Мальчики не плачут

      В череде ежедневных мартовских дождей наконец выдался первый солнечный денёк, а уже привыкшие к сырости городские улицы постепенно высыхали после промозглой серой слякоти и луж — весна запоздало вступала в свои права, и вся природа в очередной раз пробуждалась после долгого зимнего сна... Но, казалось, расцветала не только весна, но и Кан Ёсан, в душе и жизни которого за долгое время тоже наконец выглянуло солнце. Он сам не понимал, в какой именно момент собственное существование перестало казаться таким тяжёлым, когда перестало хотеться куда-либо исчезать, когда скрытые ото всех слёзы боли и безысходности больше не стекали по щекам тихими поздними ночами, ведь теперь Ёсан спал спокойно, улыбался — искренне, и жить хотел — по-настоящему. Школа постепенно перестала казаться самым ненавистным местом, в котором невыносимо было находиться, одиночество больше не окутывало Ёсана мраком со всех сторон, ведь теперь он был не один, а ранки, спрятанные под пластырями на юношеском сердце, медленно заживали одна за другой. Минги эти пластыри будто сам снимал — очень осторожно, не делая резких движений, чтобы ранки снова не потревожить, бережно прикасался к каждому шраму, который по его вине когда-то и появился. Залечивал их своей нежной искренностью и трепетной любовью. И они больше не болели… Теперь на их месте расцветало что-то другое, что-то новое, уже не приносящее боли, что-то такое прекрасное и сокровенное, что хотелось сберечь от всего мира, теплить внутри себя, позволяя расцветать с каждым днём всё ярче и сильнее. Только вот, что это такое было, Ёсан ещё точно не знал… Или знал. Но очень боялся признаться в этом даже самому себе. Машина матери остановилась у тротуара неподалёку от школы, не припарковываясь, чтобы сразу поехать дальше. Ёсан выглядывает в окно, пару секунд наблюдая за тем, как школьный двор заполняется спешащими на уроки учениками, и замечает стоящего у ворот Минги, с которым сегодня они не шли на учёбу вместе, как привыкли это делать в последние пару недель. Потому что сегодня Ёсана подвозила мама, но Минги сказал, что всё равно подождёт его у школы. — Милый, — обращается к сыну женщина, когда тот уже хватается за ручку дверцы, чтобы выскочить из машины. — Удачного дня. Ёсан оборачивается на женщину, ощутив лёгкий стыд за то, что на радостях от скорой встречи с Минги даже забыл с ней попрощаться. — Спасибо, мам, — усмехается мягко, когда та тянется рукой к его волосам и легонько взъерошивает их. — А тебе удачи на работе… — Это Минги тебя там ждёт, да? — она переводит взгляд за лобовое стекло, слегка склоняясь, чтобы рассмотреть высокого рыжеволосого парня, стоящего неподалёку в кожаной куртке и смотрящего в телефон. Ёсан смотрит туда же, непроизвольно улыбается, вновь глядя на мать, которая об их дружбе с Минги уже прекрасно знала. Но на самом деле, это было совсем не удивительно, ведь в последнее время они почти каждый день приходили после учёбы к Ёсану, и Минги оставался у него едва ли не допоздна, иногда просто не успевая уйти до того, как мама Ёсана вернётся с работы. Так они, впрочем, и познакомились, правда, пока Минги краснел и жутко смущался, госпожа Кан загадочно улыбалась, задавала всевозможные вопросы, бросая неоднозначные взгляды на не менее смущённого Ёсана — он хотел бы сказать, что та просто радовалась за сына, у которого наконец появился друг для общения и совместного времяпровождения, но нутром чувствовал, что та их отношения за дружеские не принимает. Да Ёсан и сам это дружбой давно не считал, пожалуй, ещё с того самого дня, когда Минги признался ему в своих чувствах. Ну какая, в самом деле, дружба, когда один из вас влюблён, а второй уже и сам не понимает, что чувствует? Да, они просто проводили время вдвоём, делали вместе уроки (Ёсан часто помогал Минги с учёбой), готовились к экзаменам, а в свободное время или выходные дни смотрели фильмы у Кана в гостиной, уже как по традиции расположившись на пушистом ковре с Боми и едой, или гуляли вдвоём по улицам вечернего города, порой неловко и совсем не по-дружески держась за руки. Дальше не заходили, но ни Минги, ни Ёсан уже не смогли бы назвать друг друга друзьями. И, видимо, чувствовали это не только они, но и проницательная госпожа Кан. И хоть Ёсан нередко переживал о том, как мама вообще относится к такой любви между людьми, и боялся признаться в том, что именно из-за этого некоторое время назад подвергался школьному буллингу, кажется, женщина никакой ненависти к этому не питала… В любом случае, на эту тему они ещё не говорили. А в целом, взаимоотношения с матерью у Ёсана действительно налаживались. Конечно, первое время ему было немного сложно открываться ей заново, привыкать к тому, что больше он может ничего от неё не скрывать, и просто принять тот факт, что его маме на него и вправду не всё равно. Но дни шли, проходили недели, она показывала ему свою совершенно другую, куда более приятную сторону, давала понять, что он не один, и что она, несмотря на все его обиды, всё равно будет рядом. Впервые за долгое время Ёсан начал ощущать её искреннее тепло и, кажется, даже любовь, проявляющуюся в таких незначительных и в то же время важных мелочах, как поцелуи в макушку по утрам, пока он завтракал, расспросы и интерес к тому, как прошёл его день в школе, аккуратная ненавязчивая забота и внимание, которые так непривычно было получать. Но с каждым днём такое поведение матери становилось всё более естественным, а в душе поселилось приятное осознание того, что всё, наконец, так, как и должно было быть. — Он ведь точно больше не обижает тебя? — осторожно произносит она, смотря на Ёсана. Раньше ведь он не раз упоминал о неком Минги, отзываясь о нём, как об одном из главных своих врагов, и успев создать у матери не самое лучшее впечатление о Соне, а теперь они вдруг начали не то дружить, не то встречаться, и такие перемены в жизни сына не могли остаться для неё незамеченными. Ёсан, конечно, вскоре рассказал, что Минги оказался совершенно другим человеком, что он не такой плохой, каким всегда пытался себя показать, и что он очень старается загладить свою вину и последствия совершённых ошибок. И это, несомненно, вызывало уважение. Однако пока ещё не стопроцентное доверие. Но, кажется, Минги был к этому очень близок… — Конечно нет! — уверенно заявил Ёсан, надевая на плечо рюкзак. — А как в целом дела с одноклассниками? — не спешила так просто отпускать его женщина. — Ты ведь говорил, что издевательства прекратились, да?.. — Да, мам, — спокойно заверил Ёсан, мягко улыбнувшись. Обсуждать подробности школьных проблем ему всё так же не нравилось, хоть и когда-то он очень в этом нуждался. Со временем эта нужда прошла, но намерения мамы узнать об этом побольше он не отвергал. — Я уже рассказывал тебе об этом. Минги мне помог… — Сначала сам задирает, а потом вдруг защищать принимается, — подкрашенные губы матери тронула всё та же многозначительная улыбочка. — Ну не подозрительно ли? — Он просто пытается исправить свои ошибки! — Ёсану отчего-то хочется посмеяться с забавных рассуждений мамы по поводу их общения. — И между прочим, у него отлично получается. — А глаза-то, а глаза!.. — посмеивается вдруг та, следя за взглядом Ёсана, устремлённым на парня у школьных ворот. — А что с ними?.. — недоумевает Ёсан, невольно краснея. — Уж больно влюблённые, — серьёзнее говорит она, лишь легко улыбаясь, а юноше вдруг так неловко становится, что хочется отвернуться немедленно, или и вовсе из машины выскочить, лишь бы не слышать в свой адрес ничего подобного. — Что за ерунда… — слишком заметно тушуется Ёсан, опуская забегавшие глаза и уже собираясь выйти. — Милый, меня не проведёшь: я ведь всё прекрасно понимаю, — тактично объясняет женщина, поправляя висящее в салоне зеркальце. — Но не переживай — мне неважно, девушку ты полюбишь или парня. Я не вижу в этом ничего плохого. Самое главное для меня — твоё счастье. Ёсан замирает, приоткрыв дверцу машины, но ещё не успев из неё выйти, нерешительно оборачивается назад, думая о том, не послышалось ли ему всё, что сказала сейчас мама, но не видит в её глазах ни тени лжи, не слышит в голосе ни капли сомнения — кажется, его надежды на то, что она сможет понять и принять его, только что оправдались её собственными словами. И хоть Ёсан думал, что ожидать такого положительного настроя от матери ему не стоит, что лучше не спешить рассказывать правду, она, очевидно, всё понимала и чувствовала сама. А самое главное — не отвергала, не осуждала. И в сердце у Кана вдруг стало так нежданно спокойно, что он не сдержал душевного порыва пересечь расстояние между ними в одно мгновение и просто благодарно её обнять, ощущая что-то очень незнакомое и такое родное одновременно. Он и не помнит, когда они в последний раз просто обнимали друг друга… — Ну ты чего, милый? — ласково усмехается мама, поглаживая того по белокурым волосам. Ёсан ничего не отвечает, но одного этого объятия женщине хватает сполна, чтобы понять всё и без слов. Неужели ещё одной проблемой меньше? Кажется, Ёсан даже физически ощущает, как на душе от этого становится легче… Машина матери отъезжает от школы сразу после того, как Ёсан выходит из авто на тротуар, направляясь прямиком к Минги, который его пока не видел, просматривая что-то в своём телефоне. Кан улыбается, тихонько подкрадываясь сзади, и, приподнявшись на носочках, накрывает ладонями его глаза, едва ли не выдавая себя весёлым смешком. Но, на самом деле, Минги бы и без этого смог узнать ладони Ёсана из тысячи, как только бы они коснулись его… — Санни?.. — слегка удивляется от неожиданности, дотрагиваясь до рук Кана своими и осторожно их убирая, и оборачивается на довольного правильным ответом Ёсана. — Угадал, — тот мягко улыбается, будто не причём, и руки за спину прячет, перекатываясь с пяток на носки. А Минги смотрит на него, такого искреннего и простого, смотрит и рот случайно приоткрывает, с трудом собираясь с мыслями, которые от одного вида Ёсана тотчас же разбегаются в разные стороны. Такой лёгкий и живой, такой естественно красивый, что сердце Минги, кажется, никогда не сможет реагировать на него спокойно, при любом контакте принимаясь биться с удвоенной скоростью, наполняясь каждый раз этим приятным и греющим изнутри теплом, ощущение которого так не хотелось терять. — Ты сегодня выглядишь веселее, чем обычно… — внимательно отмечает Минги, привыкший видеть Ёсана гораздо более спокойным и явно менее эмоциональным. Но радостный и счастливый Ёсан нравился ему ничуть не меньше, если вообще не в разы сильнее. Хотя, он ведь ему всегда и в любом состоянии нравился… И всегда одинаково сильно. — Просто настроение хорошее, — легко пожимая плечами, признаётся Кан. — Кажется, у нас с мамой всё наконец наладилось… — Правда?.. — Минги за Ёсана такую радость в глубине души ощущает, будто эти чувства они с ним пополам разделяют, будто это у Минги что-то хорошее случилось. Только вот сам он такими новостями похвастаться не может… — Угу, — довольно кивает Ёсан, пока они неспешно идут по тротуару в сторону школы. — Знаешь, это так… непривычно. Я порой думаю, а не снится ли мне это всё? Не снятся ли все эти перемены, которые стали происходить в жизни?.. — Нет, Санни, — уверяет Минги, ловя на себе заинтересованный взгляд блондина. — Не снится. Теперь у тебя всё всегда будет хорошо... Ты этого заслуживаешь. Заслуживаешь, как никто другой. — С-спасибо, — не сразу находит, что ответить Ёсан, внутри себя даже немного смущаясь от таких его слов. Слов, от которых такой чистой искренностью веяло, не оставляющей ни шанса остаться к ним равнодушным. Да к самому Минги оставаться равнодушным у Ёсана уже давно не было никаких шансов. Как и шансов в сотый раз не сойти с ума, когда пальцы их рук, находящихся слишком близко, вдруг осторожно соприкоснулись — то ли случайно, то ли специально, но ни один из них руку убирать не спешил, пока пальцы несмело друг с другом сплетались… И Ёсан хотел бы, честное слово, хотел бы — не отпускать руку Минги из своей, держать её так как можно дольше, продлить это мгновение ещё хотя бы на минутку, но… попросту не мог. Не мог допустить, чтобы кто-то из окружающих заметил, что Минги, некогда «презирающий» Ёсана, прославленного в своей школе слухами о неправильной ориентации, сейчас держал его за руку, как ни в чём не бывало. Не мог допустить появления новых, ещё более гнусных слухов и повторения того, что, вроде бы, только недавно закончилось, и уж точно не хотел, чтобы это коснулось ещё и Минги. Пальцы Ёсана аккуратно разжимаются, отпуская ладонь Минги так же невесомо и незаметно, как и обхватывали её полминуты назад. Сверху тут же слышится негромкий, но ощутимо разочарованный выдох Сона, но он ничего не отвечает, не возражает, понимая, что Ёсан поступает весьма разумно. Показывать подобную и очень неоднозначную тактильность друг с другом на людях — идея явно не из лучших. Они входят в школьный двор вместе, но при этом соблюдая небольшую дистанцию: такую, чтобы не выдать излишней близости, которую дружеской назвать будет очень трудно, но и достаточную для того, чтобы было понятно — эти двое друг другу больше не враги. Конечно, наивно было бы полагать, что та недавняя драка Минги с обидчиками Ёсана незаметно пройдёт мимо всей школы, оставшись только между участниками этой передряги, и не оставит за собой никаких последствий — только не в этом месте, где любое новое событие, которое хоть чуть интереснее, например, привычных разговоров об уроках или какой-нибудь контрольной, оказывалось в центре всеобщего внимания в два счёта и оставалось главной темой для обсуждения ещё как минимум неделю. Так, впрочем, случилось и в этот раз: подробности о том вечернем инциденте за школой раскрылись довольно быстро, став самой обсуждаемой новостью среди любопытных школьников, так любящих лезть в чужие дела. Ведь — о Боже! — как такое возможно? Неужели сам Минги вступился за Кана? Он действительно дрался не с Ёсаном, а за него? А Ёсан, признаться честно, даже немного боялся, и на самом-то деле, вовсе не «немного», ведь случившееся могло сложиться в не самую приятную картину и поставить под угрозу насмехательств не только его, но и Минги. Но к удивлению Кана, никаких насмехательств и не было, а новые слухи, волной запустившиеся по школе, оказались вовсе не о том, что Минги с Ёсаном встречаются, что кто-то из них влюблён или ещё о чём-то таком ожидаемом… В основном, все считали, что прежние сплетни о Ёсане оказались неправдивы, что он, оказывается, никакой не «голубой», и что поэтому они с Минги стали кем-то вроде друзей, оставив позади свои разногласия. Но сам собой напрашивался вопрос: откуда же у одноклассников Ёсана могли возникнуть такие мысли? Ведь обычно о Кане говорили только что-то обидное и презрительное, вызывающее откровенные насмешки и открытую неприязнь, а тут вдруг всё словно обернулось в другую сторону, школьники будто начали менять своё мнение, переключились с привычных унижений на какое-то отстранение от Ёсана, и, надо сказать, в хорошем смысле этого слова. Но кто бы мог подумать, что такой исход событий — дело рук Уёна с Хонджуном? Минги как-то сказал Ёсану, что «сделает всё, чтобы прекратить эти издевательства», и он в самом деле сдержал своё слово, выполнив то, что ему пообещал, пусть и весьма своеобразным образом: убедил парней в том, что Ёсан — «нормальный», что издеваться над ним и дальше — не имеет никакого смысла. Но, собственно, а когда Минги выбирал какие-то простые и незамысловатые пути для достижения своих целей? Да и если так посудить, что ещё можно было сделать для прекращения издевательств в месте, где все слепо верили и следовали лишь слухам, не особо разбираясь в том, что из них правда, а что — ложь? И где имелись свои авторитеты в лицах определённых людей, от которых во многом зависела обстановка в школе, чем можно было удачно воспользоваться. Здесь же этими авторитетными лицами считались Минги со своей некогда неизменной «свитой» в виде Уёна и Хонджуна, а стоило им только раздобыть какую-то новую сплетню о происходящем в стенах школы, как вскоре она разносилась до всех остальных, словно посредством цепной реакции. И с каким бы неодобрением Ёсан и Минги ни относились к этому глупому распусканию сплетен, которое ни к чему хорошему обычно не приводило, как раз это помогло развернуть ситуацию в совершенно иное русло, насколько бы иронично это ни звучало… Ведь новым слухом, и теперь уже точно последним, стала новость о том, что у Ёсана — есть девушка. Удивительно, смешно и в то же время — просто гениально. А самое приятное, что это действительно оказало положительный эффект, ведь, как ни крути, уж лучше пусть все будут верить в эту ложь о девушке, которой у Ёсана вообще-то никогда не было и не будет, чем продолжат бездумно гнобить его за правду, которую не могут принять или относиться хоть чуточку терпимее… В любом случае, интерес к Ёсану заметно стал пропадать. Даже просто обсуждать его почти перестали, что уж говорить о былых ежедневных издёвках, которые, к счастью, наконец прекратились, и как надеялся юноша, навсегда. Но на всё это имелось вполне логичное объяснение: Ёсан просто больше не представлял ни для кого такого интереса, как прежде. Его, по сути, больше не за что было унижать, не за что было зацепиться, для всех он стал таким же обычным, как остальная серая масса, утеряв ту злосчастную «изюминку», которая отличала его от других и давала повод для злых шуток и подростковой жестокости. Но важную роль играло и кое-что другое. А точнее — кое-кто. Теперь Ёсан был не один, он был другом Минги, а значит, был под его защитой, ведь каким бы чёрствым и холодным ни казался этот парень, все точно знали одно: за близких людей Сон готов был порвать. Взять, к примеру, хотя бы ту самую драку, когда Минги хорошенько так проучил парней, чуть не избивших Ёсана. Да, это неожиданное сближение двух некогда заклятых врагов, чьи взаимоотношения порой напоминали какой-то остросюжетный фильм, не могло не вызывать вопросов, однако ещё больше это вызывало уверенность в том, что к Ёсану лучше просто не лезть — себе дороже. Остаться с разбитым носом или какой-нибудь сломанной конечностью никому не хотелось… Но, впрочем-то, трогать Кана и не было весомых причин. Теперь уже. — Урок через десять минут, — задумчиво отмечает Минги, взглянув на время, пока Ёсан закрывает ключом шкафчик, в котором оставил свои вещи. — Но так не хочется на него идти… — А куда хочется? — улыбается Ёсан, направляясь с ним к лестнице. — М-м… Куда угодно, — делая вид, что задумался, отвечает Минги. — Главное, чтобы с тобой. Ёсан опускает голову, пряча смущённую улыбку и искрящиеся глаза за светлой чёлкой, кажется, даже едва заметно краснеет, чувствуя какую-то неизъяснимую неловкость, словно человек, влюблённый по уши и уже совершенно неспособный сохранять самообладание, находясь рядом с объектом своего обожания. Но что за глупые мысли? Неужели об этом и говорила сегодня в машине мама? Он действительно выглядит таким влюблённым рядом с Минги? Чушь какая-то! Ёсан совсем не такой… Но как не согласиться с тем, что вместо уроков сейчас гораздо приятнее было бы исчезнуть куда-то вместе с Минги? Слишком уж заманчивое предложение. Пожалуй, если бы не это ответственное отношение Ёсана к учёбе, а особенно во время приближения выпускных экзаменов, он без лишних раздумий согласился бы на такую авантюру… — Я бы тоже хотел, на самом деле, — признаётся он. — Но сам понимаешь… — О, понимаю, конечно! — уверяет Минги, как что-то само собой разумеющееся. — Сейчас нужно уделять больше времени учёбе, особенно мне, — как-то грустно усмехается он. — Ты же это хотел сказать? — Да… То есть, нет! — быстро добавляет Ёсан, испугавшись, что Минги подумает, словно он имел в виду его не самую лучшую успеваемость, а Сон тут же посмеивается с его забавной реакции. — Я хотел сказать, что подготовка к экзаменам, конечно, важна, но не настолько, чтобы мы вообще не проводили время вместе. — А ты… ты хочешь этого? — немного скомканно уточняет Минги, тогда как Ёсан поднимает на него вопросительный взгляд, хоть и понимает, что тот имеет в виду. — Ну… время со мной проводить. Минги совершенно очевидно краснеет, кусая нижнюю губу, взгляд сразу отводит, смотря теперь прямо перед собой, и, кажется, жалеет, что спросил о таком у Кана. Да Ёсан и сам испытывает что-то непонятное: и умиляется тому, как легко и быстро смущается Минги с каких-то простых слов и действий, и сам же стесняется ответить вот так, напрямую, потому что ощущается вопрос Сона, как скрытая просьба признаться в своих чувствах к нему. А ещё даже слегка раздражается с самого себя, потому что ответить хочется положительно, сказать откровенно, что время проводить с Минги хочется, хочется безумно, и только с Минги. Да только хочется — ненормально сильно для обычных друзей. Но Ёсан же не влюблён! Нет у него никаких таких чувств! И умения обманывать себя — тоже, кажется, нет. — Я задал такой простой вопрос, а ты выглядишь так, словно я заставил тебя решить самую сложную математическую задачу в мире… — замечает Минги, и до чего же он, чёрт возьми, прав. Ёсан ведь уже говорил, что слишком много думает? И видимо, его затруднение в ответе Минги не на шутку расстроило. — Прости… — Ёсан останавливается, поднимая на него голову, когда они всего пары шагов не доходят до нужного кабинета. — Да, я хочу проводить с тобой время, Минги. Ощущается прямо как: «Да, ты нравишься мне, Минги». Но, наверное, Ёсан слишком боится признаться в этом не то что Минги, а даже самому себе. Признаться в том, что стало уже таким очевидным, кажется, для них обоих… — Правда? — тихо произносит Минги, но взгляд у парня почему-то всё равно грустный. — Не будь это правдой, дружили бы мы с тобой? — Кан подбадривающе улыбается, легонько похлопав его по-плечу. — Пойдём в класс, все уже там. Ёсан вдруг ускальзывает в кабинет, быстро скрываясь за спинами нескольких других школьников, заходящих следом, и не замечает того, что Минги ещё несколько секунд остаётся стоять в коридоре, прокручивая в мыслях одно-единственное «дружили бы мы с тобой?». Знаете это неприятное чувство разочарования в своих же надеждах, когда так искренне желаешь чего-то и думаешь лишь об этом, всей душой надеясь на то, что совсем скоро это осуществится, а потом в один непредвиденный момент вдруг осознаёшь: а не выдумал ли ты себе то, чему попросту не суждено сбыться? Не обнадёжил ли сам себя? Может быть, Минги для Ёсана и вправду — не больше, чем друг, может быть, их взаимоотношения так и останутся на уровне обыкновенной дружбы и не зайдут дальше совместного времяпровождения, и Ёсан так и не ответит ему взаимностью, оставив Минги со своей неразделённой любовью?.. Может быть, Минги зря надеется на то, что они смогут стать друг для друга кем-то бóльшим, зря ожидает момента, когда Ёсан признается ему в чём-то значимом, в чём-то, о чём так мечтает Минги? А ведь если так посудить, почему Ёсан вообще должен это делать? Почему у него должны возникнуть ответные чувства к Сону? Когда-то Кан был влюблён, а Минги собственноручно убил в нём эти чувства, заставив себя возненавидеть, и очень глупо теперь надеяться на то, что Ёсан может рассматривать его в качестве партнёра для романтических отношений. Да, он дал ему шанс попробовать, исправиться, переступив ради этого через свои принципы и глубокую обиду, но разве это значит, что у них может что-то получиться? Ёсан — слишком хороший человек. Человек, которого Минги попросту не достоин. Да он никакого права не имеет надеяться на что-то большее после всего, что совершил, и должен довольствоваться как минимум тем, что Ёсан вообще позволил ему быть рядом. Наверное, Минги никогда не прекратит винить себя за прошлое… И как же всё это сложно. Казалось, когда они решили начать всё с чистого листа, сложностей возникнуть больше не должно было. Однако… когда ты человеком живёшь и дышишь, когда не видишь без него ни дня своей жизни, когда любишь его так, как никого ещё не любил, но понимаешь, что он всего того же не ощущает — сложностей точно не избежать. Но Минги не может быть уверен и в том, что Ёсан к нему полностью равнодушен. Потому что не выглядит он, как человек, которому всё равно, как человек, который совсем ничего не чувствует. Ёсан на него иногда таким взглядом смотрит, каким никто ещё не смотрел, таким, что внутри всё переворачивается, прикасается изредка — не то случайно, не то намеренно, — но так нежно, до невыносимого, что голова идёт кругом. Какие-то мелочи для него делает, заботу выражая в таких простых, но приятных до глубины души вещах: накормит, если Минги голоден, пусть тот сам и не попросит ни за что, ранки аккуратно обработает, ни одну не оставив без внимания, поможет разобрать непонятную тему, пока они уроки вместе учат у Кана дома. И вспоминая всё это, каждый пусть и маленький, но в то же время такой большой для Сона знак внимания, Минги снова противоречит самому себе, думая, что всё не так уж и безнадёжно… Он встряхивает головой, поймав себя на том, что слишком задумался, оглядывается по сторонам, понимая, что коридор опустел, и в класс заходит последним, улыбнувшись Ёсану и подсаживаясь за парту к нему. Он не знает, чем закончится этот этап неопределённости в их общении, будто застрявший между отношениями дружескими и романтическими, но и зацикливаться на этом не будет, по крайней мере, очень постарается. Ведь в отличие от всего остального, в одном Минги уверен точно: с Ёсаном ему хорошо и спокойно независимо от того, кем они друг другу приходятся и чувствует ли к нему что-нибудь Кан. А остальное — не так уж и важно, на самом деле…

* * *

      На улице уже вечереет, когда уроки заканчиваются и Минги выходит из школы, останавливаясь неподалёку от входа в здание, чтобы подождать Ёсана, что уже стало некой приятной привычкой в последнее время, ведь они каждый день дожидались друг друга, если один из них задерживался, а другой выходил раньше, и уходили по домам вместе. Настроение у Минги сегодня просто отличное, если не считать, конечно, те моменты, когда он слишком сильно задумывался о волнующих его вопросах, что заставляло парня невольно поникать. Однако в целом — всё, действительно, просто отлично. И сейчас, когда Ёсан выйдет из школы и они вместе пойдут по вечерним городским улочкам, болтая о прошедшем дне и иногда, быть может, даже робко держась за руки, когда поблизости никого не будет, Минги в очередной раз убедится в том, что наконец становится счастливым. А ему для счастья многого и не надо. Одного присутствия Ёсана — уже хватает сполна, чтобы чувствовать себя лучше… Но видимо, всё-таки должно было произойти сегодня что-то, что беспроигрышно омрачило бы настроение Минги, каким бы хорошим оно у него ни было. Например, входящий звонок от отца, из-за которого телефон в кармане брюк тревожно и нетерпеливо завибрировал, и Минги был почти уверен, что так же тревожно завибрировало у него внутри — где-то в районе сердца. — Да? — ровным тоном голоса произносит он, прикладывая смартфон к уху. Как бы Минги ни хотелось звонок просто сбросить, а номер заслуженно кинуть в чёрный список, легче просто сразу взять трубку, быстро поговорить с отцом с надеждой на то, что разговор выйдет недолгим и без привычных упрёков и нотаций, и так же быстро попрощаться. Отец всегда ужасно бесился, когда Минги не отвечал с первого раза. — Я приезжаю завтра вечером, — так же сухо отвечает мужчина. До чего же печально и смешно одновременно — они даже не здороваются друг с другом. — Планировал сегодня, но возникли кое-какие трудности с документацией. Надо разобраться. Отца уже почти неделю нет дома — уехал по работе в другой город. А Минги эти несколько дней проводил без него, и, признаться честно, такие редкие дни без присутствия дома отца — сплошное наслаждение, которое Минги мог ощутить только тогда, когда в его жизни царило спокойствие без ежедневной агрессии и срывов на нём мужчины, и когда Сон действительно чувствовал себя комфортно и безопасно в собственном доме. А такое, к сожалению, происходило нечасто, но иногда — всё же происходило. Как, например, и в последние дни, поэтому Минги был бы очень рад, если бы отсутствие отца продлилось ещё хотя бы пару дней. — Ладно, — коротко отвечает Сон, не выдавая ни одной эмоции, которая могла бы проскользнуть в голосе. Ему не хотелось ничего спрашивать, узнавать, как дела, как работа — Минги попросту всё равно. Так же всё равно, как и отцу на жизнь своего единственного сына. Если, конечно, это не затрагивает каким-либо образом его личную репутацию. — Надеюсь, ты не приглашал в дом своих друзей-идиотов и не устраивал никаких безумных вечеринок, — с некой неприязнью озвучивает мужчина. — Пап, а я когда-нибудь такое делал? — устало вздыхает Минги, не понимая, к чему вообще это излишнее беспокойство. Минги, на самом деле, никогда ничего подобного не вытворял. Конечно, взбалмошные одноклассники любили как следует оторваться на шумных тусовках, которые затевали либо в клубах, либо в своих домах, регулярно приглашая на них Минги, но у себя он такого никогда не делал — себе дороже, с таким-то строгим нравом отца. Но, к слову, Минги и сам по себе не любитель подобного рода веселья, хоть внешне и может показаться заядлым тусовщиком. В таких вечеринках его привлекало разве что нескромное количество алкоголя или даже чего-нибудь запрещённого, что отлично помогало забыться и уйти от реальности, которую он когда-то так ненавидел. — Иначе я очень пожалею, что оставил тебя без присмотра на эти дни. «Очень пожалею» — звучало без каких-либо сожалений, а, скорее, так, словно пожалеть должен был именно Минги. И парень уже прекрасно понимал, на что намекает отец. — Может, хватит уже?.. — усмехается совсем не весело, бросая недолгий взгляд на то и дело открывающиеся двери школы, выпускающие наружу, казалось, бесконечный поток людей. — Я давно не маленький мальчик, которого ты можешь пугать битьём за плохое поведение. А с домом твоим всё в порядке — можешь успокоиться. Слова вырывались из уст хоть и тихо, но нервно и несдержанно, однако это было ещё ничто по сравнению с тем, как Минги на самом деле хотел бы ему ответить. — Не забывай, с кем разговаривашь, щенок, — ожидаемо слышится с другого конца провода. Невозмутимо, но достаточно внушительно для того, чтобы одной своей ледяной интонацией напомнить Минги, кто тут главный и кого надо бояться. Минги бояться, если честно, просто осточертело. Он завершает звонок внезапно и не прощаясь, оставляя отцу лишь быстрые короткие гудки вместо продолжения бессмысленного диалога. Телефон прячет в карман джинсов, где лежит полупустая пачка сигарет, ещё нетронутая ни разу за сегодняшний день. А курить после таких чудесных разговоров с любимым папой хотелось сильно. — Минги!.. — слышится за спиной, и парень резко оборачивается, сразу встречаясь взглядом с подбежавшим к нему Ёсаном, который тихонько пытался отдышаться, неловко поправляя ремни рюкзака на плечах. — Прости, что пришлось долго ждать, я… — Эй, глупыш, нашёл, за что извиняться, — Минги с любовью усмехается, но тут же добавляет более серьёзно: — Ничего ведь не случилось? — Нет, конечно нет, — Ёсан и сам улыбается непонятно чему, и они неспешно покидают школьный двор, выходя на многолюдную в час пик улицу. — Просто заглядывал к учителю Пак, чтобы спросить кое-что по теме… А потом спешил к тебе, чтобы ты не ждал слишком долго. — И вправду — глупыш. Зачем бежал? Я бы дождался тебя в любом случае, — Минги с лёгким недовольством (и в то же время с явным внутренним умилением) смотрит на запыхавшегося Кана. Спешил к нему, значит… — А у тебя… ничего не случилось? — переводит вдруг тему Ёсан, приглядевшись к Минги и заметив на лице парня тень лёгкой грусти. — Выглядишь каким-то… напряжённым. — Так заметно? — слегка удивляется Сон, поднимая брови. — Не сильно. Я просто... почувствовал, — неуверенно пожимает плечами юноша, будто своих же слов стыдясь. Но Минги, на самом деле, даже приятно… Приятно до какого-то необъяснимого трепета, до внутренней дрожи, до призрачного ощущения некой платонической связи между ними двоими, которую так хотелось сберечь и сохранять как можно дольше. Может быть, Минги просто фантазёр, ищущий намёка на что-то большее в любом действии Кана, а может, то, что они научились так тонко понимать и чувствовать друг друга, является несомненным знаком их сближения не только физического, но и душевного. — С папой поговорил, — пожимая плечами, признаётся Минги, — если это, конечно, можно так назвать. — Ты говорил, твой отец уехал на некоторое время… — вспоминает Ёсан. — Когда он возвращается? — Завтра. В этом и вся проблема. — Вот чёрт, быстро же время пролетело… Он, наверное, опять что-то сказал? — старается деликатнее уточнить Ёсан. — Несёт какой-то бред, если честно. Я так устал это слушать, — делится мыслями Сон, пиная ногой какой-то мелкий камешек, валяющийся под ногами. — Это даже разговором нельзя назвать. Ощущение, что ему просто нравится этот ненормалый контроль и постоянные попытки указать мне на моё место… — Минги… Это действительно ранит, и я знаю, что тяжело терпеть такое отношение к себе каждый день. Думаю, я даже понимаю тебя в это плане — сам знаешь, каким раньше было моё общение с матерью, — рассуждает Ёсан, пока они идут по улице медленным прогулочным шагом, пряча руки в карманах. — Но твоя мама поняла свои ошибки и старается исправить их, потому что дорожит тобой. А моему отцу на меня наплевать — и этим всё сказано. Ёсан, может, и хотел бы эти его слова опровергнуть, сказать, что это не так, что отец его любит, просто выражает это по-своему, только вот было бы это лишь глупой неправдой в жалкой и наивной попытке утешить, ведь оба прекрасно знают, что ни о какой любви тут и речи быть не может. Отец Минги — абсолютный тиран, которому нельзя найти ни единого оправдания. А Сон с этим уже давно смирился. Жаль, что смириться — не значит полностью освободиться от боли. — Да, твоего папу сложно назвать хорошим человеком, — честно заявляет Ёсан. — И к сожалению, с этим уже вряд ли можно что-то поделать, раз за столько лет он даже не попытался измениться. Но ты не всегда будешь жить с ним под одной крышей… Уже совсем скоро этому придёт конец, ты закончишь школу и сможешь уехать, начнёшь жить своей счастливой жизнью, а всё плохое оставишь в прошлом и больше к этому не вернёшься. Как тебе такой поворот событий, а? — Ёсан легонько толкает его локтём в подбадривающем дружеском жесте, заставляя Минги тихо, но искренне посмеяться. — Такой поворот меня очень даже устраивает, — тот широко улыбается, мысленно осознавая, как, всё-таки, легко справляться со своими привычными тревогами, когда рядом с ним находится единственный в этом мире человек, которым Минги дорожит. И без которого, если честно, уже не может представить ни дня своей жизни. Единственный в мире человек, который смог разглядеть в Минги нечто более значимое, глубокое и искреннее, чем кто-либо другой из окружающих его людей, которым на реальную жизнь Сона совершенно плевать. Единственный в мире человек, который Минги полностью принимает, таким, какой он есть, с его тараканами и недостатками, которые он сам в себе принять не может. Единственный человек, который его — как минимум — просто ценит и уважает, чего уж говорить о той драгоценной поддержке и заботе, которая любых богатств на свете дороже. И этот единственный — его Санни… — Если хочешь… — почему-то немного смущённо предлагает Ёсан, когда они останавливаются у пешеходного перехода, после которого их пути должны разойтись, — Пойдём ко мне? Не хочется мне тебя одного оставлять в таком состоянии. — А хочешь, — ответно предлагает Минги, — ко мне пойдём? Ты у меня ещё не был, а сегодня последний день, когда отца нет дома… Ёсан на пару секунд задумался — но, если честно, только для вида. Потому что согласиться готов был сразу и без всяких раздумий, но не из-за того, что дома у Минги никогда не был, а просто потому, что расставаться с ним совсем не хотелось, не хотелось оставлять в плохом настроении наедине с его переживаниями, хотелось рядом быть, не позволяя этой апатии накрыть его с головой. Ведь для Минги, очевидно точно, его присутствие рядом было крайне важно. Но, так уж и быть, признаемся честно — интерес к тому, как и где он живёт, у Ёсана тоже имелся… — Я за, — быстро соглашается он, не заставляя долго ждать ответа, и видит на лице Минги совершенно очаровательную довольную улыбку. — Тогда бежим! — Бежим?.. Но Минги ничего не отвечает — только обхватывает вдруг его руку покрепче, и они, смеясь, едва успевают перебежать через дорогу до того момента, когда на светофоре загорается красный и машины продолжают своё движение по оживлённой трассе. Шрамы больше не болели… И, кажется, не только у Ёсана. Теперь на их месте расцветало что-то другое, что-то новое, уже не приносящее боли, и что это такое было — знали, на самом деле, они оба. Два мальчика с заклеенными пластырями сердцами и когда-то совершенно потерянные в этом огромном мире больше не были одни, став друг для друга единственным спасением… И, возможно, даже чем-то бóльшим.