Я дарю тебе солнце и его отражение в лужах
Я дарю тебе сердце лишь бы рядом твоё слышать и слушать
Я дарю тебе небо, я дарю тебе душу
Но мир словно судебный душит, душит, душит
В тихий и уютный вечер в Самаре за окном колыбели мира неторопливо поднимаются и опускаются фонари, подобно якорям спящего города. Первый такой вечер за последние две недели. Олег мечтал о побеге в Москву. Домой. В их родные с Сашей стены. Отчего-то ему представлялось, что в городе, бьющем кипятком жизни и разноцветных огней, его чувства станут более прощаемыми, более понятными. Если не для общества, то для самого Олега. Сёстры нет — она уже в новом доме, с мужем, в новой жизни. А здесь была только угрюмая реальность, да Саша, который каждый раз, встречая Олега взглядом, будто рассказывал о своем молчании, словно надеясь, что Олег его услышит. Олег с каждой ночью всё сильнее и сильнее ощущал внутреннюю пустоту. Он смотрел в окно, уставившись в бесконечное небо, но в глазах его лишь однообразие заоблачной пустыни. Ему нужна переменность. Он устал от бездействия. Олегу было не привычно спать одному, без Саши рядом с ним под одеялом, дышащим тихо, словно мелодия той самой минималистической песни, которую они слушали вечерами, закутавшись в плед. Первые ночи в одиночной кровати — ни угрозы, ни смерти, ни пытки нельзя было сравнить с этой тоской, когда рядом нет любимого. Олег не мог отделаться от мыслей о Саше, размышлял о каждом его движении, о каждом взмахе ресниц и томном взгляде. Жажда перейти через преграды и ощутить тепло Саши исходила из каждой поры его тела. Ему мучительно хотелось уйти от насущной реальности, в которой радость и забота родителей оставались лишь болезненной иронией судьбы. В свою очередь, Саша тоже был поглощён мыслями о возвращении в их уютное Московское гнёздышко. Ненавязчивая любовная мелодия, игравшая в его голове, заставляла его сердце пропускать удар за ударом. Он чувствовал себя как в плену, когда даже наедине с собой свои чувства были не на свободе. Он остро ощущал желание поцеловать Олега, провести пальцами по его зажжённой коже, жаждущей прикосновений. Но перед глазами родителей эта любовь была запрещена. Их жизни превратились в игру в прятки, в которой их чувства старались избежать взора родительского контроля. Олег и Саша старались изображать себя обычными братьями для сохранения гармонии в доме. Они прятали свои истинные эмоции глубоко внутри, проводя каждый вечер мучительно близко и одновременно невыразимо далеко друг от друга. Они скучали по теплым прикосновениям друг друга, по тем драгоценным моментам, когда в мире были только они двое. Безусловная любовь, волнения, сопереживания и романтические мечты каждый вечер сменялись ощущением пытки и одиночества, когда обнаженная холодная кровать нагоняла на Олега грусть, а Саша всё чаще смотрел сквозь окно в надежде заглянуть в светлое будущее скорой дороги домой. К ним домой. Нет, конечно, были и поцелуи тайком, и незначительные касания, но это всё не то. Обоим этого мало, мало катастрофически. И как же Олег просиял, когда мать сказала, что они с отцом уезжают на выходные на дачу. В этот вечер они впервые были счастливы за последнее время, всё было иначе. В этот вечер, они могли быть сами собой. Они смотрели «Гарри Поттера», их руки были крепко обвиты вокруг друг друга и глаза искрились от внимательного просмотра, от мелькания света экрана в темноте, проходящего через стекло вина, отражающего чувства в их глазах. Каждый поцелуй, каждое касание были не просто физическим притяжением. Это был призыв души, порыв, который не мог быть удовлетворён простыми словами или действиями. Это было ощущение того, что мир их принял, теплый уют вокруг них медленно наполнял их сердца и связывал их теснее. Саша сегодня был как некогда нетерпелив, то и дело забираясь Олегу под футболку и поглаживая ребра. — Сань, блин, ну ты о чём-нибудь кроме секса можешь думать? — Олег шутливо пихнул Сашу в бок. — Давай поговорим. Вот скажи, ты меня любишь? Саша тяжело выдохнул. Ох и любил Олежек разговоры по душам заводить, когда Саша хотел их в более горизонтальную плоскость перевести. — Если ради секса мне надо сказать, что я тебя люблю, хорошо! Я тебя люблю. — Это было сказано с некоторой иронией, но глаза Саши были серьезными, и никто не поверил бы, что за этими словами не стоит истина. — Зая, ты хам и сволочь! — Олег прокричал это, но в его глазах был смех, показывающий насколько он дорожит Сашей и его кротким периодическим непослушанием. В этих словах был милый оскал, напоминание о спорах, которые они вели в своей любви и их собственном смехе. Беседа между братьями протекала медленная, непринуждённая, и на мгновение они окунулись в воспоминания первых полгода совместной жизни. — А помнишь, как я тебе в любви признался? — вдруг усмешка озарила губы Саши. — Конечно, помню, разве такое забудешь? — улыбнулся Олег, а подсознание всплывал их ритуал: — Почему я твою ауру чувствую? — Потому что я их соединяю. Теперь мы одно целое. Потому что я тебя люблю, лисёнок. Шепс старший заправил прядь волос Олега за ухо и шепнул: — Я жить без тебя не могу. Недолгое мгновение взгляда в глаза, и бокалы вина на журнальный столик опускаются. Саша осторожно провел пальцами по щеке Олега и, взяв его за шею, мягко притянул к себе для поцелуя. Олег был такой мягкой, такой родной, он готов был целовать эти губы целую вечность и чувствовать, как Олег дрожит в его руках. И эта его реакция была для Саши важнее всего на свете. Нежно, словно впервые, Олег обнял Сашу за плечи и отклонился назад, увлекая его за собой. И Саша опустил брата на диван, склонившись над ним и не разрывая поцелуя. Он медленно двинулся вниз по телу Олега и рваным движением задрал футболку, которой все еще было прикрыто его тело. На мгновение Олег закрыл глаза и с силой выдохнул в губы Саше, когда уверенно и настойчиво коснулся он шероховатой кожи его бедра, провел губами от щеки к виску. В то время, как Олег устроился на подушке дивана, он закрыл глаза, когда Саша подхватил его под колени, поднял к себе и раздвинул его ноги. И он уже хотел опуститься на его бедра, но Олег схватил его за плечи и потянул вверх, чтобы поцеловать. Это было очень жарко и искренне. — Ты чего? Олег не ответил, лишь вновь прикоснулся губами к его губам и провел пальцами по шее. Шепс старший проследил за этими движениями, взял его тонкое запястье и осторожно, но уверенно завел руку Олега ему же за голову, вновь вынуждая его лечь и чуть прогнуться в спине ему навстречу. Слегка надавливая, Саша вошел в него на две фаланги пальцами резко, резче, чем хотел, и Олег издал громкий стон. Саше было это знакомо — всегда Олег так реагировал на движения, которые он делал. — Потерпи, малыш, тебя нужно растянуть, — прошептал Саша в районе уха. Сжав губы, Олег схватился за край подушки так крепко, что даже в темноте ночника было видно, как побелели костяшки его эстетичных пальцев. Нежно погладив кожу за ухом, Саша сделал несколько плавных движений внутри, лишь слегка задев простату, глядя прямо в кофейные глаза. Короткими ногтями Олег впился в Сашину спину и закусил губу ещё сильнее, но глаз так и не закрывал, словно стремясь сохранить этот зрительный контакт, образовавшийся между ними — такой чувственный и интимный. Ему это казалось очень ценным и дорогим. Он приник лбом к Сашиному лбу, не обращая внимания на прядь собственных волос, которая явно мешала. И он коснулся губами его губ так сильно, что Саша перестал закусывать их клыками. Сжав зубы, Олег закрыл глаза, и провёл руками по Сашиной спине вверх-вниз, запустил тонкие пальцы в его волосы, отчего Саша содрогнулся сильнее всего. Толчки усилились, и тихий стон сорвался с губ Олега. Он хотел, было, оторваться от подушки дивана, чтобы прильнуть к брату, но тот не дал ему сделать этого, вдавив в диван еще сильнее и, возможно, чуть резче, чем следовало бы. Вошёл плавно, но размашисто, сразу задавая нужный обоим темп. Он услышал, как Олег позвал его по имени, и вновь сжал зубы, чтобы сдержать рвущийся наружу стон удовольствия. Он двигался ритмично и жестко, ощущая его ответные движения навстречу собственному движению. И по учащенному стону он понял, что развязка близка. Шепс старший в последний момент прошептал Олегу что-то страстное и до неприличия пошлое, а затем несколько раз толкнулся, сильно и резко, доводя до пика и самого себя. Тихо застонав, он замер в нём. Затем глубоко дыша и успокаиваясь, Саша осторожно опустился на Олега всем телом с глубоким дыханием и нежно коснулся губами уголка его рта и кончика носа. Олег тяжело дышал и улыбался. Улыбка была настолько легкой и спокойной, что не смогло не вызвать у Саши улыбку ответную. Медленно Олег водил по его щеке с едва заметной щетиной кончиками пальцев и прикоснулся к его губам.***
Саша был затянут в уютное бархатное облако табачного дыма. Своего рода пристанище, где приятное ощущение едкого, насыщенного дыма передавало ему присущую теплоту. Легкие наполнялись дымом, становясь тяжелыми, принося с каждым новым вдохом ощущение приятной лёгкости. Саша наслаждался этим ощущением, оно было ему свойственно, дающее ему свободу и легкость дышать. В удобных домашних пижамных штанах он курил, пытался мысленно сфокусироваться на чем-то конкретном, но ничего не выходило. Стоя у окна, он ощущал пустоту, в голове не было ни одной отрицательной или другой мысли, только спокойствие и гармония. Иногда Саша мысленно благодарил Олега за просьбу снова начать курить. Аргументируя это тем, что Саше выглядит так чересчур брутально. Всего в несколько шагах от него, мысли и взгляды Олега были где-то далеко. Усталый взгляд упирался в дальний угол комнаты. Его тело свободно укладывалось на диване, едва прикрытое тонким пододеяльником. Саша стоял спиной к Олегу, но мог чувствовать его присутствие. Знал, что он не двинется с места, его привычная поза — согнутая в колене обнаженная нога и руки, сложенные на груди. Близость Олега волновала Сашу, он чувствовал себя одновременно смущенным, возбуждённым и нежным. Всего лишь надо было повернуться, протянуть руку, чтобы коснуться мягкой и нежной кожи Олега. Сердце Саши билось ощутимо, подчеркивая каждую колеблющуюся мысль и эмоцию. — О чём думаешь? — нарушил тишину Олег. — О том, что, я сдохну, если ты когда-нибудь от меня уйдёшь, — выдохнул струю сизого дыма Саша. — С чего я должен от тебя уйти или бросить? Я же люблю тебя, — Олег говорил спокойно и уверенно. — Выиграешь «битву сильнейших» сразу ещё больше фанаток, — усмехнулся Саша. — А с чего ты решил, что выиграю я, а не ты? Олег сел на диван подогнув по себя ноги. — Малыш, мне не важно кто из нас двоих заберёт руку, я знаю одно — это по любому будет Шепс. Знаешь, хочется Апокалипсиса, чтобы глобальный переворот произошел. Вся эта мишура: бабло, статусы, должности, законы, указы, чтобы все это в один миг потеряло всякий смысл. И чтобы все с нуля, сначала! — Опять философствуешь? — Олег смотрел на Сашу ловя каждый вздох, каждое движение. — Рано или поздно должна проснуться совесть, — Саша сел, рядом перекинув ногу Олега через себя. — Когтистый зверь… — Опять ты со своими цитатами… Откуда это? — Александр Сергеевич… Совесть — когтистый зверь, скребущий сердце. — Знаешь, котик всё стало по фигу. А вот это мне не нравится: то, что мне всё по фигу. Что с нами происходит, Олеж? — Да ничего не происходит! Вымотался ты. А пофигизм — это такая защита, чтобы не сойти с ума. Всё в порядке, но ты знаешь, что Апокалипсис не означает конец. Это просто переворот, новое начало. И мне не важно, будет ли у нас статус, бабло или фанатки, важно лишь то, что мы останемся вместе, независимо от ситуации. — Я знаю, — глаза Саши стали мягкими, он взял Олега за руку. — И я благодарен тебе за то, что ты это понимаешь. Но я хочу, чтобы мир вокруг нас был именно таким, чтобы ничего не мешало нам быть вместе. Олег усмехнулся и сжал руку Саши в своей. Он взглянул на него и сказал: — Мы можем контролировать только то, что лежит в наших руках. Мир вокруг нас будет всегда изменяться, это хаотично и непредсказуемо. Главное — это что мы из этих изменений сделаем, как мы на них отреагируем. Создаем свою собственную реальность, ведь так? Слова Олега успокоили Сашу, и он кивнул, согласившись. — Скажи, а что ты чувствовал, когда я уехал в Москву? — неожиданно задал вопрос Саша. Олег даже замер на долю секунды. Вспышка воспоминаний охватила его, заставив его сердце биться сильнее, как будто впрямую возвращало в то время. Ему на ум пришли длинные, размеренные дни 2013-го года, его каждое утро начиналось со звонка в Москву, когда Саша только уехал. Он помнил, что просыпался с глухим чувством пустоты, приближающимся к испугу. Это было одиночество, окружавшее его со всех сторон, не пропускающее ни тепла, ни света. Он молча смотрел на утренний свет, пробивающийся через щели в жалюзи, и понимал, что улица там, за окном, полна людей, но в его мире было пусто и глухо. Каждый день Олег ждал звонка от Саши, как ребенок ждет письма от Деда Мороза. Но даже когда звонок приходил, всё равно что-то внутри него кричало, ощущая истинную реальность расстояния. Для Олега Саша был не просто братом. Они были одной кровью, делили смех и слёзы, преодолевали вместе преграды, будь то юношеские забавы или серьёзные взрослые проблемы. Саша был для Олега больше, чем брат, он был его поддержкой, его пристанищем, его любимым человеком где-то глубоко внутри. Но вот в жизнь Саши вошла Мэрилин Керро, и все изменилось. Мэрилин. Это имя непроизвольно вызывало у Олега спазмы, ощущение, что что-то металлически холодное и обрывочное скребёт его душу изнутри. Огненно-рыжие волосы Мэрилин сверкали в свете свечей и казались такими красочными, будто были всего лишь красочной маской для скрытия её истинной сущности. Мэрилин… она была как ураган, несомый напротив ветра, разрушительный и безжалостный. В тот момент, когда Олег увидел её впервые, когда Саша привёз её в Самару, его сердце замирало, прерывало биться. От удара. От несправедливого, унизительного предательства. Ревность. Это было слово, которое лучше всего описывало его состояние. Олег чувствовал, как она, словно змея, плотно обвивала его сердце, всё сильнее стягивая петли, лишая пространства для дыхания. Он чувствовал, как она, словно безжалостный хищник, рвёт его душу на куски, оставляя её на грани разрыва, где зудящее, непрерывное ощущение ревности было единственной вещью, которая поддерживала его живым. Мысль о том, что Мэрилин обнимала Сашу, целовала его, как будто всё было нормально, была невыносима. Олег жутко презирал такие кадры в своей памяти. Ему было тошно от одного только воспоминания. Ему казалось, что это злое, подлое предательство оставило на его сердце шрамы, которые никогда не заживут. В одной из сцен, которые он не мог забыть, Мэрилин требовала от Саши, чтобы он сходил в магазин за продуктами. Затем она просила его почистить картошку. Всё это она говорила своим ломаным, недостаточно родным русским языком. Олег почти чуял воздух, наполненный её настойчивыми приказами. Ему было противно от того, как она разгуливала по дому, как будто была хозяйкой. В этом доме одна хозяйка — их с Сашей мать. Мысль о Мэри заражала каждый уголок Олеговского сознания, точно ненасытный паразит, от которого не обрести спокойствия. О таком госте, который заставляет сгибаться под собой весь мир, который перекрашивает закаты в бледно-рыжий цвет, и тишина теперь глушит Сашин голос, в котором доносится только она… Мэри. Разве можно бороться с таким посягательством на свой мир? В сердце Олега ни разу в жизни не бывало такой боли. Это был не просто спазм ревности, это было настоящее отчаяние, которое корчило его изнутри. Отчаяние, рожденное пониманием своего бессилия, бесконечно больное и глубоко личное. Мэри казалась прямоугольником, который невозможно вложить в круг прошлого Олега с Сашей. И при этом каждый раз называть его имя… «Олеж, Олежек» — словно терпкие иглы, вонзающиеся в душу. «Мы ждём тебя с Мэри на каникулы, Олежек», — словно ледяной душ после жаркого дня, холодный и беспощадный. Олег чувствовал себя словно бы тратим лишним, чужим. Внезапно понимаешь, что такое обезличивание — когда ты превращаешься в аппендикс в чьей-то жизни. С каждым новым обсуждением Мэри, с каждым новым планом Египта или записи песен, в душе Олега разворачивалась пустота — неприятная, грустная, заполняющая все пространство до предела. Казалось, что Саша уводит его прочь, все дальше и дальше, в мир Мэри, где Олегу места уже нет. Он оставался один с этим карнавалом чувств, таким буйным, что казалось, рассудок готов сдаться и спрятаться в бушующей пучине его боли и злости. Он хотел очистить пространство, буквально стереть Мэри из своего сознания и Сашина жизни. И при этом самое печальное было то, что за всем этим стоял Саша — человек, которого он, несмотря на все, искренне любил. Он, Олег, был заражен чувством, которое превратило его в пленника собственных чувств, заковал наручниками ревности и запер в темницу боли. Такого Олег прежде в себе не знал. Олег часто воображал себе уединенный уголок мира, где бы его не обесценивали слова «Мы… Мы… Мэри…» Рыжая эстонка казалась всепроникающей в его жизни, будто липкая паутина, в которую он неожиданно оказывался запутан. Эта всеобъемлющая протяжённость Саши и Мэри была как алчущая дыра, высасывающая из Олега последние крупицы спокойствия. Его душа отзывалась резкой болью, ревность похищала сон и покой. Рыжая бестия прочно внедрилась в их отношения, как пронзительный осколок, который становился все больнее с каждым новым трением. Каждый раз, когда Саша находил нежные слова для неё, сердце Олега затягивалось так, как когда получаешь пощёчину. Это было больше, чем просто обычная ревность. Это была маниакальная болезнь, изможденность и надрыв. Она не позволяла ему дышать свободно, не позволяла ему ценить моменты, в которых он хотел бы пребывать в одиночестве со своими мыслями. В его воспоминаниях Мэри превратила жизнь в невыносимо сложную реальность, в которой Олег почувствовал себя окованным. Он не хотел думать о ней, не хотел вспоминать о её смехе, которым она награждала Сашу. — Эй малыш, чего завис? — окликнул его Саша, вытаскивая из пучины воспоминаний. — Скучал, я по тебе всегда, медвежонок, — выдохнул Олег и прижался к тёплому боку. — Есть хочешь? — Да, очень, — неожиданно даже для самого себя усмехнулся Саша, запрокидывая голову и хватая ртом воздух. — В холодильнике полно еды, мама оставила, — выдавив из себя в ответ натянутую улыбку, Олег закрыл глаза. — Надо доедать. Устало провёл ладонью по лицу, отгоняя тягостные воспоминания. — Я минут через десять подойду, — Намек неожиданный на то, что неплохо бы его сейчас в одиночестве оставить ему нужно в себя прийти и успокоить поднявшиеся нервы. И Саша подчинился. Выполнил так и не произнесенную вслух просьбу. Жрать и правда хочется. Аж все внутренности сводило. В холодильнике Саша быстро нашел себе ужин. Картошка с котлетами. Подогрев сковородку на плите, поставил рядом на соседнюю конфорку чайник. А затем, уже с тарелкой, зашел в комнату, разваливаясь на диване в одних пижамных штанах. — Я вижу, ты нашел, что поесть, — Олег на ходу нацепил Сашину футболку, которая в ванной сохла. — А чё, ты тоже хочешь? — уточнил, заговорщически прищурившись Саша. — Нет, не особо. Я билеты заказал в понедельник в Москву. — Отлично, котик. Дела не ждут в мастерской куча работы. — Слово Шепса — закон.