Мальчики не плачут

      Когда Ёсан открывает глаза, то не сразу вспоминает, где находится и что вообще происходит. Лишь острая боль в затылке, с которым соприкасалось что-то холодное, напоминает ему о случившемся на уроке математики. Кажется, он ударился головой, когда упал? А упал он из-за чьей-то подножки — это Ёсан помнит точно. Белый свет от люминесцентных ламп на потолке ударяет прямо в глаза, заставляя непроизвольно зажмуриться. Похоже, он на чём-то лежит, но это точно не пол кабинета, где он потерял сознание, а по спокойной обстановке и тишине вокруг можно легко догадаться, что он где-то вне своего класса и, возможно, даже школы… В больнице? Но нет: местом, где он приходит в себя, оказывается обыкновенный школьный медпункт, а он лежит на кушетке с мешочком льда, приложенным кем-то к ушибленному затылку. — Ёсани, ты у меня бываешь чаще, чем кто-либо другой в этой школе, — безрадостно усмехается медбрат по имени Юнхо, вставая из-за стола и подходя к парню. — Как себя чувствуешь? — Голова что-то болит… — юноша приподнимается на локте, другой рукой придерживая лёд на травмированном месте. — Конечно, болит. От такого удара и сотрясение мозга получить можно, — подтверждает мужчина и аккуратно помогает Кану принять сидячее положение. — Надеюсь, до этого не дошло, но лучше всё-таки обратиться в больницу. На всякий случай. — Нет, всё в порядке, — сразу протестует Ёсан, опираясь спиной о стену и свешивая ноги с кушетки. — В больницу не надо… — Уверен, что нет ничего серьёзного? — уточняет медбрат, наблюдая за состоянием блондина. — Да, господин Чон, я нормально себя чувствую, только голова немного болит… Но это пройдёт, не переживайте. — И всё же, настоятельно советую сходить к врачу, — Юнхо принимается водить молоточком перед глазами Ёсана, проверяя зрительные функции и концентрацию внимания. — На затылке у тебя небольшое ранение, но кровотечения почти не было, кожа головы повреждена несильно, — поясняет врач, а Ёсан замечает, что мешочек льда в его руке запятнан мелкими алыми капельками. Медбрат сразу привлекает его внимание обратно: — Смотри сюда! Ох, и как ты так умудрился упасть? Если бы удар пришёлся на висок, неизвестно, чем бы это обернулось… Кан следит за молоточком, молча задумываясь о словах господина Чона. А ещё о том, как это всё, наверное, нелепо выглядело со стороны. Ну надо же — из-за обычной подножки отлететь практически на метр, со всей силы приложиться головой о парту, а для эпичного завершения ещё и сознание потерять! Парень уверен, что уже завтра история об этом дурацком происшествии разнесётся по всей школе, а ближайшую неделю-две каждый второй будет напоминать ему об этом, бесстыдно ухахатываясь прямо в лицо. И плевать все хотели, что Ёсан мог пострадать из-за чьей-то грёбаной ноги. Хотя, почему же мог? Он и в самом деле получил болезненный ушиб, который мог бы понести куда более серьёзные последствия, если б ударился он виском. Но кому есть до этого дело? Всем было смешно, все как следует посмеялись — остальное этих придурков не волнует. — Но всё ведь обошлось, да? — отвечает Ёсан, пока медбрат проверяет ранку на его голове, слегка отодвигая светлые волосы рукой в резиновой перчатке, и обрабатывает, легко прикасаясь ваткой с раствором хлоргексидина. — Не беспокойтесь, это ерунда… — Скажи честно, это дело рук парней из твоего класса? Господин Чон был в курсе того, что происходило с Ёсаном. Впрочем-то, как не заметить издевательства над учеником школы, в которую ты приходишь работать каждый день? Не заметить невозможно. Но учителям почему-то не было до этого дела — они либо действительно настолько слепы, что не видели буллинга, происходящего у них перед носом, либо просто не хотели видеть, не хотели вмешиваться. И мужчина склонялся именно ко второму варианту, раздумывая над причиной их будто бы намеренного бездействия. Слух, из-за которого всё это началось, был известен, наверное, каждому: Ёсана вдруг стали считать геем. Почему — неизвестно, ведь никаких вещественных доказательств этому ни у кого не было. Ни сделанных тайно фотографий или видео, ни вырванных из личного дневника страниц с секретными откровениями, ничего того, что обычно заставляет верить людей в подобное. Всё, что было у этих школьников, один-единственный слух. Непонятно откуда взявшийся, возможно даже, совершенно неточный. Да и какая, в общем-то, разница? Какое людям должно быть дело до того, кто нравится другому человеку? Это чужая личная жизнь, к которой они не имеют никакого права притрагиваться, а уж тем более с такими злыми помыслами. Сам господин Чон по отношению к однополой любви придерживался нейтральной позиции, но гомофобией точно не страдал, а поэтому ему было жаль Ёсана, что каждый день терпел выходки этих неугомонных идиотов. Он бы хотел ему как-то помочь, но Кан наотрез отказывался об этом даже говорить, не то что разбираться. Когда же медбрат случайным образом оказывался рядом в моменты избиения парня, то, разумеется, пройти мимо не мог — разгонял эту кучку придурков, обещая заявить об их поведении директору, а Ёсану оказывал медицинскую помощь в своём кабинете, если та была необходима: то ссадины обработать, то лёд к синяку приложить. Да, ничего серьёзного и угрожающего жизни, но тем не менее, драки и издевательства в учебном заведении нужно было скорее пресекать. А директриса лишь пожала плечами, когда медбрат, не будучи способным молчать и бездействовать в такой ситуации, решил поговорить с ней и попытаться разобраться. «Они дети, у них такой возраст», «Не обращайте внимания», «Это просто баловство». Юнхо это равнодушие не на шутку поражало. Ну как можно так просто закрывать глаза на проблемы ученика своей школы? Но наверное, для директрисы это и было исключительно проблемами Ёсана, с которыми он сам должен разбираться. В общем-то, их школа далеко не самая известная в городе, она не славится популярностью, масштабами, дорогой стоимостью обучения или высоким рейтингом в образовательном процессе. Это небольшая дешёвенькая школа, успеваемость большинства учеников которой неслабо так хромает, а действительно хороших учителей из всего преподавательского состава можно по пальцам посчитать. Неудивительно, что и отношение к учащимся здесь детям оставляет желать лучшего. — Нет, — отвечает Ёсан, недолго перед этим помолчав. — Я сам упал. Просто… неудачно споткнулся. — Это ж как так надо «неудачно» споткнуться, — с явным подозрением поразмыслил Юнхо. — Ёсани, ты же знаешь, что можешь поделиться со мной своими проблемами. Знаю, я мало чем могу помочь, но буду рад хотя бы выслушать тебя. Иногда полезно выговариваться кому-то. Юноша сжимает губы в мягкой улыбке. Приятно. Добрый школьный медбрат, пожалуй, единственный, кому не наплевать на его состояние, кто действительно интересуется тем, как у него дела, и искренне хочет поддержать, оказать хоть малейшую помощь. Это наводит на мысль о том, что в мире ещё есть хорошие и светлые люди. — Поверьте, я и вправду споткнулся… — уверяет Кан, по-доброму усмехаясь и опуская глаза на мешочек льда в уже похолодевшей ладони. — О чью-то ногу. Но думаю, жаловаться на обычную подножку будет просто смешно с моей стороны. — Ты никогда не жаловался, — поправляет старший, садясь за свой стол. — А «обычная подножка» могла привести к непоправимым последствиям. — Я тоже виноват... Нужно хотя бы под ноги смотреть. — И это верно, — соглашается Юнхо, что-то записывая ручкой на бумажке. — В твоём случае внимательным нужно быть всегда, никогда не знаешь, что снова задумают эти глупцы. В кабинете на пару секунд повисло молчание. Осознание последних слов мужчины Ёсана явно не подбодрило, ведь это было той грустной и неоспоримой правдой, от которой ему никуда не деться. Если честно, он попросту устал быть внимательным. Устал каждый день ждать очередной опасности, что может застать его в самый неожиданный момент. Он просто хочет жить спокойно. — Держи, — Юнхо протягивает ему листочек, который оказывается справкой об освобождении на сегодня с уроков. — Я позвоню твоей матери, чтобы лично проконтролировала твой визит к врачу. А то знаю я тебя… — Господин Чон, вы преувеличиваете, со мной правда всё нормально... Не стоит освобождать с уроков. Но мужчина намеренно не слушал его, уже успев найти и набрать номер матери Ёсана и приложить телефон к уху: — Госпожа Кан, здравствуйте! Ёсан едва сдержал себя от того, чтобы не закатить от возмущения глаза. Нет, его злит вовсе не господин Чон, которому он, наоборот, очень благодарен за помощь и понимание. Злит именно то, что об утреннем инциденте узнает его мама. Этого бы ему точно не хотелось… Поговорив с женщиной около минуты, Юнхо прерывает звонок и обращается к младшему: — Ну всё, можешь идти. Мама подъедет через десять минут. — Подъедет? — уточняет Ёсан. — Но я и сам могу добраться до дома. — Вы сразу поедете в больницу, чтобы тебя нормально обследовал врач, — поясняет медбрат. — Это ради твоего же здоровья, прекращай отнекиваться и иди собирайся. Ёсан более чем уверен, что ни в поездке в больницу, ни в этом звонке его маме не было никакой необходимости. Он чувствует себя относительно нормально, да, есть небольшое помутнение сознания и ещё не прошедшая боль от ушиба, однако ничего настолько критичного, чтобы уходить с уроков. Кан, будучи одним из немногих в этой школе, кто серьёзно относится к учёбе и своей успеваемости, не любит пропуски без причины. А сейчас ещё и мама начнёт на нервы действовать. Обычно ей нет дела до того, как себя чувствует Ёсан — по крайней мере, если речь идёт об издевательствах над ним со стороны одноклассников, во что госпожа Кан предпочитает не верить, ссылая всё на переходный возраст. Это сейчас с ней поговорил Юнхо, взрослый и уважаемый человек, слова которого было бы некрасиво проигнорировать. Но если бы вот так сделал Ёсан — рассказал бы о том, что серьёзно упал и, возможно, травмировал голову, — она бы ответила что-то вроде «Да брось, ну какое сотрясение? Подумаешь, ударился!». Так было и будет всегда, и глупо надеяться, что когда-то она начнёт ответственнее относится к состоянию своего сына. — Ладно, эм… Большое спасибо, господин Чон, — решив, что спорить с мужчиной бесполезно, Ёсан быстро поднимается с кушетки и делает уважительный поклон, однако уже через секунду понимает, что делать столь резких движений не стоило. Голова вдруг закружилась, а к горлу подкатила тошнота, которая, вообще-то, присутствовала у него с самого пробуждения на этой кушетке, но именно сейчас дала в полной мере о себе знать. Перед глазами на мгновение потемнело: Ёсану кажется, сейчас он снова упадёт, ибо ноги почти не держат, и приходится опереться рукой о край стола Юнхо, чтобы сохранить шаткое равновесие. Господин Чон тут же подскакивает к нему, придерживая за плечи. — Всё ещё так уверен, что с тобой всё нормально? — с некой укоризной произносит он. — Извините, я… буду осторожнее. — Уж постарайся, Ёсани. Не спеши и не делай резких движений. Может, тебя проводить? — Нет-нет, не нужно, господин Чон, — вежливо отказывается младший, думая, что только этого ещё не хватало. Попрощавшись с медбратом, блондин выходит из его кабинета, медленно закрывая дверь. Кажется, удар всё-таки не прошёл бесследно. Если ещё пару минут назад, когда он неподвижно сидел на кушетке, ему казалось, что всё в полном порядке, то сейчас, пытаясь дойти до своего шкафчика, он в этом уже совсем не уверен. Как же всё это глупо получилось… Обычная и, казалось бы, безобидная подножка, а такие несуразные последствия. Ёсан чувствует себя до жути неловко: какое-то пустяковое падение, после которого можно было бы просто встать, отряхнуться от пыли и нормально выйти к доске, он обернул в целую драматическую сцену с потерей сознания и едва ли не разбитым затылком, перепугав всех вокруг. Ну, не всех, разумеется… Разве что только медбрата и, возможно, учителя математики. Однако это не облегчает непонятное чувство стыда Ёсана. Да, в этом весь он — может винить себя даже в том, в чём и не виноват толком, и испытывать дискомфорт из-за ситуаций, в которых на самом-то деле нет ничего страшного. Но когда ты живёшь в мире, где практически каждый тебя ненавидит (как минимум — считает причиной для насмехательств), сложно сохранять спокойствие и здравый рассудок. Тревожность становится твоей неотъемлемой частью и тенью, преследующей на каждом шагу. Единственное, чего не хватало для того, чтобы настроение Ёсана окончательно кануло в тёмную бездну, это Сон Минги, который какого-то чёрта стоит прямо около его шкафчика, прислонившись спиной к дверце. Ну что ему опять нужно?.. Ёсан замирает посреди коридора, не доходя до шкафчика, путь к которому оказывается перекрыт двухметровым амбалом, и складывает руки на груди, устремляя на огненноволосого уставший взгляд. — Явился наконец, — повернув голову и заметив Кана, произносит Минги так, будто специально его тут ждал. Хотя, так ведь оно и есть? — Ты что тут забыл? — невозмутимо спрашивает юноша, оглядываясь по сторонам. Уже начался второй урок, и вокруг никого — неужто Минги решил подстеречь его здесь, чтобы избить без лишних свидетелей? Но вряд ли он захочет делать это прямо в коридоре под камерами видеонаблюдения, да и не лень ли переться сюда только лишь по этой причине? Но зачем же тогда? — Забыл не я, а ты. Рюкзак свой возьми, — бесстрастно отвечает Минги и протягивает ему его сумку одной рукой. А Ёсан только сейчас вспоминает, что вещи-то свои он оставлял в классе. Да и как-то не до этого было, когда он летел на пол, явно не рассчитывая, что в следующий миг окажется без сознания, а потом его и вовсе отпустят с уроков. — Учитель Пак просила отнести тебе, — поясняет Сон с неким раздражением, ведь Ёсан не особо-то торопится забрать свой рюкзак, чем только время тянет. — Чего ты встал, как вкопанный?! Бери или я его на пол брошу. Подействовало. Задумавшийся на пару секунд Кан будто бы оживает, услышав соновы недовольства, и с лёгкой опаской хватает рюкзак, приблизившись к Минги на несколько шагов и снова отойдя на прежнее расстояние. Неизвестно, что этому придурку может взбрести в голову. — Мне, конечно, поебать, — добавляет тот, бесстыдно выражаясь матом, — но… ты как вообще? Живой? — Тебя подменили, что ли?.. — Ёсан в абсолютном недоумении и на Минги смотрит так, будто тот вытворяет что-то уму непостижимое. Что-то, совершенно ему несвойственное. Да, именно так можно описать этот непонятный, максимально неестественно звучащий из уст Минги вопрос о чьём-либо состоянии. А уж тем более в адрес Кана. — Тебе вдарить или как? Ответить сложно или повыёбываться захотел? — Да пошёл ты... — совсем не весело усмехается Ёсан, накидывая на плечо рюкзак и не собираясь продолжать этот бессмысленный диалог. Но посылать этого неадеквата вряд ли было хорошей идеей. Внутри моментально поселяется толика страха и предвкушение ещё одного удара — теперь уже чужим кулаком и прямо по лицу. Но пока ещё Минги не бьёт, блондин, воспользовавшись мгновением молчания Сона, решает по-быстрому уйти отсюда. Не тут-то было, конечно. Стоит Ёсану сделать два шага, чтобы пройти мимо парня, как тот грубо хватает за капюшон толстовки, притягивая назад и ставя на место, да так легко, будто Кан ничего не весит. Сейчас бить будет. Это точно. Ёсан весь сжимается изнутри, замирает, глаза зажмуривает — готовится получить наказание за никому ненужную смелость. — Ты, блять, ответишь нормально, что с тобой? — звучит сверху раздражённым, угрожающе тихим басом. К удивлению, удара не следует. Ёсан открывает глаза, поднимая их на Минги, что просто стоит напротив, так и держа за капюшон, который слегка натягивает, не давая вырваться из хватки. — Всё со мной хорошо, что ты хочешь услышать?.. Тебе разве не «поебать»? — Мне — да, а учитель Пак просила узнать и передать ей, потому что сама уже на уроке у другого класса, — Минги наконец отпускает, слегка подталкивая в спину. — Теперь вали на все четыре стороны. — Спасибо за вашу благосклонность, господин Сон, — не сдерживается от ответной колкости Ёсан, поправляет перекрученный капюшон и, бросая на Минги последний разъярённый взгляд, направляется к выходу из школы. На улице уже ждёт машина матери. А Минги смотрит ему вслед, пока тот не скрывается за широкими прозрачными дверями, сбегая со ступенек школьного крыльца. На самом деле... учитель Пак его ни о чём не просила.

* * *

      «Сотрясение мозга лёгкой степени» — вынес вердикт врач-травматолог после осмотра Ёсана, глядя на рентгеновский снимок, который назначил ему сделать. По словам доктора, ничего страшного в этом не было: боль и головокружение должны уже скоро пройти, как и лёгкая тошнота с дезориентацией в пространстве. Симптомы при этой степени сотрясения обычно проходят максимум через час, поэтому Ёсан уже чувствовал себя значительно лучше, чем в школе. Однако врач рекомендовал один день отлежаться дома — просто на всякий случай, если состояние юноши вдруг ухудшится. — Я иду завтра на учёбу, — говорит он матери, когда они выходят из кабинета травматолога и направляются по больничному коридору в сторону выхода. И он даже не спрашивает — ставит перед фактом. — Ох, ты уверен? — Я не смертельно ранен, чтобы пропускать уроки... — пожимает плечами Ёсан, смотря себе под ноги. — Врач же сказал, что лучше один день побыть дома, понаблюдать за состоянием... — уточняет женщина, ища что-то в своей сумочке. Ёсан переводит взгляд на мать, что произносит это, даже не смотря на него, а копошась в сумке в поиске чего-то гораздо более важного, чем находящийся рядом сын. В её голосе вовсе нет того волнения, которое, вроде как, должно присутствовать у матерей, когда с их ребёнком случается что-то не очень хорошее, но госпожа Кан отлично научилась скрывать уже привычное равнодушие за маской пустого небезразличия. Например, спросить, как у сына дела, лишь потому, что так нужно делать, но явно не потому, что ей интересно это знать, ведь это было далеко не так. Или, как сегодня, съездить с ним в больницу, хотя Ёсан уверен, что если бы не звонок школьного медбрата, она бы об этом даже не подумала. Некоторое время назад ему, может быть, и было бы от этого обидно, но он настолько свыкся, что сейчас уже просто не придаёт этому значения. Лишь разочарованно усмехается, когда женщина наконец находит необходимую вещь, коей оказывается её трезвонящий смартфон, и радостно отвечает на звонок одной из подружек, уходя немного вперёд от сына и стуча шпильками осенних замшевых ботильонов. Ёсан неспешно плетётся следом, пока не доходит до припаркованной у больницы машины, за руль которой уже успела сесть болтающая по телефону мама. — Садись быстрее, Ёсани, я вообще-то опаздываю! — поторапливает она, попутно зажав телефон между ухом и плечом, и подкрашивает губы тёмно-красной помадой, смотрясь в висящее в салоне зеркальце. — Опаздываешь? Куда? — переспрашивает тот, садясь на переднее пассажирское и кладя рюкзак на свои колени. Рюкзак, который ему принёс Минги. Ёсан, сам не понимая, почему так резко вспомнил об этом, коротко машет головой, словно пытаясь вытряхнуть из разума эту бредовую мысль. — На встречу с Джугён, — отвечает на заданный вопрос мать после того, как прерывает звонок с подругой и заводит машину. — Это с ней ты говорила? — Да-да, — довольно улыбается женщина. — Ты же помнишь её? — Угу, — юноша спускается чуть ниже на своём сидении, обнимая рюкзак и глядя в окно, за которым постепенно сгущались дождевые тучи. Ему, признаться честно, не особо интересно обсуждать маминых подружек, о которых она говорит с куда большим удовольствием, чем о жизни собственного ребёнка. — Я завезу тебя домой и сразу уеду. Ты ведь не против? — Что? Нет, конечно, — безразлично пожимает плечами, кидая на маму короткий взгляд. Странно слышать от неё подобный вопрос, ведь даже если бы он был против чего-то, связанного с её времяпровождением, разве бы это что-то изменило?.. Женщина обаятельно улыбается, но не столько Ёсану, сколько каким-то своим мыслям, и изящно выкручивает руль рукой в кожаной перчатке, выезжая на оживлённую трассу. А парень прислоняется лбом к холодному стеклу машины, по которому уже стекало несколько упавших с неба капель. Нет, он вовсе не против того, чтобы мама развлекалась и весело проводила время, просто иногда ему хочется немного, совсем немного обычной материнской ласки, искреннего поцелуя в макушку или капельку поддержки. Но мать словно забывает о том, что у неё есть сын и что порой он нуждается в заботе — не потому, что сам не может о себе позаботиться, а просто чтобы почувствовать, что его любят. Но маму куда больше привлекают встречи со своими друзьями, коллегами или ухажёрами, которые у неё время от времени появляются: родители юноши расстались ещё тогда, когда ему едва исполнилось пять. Родной отец уехал из страны и, наверное, уже давно жил собственной жизнью с новой семьёй, а мама с тех пор не спешила вступать в новые браки — лишь заводила интрижки с мужчинами, с которыми не встречалась дольше полугода. Поэтому и сейчас можно понять её любовь к более свободному образу жизни. Сыну семнадцать, он вырос и уже давно (хоть и вынужденно) научился самостоятельности, а она может позволить себе наверстать те упущенные яркие и беззаботные годы молодости, которые отнял ранний брак с отцом Ёсана и беременность в девятнадцать. Конечно, временами парень не понимает, чем заслужил такое отношение и почему мама всегда ставит его на второе место. Желанным ли он был ребёнком, раз так вообще происходит?.. Но размышлять о поведении матери в очередной раз не было смысла: это всё равно ни к чему новому не приведёт. Однако теперь в голову настойчиво лез придурок Минги. Тот, о котором Ёсану явно не хотелось думать ни сейчас, ни когда-либо ещё. Но это его непонятное действие сегодняшним утром… Сон повёл себя как никогда странно. Да что бы он сделал какое-либо одолжение Кану? В это даже верится с трудом. Неужели он действительно просто взял и выполнил просьбу учителя отнести ему его вещи, забытые в кабинете? Минги бы не смог легко на такое согласиться… Может, его заставили? Но почему именно он? Ведь в классе есть люди, которые не то, чтобы не испытывают к Ёсану никакой неприязни, но хотя бы не проявляют её так яро и остаются в нейтральных отношениях с ним. Было бы логичнее, если бы это сделал кто-то, менее ненавидящий Ёсана, но точно не его заклятый враг в лице Сон Минги. Кан ловит себя на этих мыслях и думает о том, что ищет подвох уже абсолютно везде, подробно разбирая каждую деталь в чужих поступках, которые, быть может, и не имеют никакого значения. Он просто-напросто разучился доверять. И теперь даже такое простое действие, как передача Ёсану рюкзака, кажется парню чем-то из ряда вон выходящим. Чем-то, что никак не укладывается в его рационально мыслящей голове. А ещё Минги спросил о его самочувствии. Да, опять же таки, по просьбе учителя. Да, в своей привычной небрежной манере, и с видом таким, словно его насильно заставили это сделать. Но Ёсан обманет самого себя, если скажет, что не слышал в голосе Минги беспокойства. Не то беспокойство, что у других людей проявляется в излишне взволнованной интонации, в прямых расспросах о твоём состоянии и добродушных попытках оказать какую-то помощь, а то, что хорошо запрятано где-то в самой глубине лисьих глаз, то, что едва уловимо в низковатом голосе и вырывается вместе с привычной грубостью, пусть и значительно ей уступая; то беспокойство, что практически не заметно, но что ощутимо заклеенным в пластыри сердцем, когда за капюшон хватают и уйти не дают, пока не ответишь, как себя чувствуешь. Похоже ли всё это на Сон Минги? Верится с большим трудом. Выпытывал бы у Ёсана о его состоянии тот, кому обычно плевать на какие-либо просьбы учителей и на других людей в целом? Не верится совершенно. — О чём ты так задумался? — прерывает мама повисшую в машине тишину. Ёсану не хочется признавать (даже самому себе), что причиной его раздумий является ненавистный Минги. Впрочем, уж тем более об этом не стоит знать маме — ей это не интересно, а Минги для неё всего лишь одноклассник сына, имени которого она даже не помнит. Спрашивает лишь для того, чтобы не ехать в этом напряжённом молчании. — Об уроках, — легко пожимает плечами Ёсан, даже не отворачиваясь от окна. А в мыслях будто сам по себе возникает образ Сона, его странное выражение лица, которое успел мимолётно заметить Кан во время своего злосчастного падения. Он знал точно, что упал не из-за него. Может, конечно, Минги подговорил кого-то это сделать, а может кто-то просто захотел повеселиться, снова сделав Ёсана причиной для всеобщего смеха. Однако, в любом случае, это был не Минги. Да и почему Сон смотрел на него таким взглядом, каким обычно никогда не смотрит? Взолнованным, таким, будто сам этого не ожидал. Или Ёсану всего лишь показалось? Ну он ведь не сходит с ума?.. На самом-то деле, он порой ловит на себе подобные взгляды Минги — тайные, незаметные ни для кого, кроме Ёсана, рассматривающие, будто следящие исподтишка, и короткие, словно тот боится, что сейчас на него посмотрят в ответ и застанут врасплох. Кан никогда не мог понять, почему тот это делает. Любой другой человек предположил бы, что причиной для таких взглядов является обыкновенный интерес, быть может, даже симпатия, желание подойти, познакомиться ближе. И Ёсан бы тоже так подумал, но явно не в случае с Минги. Его взгляды точно не могли сулить ничего хорошего. Самый отбитый гомофоб школы не может смотреть на свою главную жертву с целью узнать её получше. Разве что только для того, чтобы найти какие-то новые слабые места. Придумать новый, ещё более неприятный для него вид издевательства. Другого попросту не дано. — Об уроках, значит, — произносит мама, внимательно следя за дорогой. — Наверное, вам много задают, старшая школа всё-таки… — Вообще-то… — Ёсан пару секунд думает, прежде чем рискнуть и добавить: — Я думаю о Минги. О парне, который настроил против меня всю школу и из-за которого я почти год терплю унижения. Помнишь, я рассказывал тебе об этом? Мама, очевидно не ожидавшая такого ответа, немного теряется и даже отвлекается от дороги, переводя взгляд на сына, смотрящего прямо на неё с каким-то безмолвным обвинением. Он сказал об этом не просто так. Он хотел увидеть её реакцию, хотел услышать, что она скажет. И просто понять: а изменилось ли что-то? Стала ли мама более серьёзно воспринимать его проблемы или ей всё так же всё равно? Но сейчас, глядя в её глаза, он видит лишь какое-то недоумение, перемешанное с лёгкой растерянностью. — Ёсани, ну ты чего?.. — ох, как же ему знаком этот тон голоса. — Прямо-таки всю школу? Ну как такое может быть? — Легко и просто, мама. — Тебе не кажется, что ты… преувеличиваешь? — женщина приподнимает уголки губ в улыбке, будто бы рассказанное Ёсаном её всего лишь забавляет. — Вы же просто дети! — Я закончу школу уже через год, мам. И мои одноклассники тоже. Нам всем почти по восемнадцать. Даже если ты до сих пор считаешь их детьми, это не отменяет того факта, что жестоки они не по годам. Молчание. Напряжение. Впрочем, Ёсан другого и не ждал. — Я больше не прошу у тебя помощи, поддержки… — рассуждает юноша, не глядя на мать, которая уже и сама на него не смотрит, не осмеливается. — Я просто хочу знать: почему ты никогда мне не веришь? Почему ни разу не попыталась помочь? Услышать?.. С каждым словом с души Кана будто спадает по одному камешку, которые всё это время давили изнутри, будучи одной тяжёлой каменной глыбой. Полностью от неё избавиться, конечно, не получится, но он чувствует небольшое облегчение, высказывая матери то, что так мучило на протяжении долгого времени. — Да что с тобой такое, Ёсан? — несдержанно возмущается мать. — Чем ты постоянно недоволен? У тебя есть крыша над головой, еда, ты учишься, ты жив и здоров! Я не понимаю, что мне ещё нужно сделать, чтобы быть для тебя нормальной матерью. Парень умолкает, чувствуя внутри что-то очень неприятное. Чувствуя, что вести подобные разговоры с его мамой — совершенно бесполезно. Они никогда не смогут друг друга понять… Они видят мир под разными углами, смотрят на него разными взглядами, находятся на разных планетах. Ёсану нужна была материнская поддержка и любовь, а для госпожи Кан это уже необязательная задача. Ёсан считает, что недостаточно просто содержать своего ребёнка, при этом никак не обращая внимания на его проблемы, не желая его понимать и слышать; а для госпожи Кан материнство лишь в этом и заключается — на что-то более глубокое она не способна. Это борьба без результата. И в ней ему больше не за что бороться, нечего отстаивать и нечего добиваться. Кажется, последние мамины слова стали некой точкой, после которой Ёсан больше не хочет начинать новые предложения. Он окончательно смирился с бессмысленностью надежд на нормальные отношения с матерью. Уже через пару минут после завершения этого разговора машина подъезжает к дому семьи Кан. Парень молча выходит из авто, даже не прощаясь и не слыша инициативы попрощаться от мамы, которая, впрочем, демонстративно не смотрит в его сторону и ничего не говорит. Гордая и задетая за самолюбие. Ёсан негромко хлопает дверцей, не намереваясь психовать, и направляется к дому, слыша за спиной звук уезжающей машины. Открыв ключом дом и зайдя внутрь, он сразу стягивает с себя кеды, не развязывая шнурков. Время близилось к пяти часам вечера. Будь он сегодня на уроках, домой вернулся бы примерно в это же время, но денёк выдался насыщеннее, чем Ёсан ожидал. И снова вспоминается дурацкое падение, за которое его наверняка уже обсмеяли всей школой, и дурацкий Минги, который своим непредсказуемым поведением заставляет думать о себе весь оставшийся день. Кан не мог перестать искать в его поступке подвоха. А что, если подвох — в самóм рюкзаке? Он прекрасно помнил, как однажды в его школьную сумку подложили дохлую мышь, которую Ёсан обнаружил только придя домой и найдя тельце маленького зверька между учебниками, от чего испуганно вскрикнул и даже прослезился, но не столько от страха, сколько из жалости перед невинной мышкой. А что могло помешать им сделать это и сегодня? Неважно, подсунули они какое-то мелкое животное или что-то другое — отсутствие в классе Ёсана представляло собой отличную возможность для очередной шалости. С лёгкой опаской юноша кладёт рюкзак на диван и медленно открывает его. Всматривается внутрь, достаёт учебники и тетради, пока не находя среди содержимого ничего страшного. Проверяет дополнительные маленькие кармашки, даже пошарив рукой по дну сумки, после чего и вовсе переворачивает её вверх дном, вытряхивая оттуда… целое ничего. Неужто и вправду никакого подвоха?.. Минги и его дружки не воспользовались таким удобным случаем напакостить ему? Это... удивляет. Приятно удивляет. Наверное, Ёсану стоит уже расслабиться. Минги действительно не сделал ничего плохого. По крайней мере, сегодня… Блондин решает скорее вымыть руки и переодеться, чтобы наконец поесть — он не ел с утра, и голодный желудок уже вовсю давал о себе знать. Но прежде чем направиться в ванную, Ёсан достаёт из кармана телефон, что завибрировал от нового уведомления. «1 новое сообщение» — высветилось на панели уведомлений рядом с иконкой популярного мессенджера для общения. Сообщение?.. Но Кану никто обычно не пишет. Кому и зачем понадобилось бы ему писать? Однако сообщение оказывается присланным с незнакомого аккаунта, который Ёсан в своём немногочисленном списке чатов видит впервые... JongHo_0908 Привет! Не против познакомиться?