bloody blessing

По толстому тонированному стеклу, вставленному в огромную оконную раму торгового центра, некогда шумного и переполненного посетителями, расползлись длинные изогнутые трещины, а потом оно звонко вывалилось наружу, на улицу, ухнув вниз и рассыпавшись по асфальту. Среди темных острых кристаллов в свете уличных фонарей блестели расколотые куски бело-прозрачного льда, такого чистого, что сквозь него можно было разглядеть звезды; хоть разбивай его и бросай в стакан с ромом. С высоты этажа, лишившегося одного из своих зеркальных глаз, доносилась глухая возня, сопровождаемая выстрелами и криками боли и ярости. Сумерки, опустившиеся на Окаяму, принесли вместе со снегом правосудие, наконец-то распахнувшее свои прошитые черными нитями глаза. Острая ледяная пика пролетела так близко от лица Итадори, что он чудом успел увернуться — находись его голова чуть правее, и мальчик уже лежал бы на полу с пробитой глазницей и расколотой задней стенкой черепа. Легкие полукровки горели от рваного сбившегося дыхания, но он продолжал продираться сквозь толщу выросшего из-под земли льда, плотной стеной окружившего Ураюме и отделившего его от остальных высших, сошедшихся в схватке со студентами. Как и сказал Чосо, их было чуть больше десятка и почти все являлись творениями вампира-монаха. Кровососы не подпускали полукровок к своему создателю, отбрасывая охотников потоками ауры, точно тараном, покрывали полы блестящими льдами, отчего подростки падали и не могли как следует прицелиться. Юджи разогнался на свой страх и риск, сильным толчком опрокинул себя на бедро, проехал вперед, воспользовавшись скользкой поверхностью, как трамплином, и подсечкой сбил с ног одного из высших. Не дожидаясь, когда нежить попытается подняться или откатиться, Итадори мигом прыгнул на противника, резко ударил вампира бронированным кулаком в лицо, вбивая раздробленный носовой хрящ в череп. Тварь завизжала от боли, махнула рукой, зацепив когтями юношескую щеку и выбив сноп искр, обрушила на Юджи волну энергии, заставив первокурсника схватиться за голову и вскрикнуть. Несмотря на то, что будущие охотники усердно тренировались сопротивляться покоряющему воздействию ауры высших, их уровень подготовки все еще был далек от стойкости высокоранговых истребителей. Кровосос сбросил противника на землю, шустро подобрался, сверкая алыми глазами и уже собрался было наброситься на Итадори, но выросший позади высшего Чосо мощным рывком, насколько хватило его нечеловеческих сил, заломил конечности чудищу за спину, выбивая их из плечевых суставов и выворачивая под неестественным углом, вонзил когтистые пальцы в чужую глотку и озлобленно рванул вверх, вырвав кадык. Выпучив глаза, тварь повалилась на пол, разукрашивая плитку багровыми, стремительно растущими вширь лужами, попыталась добраться трясущимися пальцами до вскрытого горла — Чосо грубым отрывистым взмахом руки взметнул вверх кровавую волну, сжимая ее в длинную пику, и обрушил вниз, пронзая голову высшего. — Юджи, ты в порядке? — вампир с неприкрытой тревогой протянул руку Итадори, помогая полукровке подняться. — В полном! Спасибо, брат, еще немного, и он бы меня прихлопнул, — студент мощно выдохнул, согнувшись и упершись ладонями себе в колени. — Юджи, ты… — Что? Что такое? — Ты назвал меня братом. Впервые за все время, — алые глаза Чосо влажно блеснули, а голос скрипнул, как расстроенное пианино. — А-а-а, блин, Чосо, сейчас не время для этого! Ребята в опасности! — Итадори замахал руками, пресекая неожиданный поток нежных родственных чувств. — Прикрой Камо-сэмпая! Я возьму на себя тех, что сзади! Не все высшие, околачивавшиеся в торговом центре вместе с Ураюме, были равны по силам: кто-то уже успел пробудить и овладеть своим даром крови (они-то и бились с охотниками и вампирами Камо), а кто-то был еще совсем «младенцем» и мог пока разве что закусать до смерти и подрать когтями. Всего таких новообращенных было трое, и они старались держаться поодаль от старших собратьев, втихую атакуя полукровок со спины и разоружая их. Интуиция Итадори дико закричала, призывая мальчика пригнуться, а через пару мгновений над его головой просвистела пуля, выпущенная вампиром. Тело Юджи сжалось в тугую пружину, круто развернулось в сторону кровососа, а потом рванулось навстречу. Как смеет эта гниль использовать против охотников их же оружие! Яростно вцепившись высшему в руку, хранитель Гробницы дернул ее на себя, заставляя высшего разжать онемевшие пальцы и выронить пистолет, после мощным толчком выбросил вперед согнутую в колене ногу и долбанул броней по локтевому сгибу врага, с хрустом выворачивая ему сустав в обратную сторону. Оглушающий болезненный крик жертвы продлился недолго: сделав резкий разворот для ускорения, Итадори пнул вампира в солнечное сплетение, отталкивая подальше от себя, схватил оброненный тварью пистолет и нажимал на курок до тех пор, пока в стволе не закончились пули, а высший не рухнул на спину. Маленькие округлые отверстия на груди и лице кровососа дымились и шипели, серебром разъедая плоть. Юджи выронил орудие и на какое-то время выпал из реальности, оглушенный громкими выстрелами и осознанием того, что он только что убил высшего, как настоящий взрослый охотник. Обучать своих студентов владению оружием колледжи начинали со второго курса, поэтому до сей поры Итадори размахивал клинком или перезаряжал для нового выстрела дробовик разве что в своих фантазиях. Фушигуро точно от зависти сдохнет, когда узнает! Из оцепенения первокурсника вывел режущий звон битого стекла и яростный рев Оримото. Двое высших теснили Оккоцу с этажа в сторону узкого прохода между магазинами, чтобы загнать в тупик, не дав ему возможности как следует замахнуться мечом, а после убить. Юта стоически отбивал атаки кровопийц, уклоняясь от ледяных снарядов и набрасываясь в ответ порывом ауры, снежной поволокой ударяя противников по глазам и оставляя на бледных лицах порезы. Если бы высший был один, второкурсник давно расправился бы с ним и присоединился к товарищам, но твари решили задавить полукровку количеством, беспорядочно нападая и перескакивая с места на место, не давая Юте сосредоточиться. Юноша грубо рубанул катаной воздух, задевая лезвием протянувшуюся в его сторону сбоку когтистую руку, но проглядел момент, когда к нему подлетел второй высший, схватил за ворот униформы и отшвырнул в витрину находившегося рядом бутика. Пролетев спиной вперед, Оккоцу выбил собой стекло и свалился на инсталляцию — одетые по последней моде женские манекены, сидящие за столиком в кафе. Низкий стол, наспех сколоченный из выкрашенных деревянных деталей, жалобно треснул, не выдержав веса рухнувшего на него со всего размаху полукровки. Не успевший сгруппироваться, растерявшийся от подлой атаки Юта, еще в полете выронивший из пальцев катану, инстинктивно соприкоснулся с дрожащей пеленой иного мира, выпуская наружу взбесившуюся Рику. Вереща, как банши, Оримото выскочила из глубины магазина, набрасываясь на ближайшего к ней высшего, сжала его в своих огромных ладонях, поднимая над землей, и остервенело вгрызлась в нежить, одним щелчком массивных челюстей откусив голову. Пока дух был занят расправой над обидчиком Оккоцу, второй кровосос тенью шмыгнул через разбитую витрину внутрь, намереваясь воспользоваться возможностью и добить полукровку. Юта, успевший к тому времени взять под контроль всколыхнувшийся паникой разум, быстро перекатился со спины на руки, толчком поднял себя с пола и перехватил отломанную ножку от столика. Подкинув деревяшку в руке так, чтобы узкой своей частью она легла в ладонь, а широкой, сломанной, с торчащими наружу гвоздями была направлена к врагу, брюнет быстрым замахом снизу вогнал острие подобравшемуся слишком близко высшему куда-то в область ключицы, потом грубо выдернул импровизированное оружие из раны. Не прерывая атаки, Оккоцу снова замахнулся, вложив в выпад силу, превышающую человеческую, и ударил дубинкой монстра по лицу, в крошево разбивая нос, часть верхней челюсти и левую скуловую кость, чудом не задев глазницу. Вампир ударил подростка аурой и градом тонких ледяных игл (те впились Юте в руку, когда тот вскинул конечность перед собой, закрывая лицо), а полукровка в ответ вдруг озлобленно зарычал и выставил перед собой ладони с растопыренными пальцами. Энергетика высшего вздрогнула, как-то рвано выкрутилась, взвизгнула и устремилась к студенту, словно пойманная арканом. Нежить согнулась, закричала, как будто от боли, а после завалилась назад и тряпичной куклой повисла на вырвавшихся из-под земли ледяных пиках, пронзивших тело кровососа. Бело-голубоватые острия прошли сквозь руки и ноги высшего, разорвали и заморозили внутренности, облились кровью и кусочками мозга, выглядывая из распахнувшейся челюсти. Тяжело дыша ртом, Оккоцу уронил вдоль тела ослабшие руки, как подкошенный завалился сам. Поглощение ауры и присвоение себе чужих способностей все еще давалось мальчику с трудом и выбивало его из сил. — Ю-юта-а-а! Вста-авай, Юта-а! — Рика, нависла над лежащим второкурсником, воя, как плакальщица над гробом. — Юта, не умирай! — Я… я в порядке, Рика, — Оккоцу потребовалось усилие, чтобы поднять руку и коснуться духа. — Мне нужно… передохнуть немного. Помоги… Помоги ребятам, я скоро… уф… встану. — Ри-ика не бросит Ю-юту! — Пожалуйста, Рика, ты… должна помочь, иначе они умрут. Со мной все будет хорошо, я просто… чуть-чуть устал. Прошу тебя, — Юта зажмурился, чувствуя глухое тошнотворное головокружение. — Рика сделае-ет, как Юта просит! Юта будет дово-о-олен! — Оримото, издавая скрипучий, бьющий по ушам и нервам визг, унеслась прочь, а полукровка, выдохнув, распластался по полу, моля Будду помочь ему как можно скорее вернуться в строй. Этаж гремел вавилонским столпотворением; от наплыва аур и грохота выстрелов звенели и осыпались стеклянные двери, хрустящий наст под ногами охотников размазывался красным, а в воздух взлетали разорванные Рикой ошметки кровососов. Дух размотал как минимум еще троих высших, превратив их в бесформенное месиво, прежде чем Ураюме покинул свой ледяной бастион и вступил в бой, наслал на Оримото бурю. Та окружила чудище, принялась кромсать его осколками льда, заставляя бешено рычать и размахивать лапами, сослепу обрушивать удары на полукровок. Громко скомандовав группе вампиров отвлечь Рику и увести подальше во избежание случайных жертв среди союзников, Норитоши развел руки в стороны, собирая кровь в подобие большой косы. Чуть наклонившись вперед, глава Камо резко выбросил созданное даром крови оружие по диагонали снизу вверх, насаживая своего противника на острие и перебрасывая орущее тело через собственную голову на пол. После вампир грубо рванул косу на себя, раскурочив нежити грудную клетку и смолотив в кашу ребра и легочные мешки, вновь занес кровавое орудие, чтобы затем быстрым отточенным движением отсечь высшему голову. Боковым зрением Норитоши заметил мечущегося неподалеку Чосо, кровяной плетью полосовавшего кровососа, вставшего у него на пути к Ураюме. Должен ли он, как лидер семьи Камо, прийти отступнику на помощь? В их с Чосо жилах текла одна кровь, они делили один дар на двоих и, кто знает, может этот измученный нелегкой судьбой высший однажды станет тем, кто поможет Норитоши укрепить свою власть в клане и стать сильнее? Или наоборот — свергнет его и вгрызется клыками в горло? Весы в душе юного Камо нервно дрожали, ожидая, на какую из чаш упадет решение хозяина. Он мог отдать приказ атаковать Чосо прямо сейчас, а Совету донести, что сообщник Сукуны все это время грязно вел двойную игру и заманил охотников прямиком в ловушку — так Камо обрубит подгнившую побочную ветвь клана, не позволив могучему древу погибнуть. Да, отец высшего не был повинен в выдвинутых ему прегрешениях, потому что к тому моменту был уже давно мертв, но кто даст гарантию, что Чосо, узнав истину, не вздумает отомстить за столетия осквернения памяти Норитоси? — Почему ты не используешь свой дар в полную силу? — раздраженно рыкнул Камо, шустрой вспышкой оказавшись рядом с Чосо и прошив тело врага остриями спрессованных из крови лезвий. — Ты явно способен на большее. — Почему тебя это так беспокоит? — равнодушно поинтересовался кровопийца, посылая в сторону Ураюме небольшие темно-алые шары, которые взорвались при контакте с кожей высшего. — Потому что мы Камо, древний род, а значит должны быть сильнейшими. — Мне это не интересно. — Да плевать я хотел! Выложись на все сто, докажи, что ты достоин быть выше всех этих ублюдков! — Норитоши засиял красными радужками, взмахом руки призывая длинное черное копье, и, не дожидаясь от Чосо ответа, рванул на противника. Остановившись всего на мгновение, Итадори бросил быстрый взгляд в сторону эскалатора, по которому спустилась вторая группа полукровок — в случае успешного обнаружения и освобождения Фушигуро девчонки должны будут подать товарищам знак, что готовы драпать наружу и уводить Мегуми в безопасную зону, но пока никто из них так и не появился. Юджи успокаивал самого себя уверениями, что с Тодо и Кусакабе-саном Кугисаки и Зенин будут в безопасности, к тому же с ними отправился Инумаки-сэмпай, а уж он-то со своим даром крови сумеет выиграть немного времени на отступление. Растрескавшаяся броня на костяшках пальцев первокурсника кровоточила и саднила, еще пара-другая таких сильных ударов, и ему придется отбиваться преимущественно ногами. Иери-сан точно отвесит мальчишке подзатыльник за то, что в очередной раз на полную мощь задействовал дар крови, забинтует руки по самые локти, и ребятам придется кормить Итадори с ложки. Вот уж тогда у Чосо появится отличная возможность задушить полукровку своей братской заботой. Милостивый Будда, хоть бы они все вернулись домой! Хоть бы с Фушигуро все было в порядке, хоть бы девочки благополучно выбрались из торгового центра. Хоть бы Гето-сама выжил, а Годжо-сан вырвал победу из лап Сукуны, намертво вцепившись в нее клыками. Хоть бы все, кто приехал в Окаяму, не сложили здесь свои головы, а встретили новый рассвет и полной грудью вдохнули утренний, морозный, декабрьский воздух. Стиснув кулаки, Юджи сорвался с места, разбежался и влетел в кромсающую друг друга толпу, мощным пинком опрокинув очередного новообращенного, который повалил на землю одного из охотников и агрессивно пытался впиться тому в горло, опасно клацая пастью. Не давая чудищу времени опомниться, Итадори вломил ему ботинком по челюсти, в кровь разбивая губы, потом еще, опрокинув противника на спину, схватил за грудки и как следует приложил затылком об пол. Тварь захрипела, плюясь кровью и осколками зубов, резко подалась навстречу, ударила юношу лбом в лицо, дезориентируя и подминая под себя, вцепилась в инстинктивно выставленный Юджи локоть — уцелевший вампирский клык заскрежетал, проехавшись по бронированной коже мальчика и оставив тонкую ниточку трещины, но не смог прокусить ее и добраться до плоти. Итадори принялся бить кулаком по лицу и голове высшего, пытаясь заставить того разжать челюсти, а когда ему, наконец, удалось это сделать, вцепился в кровососа, сомкнув пальцы на чужой шее. Чудовище захрипело, побагровев, как спелая вишня, задергалось, брызгая на лицо Юджи кровавой слюной, ухватилось за душащие его руки и стало сжимать запястья так сильно, что первокурсник взвыл сквозь стиснутые зубы, невольно ослабил затекшие и потерявшие чувствительность пальцы. Высший рывком рухнул вниз, целясь Итадори в открывшееся горло — и завалился вбок с торчащим из шеи стилетом. Быстро стащив тяжелое мертвое тело с Юджи, охотник, которого подросток ранее спас, помог собрату по промыслу подняться на ноги. — Цел, малец? — Да, кажется да. Спасибо! — студент почтительно поклонился собеседнику. — Большое спасибо! — Жизнь за жизнь, — коротко ответил старший, хлопнув Итадори по плечу и ринувшись обратно в бой. Жизнь за жизнь, да. Убитый за убитого. Спасенный за спасенного. Чосо в хлопке соединил ладони, сжимая поток зависшей в воздухе крови в длинное копье и ударяя им выросшую перед ним ледяную стену. Врезавшись в препятствие и разбив его на несколько прозрачных глыб, кровавый снаряд распался, заметно потеряв в скорости и маневренности, но под действием способности высшего быстро стекся обратно. Ураюме выбросил руку в сторону, намереваясь создать новый барьер, который затормозил бы направленный на него удар, и упустил из виду главу Камо, появившегося перед кровососом, точно из воздуха. Бывший полукровка наотмашь ударил противника, когтями вспарывая нежити щеку, разрывая надвое нижнюю губу и оставив длинные глубокие царапины на плече. Ураюме зашипел, скаля клыки, атаковал Норитоши режущим всполохом своей ауры — крепко вцепившись друг в друга, энергетики высших промчались по этажу здания, оставляя после себя трещины на стеклах витрин и дробя в крошку плиточную поверхность полов. Итадори схватился за взорвавшуюся болью голову и упал на колено, а пошатывающийся Оккоцу, вышедший наружу из своего временного убежища, чуть не завалился обратно за порог, но выстоял, приложив ладонь к виску и раскрыв в беззвучном крике рот. Кровопийцы бились с ожесточенностью голодных псин, полосовали друг друга когтями, клыками раздирали вместе с лоскутами одежды кожу, ломали кости, оглашая здание истошными звериными воплями. Ураюме крепко схватил острый ледяной шип, выросший прямо в ладони, и вогнал орудие под ребро навалившегося на него сверху Чосо, на что юноша мощно ударил противника по руке, дробя монаху пальцы, и откатился в сторону, чтобы вытащить кусок льда из своего тела. Подскочив ближе, Норитоши взмахом кисти послал в высшего град тонких кровавых стрел; часть из них была успешно разбита вихревым водоворотом морозящих осколков, а часть достигла цели, впившись Ураюме в лицо и туловище. Тварь зарычала от боли и потянулась трясущимися от ярости оставшимися в целости пальцами к щекам и лбу, из которых торчали темно-алые иглы, вырвала несколько штук из-под правого глаза (склера юноши залилась карминовым, а само глазное яблоко как будто опустилось ниже). — Вам все равно не удастся остановить моего господина. Он сравняет этот мир с землей и построит на его костях новый. — Тогда мы будем пытаться уничтожить его снова и снова, — Камо выставил перед собой руку, собирая всю кровь, какая только была разлита по этажу. Темная, практически черная плеть угрожающе нависла над головой Норитоши, ритмично пульсируя, словно была живым разумным существом. — Я принесу ему ваши головы. Кровавый хлыст столкнулся с ледяной стеной, которая взорвалась, разлетаясь в разные стороны стеклянными, разрезающими до костей сколами. Ураюме смазанными рывками уклонялся от атак противника, отлетал назад, когда прямо у него перед носом разрывались посланные Чосо шарики плазмы, примораживал стопы Камо к полу, налетая следом, как шквал ветра и осыпая юношу ударами. Один из таких выпадов Норитоши все же пропустил: высший вбил когти главе клана в левый бок и грубо провернул пальцы, разрывая органы. Вампир зарычал, шумно втянув носом воздух и ответил незамедлительным ударом кулака в лицо, оттолкнул противника от себя, хватаясь за обливающуюся кровью дыру в теле. Хищно освещая ярко-алыми глазами полутень этажа, Камо свободной рукой принялся хаотично бить Ураюме плетью, оттесняя того к панорамным окнам. — Продолжишь в том же духе — истечешь кровью и сдохнешь! — злорадно фыркнул высший, в очередной раз уклонившись с траектории удара. — Значит утащу тебя в могилу вместе с собой. Тварь в ответ взревела, скаля выпачканный багровым разбитый рот, призвала ряд длинных ледяных копий, остриями направленных в сторону Норитоши, и рванула навстречу. Камо пригнулся, пропуская снаряд над своей головой, еще один сбил кровавым взрывом, потом стремительно перешел на бег, но когда до Ураюме оставалось буквально несколько метров, вдруг резко завалился вниз, уводя свою плеть в сторону. Кровавая лента обогнула монаха, а после, ловко перехваченная и перенаправленная даром Чосо, зашедшим противнику за спину, молнией выскочила откуда-то из-под ног нежити, острием пробила череп, вонзившись под челюстью и выйдя через белоснежную макушку. Судорожно дернувшись в агонии, вампир затих и уронил вдоль тела сплошь выпачканные кровью руки, завалившись вперед и повиснув на копье, точно жертва Влада Колосажателя. Чосо порывистым жестом заставил пику стечь на пол, а мертвое тело Ураюме — влажно рухнуть прямо в сладко пахнущее металлом темное озеро. Лежащий поодаль Норитоши сдавленно выдохнул и откинулся на спину, прижав ладони к дрожащим краям рваной раны в боку. Кажется ближайшую неделю глава Камо проведет в постели, поглощая кровь, чтобы помочь регенерации затянуть уродливую дыру. — Камо-сэмпай! — разбитое лицо Итадори быстро нависло над высшим. Мальчик пощелкал пальцами перед глазами товарища. — Эй, не отключайся! Сейчас мы тебя вытащим отсюда. Ребята, помогите! Чосо, придерживая нерадивого родственника за талию, забросил его руку себе через плечо и осторожно поднял юношу с пола, замер, чтобы тот отдышался и оценил свои силы, и только после того как Норитоши кивнул, медленно двинулся в сторону выхода из торгового центра. Выжившие кровососы из клана Камо неотступно следовали за нежитью, плотной стеной прикрывая господина от возможной атаки (на случай, если в здании еще остались не истребленные создания Ураюме). Бледный, морщащийся от впившихся в спину мелких осколков стекла, с текущей из носа кровью, Юта подошел к Итадори и несколько раз хлопнул кохая по плечу, давая понять, что бой наконец закончился. Полукровка проморгался, выдохнул, захлебнувшись царапающим горло кашлем, устало сел на корточки и ткнулся лицом себе в колени. Казалось, в теле Юджи ныло все: каждая косточка, каждая клеточка, каждая мышца, даже гребанные волосяные луковицы. Голова внезапно стала тяжелой, как чугун — хотелось свалиться прямо на холодный, разбитый, залитый кровью пол и заснуть. Оккоцу несильно дернул студента за воротник, заставляя вздрогнуть и разлепить успевшие сомкнуться ресницы. — Черт, ребята, — Итадори, собрав все оставшиеся силы, выпрямился и так быстро, как только мог, двинулся к эскалатору, чтобы спуститься вниз и выяснить, что случилось с девочками. Пройдя с Ютой всего несколько ступеней, полукровки нос к носу столкнулись с Тодо, который тащил у себя на спине ослабевшего, но находящегося в сознании Фушигуро. Лицо мальчика заплыло и посинело от гематом, но Итадори без труда опознал в нем своего сокурсника, своего боевого товарища, с которым прошел пламя Сибуи и отравленные источники Хаконе, с которым столько раз ездил на задания колледжа, выбивая все дерьмо из низших вампиров, с которым зависал вечерами, гуляя по городу и поедая мороженое на скамье в парках. Мегуми свесил с плеч Тодо руки, и когда Юджи подскочил ближе, то заметил, что пальцы полукровки мелко тряслись, сломанные, начавшие чернеть из-за загноившихся ран. Чувствуя подкативший к горлу ком, Итадори подошел к приятелям и ткнулся лбом в локоть Фушигуро, ухватился пальцами за грязную униформу друга, поджал губы, мысленно приказывая себе успокоиться. Все в порядке, причин для паники нет. Мегуми жив, миссия закончилась успехом! Сейчас они выйдут на свежий воздух, притащат раненых в убежище киотских охотников, чтобы перевести дух и промыть раны, а потом все вместе сядут на поезд и уедут в Токио, как можно дальше от Окаямы, от Сукуны, от смерти и новой боли. Иери-сан вправит и излечит руки Фушигуро, и он сможет призывать тени, чтобы те кусали потомка Рёмена за икры, когда мальчик снова и снова будет доставать приятеля глупыми вопросами или сомнительными идеями. — Отвали, Итадори, ты весь в крови, — хрипло прошептал Мегуми, с трудом ворочая языком. — А ты воняешь хуже, чем мои носки, — парировал Юджи, не сумев удержать слез, тонкими щиплющими дорожками потянувшихся от уголков его глаз к острому подбородку. — Пошел ты, — голос подростка плаксиво дрогнул, отчего пальцы Итадори сильнее стиснулись на чужой одежде. — Спасибо, что пришли за мной, — слова, чуть слышные, произнесенные одними только губами, потонули в громком всхлипе Юджи. — Чего встали, тащите свои задницы наверх! Пора валить отсюда нахрен! — не без раздражения рявкнула Кугисаки, стукнув окровавленным молотком по поручню замершего эскалатора. Покидая разгромленный торговый центр, никто не обернулся, не бросил последний взгляд на выбитые глаза-окна, на залетающие внутрь с ветром снежинки. Когда все закончится, группа зачистки выволочет наружу истерзанные трупы, здание отмоют и отремонтируют, а через пару десятков лет, вероятно, никто и не вспомнит о бойне, которая развернулась в его стенах. Один-единственный тревожный взгляд был брошен охотниками в ту сторону, где располагался замок Воронов. — Удачи, Годжо-сан, — выдохнул Юджи, прежде чем догнать товарищей, успевших уйти вперед.

*

Кендзяку определенно не прогадал с выбором новой оболочки. Вампир, ставший жертвой жуткого чистокровного, был крепко сложен, обладал мощными клыками и острыми, как бритвы, когтями, а еще мог оказывать неплохое сопротивление натиску чужой ауры, потому как до сих пор не согнулся пополам, вереща от сдавливающей голову боли и харкая кровью. Даже если дар крови нежити окажется чуть более полезным, чем способность той же Аманай, Кендзяку все же сумеет какое-то время биться против Сугуру, используя лишь свои физические данные, во многом превосходящие людские. В воздухе разлился горячий удушливый аромат разогретого свечами ладана, отчего кровопийца то и дело отфыркивался, раздувая ноздри. Резкий запах действовал и на священника, мягко сдавливая невидимыми кончиками пальцев его виски, но Гето, столько лет проведший в лоне церкви, научился абстрагироваться от этой ласковой, как поцелуй ребенка, боли, сделал ее своим союзником. Духи-сколопендры, рыча и стрекоча челюстями, бешено ринулись вперед, едва заслышав звонкий щелчок пальцев — сигнал к атаке. Изгибаясь и перебирая лапками, чудища наскочили на противника, вгрызлись в мужчину так рьяно, будто их не кормили целую вечность, попытались обернуться кольцами вокруг чужого тела на манер змей. Кендзяку схватил тварь обеими руками, выпутавшись из нагромождения склизких лап, с резким хрустом вывернул уродливую голову и так же быстро покончил со второй сколопендрой, перехватив поперек туловища и разорвав когтями надвое. Дух, взвизгнув, успел вбить острые кончики передних лап в лицо и плечи высшего, оставляя небольшие кровоточащие дыры. Разумеется, вытащенная из разлома нежить была лишь обманкой, призванной отвлечь внимание — воспользовавшись тем, что Кендзяку переключился на духов, Сугуру подобрался практически вплотную, схватил кровососа за шею и изо всех сил всадил ему в живот стилет, затем еще и еще. Наверное, будь у охотника больше сил, он пробил бы чужую плоть насквозь. Бессмысленно было пытаться подавить кровососа аурой или пугать угрозами, это сработало бы на любом другом вампире, но не на Кендзяку. Его можно было остановить только силой, грубой, ошеломляющей своей жестокостью, безмолвным и твердым ударом, без сомнений и колебаний. Истинный обеими руками схватился за запястье священника и вытащил из раны оружие, ударил Сугуру потоком энергии, заставляя отшатнуться. Энергетика самого Кендзяку, прорвавшаяся сквозь пахнущую мускусом хищную ауру украденного тела, хлестко врезалась в полукровку, оседая гнилым привкусом на губах и забиваясь в нос тошнотворным смрадом. Гето чертыхнулся из-за того, что у него некстати заслезились глаза, чуть не пропустил летящие в его сторону смертоносные когти, нырнул под руку, перехватывая чужое запястье, ударил кровососа в скулу. Хайбара как-то спросил, зачем сэмпай учился рукопашному бою, если мог спокойно отсиживаться в стороне и позволить духам сделать грязную работу за него. Сугуру в ответ усмехнулся и сказал, что какими бы полезными ни были призываемые им чудовища, старую добрую потасовку на кулаках они все равно не заменят. Узкий проход между скамьями, куда оттеснил мужчину Кендзяку, не позволил охотнику как следует замахнуться и отбить выпад, чем воспользовалась нежить, набросившись на святого отца. Деревянная спинка, на которую налетел брюнет, жалобно скрипнула, треснула, но выстояла. Гето стиснул зубы от выстрелившей фейерверком в глазах боли. Оставалось надеяться, что к исходу боя полукровка не будет напоминать тщательно отбитый со всех сторон кусок стейка, который не сумеет даже пальцем пошевелить без посторонней помощи. Кендзяку агрессивным пинком выломал у ближайшей скамьи толстую ножку, в очередной раз демонстрируя физическое превосходство вампиров, схватил ее и широким замахом обрушил вниз, метя Сугуру в лицо; брюнет едва успел перекатиться в сторону, воззвал к призрачной колыбели, выдергивая под своды церкви крупного духа, чем-то отдаленно похожего на Минотавра. Рявкнув на стремительно атаковавшую нежить ауру прихода, чудище схватило Кендзяку и отшвырнуло подальше от хозяина, после неуклюже потянуло толстыми пальцами священника за руку, помогая подняться с пола, и скрылось в завесе — Сугуру решил пока повременить с призывом мощных духов, чтобы раньше времени не выдохнуться. Чистокровный влетел в колонну, поддерживающую арочный свод над нишами, оставив в камне глубокие трещины, рухнул, как мешок, вниз, но не остался валяться, к неудовольствию Гето, без движения, подобравшись и прислонившись спиной к столбу. Рыча и полыхая красными радужками, вампир сплюнул кровь и хрипло посмеялся. — Сразу идешь ва-банк, да? Отлично, тогда и я не буду больше церемониться. Теперь я еще сильнее хочу завладеть твоим телом, — Кендзяку, держась за колонну, выпрямился, шире расставил для устойчивости ноги, повел плечами, проверяя целостность костей. — Ты и в самом деле так стараешься ради мальчишки Годжо? И чего ты ждешь взамен? Благодарность? Обращение в высшего и место в клане? Не обольщайся, Гето, ты для него сродни очередной игрушки, которую он со временем выбросит и забудет. — Не равняй Сатору с собой. — И не думал. Все вампиры одинаковы. — Нет, Сатору лучший из вашего вида, а ты — гребанная падаль, — Сугуру поднял руку, разрывая ткань межмирья и призывая из черных глубоких недр новых духов. — Ты не уйдешь отсюда живым, клянусь Всевышним. Кендзяку не блефовал, говоря, что не будет больше сдерживаться (возможно для него в принципе не существовало слово «блеф»). Мужчина активировал дар проклятой крови сразу, как только из разлома выпрыгнула стая монстров, напоминающих разложившихся практически до скелетов, крупных, доходящих охотнику почти до бедра, собак. Неизвестно, какая сила удерживала желтовато-белые кости вместе, не позволяя духам рассыпаться от малейшего движения; черные, изъеденные язвами, лоскуты кожи чудищ лоснились от жира и густого гноя, тихо шипели под воздействием приходской ауры. Одна из псин судорожно дернулась, выхаркала на пол сгусток из крови, склизких ошметков собственного желудка и осколков костей, уставилась на противника горящим черным пламенем глазом (второй вытек из глазницы нежити, прилипнув бесформенной массой к морде) и утробно зарычала. Способность высшего отдаленно напоминала дар крови Фушигуро Мегуми, но, в отличие от мальчика, вампир не мог создавать из тени живых существ, способных наносить урон врагу, видоизменять их по своему желанию и потребностям. Скорее всего захваченное тело принадлежало кровососу одной из разведывательных групп клана Зенин, которому не посчастливилось столкнуться с Кендзяку. Мужчина укрывался тенями, точно щитом, уплотняя их настолько, что костяные духи, наталкиваясь на препятствие, отскакивали, создавал непроницаемую черную завесу, пытаясь заключить мечущегося из стороны в сторону Сугуру в ловушку, разбивал витражи и стены длинными, сотканными из мрака копьями. Священник ринулся к алтарю, успев укрыться за кафедрой до того, как острие одной из таких игл прошило бы ему тело, пригвоздив к скамье или полу. Что-то мощно ударилось о стойку, расщепив дерево, и полукровке пришлось пригнуться, прикрыв ладонью глаза, чтобы в них не попала колючая стружка. Под кафедрой был припрятан запасной магазин; Гето привычным отточенным до автоматизма жестом вогнал пули в ствол Беретты, перезарядил пистолет и вскочил, открывая по кровососу огонь. Сугуру стрелял, почти не целясь (взять на мушку перемещающегося со скоростью звука чистокровного было крайне сложно), перебивая серебром оскверненные кости духов, в осколки и труху громя гипсовые образы святых и превращая в решето раздвижные створки ширм, изображавших библейские сюжеты. Кендзяку вырос перед Гето, как черт из табакерки, но охотник не растерялся, выстрелом в плечо заставив тварь на секунду остановиться. Кровопийца оглушил противника злобным рыком, живым тараном налетел на мужчину, отбросил Сугуру на алтарь; от неожиданности он обронил пистолет, смахнул при падении свечи и тлеющее кадило. Святой отец не успел сгруппироваться и отскочить от Кендзяку, и тот мертвой хваткой вцепился в волосы полукровки, оттащил от возвышающегося над ними распятия и с размаху приложил лицом о какой-то невысокий постамент. Боль, слепящая, прошивающая до кончиков пальцев, затопила Гето, на доли секунды погружая его разум в вязкую въедливую темноту. Оставшийся в строю дух-скелет в три длинных пружинистых прыжка пересек расстояние от порога церкви до хозяина, взлетел Кендзяку на спину и начал кусать кровососа за горло и голову. Потряхивая головой в попытках вернуть ясность сознанию, Сугуру пополз к нишам, спотыкаясь и растягиваясь на полу, сгреб пальцами колбочки с растертым серебром, которые запрятал Джунпей, разбил их о стену, порезав при этом себе пальцы, а после обсыпался крошевом и тщательно измазал вспотевшую шею, заполучив крошечный шанс выжить, если Кендзяку удастся дорваться до полукровки. Вампир не заставил долго себя ждать, перекинув через плечо кусачее чудище и ударом ноги раскроив ему голый череп. — Сдайся, Гето. Ты слишком слаб, чтобы противостоять мне, — нежить отпихнула рассыпающиеся черными хлопьями останки духа и двинулась к священнику. — Но надо признать, ты достойно сражался. Твои навыки мне пригодятся. Мне не довелось прикоснуться к величию Тайра, но зато я заберу себе его потомка. — Я еще только начал, ебанная ты мразь. Из разверзнувшейся под ногами Кендзяку бездны высунулись длинные руки и беспорядочно принялись хватать мужчину за лодыжки, бедра и колени, цепляясь когтями и утягивая его вниз. Нечто, похожее на горбатый женский силуэт, вынырнуло из тьмы, обхватило чистокровного за шею, широко растянуло раздвоенную пасть, намереваясь если не откусить кровососу голову целиком, то отхватить приличный кусок. Гето крепко стиснул в пальцах тонкий острый стилет, подлетел к обездвиженному противнику, но был снесен черной поверхностью теневого щита, который вдруг растянулся вширь, погасив все источники света, какие только были в церкви и погрузив мир в душный мрак. Священник попытался призвать блуждающие огоньки — маленькие вспышки сверкнули и потухли, слишком слабые для того, чтобы противостоять церковной ауре. Полукровка поудобнее перехватил рукоять оружия, выставив его перед собой, напряженно вслушался в звуки окружения. Тьма египетская выколола народу фараона глаза, заставила блуждать, не разбирая дороги, падать во рвы и воды Нила. Сугуру выругался, понимая, что не видит ничего от слова «совсем», и это раздражало и тревожило охотника, ведь Кендзяку мог напасть откуда угодно, спрятавшийся в чернилах своего дара крови. — Ты трус, раз нападаешь исподтишка! — громогласный, обвиняющий голос священника взлетел под своды прихода. — Мерзкая, сраная падаль! Ты будешь гнить в аду! — Мне уже не впервой гнить заживо. Как-нибудь переживу. Острая боль, разорвавшая полукровке плечо, заставила Гето вскрикнуть и выгнуться, начать молотить кулаками голову вгрызшегося в него Кендзяку. Серебряная пыль на одежде и коже брюнета жгла истинному лицо, и он громко рычал, но лишь сильнее стискивал зубы, клыками прокусывая Сугуру мышцы. Мужчина хотел рывком податься вперед, однако в последнюю секунду передумал (тогда он просто-напросто оставит в пасти кусок своей плоти и быстро истечет кровью) и завалился назад, споткнувшись обо что-то и рухнув вместе с кровопийцей на пол. Пальцы святого отца нащупали твердый мокрый предмет, схватили его покрепче и рывком огрели Кендзяку. Это оказалась опрокинутая стеклянная бутылка со святой водой, у которой было отбито горлышко. Сугуру едва не оглох от пронзительного вопля, когда жидкость выплеснулась из разбитой тары в лицо чистокровному — чудище мигом отпрянуло от своей жертвы, схватившись за обугленные щеки. Плотная черная завеса, потеряв контакт с хозяином, дрогнула и развеялась, растянувшись отбрасываемыми тенями на полу. Гето втянул носом воздух и закашлялся, пригнувшись к земле — только сейчас он заметил, что в воздухе пахло гарью. Распахнув слезящиеся от боли глаза, священник увидел, что по тяжелым портьерам и перегородкам жадно ползли вверх языки пламени от сброшенных с алтаря свечей. Леденящий ступор тут же охватил Сугуру, заставив застыть и беспомощно уставиться на то, как огонь пожирал церковь изнутри, все ближе подбираясь к распятию над молельным залом. Точно по жестокому приказу перед глазами полукровки выросли чернеющие стены прихода отца Маттео, оплавившиеся краски на статуе Иисуса, разбитый витраж рождения Спасителя — и десять мертвых, покрытых копотью человеческих ликов. Бьяджини в силу своего состояния не мог отправиться на опознание, поэтому вместо настоятеля поехали Сугуру и Джунпей. Молодой послушник тихо плакал, зажимая себе ладонями рот, пока переходил от одной морозильной камеры морга к другой. Охотник не всех служителей церкви знал по именам, потому что, пока он бывал в командировках, кто-то переводился в приходы соседних районов и префектур, а вместо них заступали новички, но хорошо знал их в лицо, а потому подтвердил, что все десять послушников работали вместе с отцом Маттео. Четверым из них повезло меньше, чем остальным братьям — их тела успели обгореть, но эксперты подтвердили, что к тому моменту, когда огонь перекинулся на людей, они уже были мертвы, а потому не мучились, сгорая заживо. Все же Господь был милосерден к тем, кто служил ему. Видели ли братья перед тем, как задохнуться от валящего столбом едкого черного дыма, все то, что сейчас видел Гето? Или они, сломя голову, сразу бросились к наглухо запертым выходам, крича о помощи и стуча кулаками по дверям? Загипнотизированный смертоносным всполохом пламени, перекинувшимся на кафедру проповедника, Сугуру напрочь забыл про Кендзяку, который схватил полукровку, впиваясь когтями ему в руки, грубо опрокинул на пол, подмяв под себя, и прижал ко лбу брюнета кусок завалившегося внутрь из рамы витража. Острый край осколка вспорол смуглую кожу, обжег охотника новой вспышкой боли. Священник сумел высвободить одну руку из хвата вампира и сомкнул пальцы на чужом запястье, изо всех сил стал пытаться оттолкнуть от себя стекло, пока оно не исполосовало мужчине лицо или пока Кендзяку не вогнал орудие полукровке в глаз. Нежить засопела, сильнее надавила на осколок, глубже погружая острие под кожу и разрезая ее вдоль лба. — Я сниму с тебя скальп, а потом вскрою череп! — утробно шипел истинный, самодовольный оскал которого говорил о том, что Кендзяку получал неимоверное удовольствие от процесса. — Ты будешь умирать медленно и мучительно, а потом я примерю твою шкуру и буду смотреть, как Годжо подохнет от твоих же рук. О, представляю, какой недоуменный взгляд у него будет. А ты ничем не сможешь ему помочь, потому что будешь мертв. Лучше бы ты послушался меня сразу, Гето. Кровь из разреза на лбу заливала Сугуру глаза, а саму рану пекло раскалившимся от пламени воздухом; охотник шумно дышал сквозь стиснутые зубы и мысленно молил архангела Михаила, раскинувшего белые крылья на витраже над распятьем, наделить его силами, чтобы дать отпор, нанести последний удар, атаковать зверя прямо в сердце и навсегда покончить с гнилым бедствием по имени Кендзяку. Если священник погибнет, истинный залезет в его голову и увидит все то, что никогда не должен видеть своими наглыми хитрыми глазами, услышит предназначавшиеся только ему, Сугуру, тихие вздохи и стоны, ощутит разливающийся под пальцами жар гибкого светлого тела. Одному лишь Богу известно, что тогда может сотворить с Сатору этот герольд погибели, эта проклятая химера, эта Иудова тень. Ревущая злоба, неотвратимая, как Великий потоп, возросла в Гето, застилая ему алой пеленой глаза, вновь агрессивно заворочалась где-то под ребрами черная тварь, персональное проклятие охотника, голодное, как стая саранчи, жадное, как смертный грех. Если полукровке предначертано умереть в эту роковую ночь, то он уволочет Кендзяку с собой в преисподнюю, вцепится в него, как неоперабельная раковая опухоль, как языковая мокрица. Прожигая кровососа пульсирующей в лисьих глазах ненавистью, Сугуру заворочался, по миллиметру высвобождая зажатую вторую руку, сумел, наконец, распрямить сбитые пальцы и резко дернул ими, нащупывая истончившуюся нить, связывающую мужчину с миром духов. Сначала раздалось шуршащее хлопанье крыльев, затем последовал противный визг, а потом что-то спикировало сверху на Кендзяку, отрывая его от поверженного противника и подымая в воздух. Вскрикнув от того, что витражный осколок особенно глубоко и больно резанул напоследок лоб охотника, Гето прижал к ране ладонь и быстро вскочил на ноги, опасно пошатнулся от того, что у него потемнело в глазах от потери крови и нехватки кислорода, но устоял. Огромная гарпия — поджарое, покрытое черно-зелеными перьями, женское туловище и загнутый крюком острый клюв — носилась под задымленной, раскаленной крышей, вереща и мотая лапами добычу, с размаху налетала на стены, ударяя вампира о лепнину и высокие каменные подоконники. Гето не видел, что именно творилось в высоте, но, кажется, Кендзяку сумел атаковать монстра тенью, пробив гарпии крыло. Сдуру врезавшись в охваченные огнем шторы, дух заорал во всю глотку, зацепился за пламенеющее полотнище и потащил его за собой, поджигая арки, исповедальню и двери, ведшие в смежные комнатушки, заранее заложенные кирпичами. Пожарище медленно смыкало свои ярко-рыжие объятия. Продолжая истерично визжать, подбитый дух ударился об одну из колонн и рухнул вниз вместе со своей ношей, свалился на скамьи. Сугуру, мстительно щурясь, быстрым шагом приблизился к пылающему духу, с размаху ударил кулаком по лицу выкарабкавшегося из-под тела монстра Кендзяку (кожа вампира покрылась новыми ожогами, разорвалась и расползлась обугленными краями), затем стащил с запястья подаренные Сатору четки и набросил их на шею нежити, крепко стянув на манер удавки. Кровосос захрипел, задергался, как в лихорадке — серебряные бусины выжигали твари глотку. Ощущая сбивающий с ног прилив энергии, — не иначе как организм сошел с ума от потока адреналина — священник потащил бьющегося Кендзяку в дальний угол церкви, к большой каменной чаше, наполненной святой водой, резко сдавил четки еще плотнее, заставив чудовище задушено сипеть. — Хочешь, я отпущу тебе грехи перед смертью? In nomine Domini Patris, — Гето толчком опрокинул истинного лицом прямо в воду, отчего та покраснела от крови, — Et Filii, — удерживая Кендзяку, оглушившего его отчаянным криком, полукровка приложил тварь мордой об край чаши, — Et Spiritus Sancti. Священник порывисто отшатнулся, волоча за собой обожженного дочерна, но еще живого вампира, оттолкнул в проход между сломанных скамей, едва успел укрыться от выстрелившего снопа ярких искр. Сквозь разлом в приход вырвалась встревоженная стайка сияющих духов-бабочек; одна за другой живые искорки взорвались и потухли, раздавленные слившимися воедино светлой аурой церкви и громыхающей разрядами энергией Сугуру. Несколько бабочек врезались в полукровку, оставили на черной ткани рубашки золотые отпечатки крыльев, словно узор на кирасе непокорного самурая. Гето надвигался на Кендзяку, как девятый вал, как Черная смерть, озлобленный, с упавшими на лицо распущенными, испачканными кровью волосами, хрипло дышащий полной грудью, звериным прищуром сжиравший противника вместе с потрохами. Вытянув руку в сторону, брюнет раздвинул края прохода как можно шире и мысленно воззвал к самым неизведанным глубинам призрачной долины, неслышным ревом гневливого господина приказал нежити явиться на его зов. Сначала разлом пошел волнами, как потревоженная поверхность озера, потом из нее медленно, как будто нехотя, высунулась огромная обсидиановая голова, поблескивающая глянцевыми чешуйками и нервно шевелящая жесткими длинными усами. Выдохнув из ноздрей пар и фыркнув от опалившего массивное гибкое тело жара, черный, как сама ночь, дракон обернулся кольцом вокруг священника и лежащего на земле Кендзяку, навис над чистокровным, щуря яркие глаза и тихо рокоча. Сугуру чувствовал, что твари было тесно в маленькой коробке горящей церкви, а любое неверное движение расценит как сигнал к нападению. Понимая, что еще немного и он задохнется, полукровка облизал растрескавшиеся от духоты разбитые губы, подобрал часть сломанного напольного подсвечника, качнул его в руке, оценивая, насколько тот тяжелый, грузными пошатывающимися шагами подошел ближе к Кендзяку. — Призвал… эту тварь, — кровопийца говорил с трудом, с хрипом выдавливая из себя слова. — Думал, никогда больше… не увижу. Где же твоя… любовь к ближнему… Тайра? — Знаешь, в чем разница между мной и Ним? Бог милосерден, а я — нет. Ты посмел покуситься на то, что принадлежит мне, ублюдок, и за это я тебя уничтожу. — Я еще вернусь. Вернусь и… заберу все, что тебе… дорого. — Не вернешься. Я позабочусь об этом. Резко замахнувшись и вложив в удар всю свою ярость, Сугуру обрушил острие подсвечника на голову Кендзяку, с хрустом проламывая ему череп. С ненавистью дернув орудие в сторону и в кашу сминая противнику мозг, Гето вырвал штырь, потеряв равновесие и рухнув без сил прямо на гладкий прохладный бок духа-дракона. Страшный исполин наклонил голову вперед, вглядываясь в залитое кровью лицо священника, зашевелил усами, потом посмотрел на бездыханное тело, которое еще пару секунд назад дрыгалось и что-то бормотало. В темных глазах монстра как будто застыл немой вопрос — что ему сделать с поверженным противником своего хозяина? — Сожри эту падаль. Утащи в свой мир. Размажь по полу, мне все равно, но от него не должно остаться ничего, даже клока волос. Черный дракон, согласно фыркнув, резко клацнул челюстью, вцепившись в труп, будто собака в тряпичную куклу, дернул головой, раскусывая тело пополам, жадно сглотнул, проталкивая добычу в широкую глотку, после рывком подобрался и сгинул, нырнув обратно в разлом. Сугуру согнулся пополам, проблевавшись желчью от перенапряжения, медленно пополз к главному выходу церкви, кашляя до слез и новых рвотных позывов. Где-то за спиной Гето раздался страшный треск и жуткий грохот — то свалилось обгоревшее у основания распятие. Силы стремительно покидали мужчину, как песок в стеклянных часах, с каждой секундой ему становилось все труднее подтягивать свое искалеченное туловище, но он настырно продолжал ползти, обрывками мыслей взывая то к святым, то к Будде, то к Сатору. Он победил, боже, Всевышний, он сделал это. Теперь Годжо в безопасности. Скоро он увидится с Сатору и больше никогда его не отпустит. Сугуру будет целовать его белые пальцы до тех пор, пока не сотрет губами кожу, пока вампир не ударит его от смущения, пока… Захлебнувшись в очередной раз кашлем, охотник принялся бить кулаками по запертой снаружи двери, и каждый новый стук его становился все тише и глуше. О, точно, он ведь велел не снимать с церкви печати, пока не настанет рассвет. Собрав последние силы, Гето вновь ударил в дверь, а после, прежде чем его забрали к себе мрак и тишина, коснулся дрожащей пелены потусторонней колыбели. Откликнулся ли кто-нибудь с той стороны завесы, Сугуру уже не увидел.

*

Визгливо наскочившие друг на друга ауры чистокровных сотрясли замок, разбив в некоторых местах черепицу, снесли с острых краев покатых крыш золотые статуи и заставили черные стены покрыться трещинами. Пусть вампиры знали энергию друг друга как свои пять пальцев, они все равно схлестнулись в первую очередь ими, точно проверяя, насколько достоин соперник, чтобы сойтись с ним в смертельной схватке, сможет ли он выстоять против прущей напролом мощи или умрет сразу же после начала боя. Темный халцедон ауры Рёмена возвышался каменным колоссом, старым, как континент, стихийно-буйным, как резкое столкновение тектонических плит, наваливался на Годжо, как оползень в горах. Сатору резал полотно чужой энергетики тысячелетними бело-синими льдами, тревожными и величественными, сияющими на солнце острыми краями. Трескуче гудя, скользкое зеркальное озеро растягивалось по земле, захватывая территорию внутреннего двора замка Воронов, сковывало лестницы, ведущие к порогу здания, даже сквозь одежду и обувь больно жгло кожу. В документах о Сугаваре, которыми с альбиносом делился директор Яга перед поездкой в Канагаву, говорилось, что древний истинный мог использовать собственную ауру, как оружие, насмерть замораживая противников еще до того, как они обнажили бы мечи. Сатору не сомневался в едва ли не божественной силе своего предка, но понимал, что провернуть что-то подобное у него навряд ли получится — наверняка Сугавара потратил не одно десятилетие, чтобы научиться так мастерски управлять потоками энергии. У его злосчастного потомка, к сожалению, не было в запасе столько времени. — Ты становишься все сильнее, — Сукуна осклабился, растягивая клыкастый рот в усмешке, сощурил обе пары красных, как зерна граната, глаз. — Покажи, на что способен, мальчишка, дай мне насладиться этим боем. — Безумное чудовище, — шикнул в ответ Годжо, медленно переставляя ноги и не сводя взор с противника. — Этот мир уже давно не похож на тот, в котором ты жил. Ты не сможешь вечно бороться с охотниками и всем человечеством. Ты застрял в прошлом! Сатору искренне не понимал, почему Рёмен так рьяно стремился уничтожить все, что вставало у него на пути. Будучи опытным тысячелетним воином, Сукуна мог стать охотникам непробиваемым союзником ну или хотя бы пытаться мирно сосуществовать бок о бок со смертными, как это делали кланы Зенин, Камо и находящиеся под их протекцией более мелкие семьи кровососов. Мужчина мог занять место в Совете, а его слово имело бы вес и авторитет во всем сообществе высшей нежити. К Сукуне ходили бы за советом и помощью, он мог бы воспитывать подрастающее поколение кровопийц — кто знает, может и сумел бы очистить свое залитое реками крови прошлое, оставив события вековой резни в призрачных воспоминаниях. Неужели так сильно жаждал монстр довести до конца то, что не сумел сделать еще со времен эпохи Хэйан? Играла ли в нем жгучая обида за поражение, беспокойно дремавшая все это время в крови Рёмена и ждавшая дня, когда, наконец, выплеснется наружу? А может из-за заклятия Демонической Гробницы Сукуна действительно тронулся умом и уже не осознавал, что с момента его последней битвы прошло без малого больше тысячи лет? Может в своем извращенном воображении истинный все еще пребывал во временах самураев и феодальных тяжб? Меч Сутоку Тэнно, видимо почуяв знакомую гнетущую ауру старого врага, бесился в руках Сатору, всполохами шумного сквозняка ударяя юного истинного по запястьям, рвался в бой и как будто мягко подсвечивался изнутри. Годжо покрепче стиснул рукоять катаны, будто та могла выскочить из пальцев альбиноса и отлететь в сторону Сукуны, начать, как живая, колоть и резать ненасытную тварь. Резко втянув через нос воздух, Сатору сорвался с места, решив не терять больше времени на пустые попытки вести с Рёменом переговоры — каждая потраченная впустую минута стоила кому-то жизни. Морозной вспышкой сверкнув перед противником, юноша рубанул клинком, целясь кровососу в живот; меч злорадно запел, проехавшись острием по татуированной коже, серебром и инеем выжег разошедшиеся края неглубокого пореза. Сатору нанес еще один удар, теперь уже по диагонали, снизу вверх, оставляя новый разрез поперек предыдущего, грубо толкнул Сукуну ладонью в грудь, позволяя своей ауре перекинуться на чистокровного и заковать его плечи и кисти рук в тяжелую ледяную броню. Рёмен отшатнулся от альбиноса, порывисто дернул конечностями, убедился, что просто так расколоть лед у него не получится и призвал свое магическое пламя. Рыжий огонь облизал тело нежити, почти мгновенно испарив прозрачное холодное стекло, слетел с пальцев, порывистым жестом направленный в сторону Годжо, ударился о невидимый барьер и недовольно затрещал. — Из всех возможных клинков ты выбрал именно этот, — голос Сукуны звучал зло и угрожающе; потянувшись к правому плечу, древний чистокровный схватился за торчащий из него ледяной кристалл и резко выдернул, раскрошил его когтистыми пальцами. — Знай, что держишь в руках оружие труса. — Но этот трус смог поставить тебя на колени, — Сатору ответил едкой шпилькой, чуть пригнувшись и отведя назад локоть, занес меч над плечом, направив его острием к противнику. Слова альбиноса подействовали на Рёмена как стартовый пистолет на приготовившихся к забегу спортсменов. Мгновенно вспыхнув и взметнувшись, словно боевое знамя, черная аура чудовища оскорбленно взревела, нависла голодным грифом-падальщиком над головой своего хозяина. Вампир рванул к Годжо, врезался с размаху в барьер и обрушил на плотный купол несколько остервенелых, мощных, просчитанных ударов, а затем, к удивлению юноши, легко протаранил его плечом, когтями распорол воздух в нескольких миллиметрах от носа Сатору и едва не выцарапал чистокровному глаз. Годжо отразил атаки рубящими выпадами клинка, со всей силы выбросил острие в лицо Сукуне, метя в челюсть, но мужчина успел выставить перед собой руку и принять удар на нее. Катана прошла сквозь ладонь, точно через тонкий лист бумаги, а Рёмен, громко рыча, плотно сомкнул пальцы на обагрившемся кровью лезвии, тормозя оружие. Испугавшись, что кровопийца сломает меч, как он сделал это в Хаконе, Сатору мертвой хваткой вцепился в рукоять и с усилием дернул клинок в сторону, срубив Сукуне несколько фаланг и располовинив твари ладонь. На одном дыхании Годжо призвал дар крови, осветив кулак искрами Красного, резко ударил Рёмена в солнечное сплетение, взрывом отталкивая вампира на крыльцо замка, заставляя перелететь через порог и скрыться в темных недрах помещения. Людоед возвратился на поле боя буквально через несколько секунд, материализовавшись в дверном проеме и метнув в Годжо длинное копье, прихваченное из арсенала музея, которым и являлся в данный момент замок Воронов. Сатору, рвано выдохнув, ударил катаной Сутоку, едва успев разрубить древко, и напрягся — если бы альбинос был менее расторопным, Сукуна пришпилил бы его к земле, будто насекомое. — Мне льстит мысль, что ты притащил оружие, чтобы хоть немного поднять свои шансы на победу, но это не делает тебе чести. Может будем биться на равных? — Рёмен сошел с энгавы, переложив из разрубленной, медленно затягивающейся из-за серебряного ожога, ладони в здоровую меч, с тихим свистом рассек им воздух и встал в боевую стойку, вытянув оружие в сторону. — Отец, направляй клинок в моей руке, — одними лишь губами произнес Годжо. Катаны врезались друг в друга с дрожащим металлическим звоном и скрежетом. Зыркнув на Сукуну сквозь перекрестие клинков, Сатору как можно сильнее уперся ногами в землю и подался вперед, чтобы отбросить вампира и пойти на него резкой лобовой атакой. Древний чистокровный мастерски владел мечом, отражая выпады и отбивая острое лезвие, сильными рубящими атаками заставлял юношу уклоняться и уходить в блок. Оружие императора-вампира заревело от злости, когда Годжо в очередной раз выставил его перед собой, закрываясь от удара, хлестнуло альбиноса аурой по рукам — металл жаждал омыться горячей кровью, желал прошить собой упругие твердые мышцы, перерезать сухожилия, вспороть натянутую кожу. Сатору оскалился, собираясь с силами, тенью шмыгнул Сукуне за спину и широким быстрым замахом полоснул нежить поперек лопаток. Порез на покрытом татуировками туловище расцвел багровыми брызгами, почернел, сожранный серебряной примесью, спрятался под пеленой узорного инея. Рёмен ответил мгновенным разворотом и ударом меча сверху вниз, вспорол острием грудь противника от левого плеча до правого бока наискось. Годжо согнулся, прикрыв ранение рукой, а после отлетел от мощного апперкота, рухнул на спину и захрипел от того, что у него перехватило от боли дыхание. В спаррингах с Ютой Сатору чувствовал свое превосходство в искусстве боя на мечах и сдерживал порывы, понимая, что полукровка пока недостаточно силен, чтобы отражать его атаки, а отец, пусть и казалось, что не делал сыну поблажек во время тренировок, все же иногда поддавался, но исключительно в обучающих целях, указывая юноше на то, какие приемы у младшего Годжо удавались лучше всего, а где стоило приложить больше усилий. Сукуна же бился, как в последний раз, будто насквозь видел технику противника, предугадывал его движения и атаки. Юудэй сумел бы дать кровососу достойный отпор, а вот Сатору… Нет, нельзя так думать! Засомневаешься в собственных силах — погибнешь на месте. — Тебя хорошо обучили держать меч, потомок Сугавары, — Рёмен свел лопатки, скривившись в болезненной гримасе, взглянул на распоротую ладонь, (края разрубленной плоти сомкнулись и теперь медленно затягивались). — Из тебя вышел бы неплохой самурай. — Я и есть он. Подброшенный с земли выплеском ауры, Годжо белой стрелой ринулся на нежить, стал оттеснять его серией резких атак. Голос отца в голове строго напоминал, как держать локоть, под каким углом рубить, чтобы зацепить как можно глубже, как контролировать дыхание. Заноси клинок обеими руками над головой и бей по центру, меть ближе к плечевому суставу, перебей сопернику связки, чтобы у него повисла рука, и он больше не мог ею воспользоваться. Режь по запястью, чтобы из-за льющейся крови катана выскальзывала из пальцев врага, а силы покидали его капля за каплей. Делай оборот вокруг оси для ускорения и бей по горизонтали, заставь клинок недруга дрожать от столкновения. Лей в свой меч столько силы, сколько нужно для того, чтобы заставить противника опуститься на колени и начать молить о пощаде или скорейшей смерти. Сохраняй спокойствие, ведь только холодным разум приведет тебя к победе. Глаза на скулах Сатору сощурились, вперились в Сукуну, считывая информацию о слабых точках на теле мужчины и передавая ее хозяину; альбинос быстро рванул клинком по грудной клетке, проникая острием между ребер и разрезая обтягивающие их мышцы, зацепил бедренную артерию, и та расплескалась кровью по земле вокруг вампиров. Рёмен со всего размаху ударил концом рукояти Годжо в лицо, разбив юноше скулу и область вокруг глаза, — красная радужка потерялась среди лопнувших сосудов склеры — схватил за ворот и шарахнул о крыльцо, сломав чужим телом половицы и расколов ступени. Сатору, вскинув перед собой руки, вцепился когтями Сукуне в щеки, с силой рванул ими вниз, раздирая мужчине лицо, потом толчком подбросил себя вверх и вгрызся чудищу в подбородок. Оглушительно рявкнув, чистокровный схватил Годжо за волосы, оторвал от себя и несколько раз приложил затылком об пол; альбинос закричал, когда Рёмен вдруг сомкнул челюсть рядом с шеей юноши. Стрекот Красного отбросил монстра, опалив того и оставив рваную дыру в животе, а Сатору мигом прижал ладонь к укусу, чтобы остановить льющуюся кровь. Если так продолжится и дальше, вампиры раздерут друг друга на лоскуты, а с учетом того, что регенерация Сукуны работала быстрее, чем у Годжо, быстро станет понятно, кто выйдет из сражения победителем. Альбинос шумно задышал, чувствуя щекотливое жжение (то смыкались оборванные края звериного укуса), вызвал яркие вспышки Синей и резко взмахнул кистями рук, приводя дар отцовской крови в действие. Гулко задрожав, один из острых краев крыши замка сорвался вниз, осыпаясь черепицей, кусками кирпича и обломками деревянных подпорок, рухнул на Сукуну, погребая тварь под собой, протащился вместе с ним по земле, оставив при этом глубокие борозды, и понесся дальше, прямо к рукам молодого вампира. Сатору быстро переключил Синюю обратно на Красного и отшвырнул Рёмена новым ярким взрывом, впечатывая противника в черную стену здания. По-мертвецки звонкий свист разрезаемого воздуха достиг ушей Годжо быстрее, чем он успел сомкнуть края барьера — все тело потомка Митидзанэ полыхнуло и онемело от боли, а белая кожа распустилась рубиновыми, солоноватыми на вкус цветами. Глубокие порезы исполосовали Сатору руки, снесли на левой кисти большой и указательный пальцы, неровной сеткой растянулись по лицу; правый крошечный глаз был рассечен даром крови Сукуны. Вампир в ошеломлении раскрыл рот, чтобы вдохнуть, и зашипел, когда уголки вспоротых губ резко обожгло. — Ладно, удивил, — выбравшись из-под обломков крыши, Рёмен с хрустом вправил челюсть, откашлялся, с неудовольствием стер тыльной стороной ладони кровь со своего рта. — Эта твоя новая атака впечатляет. Мы могли бы поработить эту страну вместе, но ты ведь не согласишься, я прав? Ты слишком правильный, у тебя кишка тонка, ничтожество. — Не подходи… — с трудом пробормотал Годжо, превозмогая замораживающую боль и подымая к уровню груди трясущиеся руки. — Боишься? Правильно делаешь, страх — это последнее, что у тебя осталось. — Я сказал, не подходи. Горький привкус сомнения расцветал на языке Сатору всякий раз, когда он разглядывал свои пылающие Синей и Красным ладони и думал, что произойдет, если он соединит два этих пульсирующих элемента. Энергетические потоки тянулись друг к другу, как разнополярные магниты, игриво сливались искрами в быстро потухающих лиловых пятнах. Родится ли от единения новая сила или же, как и предполагал Чосо, ничего не произойдет, а альбинос зря надеется на чудо? В руках Сугавары танцевала мощь, такая необъятная, что прародителя клана Годжо почитали, как сошедшее с небес воплощение Будды на земле, как живую стихию, даровавшую как благодать, так и погибель. Сможет ли Сатору постичь хотя бы сотой доли могущества своего предка? Сукуна, вопреки предостережению, шаг за шагом становился все ближе, уже занес исписанную непрерывными плавными линиями когтистую руку, чтобы атаковать замершего в нерешительности истинного — и тогда юноша резко соединил ладони, сливая воедино два бьющихся, как пылкие сердца, пламени. Перед глазами Годжо все затянулось насыщенным фиалковым светом, теплым и глубоким, а ударивший по ушам грохот чуть не разорвал Сатору барабанные перепонки. Юноша завопил от боли, прошившей сначала кисти его рук — казалось, будто кто-то вылил на пальцы и запястья вампира только что закипевшую воду, потом лицо, чуть ниже второй пары глаз, и порывисто вскинул перед собой ладони. Небо над замком Воронов и Кораку-эн дрогнуло и заполыхало потянувшимися прямо к облакам языками сиреневого пламени, принявшего жадно пожирать припорошенные снегом деревья, стены и кровлю музея, слизывать стеклянные озера льдов, что были созданы аурой Годжо. Оглушенный болью и шумом, Сатору не понимал, что творилось вокруг него. Картинка перед глазами истинного скакала, смазывалась, заливалась то красным, то черным, то вдруг становилась резкой и четкой до тошноты и головокружения, то наоборот, теряла краски и двигалась медленнее улитки. Трясясь и задыхаясь, альбинос упал на колени, потянулся к лицу бурыми обгоревшими пальцами, нащупал на щеках влажное и пахнущее мокрым металлом (кровь, Будда милостивый, откуда эта кровь?), после коснулся чего-то выпуклого и зашипел, потому что случайно ткнул себя в новую пару глаз, — все точь-в-точь, как было написано про Митидзанэ! — раскрывшихся ниже тех, что были на скулах, и они быстро-быстро заморгали. Мир визжал и резал жаром исполосованную светлую кожу, бил под дых адреналиновым приливом, а Годжо не успевал адаптироваться к агрессивным условиям, хватая ртом воздух и пригибаясь к земле так низко, что практически касался ее лбом. Если бы рядом был Сугуру, он точно придумал бы, как быстро вернуть кровососу ясность сознания, успокоил бы ласковым поглаживанием по спине, убедил бы юношу, что тот не сходит с ума и не умирает. Сугуру. В порядке ли он? Нужна ли ему помощь? Увидит ли Годжо священника, когда уймется фиолетовый пожар, а солнце восстанет над пылающими останками врагов людских? Истошный рев отрезвил заблудившееся сознание нежити, заставил вздрогнуть и резко вскочить, схватиться за раскалывающуюся от боли голову. Расфокусированный взгляд выхватил мечущуюся на фоне темного пламени фигуру Сукуны. Мужчина рычал, изгибаясь, как одержимый демонами человек в фильмах ужасов, бил себя по груди и голове в попытках погасить странный огонь, слетевший с ладоней Годжо и свирепо охвативший двор замка. Обуглившаяся кожа вампира пластами отваливалась от лица, обнажая клыкастую челюсть и белые кости черепа, сползала с туловища и плеч — Фиолетовый, родившийся от союза Красного и Синей, действовал на Рёмена, как кислота, выжигая и разлагая плоть мужчины до самого скелета. Сукуна рвано дернулся (кусок черного, воняющего паленым мяса оторвался от его груди и шлепнулся кровопийце под ноги), развел в стороны трясущиеся руки с растопыренными обрубками окровавленных пальцев, в зверином оскале растянул пасть, а затем ринулся на Сатору, исчезнув в пространстве, будто развеявшись сизым туманом. Годжо встревожено отшатнулся, стал напряженно озираться по сторонам, пытаясь нащупать движение ауры Рёмена, но взбесившиеся органы чувств альбиноса безжалостно подводили своего хозяина и играли против него. Пестрый коктейль смешавшихся энергий тесным обручем сдавливал виски, вызывая головокружение, а все шесть глаз Сатору — точнее пять — слезились от режущей боли и никак не могли сложить воедино вертящуюся, словно на карусели, картину воедино. Сукуна снес противника с ног сильным ударом под дых, сломав тому ребро. Годжо, не успевший вовремя засечь местоположение вампира, согнулся пополам, чуть не захлебнувшись пошедшей горлом кровью, завалился на Рёмена, а тот отпихнул альбиноса от себя и несколько раз со всей злостью ударил ногой упавшего Годжо в живот. Через обожженные дыры на щеках и челюсти кровососа текла смешанная с кровью и кусочками отслаивающейся слизистой слюна, и когда Сукуна склонился над лицом Сатору, она брызнула на чистокровного. Скрюченные черные пальцы Рёмена вспыхнули красно-желтым огнем, сотворенным даром крови воина, потянулись к лицу потомка Сугавары — злобная тварь жаждала мести и решила спалить дотла светлый образ, исчерченный кровавыми разрезами. Годжо, превозмогая боль, разрывающую изнутри, дробящую каждую косточку в его организме, вцепился в чужие запястья, не позволяя им склониться ниже, и глухо зарычал. Черт возьми, он дал клятву перед родительским алтарем, что не погибнет в этой битве! Он взял с Сугуру обещание, что тот выживет и вернется к нему! Он глава клана Годжо и последний живой самурай рода, его слово — не пустой звук! Собрав все свои силы, Сатору рывком подался навстречу и с хищным вскриком впился клыками в покрытое запекшейся корочкой лицо Рёмена, принялся бешено выдирать куски чужой плоти, вгрызаясь все глубже. Тварь в ответ долбанула Годжо затылком об землю (альбинос услышал, как глухо щелкнули кости его черепа), отскочила, придерживая вывалившийся через отверстие в щеке язык, затем резко махнула руками крест-накрест, взывая к дару крови. Сатору, приготовившийся к тому, что его снова разрежет невидимыми лезвиями, распахнул все свои уцелевшие глаза и обнаружил, что мир вокруг замер. Нет, не замер, просто двигался так медленно, что казалось, будто он стоял на месте. Пальцы Сукуны по миллиметру перемещались в воздухе, а сорвавшиеся с его татуированного изорванного лица капли крови увязли в невесомости. Прищурившись, молодой истинный разглядел несшиеся в его сторону дрожащие энергетические волны, те самые, что шинковали плоть и кость, как мягкое масло. Третья пара глаз Годжо обрабатывала информацию с такой фантастической скоростью, что все происходящее вокруг не успевало за ними, замедлялось практически до состояния покоя. Сатору метнулся навстречу, как в замедленной съемке огибая острые края замерших прозрачных лезвий, — расстояние между некоторыми было таким маленьким, что альбинос, наплевав на безопасность, прорывался сквозь них, получая новые и новые порезы — быстро просканировал взглядом противника. Та пара глаз, что служила кровососу подобием рентгена, выискала надорванные мышцы, обтянувшие чуть выбившийся из своего места плечевой сустав. Годжо крепко схватил Сукуну за запястье, отводя конечность в сторону и раскрывая грудную клетку, сильным замахом вбил когти мужчине в плечо, погружая пальцы глубоко внутрь, раздирая плоть, сухожилие и выламывая кость — пальцы Сатору прошли сквозь тело, отделили чужую руку от туловища. Казалось, что проползла целая вечность, прежде чем юный чистокровный промчался мимо Рёмена, прихватив напоследок его конечность, но на деле пролетели всего доли секунды. Сукуна ошеломленно застыл, не успев понять, что произошло, а когда наконец скосил взгляд на отсутствующую руку, Годжо повторно набросился на нежить, полыхая пятью огненно-рубиновыми радужками. Острые, покрытые кровью и слизью когти вспарывали чудищу кожу, доставая до горячего пульсирующего нутра, в кашу сминали внутренности (рывком вонзив пальцы Сукуне в живот, альбинос схватил ленту кишок и вытянул их наружу). Ударом кулака раздробить в труху и без того покрытые глубокими трещинами ребра. С размаху пнуть в напряженное колено, выворачивая чашечку набок. Ударить прямо в лицо, накалывая глазное яблоко на когти и вырывая его из глазницы. Бешеная, опустошающая и возрождающая одновременно сила вскипятила Сатору кровь, насытила каждую клеточку его тела энергией разрушения, принялась пожирать истинного изнутри, наделяя взамен мощью, сотрясающей мироздание. Рванув когтями по ключице мужчины и оставив несколько глубоких разодранных ран, Годжо взрывом Красного отшвырнул Рёмена к обвалившемуся из-за действия Синей фасаду замка, воззвал к своему дару, зарождая между сведенными ладонями новый жгучий виток Фиолетового. Едкое пламя укусило израненную выпачканную кровью кожу, вскинулось болезненным наплывом, заставляя тело Сатору дрожать от напряжения. Еще никогда ему не приходилось держать в своих руках такую агрессивную мощь, и вампир резко метнул пылающую волну в сторону здания, всерьез опасаясь, что не поддающаяся пока контролю новая способность сотрет его самого в порошок. Замок Воронов вспыхнул, как серная головка спички, затрещал и загремел начавшими сыпаться стенами; оплавившееся стекло в оконных рамах сползло вниз, точно слезы. Огласив округу агонией предсмертного воя, величественный музей обрушился на землю, продолжая гореть насыщенно пурпурным огнем. Годжо покачнулся, чувствуя, что в нем почти не осталось сил, накрыл ладонями крошечные глаза, чтобы хоть на мгновение перестать видеть мир то в детальном разрезе, то в режиме слоу-мо, потянулся к взывающей к нему ауре меча Сутоку, выроненного во время сражения. Перехватив рукоять клинка, чистокровный двинулся к горящему замку, поморщился от воняющего гарью плотного столба дыма и разыскал среди обломков своего противника. Сукуна, к удивлению Сатору, был еще жив, но представлял собой кусок обугленного, чуть трепыхающегося мяса. Мужчина хрипло втягивал через сломанный нос воздух, пытаясь хоть немного насытить то, что осталось от его легких, кислородом, вяло шкрябал пальцами землю рядом с собой. Упавшая стена размозжила кровососу ноги, и теперь он мог только лежать или пытаться передвигаться ползком. Придвинувшись вплотную, Годжо с бесстрастным выражением лица всадил катану противнику в живот, однако тот в ответ лишь чуть слышно зашипел. — Это был… хороший бой. Я доволен, — Сатору с трудом разбирал, что говорил Рёмен. — Дай… мне немного времени… Я сожру твое… сердце. — Все закончилось, Сукуна, ты проиграл. — Пока жив… не проиграл. Ты… не убьешь меня, у тебя кишка… тонка. Альбинос в ответ резко набросился на кровопийцу и стиснул челюсти на его горле. Хищник всегда в первую очередь хватает за шею, ломает хрупкие позвонки и вспарывает сонную артерию, чтобы жертва быстрее испустила дух. Соленая кровь хлынула Годжо в рот, отчего тот чуть не поперхнулся, жадно сглотнул, плотнее сомкнул клыки, а затем резко дернул головой, запрокидывая ее и вырывая у Рёмена кусок плоти. Выплюнув сочащийся красным ошметок, Сатору рыкнул и вновь вцепился в рану, вгрызаясь все глубже, измазывая кровью лицо и белые волосы. Жар фиолетового пламени подобрался к юноше слишком близко, недружелюбно лизнув по щеке, и Годжо пришлось отшатнуться от своей жертвы. Выдернув меч из бездвижного тела (Хигурума вряд ли поблагодарил бы вампира за уничтоженную семейную реликвию), Сатору отскочил от трескучих раскаленных руин, спустился по лестнице к главным воротам, сделал несколько шагов в сторону мертвого парка и упал на колени. Устало выдохнув, альбинос сгорбился, а после и вовсе склонился еще ниже, коснувшись лбом земли. — Отец, матушка, я победил.