Мальчики не плачут

      Минги не спеша идёт по пустой в ранние утренние часы улице, ненароком наступая кроссовками в лужи, оставшиеся после недавнего дождя. В этом тихом жилом райончике с небольшими частными домами он уже не впервые: проходил тут пару раз, когда возвращался со школы, срезая таким образом себе путь до дома. Но Минги признаёт — это была вовсе не главная причина. Настоящая причина жила как раз таки в одном из этих домов, не подозревая о том, что когда-то Сон специально, словно невзначай, проходил мимо, на самом деле желая ещё раз, как бы «случайно», увидеться, быть может, даже поздороваться, а если повезёт, предложить довести до дома или встретиться тут на следующее утро, чтобы вместе пойти в школу. Но Минги никогда не «везло». И ведь возможность была, был прекрасный шанс сблизиться, начать вместе ходить в школу или, наоборот, из неё, да только каким бы он был дураком, если бы осмелился на такое безрассудство? Оглушающе громкие «Нельзя» и «Не должен» всё так же постоянно оставались с ним, контролируя, точно марионетку, за ниточки которой дёргал ненавистный деспот-отец. Всё, что мог позволить себе Минги — лишь тайно наблюдать за своим одноклассником, делая вид, что проходит тут не из-за него, что он вовсе не влюблённый по уши идиот, цепляющийся за последнюю надежду хотя бы просто подольше посмотреть на него, подольше побыть на расстоянии нескольких метров, в глубине души мечтая о чём-то большем. И понимая, что быть этому не суждено. Действительно — идиот. А на противоположной улочке уже виднелся двухэтажный дом Ёсана, стоящий между двух других очень похожих домишек. Минги быстро перебегает дорогу, на которой машин практически нет, и шагает уже по нужному тротуару. И на кой чёрт он сюда припёрся?.. Свой же вопрос остаётся без ответа. Но, на самом деле, повод прийти сюда есть — и достаточно весомый. Ёсан не приходит в школу уже неделю… Нет, Минги-то знает, что Ёсан жив и здоров, понимает, что парень просто прогуливает, но причина этих прогулов не даёт Сону никакого покоя вот уже который день, начиная с того самого, когда его дружки в лице Уёна и Хонджуна так нечеловечно поступили с Каном в школьном туалете. А ещё более бесчеловечно поступал Минги, останавливающий себя от того, чтобы помочь Ёсану, чтобы защитить от этих придурков, не позволить им так унизительно с ним обходиться. А ведь хотел же… Он знает: Ёсана вряд ли обрадует его появление. Но Минги просто не может не прийти к нему, да и назад пути уже нет. Правда, когда он почти доходит до нужного дома, находящегося за оплетённым розами аккуратным белым заборчиком, внезапно проехавшая мимо машина с лихвой одаривает Сона облаком грязных брызг, заехав колёсами в крупную лужу у самого тротуара. Точно как знак от Вселенной, что идти дальше ему не стоит. Или же наказание. Но Минги уверен: это пустяковые мелочи по сравнению с тем, чего на самом деле он заслуживает за свои проступки. Тут же проверяет содержимое бумажного пакета, который нёс всё это время в руке: вроде бы, не намокло. А вот кроссовкам на ногах не помешало бы как следует просушиться. Пару быстрых шагов по ступенькам крыльца. Резкая и уже совсем не решительная остановка напротив двери. Поднятый в воздух кулак, немного медлящий перед тем, как постучать в дверь, и несколько неуверенных стуков, звучащих уже спустя полминуты. Минги прикусывает губу, стараясь скрыть свою позорную нервозность. Наверное, проходит почти минута, прежде чем за дверью слышится какое-то копошение, два поворота ключа, и она наконец открывается — на улицу выглядывает голова недоумевающего Ёсана. Тот будто бы только недавно проснулся: на нём просторная тёмная футболка и пижамные штаны в клетку, глаза прищурены, а волосы забавно взъерошены, и Минги не сдерживает себя от мимолётной улыбки при виде его, тут же опуская голову и стараясь спрятать эту неуместную эмоцию. — М-минги? Дверной звонок есть, вообще-то, мог просто позвонить… — Ёсан смотрит так, словно думает, что Сон ему попросту привиделся и это вовсе не он сейчас стоит под дверью дома семьи Кан. — Девятый час утра… Что ты тут делаешь? Но Ёсан спрашивает это без ожидаемого раздражения, скорее, даже с лёгкой взволнованностью, оглядывает его с головы до ног, оставляя без комментариев следы невысохших капель на одежде, которыми Сона щедро наградил проехавший мимо автомобиль. И прогонять Минги взашей, вроде как, Кан не собирается, лишь глядя на него в ожидании объяснения своего внезапного визита. Минги надеется, что этот более-менее спокойный настрой юноши можно расценивать, как хороший знак. — Доброе утро, что ли… Я… это, — нескладно отвечает Сон, сам не понимая, почему два слова связать не может. Сжимает в руке крафтовый пакет, шелестя бумагой, и неловко протягивает его Ёсану: — Вот… — Что это?.. — тот, кажется, не сразу соображает, что пакет принесли именно ему. Заторможенно берёт его из руки Минги, аккуратно заглядывая внутрь. И глазам своим поверить не может. — Ты серьёзно? — Ёсан сразу переводит взгляд с содержимого пакета на Минги, но без всякого негатива — наоборот, со скрытым в глазах чувством приятного удивления. И снова смотрит внутрь, осторожно доставая оттуда… Свитер радужной расцветки. Точно такой же, в каком он пришёл в школу на прошлой неделе. Точно такой же, какой затоптали те придурки в школьном туалете… Но только уже новый — чистый, не истоптанный, не растянутый, с этикеткой магазина одежды, в котором его покупали. В идеальном состоянии для того, чтобы его носили. Так вот, для чего Минги забрал его свитер в тот день... Наверное, для того, чтобы найти точно такой же новый. — И как это… понимать? — уточняет Ёсан с лёгкой беззлобной усмешкой. — Как компенсацию за причинённый ущерб, — пожимает плечами тот, улыбаясь уголком губ и с удовольствием наблюдая за искренней реакцией Ёсана, который, вроде бы, и порадоваться хочет, и в то же время сдерживает себя. — Неужто Уён с Хонджуном купили? — Что? Нет, — Минги прыскает со смеху, оценивая шутку Ёсана, но и хвастаться особо не хочет, лишь скромно добавляя: — Я, вообще-то… — Спасибо… Правда, спасибо, — благодарит тот, пока Минги смущённо чешет затылок, и складывает свитер обратно в пакет, нащупывая на его дне что-то ещё. — Это… шоколад? — Он самый, — неловко подшучивает Минги, надеясь, что Ёсан не заметит его порозовевших от стеснения щёк. Ну почему так стыдно оказывать знаки внимания тому, кто тебе нравится? — Белый… — задумчиво произносит юноша, слегка нахмурив брови, когда смотрит на упакованную плитку белого пористого шоколада в своей руке. Кое-что немного удивило его, не считая, конечно, этого нежданного прихода Минги с утра пораньше с подарками… Это — его любимая шоколадка. И знал об этом только Чонхо. Ёсан переводит взгляд на Минги, на шоколад, и снова — на Минги. А может ли это что-то значить? Сон купил именно этот шоколад потому, что знал, что его любит Ёсан, или сделал это просто так, не задумываясь о том, какой выбрать вкус, и это — всего лишь обычное совпадение? Но так как первый вариант очень маловероятен, ибо с Минги они никогда не общались так близко, чтобы он знал о подобных мелочах, Ёсан быстро убеждается в том, что это и вправду — простое совпадение. — Шоколадку дарить точно не стоило… Да и вообще, Минги: мне от тебя ничего не нужно. Не стоило так тратиться, — спокойно и легко объясняет Ёсан, а Минги внутри себя поражается: он ему мир к ногам положить обязан после всего, что сделал, чтобы загладить хотя бы малую часть своей вины, а Ёсану от него «ничего не нужно». Удивительный. — Я просто хотел извиниться за… тот инцидент со свитером, и вообще… — несвязно отвечает Минги, нервно скручивая пальцами шнурок своего худи, что не скрывается от внимания Ёсана. Переживает? И с чего бы? Всё это так не похоже на того Минги, которого он знал… Но это выглядит таким искренним, что Ёсану всё сильнее начинает казаться, что своего врага он знал очень и очень плохо. Но действительно ли — врага? — Я знаю, что не достоин твоего прощения, — чуть собравшись с мыслями, поправляет самого себя Сон. — И что подарком я не смогу искупить свою огромную вину перед тобой. Но просто прими это, как… знак моего искреннего раскаяния. Ёсан только молча хлопает глазами, глядя на Минги снизу вверх и всё ещё не будучи до конца уверенным в том, что всё происходящее в данный момент — ему не снится. Минги пришёл к нему утром с новым свитером, шоколадом и такими непривычными для него словами сожаления о собственном поведении. Минги, который никого не уважает, ни во что никого не ставит и ни перед кем не извиняется. Но на самом ли деле это так? Последние события и эти странные перемены в характере Сона заставляют подсознательно в этом усомниться… — Хорошо, я… понял тебя, — медленно кивает Ёсан, стараясь просто принять слова Минги и не думать о том, насколько всё это в новинку — кажется, для них обоих. — Спасибо за свитер и шоколад. Это было неожиданно, но… приятно. Наверное, Минги хотел ещё что-то ответить, приоткрыл рот, вбирая воздух, да сказать ничего не успел — с резким раскатом грома с неба вдруг хлынул ливень, застучав одним сплошным потоком дождевой воды по крышам и асфальту. — Ох, чёрт, — тихо ругается Минги, поднимая голову к затянутым тёмно-серыми тучами небу. Благо, он стоит под крышей крыльца дома Ёсана, иначе бы уже был промокшим до нитки. — Вот это ливень… — Кан слегка ёжится от холода, поглаживая себя руками по плечам, ведь стоит в одной тонкой пижамной футболке. — У тебя зонт-то есть? — Не-а… — как-то растерянно произносит Минги, запоздало понимая, что, кроме капюшона на худи, у него ничего такого не имеется. — Эй, зайди в дом, — просит с мягкой требовательностью, замечая, что Ёсан начинает замерзать. — Простынешь ещё… — Пойдём, — кивая головой в сторону открытой нараспашку двери, приглашает Ёсан. Хотя, нет, это было даже не приглашение, скорее — безапелляционная просьба. — Нет-нет, я не думаю, что это хорошая… — вежливо отказывается Минги, но Ёсан просто аккуратно тянет его за рукав, закрывая за ними входную дверь, — …идея. — А идея мокнуть под дождём — хорошая? — усмехается Ёсан, проходя мимо него и ставя пакет на диван. Минги стоял на входе, будто бы даже шаг боясь сделать на чужой территории. Да что это с ним такое?.. Ёсан бы никогда не подумал, что сам Минги будет так скромно стоять на пороге его дома, стесняясь даже смотреть на него. Он и не знал, что Сон — умеет быть таким. Впрочем-то, как и не знал, что Сон умеет извиняться, испытывать чувство вины, угрызения совести и сожаления, и даже дарить подарки, желая эту вину хоть немного загладить. Сравнивая того нахального и грубого Минги, которого Кан привык каждый день видеть в школе, с тем молчаливым и неуверенным Минги, которого видел сейчас — Ёсан едва ли не начинал верить в то, что это просто два разных человека. Или две разные стороны одного человека. И эта, новая сторона, кажущаяся такой живой, настоящей, нравилась Ёсану куда больше… — У тебя есть кто-то дома? — как-то настороженно интересуется Минги, осматривая внутренний интерьер гостиной. — Нет, мама работает, я один, — Ёсан складывает руки на груди, опираясь поясницей о спинку дивана. — Хотя, кое-кто всё же есть… Оба тут же поворачивают головы на топот маленьких лапок Боми, сбегающей с лестницы и несущейся на всех парах в направлении незнакомого гостя с громким тявканьем, заставляющим Ёсана тихонько посмеяться, а Минги — дёрнуться от неожиданности и округлить в удивлении глаза, что Ёсана насмешило ещё больше. Но собачка вдруг останавливается где-то в метре от Минги, теперь уже с опаской рассматривая новоприбывшего незнакомца и принюхиваясь к полу. Побаивается, всё-таки. — Это Бо… — Минги почему-то резко запинается на полуслове. — …твоя собачка? Ёсану показалось, что сначала Минги хотел назвать её по имени — Боми, — но так как знать об этом он не мог, Ёсан решает просто проигнорировать эту странную мысль. Наверное, Минги хотел сказать что-то другое… — Да, — Кан улыбается Боми, которая, не теряя времени, осторожно знакомится с новым человеком в доме, подходя к нему маленькими шажочками и готовая броситься прочь в любой момент. — Она у меня немного пугливая… Строит из себя маленького грозного льва, а на деле — шарахается со всего вокруг. — Эй, маленький лев, — усмехаясь, подзывает её Минги, аккуратно присаживаясь на корточки, чтобы не спугнуть животное резким движением. — А ну-ка, иди сюда. Не бойся ты, я хороший, не обижу!.. А Боми, будто бы понимая человеческий язык, подходит ещё на пару уже более смелых шажков ближе, принюхиваясь к вытянутой руке Минги и касаясь её влажным носиком. Сон бережно гладит ту большой ладонью, почёсывая пальцами мягкую шёрстку за ушком и смотря на животное с таким живым блеском в глазах, с такой любовью, что Ёсан, наблюдающий за этой сценкой, невольно умилиться хочет… — Она просто милашка! — искренне восторгается Минги, уже вовсю задаривая собачку лаской и щедрыми поглаживаниями, которые ей определённо нравились. А та и убегать уже не собиралась, быстро привыкая к новому гостю, чувствуя — он не обидит. — Как её зовут? — интересуется у Ёсана, посмеиваясь с того, как собачонка обнюхивает его руки и лапками цепляется за штанину. — Боми. Минги лишь коротко кивает, но так, словно имя питомца Ёсана ему было уже заведомо… известно? Юноша не знает, почему ему вдруг так показалось, ведь, как никак, Минги просто не мог знать об этом до сегодняшнего дня — Ёсан никогда ему не рассказывал. Рассказывал только Чонхо. И про белый шоколад тоже — только ему… Какие-то смутные, ещё непонятные самому Ёсану подозрения, догадки, притаились где-то на задворках сознания, но почему они там появились и какой имели смысл — он ещё не знал, не мог понять до конца, проанализировать и прийти к какому-то выводу, который, казалось, был где-то очень близко, но в то же время… запредельно далеко. Ёсан, наверное, просто начинает сходить с ума. — Дождь сильный пошёл, — отмечает он, быстро выглядывая в окно. — Наверное, нескоро закончится… — Вот чёрт, — тихо возмущается Минги, на секунду отвлекаясь от жаждущей внимания Боми. — Я тогда лучше пойду, не ждать же, пока он прекратится. — Ты по дождю пойдёшь? Промокнешь же насквозь… — Ёсан понятия не имеет, почему его это вообще волнует, но тем не менее, отпускать так легко Минги прямиком под холодный проливной дождь ему не хочется. — А какие ещё варианты?.. — Сон выпрямляется, поднимаясь с корточек, хотя Боми заканчивать весёлые игры явно не собиралась. — Такси вызвать не могу, денег не взял. Ничего, добегу, ерунда. За окном тем временем ярко сверкнула молния. Прогремел новый раскат грома — уже более громким и объёмным звуком, от которого, казалось, даже стены дома на мгновение сотряслись. Минги же вдруг испуганно дёрнулся, непроизвольно отходя на пару шагов от двери вглубь гостиной и нервно сжимая пальцами край своего худи, пока Боми, так же испугавшись резкого небесного грохота, тихо поскуливая, спряталась у Минги за ногами. Ёсан, слегка удивляясь такой интересной реакции, отходит от окна ближе к Минги, пытаясь поймать его взгляд, в котором читался… Настоящий страх. — Минги, ты что… грозы боишься? — Д-да… Есть такое, — Сон переводит растерянный взгляд с входной двери, за которой вовсю бушевала погода, на Ёсана, кусая нижнюю губу и, кажется, испытывая перед ним ужасную неловкость. Неловкость от того, что предстаёт перед Ёсаном таким — самим собой, со своим естественным и ничем не скрытым страхом, со своими откровенными мыслями и извинениями, позволяя ему видеть себя настоящего. Но, признаться честно, это ощущение Минги нравится больше, чем постоянное притворство и попытки скрыться за маской из льда, фальши и равнодушия. — Оу, я и не знал, что ты… можешь такого бояться, — не скрывает удивления Ёсан, но, не желая показаться грубым или создать впечатление, что его это смешит, тут же добавляет: — Думаю, тебе лучше переждать у меня, пока погода не утихомирится. Почему-то Ёсану захотелось ударить себя ладошкой по лбу — от осознания того, что он сейчас буквально проявил жест заботы о состоянии Минги, предложив ему остаться у себя, хотя его бы по-хорошему выгнать отсюда с пинком под зад да средний палец показать напоследок, кинув в лицо дурацкий пакет с подарком. Только вот Ёсан с детства придерживался принципа: не отвечать на зло — злом. Он так попросту не умел и, если честно, не особо-то хотел. Но верил в силу бумеранга — зло обязательно вернётся, и жизнь за всё отомстит сама. Да, возможно, он слишком добрый и наивный, а возможно… он просто научился себя уважать, не позволяя себе опускаться до уровня своих обидчиков. Возможно, он просто сумел сохранить в душе банальную, но такую ценную человечность, которой так не хватало его одноклассникам и Минги. Хотя… насчёт Сона он уже давно совсем не уверен. Ведь есть же где-то в этом большом и страшном Минги что-то доброе и человечное, есть, просто спрятано слишком глубоко, скрыто слишком тщательно и надёжно. Ёсан не собирается делать поспешных выводов и забывать об их с Минги прошлом, не хочет из-за какой-то капельки добра и заботы, полученной от Минги, мгновенно менять о нём своё мнение — это было бы просто детской наивностью. Но и видеть в нём лишь бесчувственного монстра — не хочет тоже. Потому что чувствует: монстром тот вовсе не является. Хоть и успешно его изображает. Только вот монстры гроз не боятся. И с извинениями не приходят. И шоколадок не дарят. И к животным с таким трепетом и нежностью не относятся… Ну какой, в самом деле, он монстр, этот «большой и страшный» Минги? Минги, который, может быть, и большой, но уж точно — никакой не страшный. — Я не хочу приносить неудобства, — всё ещё пытается аккуратно отказаться он. — Не принесёшь, — бесстрастно отвечает Ёсан. Хочется дать Минги понять: вражды с ним он не жаждет, но и простить так легко не сможет. Пусть между ними останется эта дистанция, но теперь уже — без взаимной ненависти. Максимум — со взаимным безразличием друг к другу. А погода за окном успокаиваться, кажется, не собиралась… Как он успел оказаться на кухне с горячим чайником в руках, осторожно разливая кипяток по двум кружкам — Ёсан и сам не заметил. И как Минги скромно умостился на ковре в гостиной, тихонько лаская успокоившуюся Боми — тоже. Телефон, лежащий на кухонном столе, подозрительно молчал: Чонхо не написал за сегодня ни одного сообщения. Но может быть, он просто спит, ведь на часах, хоть уже и не такое раннее, но всё же утро. Однако день сегодня будний, и в это время Чонхо обычно давно не спит, собираясь на учёбу и никогда не забывая пожелать Ёсану доброго утра… — Чай?.. — Минги замечает горячий напиток в двух кружках, которые приносит в гостиную Ёсан, ставя их на низкий журнальный столик. — Чай, — отвечает тот, пододвигая Сону его чашку. — Это парные? — Минги прикасается пальцем к рисунку Стича на своей кружке, едва заметно улыбнувшись. У Ёсана на кружке рисунок в таком же стиле, но только — с Лило. — Да… Мне просто понравились, вот и купил. Но вторую подарить было некому, — он пожимает плечами, усевшись на пол не слишком близко к Минги, но и не слишком далеко, так же спиной уперевшись в диван, стоящий позади них. Минги хмыкает в ответ, делая небольшой глоток чая и не двигая лишний раз ногами, на которых уютно устроилась Боми, уже начиная тихо посапывать. — Кажется, ты ей понравился. Она редко находит общий язык с незнакомцами… — Она мне тоже понравилась, — признаётся Минги. — Да ну? А я и не заметил, — с серьёзным лицом подшучивает Ёсан, попивая свой чай, а Минги лишь беззвучно усмехается в кружку. — Кстати, я ведь узнать хотел… — вспоминает Минги, опуская взгляд и не смотря на Ёсана. — Чего в школу не приходишь? — Почему тебя это интересует?.. — Ну… — слегка тушуется Сон. — А почему не должно? Ёсан немного хмурит брови, переваривая в мыслях только что услышанное. Да только не переваривалось оно как-то… — Просто решил немного передохнуть от учёбы, — честно отвечает он, решая, что легче уж просто сказать, чем опять с Минги о какой-то ерунде спорить. — Ты раньше никогда так много не прогуливал… — Не прогуливал… Но если честно, я просто устал. И не только от учёбы. Минги водит пальцем по каёмке кружки, виновато поджимая губы. — Я думал, у тебя строгая мать, не позволяет такого… — И почему ты так думал? — вообще-то, думал Минги почти что правильно, но Ёсана больше интересует, каким образом он это понимал. — Догадался. — Догадливый какой, — Ёсан с трудом игнорирует всплывшую в голове мысль о том, что этот диалог и «догадливость» Минги ему уж больно что-то напоминает… — Ты всегда был самым прилежным учеником в нашем классе. Всегда все уроки посещал, учился прекрасно… — рассуждает Минги. — Вот я и подумал, что у тебя родители строгие. — Мама была, скорее, не строгой, а равнодушной. Так что она никак не влияла на мою успеваемость… — Равнодушной? — Её не особо интересовало то, что происходит в моей жизни, — с промелькнувшими нотками грусти в голосе объясняет Ёсан. — Но недавно мы с ней поговорили. Она осознала свою вину и начала меняться… Хотела сделать хоть что-то, чтобы исправиться, помочь мне. Вот и позволила отдохнуть неделю от всего, что навалилось за последнее время, даже позвонила учителю, чтобы отпросить меня от занятий. Она наконец начала волноваться о моём состоянии… Ёсан слегка улыбается непонятно чему, держа горячую кружку в ладонях, пока Минги смотрит на него, не отрывая взгляда, не произнося ни единого слова, чтобы не перебить. — А учился я хорошо, потому что, кроме учёбы, держаться мне было не за что. Чем лучше я закончу школу, тем больше шансов уехать отсюда куда-нибудь… далеко. И навсегда, желательно… — Прости. Единственное слово, прозвучавшее из уст Минги после откровенного рассказа Кана, словно разрезало воздух, пронзило пространство, повисло в резко воцарившейся между ними тишине, прерываемой лишь еле слышным дыханием двух людей, смотрящих друг другу прямо в глаза. — Прости… меня, — повторяет уже менее уверенно Минги. А у Ёсана, кажется, сердце не на месте от того, каким взглядом Минги на него смотрит, сколько раскаяния и боли в нём читается, сколько искренности слышится в этом тихом, но в то же время таком громком «Прости». Столько, сколько Ёсан от Минги за всю жизнь не слышал… — Хотя, нет… — Сон будто самого себя поправляет. — Я не могу требовать от тебя, чтобы ты меня простил. Да я сам себя никогда не прощу… — безрадостно усмехается, снова отводя слишком проникновенный взгляд от Ёсана в греющую ладони кружку. — Но просто знай, что мне… жаль. Жаль, что я заставил тебя мечтать сбежать из этого города. Да за всё жаль, чёрт возьми. Ёсану всё сильнее хотелось поверить, что рядом с ним сейчас сидит совершенно другой человек. — Я даже и не знаю, ч-что сказать… — заметно теряется Ёсан, немного отталкиваясь от дивана и садясь прямо. — Я не могу просто взять и простить, Минги, — произносит так, словно самому жаль — что от обиды своей так легко избавиться не может. — Но я… услышал тебя, и мне даже приятно, что ты осознаёшь свою ошибку… Что открыто говоришь об этом. — Правда? — Правда… Это говорит о том, что, может быть, не всё ещё потеряно. Не вся человечность потеряна. Не вся доброта утрачена. — И как после всего того дерьма ты не разочаровался во мне полностью? Как у тебя хватает сил, чтобы дать мне шанс исправиться?.. — прямо озвучивает свои мысли Минги. — Шанс, которого я даже не заслуживаю… — Шанса заслуживает каждый. Главное… — Его не проебать, — заканчивает за него Минги, попадая в точку. — Именно… — соглашается Ёсан, отпивая глоток чая. — Тут уж всё зависит только от тебя. И вообще… почему ты вдруг решил встать на путь добра? Минги не решается ответить сразу, тихо хмыкая прозвучавшему вопросу. — Может быть… я и не хотел никогда с него сходить, с этого «пути добра», — рассуждает Минги, глядя в одну точку, а Ёсан внимательно смотрит на него, пока ещё совсем ничего не понимая. — Это долгая история, на самом деле… Долгая и сложная. От внимания Ёсана не уходит и то, что Минги сегодня даже разговаривает по-другому. Без той привычной грубости, резкости, матов после каждого слова, и что речь у него поставлена гораздо грамотнее, чем до этого казалось. А голос у Минги красивым был всегда… Сейчас даже слушать приятно, когда он этим голосом не оскорбляет и не посылает никуда. — Ну-у, — задумчиво протягивает Ёсан, оглядываясь на окно, за которым вовсю продолжал барабанить ливень. — Дождь пока ещё не прекратился… У нас есть время. У нас. Минги удивлённо хлопает ресницами, переводя взгляд сначала туда же, за оконное стекло, и снова на Ёсана, в глазах которого читается не что иное, как настоящий интерес, искреннее желание услышать, что поведает ему Минги, неподдельная решимость узнать, что скрывает Сон в своём сердце. Неужели он действительно хочет его выслушать? Неужели действительно даёт возможность объясниться? А Минги с минуту колеблется: стоит ли ему раскрыть всю правду Ёсану? Не ошибётся ли он, поведав ему о своих истинных чувствах, путь теперь уже и безответных, не слишком ли опрометчиво поступит, если поделится с Ёсаном своими проблемами? Но ведь самая страшная ошибка уже была совершена — тогда, на день Святого Валентина, и самые опрометчивые поступки — тоже. Минги больше нечего терять. И если уж он решительно настроен на исправление своих ошибок, то больше не должен ничего умалчивать, больше не должен строить свой образ и взаимоотношения с Ёсаном на сплошной лжи. Да и вообще — никаких образов создавать он больше не намерен. Он хочет быть самим собой, хочет учиться быть самим собой. — Я никому об этом не рассказывал… — неуверенно начинает Минги, осторожно поглаживая Боми, чтобы не потревожить её покой. — У меня довольно сложные… отношения с отцом — он ненавидит меня. Всё детство я рос в ненормальной строгости, в постоянных издевательствах и конфликтах с ним, он упрекал меня за любую, даже самую маленькую ошибку, и никогда не проявлял никакой любви и родительской заботы… Знаешь, со временем я и сам перестал верить в то, что являюсь его сыном. Я как будто… чужой человек для него. Ёсан несколько секунд не находит, что ответить. В гостиной повисает едва ли не гробовая тишина, и даже шум неутихающего ливня за окнами уже не кажется таким громким, как это молчание между ними… Нет, Ёсан, конечно, подозревал, что сейчас Минги может поделиться с ним чем-то, о чём Кан не знал, но он вовсе не был готов услышать что-то настолько личное, настолько неожиданное. Ведь Ёсан никогда не задумывался о том, что у Минги могут быть подобные проблемы в семье, когда тот одним своим видом уже создаёт впечатление обыкновенного раздолбая, сидящего на шее у родителей и явно пренебрежительно к ним относящегося. Но, если так посудить, откуда Ёсану было знать?.. Ведь он и не подозревал, что на самом деле происходит в семье Минги. Не подозревал о том, что жертвой этого «пренебрежительного отношения» могут быть вовсе не его родители, а он сам… — Я слышал, что твой отец очень успешный человек… Он же крупный бизнесмен, да? — уточняет Ёсан. — Да, но это вовсе не значит, что он — хороший человек, — с некой неприязнью в голосе поясняет Минги. — А была ли… какая-то причина, по которой он стал к тебе так относиться? — Тебе, наверное, трудно в это поверить, но… нет, — Минги как-то совсем невесело усмехается. — Да и какие могут причины бить ребёнка, которому и пяти лет не исполнилось? При том, что он настолько запугал меня, что я даже шаг неверный боялся сделать в его присутствии… — Постой-постой, — Ёсан вдруг прерывает его рассказ, чтобы уточнить кое-что, заволновавшее его наиболее сильно: — Ты сказал… «бил»? Кажется, Минги проговорился об этом случайно, потому что взгляд его вмиг устремляется на Ёсана с явной растерянностью и даже страхом, виднеющимся вглуби тёмно-карих глаз Сона. Он лишь напряжённо молчит, не решаясь эту информацию ни подтвердить, потому что банально боится, ни опровергнуть, потому что врать Кану больше не хочет. Но этого молчания — слишком громкого и многозначительного — Ёсану более чем достаточно, чтобы прийти к одному очень неприятному выводу… — Он бил тебя?.. Минги хотел учиться быть самим собой. И это оказалось куда сложнее, чем он себе представлял… Но пути обратно нет. Теперь — только вперёд. — Я бы сказал, не просто бил… — признаётся Минги. — Избивал. И чем старше я становился, тем больше ожесточались его «наказания». Ёсан ни глазам своим не верит, ни ушам, ни тому, что Минги говорит — или не хочет верить, не хочет признавать, но не потому, что всё это кажется ложью, а потому, что в каждом произнесённом слове он слышит скрываемую годами боль, потому, что Ёсану его искренне жаль, потому, что никто не заслуживает насилия от родных людей. — А как же мама? — задаёт логичный вопрос Ёсан. — Она не пыталась тебя защитить, поговорить с отцом? Или была на его стороне?.. — У меня нет мамы. Ёсан резко замолкает, почти ощущая физически, как что-то надрывается глубоко внутри, как сердце на мгновение замирает, как сам он, с головы до пят, замирает, неподвижно глядя на Минги и слыша в голове только его голос, который уже ничего не говорил, а лишь повторял из самых недр сознания всего несколько слов. Руки почему-то ослабевают — Ёсан едва не роняет кружку, ставя её на ковёр рядом с собой, и невольно сжимает в пальцах край футболки, избегая смотреть Минги в глаза. Но сам Минги сидит так же тихо, прорезая взглядом неведомую точку в пространстве, или смотря даже не на неё, а куда-то дальше, сквозь — в свои собственные мысли. — Прости, — единственное, что получается произнести спустя почти минуту молчания. — Я даже не знал об этом… — Не извиняйся без причины, всё хорошо, — кажется, Минги это ничуть не задело. Он, наоборот, словно пытается подбодрить — Ёсан этого не видит, пряча взгляд под светлой чёлкой, но отчётливо слышит по его голосу. — Если бы она была жива, то не допустила бы всего этого. Я уверен… — Мне так жаль. Правда… очень жаль, — Ёсан наконец решает взглянуть на Минги, который выглядел, к удивлению, совершенно спокойно, и только тень безысходной печали, омрачающая его лицо даже с этой лёгкой добродушной улыбкой, выражала уже давнее и вынужденное смирение. — Давай без всего этого, — мягко просит Минги, явно не желая, чтобы Ёсан сейчас принимался его жалеть. — Всё в порядке… Конечно, это больно, печально, порой мне не хватает матери, но я даже её не помню и почти ничего о ней не знаю. — А как она… умерла? — несмело интересуется Ёсан, тут же взволнованно добавляя: — Извини, наверное, я не должен был спрашивать. Ты не обязан отвечать, мы вообще можем не говорить на эту тему, если… — Ёсан, — Минги всего одним обращением, одним уверенным и успокаивающим взглядом (хотя, казалось бы, кто тут кого успокаивать должен?) останавливает этот волнительно-торопливый поток слов, льющийся из уст юноши. — Прекрати так переживать. Мы можем говорить обо всём, что тебя интересует, и эта тема — не исключение. А мамы не стало из-за болезни, мне тогда было всего два… — Из-за болезни? — Онкология. — Надеюсь, твоя мама обрела облегчение там, на небесах, — с сочувствием произносит Ёсан, больше не находя ничего, что можно было бы ответить, не сделав Минги больнее, пусть тот и уверяет, что всё в порядке. — Разумеется… — соглашается Минги, разворачиваясь к Ёсану вполоборота. — Ну ты чего? Совсем расклеился. Минги вдруг тянется рукой к его лицу, легонько щёлкает по носу, беззвучно усмехаясь, а Ёсан только недоумённо моргает, поднимая на него глаза. Минги сделал это с такой несвойственной ему нежностью, с такой мягкостью, с такой искренностью подбадривает Ёсана, который сам от себя не ожидал, что так чувствительно отреагирует на горе Минги. И, скорее, это Ёсан его подбадривать должен, а не наоборот, только вот Минги выглядит сейчас гораздо спокойнее Кана. Выглядит, как человек, который давным-давно принял болезненную реальность, смирился с тем, чего нельзя изменить, и научился жить со своей болью, которую никому не показывал. Как человек, уже не нуждающийся в поддержке, которой не смог получить от самого близкого человека — родного отца; человек, который со всем привык справляться в одиночку, самостоятельно залечивая душевные раны. Человек, который слишком напоминает Ёсану его самого… — Вообще-то, рассказать я хотел кое-что другое… — вспоминает Минги, понимая, что разговор зашёл немного не в то русло, а самое важное он так и не озвучил. — Но думаю… что после этого ты разочаруешься во мне окончательно, — грустно улыбается, словно уже принимает неизбежное. — Возможно, даже пожалеешь, что дал мне шанс. — Если ты осмелишься признаться в том, что мне действительно нужно знать… — проникновенно тихо отвечает Ёсан, — точно не пожалею. — Даже если я скажу… что влюблён в тебя? Могут ли какие-то пару слов в считанные секунды перевернуть весь твой привычный мир с ног на голову? — Ч-что? Да, определённо точно — могут. — Влюблён ещё со средней школы. И в тот день, когда ты признался мне в своих чувствах — я тоже был влюблён... Ёсан практически ощущает, как всё вокруг него разрушается, с дребезгом превращаясь в осколки его прежнего мира, в обломки привычного восприятия вещей, в беспорядочно разбросанные фрагменты пазла прошлого, который, кажется, теперь предстоит собирать по-новой — но уже в совсем другую картинку. — Каждый раз, когда тебе приходилось из-за меня плакать… я был влюблён. И каждый раз, когда причинял тебе боль — тоже, — Минги повторял это так тихо, но в то же время Ёсана едва ли не оглушало — каждым произнесённым словом, искренностью, которую подделать невозможно, болью и сожалением, вырывающимися вместе с признаниями. Признаниями в любви, слушать о которой — смешно и больно одновременно, поверить — донельзя сложно, а произнести в ответ хотя бы одно слово — больше не представляется возможным, потому что дар речи Ёсан теряет уверенно и, кажется, безвозвратно. — И я до сих пор влюблён… Могут ли какие-то пару слов заставить сердце — остановиться, и в следующий миг — забиться с ещё большей силой, такой, чтобы рёбра не выдерживали, такой, словно сердце это из груди вот-вот — и выпорхнет, как птица, из клетки рвущаяся наружу? Определённо точно — могут… — Влюблён?.. — Ёсан не способен сейчас контролировать дрожь собственного голоса. — Минги, это какая-то шутка? Если так, то… мне совсем не смешно. — Я знаю, что в это трудно поверить, — продолжал на удивление спокойно, скорее даже как-то смиренно, Минги, будто заранее был готов к подобной реакции. Но переполненные неизъяснимым страхом глаза говорили всё за него. — Я и не прошу тебя… верить. Уж тем более — прощать. Будет достаточно, если ты просто выслушаешь… — Знаешь… Я хочу выслушать. Я очень хочу выслушать, — требует объяснений с очевидным недовольством, так, словно в любую секунду готов сорваться с тормозов, пока ещё удерживающих от того, чтобы не закатить истерику — Ёсан и сам не понимает, какую именно. Ему и засмеяться хочется нервно, подобно последнему психу, с абсолютным неверием во всё сказанное, и разреветься от осознания всей несправедливости, которую пришлось пережить, и наброситься на Минги в порыве обыкновенной злости — за то, что в своих чувствах признаётся так поздно, за то, что столько времени заставлял думать, что Ёсан влюблён безответно, за то, что испытывал то же самое, но страдал из-за этого только Кан. До смешного абсурдно, глупо, больно, несправедливо, и обидно — невыносимо. — Отец избил меня, когда узнал о том, что я испытываю чувства к парню, — рассказывает Минги, вспоминая один из самых страшных дней своей жизни. Пальцами ткань толстовки сжимает, губы кусает нервно — волнуется. — Это произошло случайно… Он не должен был узнать, но… когда это случилось, он просто не оставил мне выбора. Отец действительно готов был сломать мне жизнь, если бы я не принял его условия. — Какие условия?.. — почти шёпотом. — Забыть о тебе. Об этих чувствах. Вообще обо всём, что связано с однополой любовью, — Минги опускает голову, скрывая глаза за свисающими вниз жёлтыми прядками. — Отцу важна была его безупречная репутация, а я ставил под угрозу и её, и свою безопасность, ведь я понятия не имел, что мог бы сделать со мной отец. Я очень хотел ответить тебе взаимностью тогда… Но просто не мог, понимаешь? Да, это ужасно некрасиво и эгоистично с моей стороны, но… мне пришлось отвергнуть твои чувства, чтобы избежать больших проблем. Я думал, так всем будет легче… Ёсан вовсе не планировал давать волю эмоциям, не собирался плакать, однако… он непроизвольно шмыгает носом, наскоро вытирая тыльной стороной ладони непрошенную слезу, скатившуюся по щеке. — Издеваться надо мной тоже было необходимо, чтобы «избежать проблем»? — у Ёсана в горле словно ком застрял, не дающий голосу звучать более громко и уверенно. — Я вовсе не хотел, чтобы всё закончилось издевательствами… Хотел лишь оттолкнуть тебя, — Минги тяжко выдыхает — говорить обо всём этом ему явно непросто. — Это началось из-за Хонджуна с Уёном. Конечно, это никак не оправдывает меня… но не я распускал эти слухи. — И ты, конечно, не предпринял ничего, чтобы их остановить, — Ёсан даже не спрашивает, а утверждает. Ведь всё теперь становится понятно без лишних объяснений. Фрагменты пазла сами по себе собираются в целостную картинку. — Единственное, что меня волновало на тот момент — это репутация, — признаётся Минги не без доли вины. — Но я никогда не ненавидел тебя. Пытался возненавидеть… но не смог. — То есть, если бы тогда ты просто не струсил, всего этого могло бы не быть? — Ёсан поднимает на него взгляд, полный болезненного осознания. Минги ничего не отвечает, но и это молчание вполне можно принять за положительный ответ. — Почему ты рассказываешь мне то, что так долго скрывал? Разве сейчас — это не опасно? — Ёсан не переходит на агрессию, хоть Минги и казалось, что всё это разозлит Кана не на шутку. По крайней мере, он очень старается держать себя в руках. — Что изменилось сейчас?.. — Я изменился, — тихо, но уверенно произносит Минги. — Я больше не хочу жить по правилам отца и под его нездоровым контролем… Не хочу его бояться. И не хочу причинять боль тебе. — А если это обернётся... последствиями? — Ну и пусть… — Минги с грустью усмехается. — Я так долго жил с этим чувством вины, с чувством пожирающей меня совести и ненависти к себе — теперь уже никакие последствия не страшны, если честно… — И что ты собираешься делать? — интересуется Ёсан, поджимая ноги и обхватывая колени руками. Слёз больше не было, однако на душе ощущалось лёгкое опустошение. — Для начала… хочу загладить свою вину перед тобой, — Минги выразительно смотрит в глаза, словно безмолвно просит у Кана разрешения — разрешения что-либо для него сделать, что-либо, что хоть немного помогло бы сгладить эти острые углы в их взаимоотношениях. — Я понимаю, что так просто сделать это не получится… Но я буду очень стараться. Если ты позволишь. Можешь даже не прощать меня, можешь продолжать ненавидеть, я всё это принимаю, но… позволь хотя бы попробовать?.. Ёсан громко сглатывает, ведь ком из горла никуда не исчезает, хоть и плакать больше не хочется — просто все слова из головы будто повылетали, позабывались, а информации слишком много, чтобы так быстро её переварить и осознать окончательно. Бесшумно вздыхает и опускает глаза, прикусывая губу. Минги словно вымаливать этот шанс у него готов… Не пожалеет ли Ёсан, если всё-таки даст его? Даст шанс попробовать. — Ты ведь понимаешь, — недолго помолчав, озвучивает наконец Ёсан, — что если буллинг в школе не прекратится, когда я вернусь на учёбу, а ты продолжишь делать вид, что тебе на меня наплевать — то этот шанс просто аннулируется? И что если я не увижу никаких действий с твоей стороны, то значит, все эти слова просто не имели значения… — Увидишь, Санни, — с серьёзностью отвечает Минги. — Я сделаю всё, чтобы прекратить эти издевательства… Ёсан не сразу обращает внимание на то, как к нему обратился Минги. Но когда понимает, что это ласковое прозвище, которым его называл только Чонхо, вылетело из уст Минги, и что прозвучало оно его голосом так неизъяснимо правильно, так по-родному, те самые смутные и непонятные ему подозрения, притаившиеся где-то на задворках сознания, наконец начинали обретать смысл. Вывод, который, казалось, был где-то очень близко, но в то же время запредельно далеко, становился всё более очевидным. А лежащий на столе телефон тем временем всё так же молчал, не издавая ни единого звука и тем самым только подталкивая Ёсана ближе к осознанию истины. Истины, которая, возможно, показалась бы ему очень неприятной, если бы он узнал о ней до того, как Минги открыл ему свою душу и свои настоящие чувства. Но сейчас, думая об этом, Ёсан не испытывает никаких негативных эмоций — не испытывает ничего. Только вот Минги смотрит на него так, словно и сам всё понимает, считывая каждую эмоцию, каждую промелькнувшую мысль, словно назвал его так намеренно, а не случайно, и словно сам ждёт от Ёсана какого-то осознания… — Есть что-то ещё, что я должен знать? — Кан неспроста задаёт этот вопрос. Оба будто думают об одном и том же, но ни один не решается заговорить об этом напрямую. — Вообще-то, есть… — вдумчиво проговаривает Минги, не прерывая зрительного контакта, а пульс Ёсана по неизвестной причине ускоряет свой ритм, начиная казаться ему слишком громким. — Я бы хотел, чтобы ты сам это понял. Но когда поймёшь… знай, что я делал это без какого-либо злого умысла, а лишь потому, что хотел оказаться чуточку ближе. Ближе к тебе… Минги собирался начать всё с чистого листа, но теперь уже — без лжи, без фальшивых образов, без болезненных поступков, больше ничего не умалчивая и не скрывая. А значит, он не должен скрывать и то, что некий Чонхо в телефоне Кана — вовсе не взявшийся из неоткуда пользователь мессенджера для общения, случайно нашедший Ёсана на просторах сети. Но, кажется, юноша успешно догадывается об этом и без его помощи. — Так значит… — делает небольшую паузу, будто не осмеливаясь спросить сразу. — «Чонхо» — это ты?.. Секундное молчание, кажущееся бесконечным. — Чонхо — это я. И взгляд — сокровенный, прямо в глаза, говорящий куда больше слов. А ливень за окном всё не заканчивался…