно и качественно, и я, признаться, не ждал, что и ты можешь однажды совершить промах. Я знал, что Нанами мог оплошать, Мэй-Мэй или любой киотский высокоранговый, но не ты. К твоей работе не придраться, понимаешь? Я чертовски испугался, когда вы с малышами вернулись из Фунабаси. Не только я, но и общество тяжело перенесло бы вашу гибель. Поэтому мне пришлось пойти на крайние меры. — Я осознал свою ошибку, Яга-сенсей, и не виню вас. — Сугуру потеребил серьгу в мочке уха, смотря куда-то в стол перед собой. — Наверное, я сделал бы то же самое, будь я на вашем месте. — Эта тва… Сатору тоже привык к тебе. Мне ежедневно докладывают обо всем, что вампир делает или говорит, и он часто спрашивает, когда ты придешь. О, Будда, прекрати делать такое страдальческое лицо, Гето, меня сейчас стошнит. Поступим так: раз наметился хороший прогресс, а ситуация стабилизовалась, можешь продолжить возиться со своим кровососом, но теперь ты будешь отчитываться передо мной за каждый его шаг. Запомни, если Годжо снова сорвется, он будет казнен без суда старейшин, а тебя лишат звания охотника и выгонят из общества, ты понял? — Да, Яга-сенсей, — с горячей готовностью кивнул священник, приободрившись и вскинув подбородок. — Я всё понял. Спасибо вам. — А теперь прекрати сиять и свали.*
Охотник, приставленный охранять вход в отделение с камерами, окинул Сугуру настороженным взглядом, и тот, тщательно прикрывая злорадство в голосе, сказал, что руководитель вновь поручил ему охрану Годжо, а потому соратник может идти куда подальше и не околачиваться больше у темницы альбиноса. Мужчина был наслышан о том, как священник влетел в камеру в прошлый раз, злой, как онрё, и поверил Гето на слово, не рискуя вызвать излишней подозрительностью новую волну негодования высокорангового. — Эй! — Глаза Сатору заблестели, как два маленьких драгоценных камня, когда брюнет приблизился к решетке, а сам он подался навстречу, чтобы уже через пару секунд отстраниться и стереть с губ зарождающуюся улыбку. — Я уже пил сегодня кровь, больше не хочу. — Я знаю, — кивнул Сугуру. — И я никого не тронул. — Это я тоже знаю. — Ну… Тогда увидимся через неделю? — Вампир украдкой посмотрел на собеседника. — Прости? — не понял охотник, недоуменно изогнув бровь. — Ты же пришел просто убедиться, что я хорошо себя веду, и теперь снова надолго уйдешь? — Нет, Сатору, Яга-сенсей разрешил мне продолжить учить тебя. — Гето мягко улыбнулся, видя, как от каждого сказанного им слова лицо Годжо становилось светлее и довольнее. — Но теперь каждый наш чих будут контролировать. — Ты правда снова будешь каждый день приходить? — Сатору скользнул к двери, замерев на опасно близком от серебряных прутьев расстоянии. — Правда? — Да, как раньше. Возможно, но не факт, Яга-сенсей разрешит выводить тебя хотя бы во внутренний двор колледжа. Я постараюсь убедить его, что это пойдет тебе на пользу. — А мы будем еще смотреть кино ночью? — Будем, Сатору, обещаю. Даже острые клыки не испортили красоту широкой счастливой улыбки, жарким пламенем вспыхнувшей на лице Годжо.*
Держа над головой черный плотный зонт, чистокровный сидел рядом с Сугуру на трибунах и следил за тем, как студенты-полукровки тренировались на поле, нарезая круги по беговой дорожке или сходясь друг с другом в спаррингах. Идею с зонтом подал Итадори, когда во время очередной прогулки пришлось экстренно уводить Годжо в помещение, потому что его молочно-белая кожа покраснела из-за солнечного света и грозила в любой момент начать шипеть и тлеть. Яга Масамичи все-таки разрешил священнику время от времени выпускать вампира подышать свежим воздухом, но только днем, когда Сатору был уязвим. Оставаясь одни, Гето и Годжо неспешно бродили вокруг колледжа и прилегающих корпусов или слонялись по этажам общежития, а когда к ним присоединялись Фушигуро, Кугисаки и Итадори, то обычно шли на поле для тренировок, где чистокровный соревновался с первокурсниками в беге (и всегда выигрывал, потому что передвигался со скоростью звука) или наблюдал, как подростки карабкались по гимнастическим стенкам или висели на перекладинах вниз головой. В один из таких дней на тренировку пришли второкурсники, Зенин и Инумаки, и Сугуру долго пришлось, с одной стороны, убеждать будущих охотников, что «белобрысая тварь» для них не опасна, а с другой — сдерживать гнев оскорбившегося Годжо, который предлагал оторвать невоспитанным малолеткам головы. — Неужели это в самом деле полукровка Зенинов? — Сатору кивнул в сторону девочки в очках и с дзё в руках. — Я чувствую, как от нее исходит аура этой семейки. У нее действительно нет дара крови? — Трудно поверить, но да. Отец Мегуми, ее двоюродный брат, тоже не обладал вампирскими способностями, но был силен, как о́ни, и доставил нам много проблем. — Сугуру машинально коснулся ладонью груди, где под одеждой было скрыто перекрестие шрама. — У Маки огромный потенциал, и если она продолжит тренировки, то однажды сравнится с Фушигуро Тодзи по силе. — Получается, Мегуми ее двоюродный племянник? Но почему у них разные фамилии? — Это долгая история, я как-нибудь в другой раз расскажу. — А этот мальчик, который молчит, каким даром обладает? — Годжо поерзал по лавке, поудобнее перехватывая ручку зонта обеими руками. — Он из клана Инумаки. Они не так многочисленны, как Зенин или Камо, и появились в Токио относительно недавно, где-то лет восемьдесят назад. Дар Тоге — проклятая речь. С помощью голоса он может заставить любого подчиниться его приказам или даже убить. Пока что Инумаки не умеет контролировать свой дар, и, чтобы никому случайно не навредить, общается с помощью записок, жестов или набора случайных слов, не имеющих смысла. Можно сказать, что ребята придумали свой тайный язык. — Никогда не встречал вампиров с такими способностями. — Сатору с неприкрытым интересом посмотрел в сторону юных полукровок. — Кстати, Сугуру, я всё хотел спросить… Вы держите здесь еще кого-то, как я? Я периодически чувствую его присутствие. — Хм-м-м… А, это, наверное, Панда. — Кто? — Годжо похлопал ресницами. — Сейчас расскажу.***
Даром проклятой крови директора столичного колледжа было одушевление, наделение неживых предметов подобием сознания. С его помощью мужчина «оживлял» манекены, чтобы студенты могли оттачивать свои боевые навыки на движущемся противнике, понимали, где их слабые места, и учились рационально перераспределять силы в бою. Однажды вечером, когда Яга задержался на работе, ему позвонил сосед и успел только прокричать в трубку, что в их дом влез вампир. Мужчина хорошо знал эту семью — мать, отец и подросток-сын, — и рванул к ним так быстро, как только смог. К сожалению, охотник прибыл на место слишком поздно: все трое уже были убиты. Чудовищем, напавшим на семью, оказался неизвестный высший, и Масамичи застал его в тот момент, когда нежить проводила ритуал крови, чтобы превратить труп мальчика в безмозглого жадного кровососа. Яга не дал твари завершить оскверняющий обряд, спугнув вампира, но обратить эффект ритуала не мог — кровь высшего восстановила поврежденное мертвое тело и замерла в ожидании связующих слов клятвы. Мальчик застрял где-то посередине между смертью и воскрешением, обреченный вновь и вновь разлагаться и исцеляться, пребывая в подобии комы. Забрав подростка в колледж, охотник четыре месяца пытался воздействовать на мертвеца своей способностью, «подселить» в пустую оболочку искусственное сознание, как это было с боевыми манекенами, но труп раз за разом отвергал дар мужчины, пока однажды, не доведя себя до пика возможностей, Яга Масамичи не слил воедино несколько разных зачатков разума и не закрепил их в мертвом мозгу подростка. Последнее, что услышал охотник, прежде чем свалиться без сил в черное беспамятство на двое суток, был громкий испуганный детский крик. Существо, созданное Ягой, не было низшим, но и полноценным человеком его считать тоже было нельзя. Как и вампиры, мальчик боялся солнечного света и вынужден был пить кровь для поддержания сил, но у него отсутствовали клыки и не наблюдалось свойственное кровососам убийственное желание жрать всё, что умело двигаться. Первые несколько недель после пробуждения, подросток повторял только два слова: «папа» — когда к нему приходил Яга, и «панда» — в ответ на всё, что пытались ему сказать. Почему именно эти слова первыми родились в искусственном сознании ожившего трупа, никто не знал, а со временем все обитатели колледжа привыкли называть мальчика Пандой. Старейшины пытались привлечь Ягу Масамичи к ответственности за создание странного существа, но на сторону директора, к удивлению последнего, встали главы вампирских кланов, объявив случай уникальным и требующим изучения. Так Панда оказался зачисленным в ряды студентов колледжа, учась заново говорить, примитивно, но мыслить и взаимодействовать с живыми людьми.***
— Навряд ли Яга-сенсей рискнет провернуть еще один такой эксперимент, когда он создавал Панду, это едва его не убило, — закончил рассказ Сугуру, опершись ладонями о скамью и чуть откинувшись назад. — Он не может находиться под солнцем, поэтому весь день прячется у себя в комнате или в учебном кабинете и выходит только после заката. Яга-сенсей старается привлекать Панду к ночным вылазкам в качестве вспомогательной силы для студентов, и пока все проходит успешно. — Ты говорил, что в прошлом году зачислили четверых студентов, — задумчиво произнес Годжо. — Девчонка Зенин, Инумаки, Панда. А кто четвертый? — Оккоцу Юта. Несмотря на возраст, он уже считается высокоранговым и часто отправляется на серьезные миссии с остальными охотниками. — Гето кивнул, воскрешая в памяти бледное, как будто всегда уставшее, но доброе лицо юноши. — У него большое будущее. — А когда я его увижу? — Юта сейчас не в Японии, он уехал по заданию старейшин на другой континент, в Африку, и неизвестно, когда вернется домой. Но я познакомлю вас сразу, как он приедет. Не знаю, обрадую я тебя сейчас или нет, но вы с ним дальние родственники. — Что? Он тоже из клана Годжо? Кто-то все-таки выжил? — Красные глаза чистокровного запылали надеждой, и Сугуру почувствовал, как что-то глухо заныло у него под ребрами. — Нет, его предки не были членами твоей семьи, но у вас общий прародитель, чистокровный вампир Сугавара Митидзанэ. Если верить истории, у него было несколько потомков, которые после смерти Сугавары разбрелись по Японии и основали свои кланы. Из них всех преуспели только Годжо, а клан, положивший начало семье Оккоцу, был не так заметен, наверное, поэтому их не тронули во время той резни. — У меня всё же осталась родня, — тихо выдохнул альбинос, прижав к щеке ручку зонта и уставившись немигающим взглядом куда-то перед собой. — Я не один. — Ты больше никогда не будешь в одиночестве, Сатору, даю слово. — Священник положил руку на плечо собеседника, и тот повернулся к нему с благодарной улыбкой. — Спасибо, Сугуру.*
Благодаря зонту прогулка чистокровного растянулась практически на всю оставшуюся половину дня, и к корпусу учебного заведения компания из студентов, священника и вампира плелась заметно уставшей. Инумаки и Зенин откололись сразу после того, как закончили тренировку, сославшись на то, что им нужно было подготовиться к поездке в киотский колледж, а еще заглянуть к Панде. Итадори, закинув руки за голову, с энтузиазмом рассуждал о том, чем хотел бы перекусить, и Сугуру с трудом сдержался, чтобы не попросить подростка перестать так аппетитно описывать онигири и жареные креветки. Сатору, который питался только кровью, с любопытством вслушивался в беседу полукровок, не понимая ни единого слова. — Раз солнце уже село и Годжо-сану можно гулять без зонтика, может, сходим в ту раменную, которая через несколько улиц? — предложил Юджи, забежав вперед и встав перед однокурсниками. — Мы быстро, туда и обратно, никто даже не заметит. — Сатору запрещено покидать территорию колледжа, Яга-сенсей ясно дал это понять, — возразил Гето, недовольно складывая руки на груди. — Тогда мы с ребятами сходим и купим для Годжо-сана порцию, а вы подождете здесь. — Итадори моментально перекроил план; над розоватой макушкой юноши не хватало только горящей лампочки. — Сомневаюсь, что его желудок оценит столь резкое разнообразие в меню, но мы хотя бы посмотрим, чем всё закончится. — Позади Юджи выросла фигура директора, и полукровка испуганно отпрыгнул в сторону. — Мы уже возвращаемся к камере, Яга-сенсей, всё под контролем. — Сугуру выступил вперед, прикрывая собой альбиноса. — Да не трясись ты так, я просто мимо проходил. Беседу прервал зазвонивший телефон Итадори. Извинившись, подросток отвернулся и ответил на вызов. — Алло? Да, это я. Да, это мой дедушка. Что? Как… Но ведь… Д-да, да, конечно. Я не… — Голос мальчишки засипел и задрожал, а сам он выпрямился и напряженно замер. Директор Яга и Сугуру переглянулись. — Что происходит? — Сатору, ощутив, как в воздухе резко повисло угнетающее напряжение, останавливал взгляд на каждом из присутствующих. — Это из больницы. — Отключив телефон, Юджи повернулся к друзьям; лицо полукровки было белее мела. — Дедушка… На дедушку напали, он… Сказали, что его привезли уже мертвым. Я… — Выпучив в страхе глаза, Итадори обхватил себя руками за плечи. — Нет, твою мать, нет. — Яга выхватил из кармана брюк мобильный и набрал номер одного из помощников. — Нитта, живо гони тачку к воротам, чтобы через две минуты была здесь. Фушигуро, Кугисаки, вы берете Итадори и едете с Акари в больницу. Гето, сунь Годжо в камеру и собирайся, нам пора. — В чем дело, Сугуру? Куда ты? — вампир вцепился в рубашку священника, когда тот без лишних слов потянул чистокровного к подземному комплексу. — Сатору, у нас нет времени, я всё объясню тебе позже. — Охотник сбежал вниз по лестнице, практически волоча собеседника за собой. — Случилось что-то плохое? Сугуру! — Боже, Сатору, я всё объясню, когда вернусь! Пожалуйста, хоть раз в жизни молча сделай то, о чем тебя просят! — Вспылив, брюнет резко распахнул дверцу камеры и отошел в сторону, пропуская Сатору вперед. — Я не хочу затаскивать тебя туда силой, но я сейчас на грани. Прошу, зайди внутрь и дождись моего возвращения. Я не буду повторять дважды. — Будь осторожен, — напряженно бросил ему в спину Годжо, когда священник запер решетку и убежал к наставнику.*
Яга Масамичи мчал так, словно был преступником, на всех парах старающимся оторваться от полицейской погони. Время от времени он пытался кому-то дозвониться и с ругательствами отнимал трубку от уха, когда никто не отвечал. Гето, который расположился на переднем сидении, прижимал ко рту четки и судорожно молился, быстро шевеля губами и практически не моргая. Весть о смерти Итадори Васукэ рухнула на их головы могильной плитой весом в несколько тонн, и один только призрачный отблеск надежды удерживал махину от того, чтобы окончательно похоронить охотников под собой. Демоническая Гробница с заточенным в ней Сукуной находилась за чертой Токио, в глухой охраняемой местности, на том самом месте, где тысячу лет назад был повержен чистокровный. С годами вокруг усыпальницы выросло фамильное кладбище рода Итадори и густой темный лес. Чтобы не допустить присутствия посторонних гостей, чье любопытство могло выйти им боком, охотники оградили территорию защитными и отводящими взор амулетами, а медиумы наложили иллюзию, из-за чего казалось, что на месте Гробницы покоились заросшие мхом развалины. Ежедневно на старом кладбище дежурили члены общества охотников, напрямую докладывая о любых изменениях Совету старейшин и высших вампиров. Когда машина Яги остановилась у основания тропы, ведшей к Гробнице, а мужчины вышли наружу, Сугуру скривился и едва не зажал нос ладонью: в воздухе воняло кровью, и чем быстрее охотники приближались к кладбищу, тем гуще и тошнотворней становился запах. Только многолетняя выдержка помогла Гето не согнуться пополам и не выблевать содержимое желудка, когда он с наставником приблизился к склепу Рёмена — территория вокруг Гробницы была усыпана кровавыми ошметками, а от огромного каменного гроба остались только сваленные в кучу валуны. Надежда, тонкими прозрачными руками державшая над охотниками могильную плиту отчаяния, исчезла. — Господи, что теперь делать? — Леденея от ужаса, Сугуру перекрестился и остервенело осмотрел уродливые куски мяса, которые когда-то были его коллегами. Оторванные конечности, усеянные трупными пятнами, уже были местами обгрызены, видимо, бездомными собаками, бродящими по окрестностям; по блестящим кишкам, брошенным на потрескавшиеся надгробия, ползали противно жужжащие мухи. У самой Гробницы лежала чья-то голова, наполовину обглоданная и смотрящая в небо единственным уцелевшим матовым глазом. Это было не поле боя, это был алтарь для кровавого жертвоприношения. И тот, кому преподнесли страшный подарок, устроил поистине чудовищный, звериный пир. — Созывать Совет. Немедленно. — Яга стиснул телефон с такой силой, что тот едва не треснул в ладони охотника, потом медленно поднес аппарат к уху, сделав очередной звонок. — Иджичи, сейчас же отзови всех с заданий, особенно высокоранговых. Те, кто находится в Японии, должны быть у меня уже завтра. Свяжись с Киото и вызвони Оккоцу, пусть срочно возвращается. Объяви тревогу высшего уровня — Рёмен Сукуна сбежал.