33 Коровы

— Приветствую! — растягиваю в противоположные стороны уголки своих малиновых губ так, чтоб перенести центр тяжести щёк с бороды на ухи. — Мне бы на приём к омежьему психологу записаться. Будьте так любезны. — Вежливость — мой омежий конёк. Вежливость есть долг и прямая обязанность каждой уважающей себя омеги на Омегаверсе. Заебавшаяся от своей затхлой, ничего не стоящей жизни престарелая бета поднимает на меня глаза. Покрасневшие. Покрывшиеся варикозным расширением. Недовольные. Заполненные под завязку пустотой и скукой. — Вы состоите в истинных отношениях? — Она отчеканивает строгим равнодушным тоном. — Нет, я… — Хочу заявить с гордостью, что мне, самой обычной омеге, хватило духу уйти от состоятельного истинного, чтоб найти другого состоятельного истинного. Ведь все и вся твердят, что у меня есть право выбора. А я в настоящем времени, здесь и сейчас решился прийти сюда. Чтобы воспользоваться своим законным правом. Но жалкая кошелка, разумеется, из зависти, от безысходности своего бесполезного бытия, вытаскивает из мусорного ведра разодранную бумажку с синей печатью в виде Оракула. Черкает на ней то, что я едва успел произнести, и грубо перебивает: — Вы хотели встать на учёт по беременности? — Нет, я… — Вы что, не беременны? — Нет, я… — Дети есть? — Нет, я… — Когда планируете? — Нет, я… — Сколько абортов вы сделали? — Нет, я… — Мать или сестра? — Нет, я… Что-что? — На ваше имя зарегистрирована какая-либо недвижимость? — Нет, я… — Имеете ли вы счет в банке? — Нет, я… — У вас есть опыт в сношении с альфой? — Нет, я… То есть… Я… — Распишитесь, — кладёт передо мной только что заполненную анкету — вроде не такая уже и ободранная. — Тяните талон, — раскладывает восемьдесят два небольших листка на рабочей поверхности своего письменного стола. — Нет, я… Вернее… — Я в растерянности. Зависаю и торможу. Напрягаюсь, чтоб понять, где я нахожусь и зачем пришел. Пока я пытаюсь вспомнить, где в моем организме находится клавиша перезагрузки, Клепа, как обычно, бесцеремонно вмешивается в нашу беседу: — Позвольте поинтересоваться, зачем ему нужно тянуть бумажку из восьмидесяти двух таких же бумажек? Он слегка пританцовывает, мнётся с ноги на ногу. Задница, видимо, зудит, а хохолок чувствительно реагирует на разнообразные запахи, отдающие из толпы, стоящих в очереди омежек. Но он держится, как настоящий воин. Как самый страшный ночной кошмар каждого продавца-консультанта. Тогда бета, сохраняя непоколебимый вид, надевает круглые очки и читает какую-то неведомую хрень из ободранного документа, вытащенного из той же мусорной урны: — Согласно психологической реформе от пы двенадцать, сты сто восемьдесят пять, сты одиннадцать, пы восемь, право выбора омеги теперь увеличено в восемьдесят два раза. — Чего-чего? — Я корчусь и вытаращиваю глаза так, что забор, созданный растрепанными нарощеными ресницами, исчезает из моего поля зрения. Бета все с тем же непоколебимым видом разворачивает только что смятый листок и терпеливо, монотонно перечитывает: — Согласно психологической реформе от пы двенадцать, сты сто восемьдесят пять, сты одиннадцать, пы восемь, право выбора омеги теперь увеличено в восемьдесят два раза. — Чего-чего? — Я вот понять не могу, это я тупой или все же тупая реформа. — Согласно психологической реформе от пы двенадцать, сты сто восемьдесят пять, сты… — Да, блять, хватит! — Клепа вскрикивает так, что вся толпа ждущих омег вокруг замолкает и переводит на нас с ним ошарашенный взгляд. Клепу в свою очередь это нисколько не смущает. Смотрит на меня гневно и шипит, — Тяни уже этот ёбаный талон и пошли! — Ты че орешь?! — Психую и сам не удивлён несдержанности Клёпы. Видимо, недосношалово бьёт его в самое сердце, заставляя нежную душу трескается по швам. Кровоточит. — Как я могу потянуть талон, если я нихуя не готовился?! — Вообще-то так и должно быть! — Клепа меня перекрикивает, будто окончательно теряет равновесие. — Всю жизнь нихуя не готовился и нормально все сдавал. А сейчас-то что не так?! — Нервно указывает мне на разложенные бумажки. — Тяни! Я лихорадочно глотаю слюну. Смотрю через стеклянные стекла в глаза престарелой, потрёпанный омегаверсной жизнью беты. Снова глотаю слюну и дрожащей рукой вытаскиваю свою судьбу. Переворачиваю талон и испуганно читаю: — Одиннадцать сорок… — Это что? — Клепа удивленно заглядывает в мой талон. — Это время вашего приёма у психолога. — Она записывает названые мной цифры в очередной смятый листок и, не отрывая от него глаз, добавляет, — Там должно быть написано имя вашего психолога. — Да. Здесь есть. — Несколько раз переворачиваю бумажку. Кручу в разные стороны. Так как не могу разобрать и понять, с какой стороны нужно читать. Нахожу оптимальное расположение. Кажется так. Стараюсь сосредоточиться и читаю по слогам, — Эля Кокошина. — Хорошо. Фиксирую. — Бета черкает имя психолога в свой смятый документ и указывает мне на двери, которые почти не видно из-за толпы. — Подходите. Занимайте очередь. — Постойте-ка, — Клепа с недовольством снова к ней обращается, — У него в талоне написано одиннадцать сорок. Вы сказали, это время приёма. Тогда почему он должен занимать очередь? Непоколебимая бета снова поднимает на нас усталый взгляд и проговаривает, как скороговорку: — По последней медицинской реформе омега имеет право выбрать время приёма у психолога. Но по регламенту он обязан выстоять очередь не менее восьми часов. — Чего-чего? — Снова выкатываю глаза и от охуения вытягиваю шею. — По последней медицинской реформе омега имеет право выбрать время приёма… — Да поняли мы, поняли! — Клепа криком перебивает бету. Хватает меня за локоть и тащит в очередь. — Че стоишь? Пошли! — Да подожди ты! — Яростно вырываю у него локоть. — Какие, на хуй, восемь часов?! Я спешу, если ты забыл! — Видимо, я задерживаю очередь, но мне похуй, ведь я хочу как можно быстрей сменить феромон, отправиться на изнасилование. А затем с чистой совестью ждать нового альфу. Поэтому я безо всякого сожаления снова обращаюсь к уставшей бете, — Я хочу выбрать другое время! — Пожалуйста. Это ваше законное право. Вы можете вытягивать талоны, сколько захотите. — Бета с равнодушным видом медленно и не спеша раскладывает передо мной восемьдесят один талон. — Тяните. — Ну и нахуя тебе это? — Клепа почти шипит. — Все равно в очереди стоять как минимум восемь часов. — Да, блять, меня ждут, понимаешь? Мне нужно пораньше. Вдруг повезёт. — Вытаскиваю талон. Переворачиваю его дрожащими пальцами. Смотрю на время посещения и, не в состоянии поверить в свое счастье, радостно взвизгиваю, — Восемь двадцать! На три часа раньше, прикинь! — Слегка подталкиваю Клепу в бок. Приплясываю и подпеваю от счастья. — Имя психолога назовите, — бета грубо вмешивается в мою радость. — Эля Кокошина. — Читаю с листка, направляю на бету удивлённый взгляд и настороженно спрашиваю, — Опять? Как так совпало? — Просто. — Бета снова фиксирует имя психолога. — Он здесь всего один. — Бляяя… — Клепа раздражённо трет переносицу. — Какой же ты дебил. — Это почему это?! — Всего доли секунд мое возмущение нарастает, но тут же я признаю истину Клепиных слов и в ужасе ору, — Бляяя! Какой же я дебил! Это тебе восемь часов недосношенному пускать слюни на омег? — Крепко хватаю его за плечи и заглядываю ему в глаза. — Клепочка, ты столько выдержишь? Клепа молчит. По его серым глазам… По обычным серым глазам… Не таким, как у меня. По его заурядным глазам расстилается изумленная пелена. И он молча, не проронив ни слова, подбородком указывает куда-то за мое плечо. Ничего не понимая и забыв, где мы находимся, оборачиваюсь к вестибюлю и вижу пустые коридоры. — Проходите, — все та же угрюмая бета указывает на кабинет, — Ваша очередь подошла.