Одержимость

      Апрель, 2005 год       Каблуки отбивались о начищенную мраморную плитку, заглушая стук в ушах. Непрерывный рокот обволакивал нервную систему, перевешивая чашу ментального равновесия. Волнение достигало своего апогея, варьируя на балансе между псевдо спокойствием и немой истерикой, клокотавшей внутри. Солнечное сплетение обжигалось предвкушением непростого разговора, спланированного и расписанного по разным сценариям в голове девушки. Она знала, что у недавнего инцидента могут быть разные последствия. И каждое из них подвигало хождение по тонкому лезвию, рассекающему лицо до стыдливой красноты.       Гермиона быстро перебирала ногами, слегка скользя подошвой туфель по полу, проезжаясь чуть вперед из-за того, что не могла рассчитать скорость. Она желала добраться до нужного кабинета как можно скорее, чтобы не навлекать на себя гнев начальника. Волшебница ощущала, как неприятно стягивалась кожа под слоями одежды, покрываясь ледяным волокном неоправданного ожидания.       Грейнджер смотрела строго перед собой, не желая отвлекаться на красочные стены атриума, кишевшего переливчато-синими оттенками, сливаясь воедино с золотыми символами на стенах. За два года службы в Министерстве, волшебнице удалось вдоволь наглядеться на обустройство сердцевины магической Британии. Сейчас это место для неё обросло корой рутинности и повседневности, а монументальный зал с фонтаном посередине превратился в одно бесконечно тянущееся пространство, которое хотелось миновать как можно скорее.       Будучи школьницей, Гермиона мечтала об успешной жизни государственного служителя. Визуализировала, как прирастёт корнями в министерстве в качестве работника. Она грезила о днях, в которых молодая выдающаяся гриффиндорка, выпускница Хогвартса, переступает порог атриума в должности борца за права эльфов, чтобы впоследствии дослужиться по карьерной лестнице до звания министра. Данный план являлся личным ориентиром для Грейнджер; её попыткой доказать всему волшебному миру, что она значит намного больше, чем о ней привыкли думать.       Но порой мечтам просто не суждено сбываться.       Конструкт идеальной жизни раскололся до мельчайшей крошки, оставляя после себя неразборчивый ворох побитых перспектив.       Когда её жизнь в очередной раз разделилась на «до» и «после», Гермиона поняла, что была попросту не готова к активной деятельности, выжимая из себя показательную заботу об обществе. Грейнджер не была готова к тому, чтобы прилюдно высказываться о своих планах и наработках, когда внутри зияли дыры, а остаточный привкус горькой безысходности омывал собой прозаичный взгляд на обстоятельства вне её маленького, скромного мирка.       Волшебница так сильно зациклилась на собственных бедах, что превратилась в самую неподходящую кандидатуру для публичной жизни. Её личностный стержень источился, а внутреннее желание бороться, обветшало, покрываясь прорезями поражений и неудач.       Грейнджер трижды подвергалась нападению серийного убийцы, который чуть не свел её в могилу. В последний раз ему удалось, если бы не чудо, озарившее путь к спасению. В тот момент она думала, что единственное, на что она может быть способна, — проживать день без единого намека на истерический приступ, сопровождающийся удушающими воплями и видениями, в которых главенствующую роль занимал ублюдок в маске.       Гермионе удалось избавиться от рецидивов пережитой трагедии спустя несколько лет активных сессии с целителями Мунго, терапиями в маггловских психологических клиниках и бесконечной поддержки близких.       Волшебница старалась не думать и о другой трагедии, более интимной и не столь распространенной. О той, что хранилась глубоко в душе, не смея вытесняться за края стен, воздвигнувшихся ради благополучия девушки. О той, что была бережно похоронена внутри памяти, припорошенная множеством причин, трактовавшим не прикасаться к давно забытой истории. Грейнджер даже не приходилось прибегать к слабо развитому навыку окклюменции, чтобы исключить ненавистную личность из своих мыслей. Защитный механизм сработал на «ура», выбрасывая провоцирующие воспоминания, чувствовавшиеся ожогами на тонком слое сознания.       Гермиона исключила из своих воспоминаний соседа, с которым она делила дортуар несколько месяцев перед тем, как их отправили на вынужденные рождественские каникулы. Изворотливого мерзавца, решившего сыграть свою выигрышную партию в тот момент, когда Грейнджер нуждалась в нём сильнее всего. Он попросту вычеркнул её из своей жизни, как неуместное слово в своём жизненном черновике. Сопоставил волшебницу с малозначимой деталью, о которой можно забыть по щелчку пальца.       Этот человек часто являлся ей во снах, дарованных сломанной психикой и отпечатком прошлого. Блондин криво улыбался, топя девичью устойчивость ухмылкой и протяжным монологом о том, что ему ничуть не жаль. Он бросал бравады, словно стрелки, метко выслеживающие цель. Зачастую мишень была начерчена возле сердца, самого уязвимого участка ведьминской сущности. Гермиона часто и громко рыдала, наслаждаясь тем, как слезы проливались ручьем по бархатной коже. Потому что только в такие моменты она могла позволить эмоциям взять верх. Только в иллюзорных мирах Грейнджер оставалась сама с собой, наедине с образами, бравшими начало из её разбушевавшегося подсознания.       Однако мерзавец, искромсавший её истошно бьющийся орган, всё-таки смог оставить после себя белую полосу, умалив девичий пыл; одарив её возможностью прожить жизнь в компании тех, кто был дорог Гермионе больше всего.       Её родители.       После того, как Хогвартс экспресс прибыл на платформу Кингс-Кросс в декабре девяносто восьмого, Грейнджер не теряла ни минуты, руководствуясь понятием — чем раньше, тем лучше. Девушка не желала терять дни впустую; ею двигал порыв и жажда расколоть купол забвения, возвратив всё на свои места. Девушке пришлось заручиться поддержкой Кингсли, объяснив министру, что она, возможно, отыскала способ, который сможет нейтрализовать заклятие, наложенное собственными руками. Гермиона переживала, что что-то может пойти не так. Ставки были слишком высоки, а шанс, что родители смогут пережить восполнение пробелов в памяти, был практически равен нулю. Она не знала, сможет ли спокойно смотреть им в глаза, когда Венделл и Джин узнают, на что пошла их дочь ради всеобщего блага.       Но ведь так было всегда. Грейнджер всегда приходилось чем-то жертвовать.       Гермиона пересекала границы стран с помощью порт-ключа в сопровождении министра магии. Кингсли был необходим для получения разрешения министра магической Австралии, ведь только у него хранились данные о нахождении родителей Грейнджер. Во время войны переезд родителей строго фиксировался властями другого континента; было слишком рискованно посвящать в это дело остальных причастных к такому жертвенному решению.       Когда Гермионе удалось отыскать родителей, следующей проблемой являлось преподнесение частичной правды и проведение ритуала. Самой главной особенностью являлось добровольное или косвенное согласие на возвращение памяти.       Можно было придумать множество лазеек, чтобы заветное «да» вырвалось из уст тех, кто подвергался влиянию алхимической магии. Грейнджер выбрала не самый изощренный способ, но в каждом из них имелись свои подводные камни, о которых можно было рассечь надежность и беспроигрышность.       Почву для проведения ритуала подготовил Кингсли. Он прибыл в новое пристанище Грейнджеров, в двухэтажный коттедж на берегу океана, чтобы провести с ними сложную беседу, не сулящую ничего, на первый взгляд, правдивого и адекватного. Набор несвязных факторов, которые должны были принудить родителей взглянуть на Гермиону по-новому. Но это, на удивление, сработало. Нехотя, с недоверчивым прищуром, Венделл и Джин решились дать шанс этой истории. Протянули ладони принятия к той, кто когда-то обрубила их по локоть.       Гермиона не могла сдерживаться, с трудом проталкивая ком в горле. Нервы натягивались в тончайшую струну, норовя порваться от резких движений. Тревога достигала своего апогея, вынуждая конечности трястись в непроизвольном темпе. Грейнджер изо всех сил старалась казаться нормальной, не лишенной скептичного настроя. Но волшебница слишком часто надеялась на судьбу, и с той же периодичностью обжигалась о собственное заблуждение.       Но в этот раз всё шло иначе. Ритуал, обязывающий кровь, личную вещь и согласие, состоялся. Грейнджер расколола волшебный камень Вечного надвое, заворожено наблюдая за тем, как магия просачивалась сквозь отколотые части, вырываясь наружу. Волшебный импульс чувствовался на физическом уровне, проносясь насыщенно лиловым вихрем по гостиной, всасываясь в тела супружеской пары, возвращая им то, чего они были лишены.       Гермионе казалось, будто в тот момент вся жизнь пронеслась перед глазами.       И она оказалась права.       Все событийные сплетения её существования отпечатывались в лицах родителей, с каждой секундой вспоминавших новые и новые подробности прошлых лет, которые теперь прокрадывались новизной меж радужек их глаз.       В миг, когда лиловый свет потускнел, возвратившись мерцавшим рвением внутрь камня, Джин и Венделл замерли. Всего лишь на долю секунды прежде, чем сорваться со своих мест и заключить дочь в объятиях. Гермиона рыдала навзрыд, задыхаясь в обещаниях никогда больше не причинять им такую невосполнимую утрату. Она клялась, что никогда в жизни не позволит себе стереть им память о ней. Волшебница беспрерывно извинялась, целуя маму и папу, пока они, в свою очередь, сжимали её в тесках любви и заботы, говоря о том, как сильно скучали по ней.       Когда пришло время прощаться и возвращаться в Хогвартс, Гермиона дала слово, что обязательно вернется. Джин несколько раз брала с дочери обещание, что та будет писать ей каждый месяц, каждую неделю, каждый день. Грейнджер своё слово сдержала, посвятив родителей во все события последнего года обучения. Точнее, в то, что от него осталось.       После выпускного вечера и удачной сдачи всех экзаменов, Грейнджер вернулась к родителям в Австралию, пожив у них полгода. Это было самое беззаботное и расслабленное время за последние десять лет. Никаких поимок убийц и тёмных магов. Никакой одержимости местью. Ничего, что граничило с попыткой попрощаться с жизнью в одночасье. Размеренный темп и полноценный отдых — вот, что так не хватало Гермионе.       Однако её целеустремленная натура не могла продержаться в стагнации слишком долго. Волшебницу ломало изнутри. В душе скреблось чувство, будто она что-то упускает из своей жизни. За бесконечной чередой спокойствия и умиротворения ей стало не хватать привычных забот и целей. Истошно работающий мозг жаждал новой нагрузки, а ум восполнения после столь длительного перерыва.       Гермиона поняла, что не видит смысла без дальнейшего обучения. Её больше не прельщали высоты министерства, она жаждала плыть по течению своих амбиций и интересов. Познавать что-то новое на основе старых увлечений и навыков. Погружаться в неизведанное, выбивая информацию с присущим усердием. Волшебнице хотелось пойти на поводу у своей целеустремленности, поддаться искушению, овладеть теми знаниями, которые на тот момент были на несколько рангов выше квалификации гриффиндорки.       Она поступила в магическую Академию Целителей при министерстве Австралии. Потратила несколько лет бессонных ночей, вгрызаясь в гранит бесчисленных фолиантов, чтобы после стать высококлассным колдомедиком. Гермиона также проходила практику в Израиле, Румынии и Тайване, учась у лучших представителей своей профессии.       Четыре года прошли словно миг.       Мимолётность.       И Грейнджер вновь оказалась перед дверьми министерства Британии.       Теперь эти стены не вводили девушку в оцепенение; не вынуждали чувствовать учащенное сердцебиение от предвкушения первого рабочего дня. За два года Грейнджер слишком привыкла переступать порог атриума, чтобы чувствовать что-то, кроме проносящегося в мыслях плана и распорядка дня. Глаза её по-прежнему горели, а целеустремленность крепчала.       Но были и дни, в которых хотелось раствориться эфемерным облаком и пуститься вон.       Гермиона поддерживала мантию алого цвета; ткань вечно путалась меж ног, добавляя дискомфорт активному бегу волшебницы. Девушка почти добежала до лифта, просачиваясь сквозь толпу служащих, нажимая кнопку заветного уровня. Обменявшись условностями, поздоровавшись с каждым знакомым лицом, Грейнджер устремила взгляд перед собой, проклиная туфли на высоком каблуке.       Однако показное равнодушие всегда оказывалось напускным. Для сохранения образа в глазах коллег из других отделов. Грейнджер чувствовала, как крошился её статус под заинтересованными взглядами в лифте. Гермионе было не в первой, но каждый раз чувствовался ознобом на коже. Волшебница мысленно отсчитывала до ста, бесшумно выравнивая дыхание. Раздражение разливалось густым слоем меж лопаток, сцепляя позвонки в неестественно ровную осанку.       Кто-то смотрел на девушку с уважением, под стать самому себе.       Кто-то с неприкрытым обожанием, желая отломить лакомый кусок от золотой девочки, прибирая к своим жадным рукам внутреннее устройство уровня, на котором трудилась Грейнджер.       Но были и те, кто прожигал взглядом, выражая неприязнь и скепсис, негласно сетуя на скучную однообразность своего отдела. Гермиона всегда отвечала на подобное прямолинейностью, глядя в оба. Она пристально всматривалась, выводя условного обидчика из равновесия.       За шесть лет Грейнджер поняла многие вещи.       Но в первую очередь волшебница научилась бить первой, не дожидаясь сдачи.       Грейнджер выпрямила плечи, расправляя идеально выглаженный воротник. Её скрупулезное следование порядку достигало своего апогея в моменты, когда волнение вило жгуты под плотью. Ведьма цеплялась за кожаную чёрную папку в руках, словно кипа бумаг в твердом переплете была спасательным кругом посреди бушующего шторма. Она все ещё прокручивала в своей голове мысли, сформированные выговором накануне. Закусывая щёку изнутри до болезненной пульсации, девушка пыталась воззвать к умиротворению и финишному доводу о том, что она может отделаться малой кровью.       Кнопки на лифте подсвечивались по порядку, выплевывая из кабины сотрудников на нужном этаже. Министерское полчище постепенно редело, разжижая воздух малой дозой пристального внимания. Третий уровень. Осталось ещё немного.       Вздернув подбородок, Гермиона услышала долгожданный отклик колокольчика, ознаменовавший нужный отдел. Бесцветный, лишенный эмоций, женский голос монотонно проговорил название уровня. Двери по команде отворились, выжидая, когда работники разойдутся в разные стороны.       Грейнджер переступила порог родного отдела, быстро показав пропуск волшебнику, отвечающего за охранные чары. Кивнув в ответ, мужчина пропустил Гермиону, сказав вслед о том, что её уже заждались в переговорном зале. Она и сама знала об этом. Несмотря на то, что стрелки часов ещё не достигли восьми часов, начальник всегда требовал приходить на пятнадцать минут раньше; особенно, когда дело касалось важных встреч и обсуждений казусных ситуаций, касающихся некомпетентности сотрудников.       Гермиона наращивала темп ходьбы, проходя через длинный кабинет. Просторный холл вмещал в себя несколько десятков кабинетов, на дверях были прикручены таблички с именами служащих. Один из них принадлежал волшебнице. Но сейчас ей был нужен зал, находящийся в самом конце неисповедимого пути.       Девушке казалось, что она шагала по минному полю, и каждый шаг норовил привлечь к себе нежелательное внимание, вопя во всеуслышание о том, что она явилась на пять минут позже. Прижав плотную папку ближе к грудной клетке, имитируя броню, волшебница, наконец, достигла нужной лакированной двери, остановившись прямо перед ней.       По ту сторону уже слышались недовольные возгласы. Казалось, что воздух трещал от концентрированной злобы и ярости. Грейнджер была готова, что сейчас, вот-вот, ещё немного и сервизный бокал разобьётся о стену. Гермиона отсчитывала секунды до того, как хрусталь размозжит воздух, чудом врезавшись в толстый слой бетона, а не в чью-то голову. Волшебница всегда чуяла, когда настрой начальника выходил за рамки дозволенного.       Таким образом, она спасла свой череп от травм уже пятнадцать раз.       Секунда. Две. Три.       И бокал всё-таки коснулся стены, оглушая неожиданным треском.       Гермиона даже не вздрогнула, только зафиксировала данный всплеск эмоций, запоминая, что после собрания ей стоит позаботиться о восстановлении посуды с помощью Репаро. Потому что никто в этом отделе не следил за такими вещами, кроме одержимой порядком Гермионы.       Грейнджер занесла ладонь, чтобы постучать. Но голос по ту сторону уже приказал ей войти, не тратя время на условный официоз и правила приличия, ведь здесь так не принято.       Девушка мельком осмотрела свой внешний вид, отворив дверь. Кабинет встретил её духотой, пробивавшей до костей. Казалось, что кожа может свариться от столь знойной температуры, царившей в просторном зале. Рубашка под мантией уже неприятно касалась верхнего слоя эпидермиса, сковывая движения. Жар касался лица, пробивая на лбу испарину. Для хмурого и неопределенного апреля это — настоящий нонсенс.       Посередине стоял овальной формы стол, а по кругу расставлены стулья, на которых восседали трое мужчин в отличительных чёрных мантиях. Гермионе казалось, что она не вписывалась в общую картину, представшую перед её глазами, если бы она не знала всей системы, в которую была ввязана уже второй год. Форма Грейнджер явно контрастировала с мантиями остальных, выглядя, на первый взгляд, вычурно. Ярко-алый оттенок резонировал в этом мрачном поприще.       — Доброе утро, мистер Саммерсет, — вежливо откликнулась Гермиона, проходя свободные места, занимая стул рядом с начальником.       — Утро не может быть добрым, Грейнджер, — хмуро подметил мракоборец, с упорством зачесывая бороду против роста волос. — Особенно после того, что натворил твой коллега, — с саркастичной привязкой дополнил мужчина.       Гермиона сцепила губы в тонкую полоску, пропуская замечание мимо ушей. Девушка метнула взгляд в сторону, ощущая на себе трепет изумрудных глаз. Гарри смотрел на неё в упор, пытаясь выглядеть крайне серьезным, но его, кажется, отчасти забавляла вся эта ситуация.       Отлично, Гарри. Всем бы твой нескончаемый оптимизм.       Но, на самом деле, Гарри не всегда отличался расслабленностью и вольностью в стенах аврората. Поттер заметно погрубел за те шесть лет, что он провел, шагая рука об руку с бесконечными уставами и рейдами.       Он проходил учебную практику, нарабатывая опыт и квалификацию, а после приступил к настоящей службе. Он так сильно был увлечен желанием добиться высот в делах, касающихся защиты мирного населения от тёмных искусств, что даже пожертвовал последним годом в Хогвартсе, успев попасть в список зачисления в Академию Аврората. Друг был привязан к этому месту, он жертвовал всем: от свободного времени до безопасности, лишь бы добиться высот.       И ему удалось.       За короткий срок Поттер дослужился до высокого звания, заняв пост заместителя Саммерсета. Многие поговаривали, что Гарри обязан собственному имени и истории, связанной с победой над Тёмным Лордом. Но зная Уильяма, тот точно не жаловал поблажек и лавров, навешанных в прошлом. От своих работников ему нужно только одно — наглядное подтверждение собственной значимости.       И Гермиона была уверена, Гарри смог доказать всем, чего он стоит на самом деле. А стоил он многого.       Однако слухи на этом не заканчивались. Каждый в отделе считал своим долгом припомнить Поттеру, что он добился своей должности чересчур быстро, когда остальные выслуживались по максимуму, но по сей день оставались обыкновенными штатными служащими.       Гарри это почти сломало, выбило из колеи. Вернувшись из стран, в которых Гермиона проходила целительские практики, девушка сразу же решила посетить друга. Тогда он рассказал ей обо всем, что происходит в стенах аврората. О том, как нелегко ему пришлось поступить на службу; с каким презрением к нему относился каждый, кто был заведомо знаком с бывшим гриффиндорцем. Имя друга было на слуху ещё в довоенные годы, именно поэтому ему приходилось работать на износ, доказывая свою пригодность, что есть мощи. Одна осечка, малое проявление слабости, и ты нежилец.       Тебя растопчет людской скепсис, размозжив амбиции и личностный рост.       В тот момент Гермиона не совсем понимала, каково это, когда на тебя пристально смотрят в стремлении найти хотя бы одну деталь, способную вывести тебя из строя. Подставить тебя, обламывая крылья до основания, топя в сгустках сожаления. Подобный уклад жизни утратил свою актуальность за пределами её родной страны. Она просто забыла, каково это — быть постоянно под прицелом.       Грейнджер провела четыре года за пределами Великобритании. В местах, где о ней совсем ничего не знали. А если и знали, то самое главное: девушка помогала спасти Европу от тоталитарного режима тёмного волшебника. Больше ничего, никаких грязных подробностей и мерзких сплетен. Это помогало концентрироваться на самом важном, не обращая внимания на предрассудки и предвзятое людское отношение к её персоне золотой девочки.       Гермиона была просто Гермионой.       Два года назад, когда Грейнджер в очередной раз явилась на Площадь Гриммо, помогая беременной Джинни справиться с гормональной тоской, Гарри впервые начал прощупывать почву. Он говорил намёками, какими-то не связными урывками. Гермиона терялась в догадках, внимательно выслушивая лучшего друга. Поттер рассказывал волшебнице о том, что их отдел проводит перепрофилирование в штате, набирая новые кадры.       Гермиона не могла связать свою персону с работой в аврорате, представляя себя — хилую, почти не имеющую боевых практик, — в скоплении мужчин в форме. Это выглядело почти комично.       Но тогда Поттер уверовал Грейнджер в том, что штаб-квартира мракоборцев расширяет свой отдел, позаимствовав одну тенденцию у маглов. К каждому аврору должны были приставить коронеров — людей, специализировавшихся в направлении целительства, колдомедицинских практик и анатомической магии. В обязанности коронеров входила экспертиза на местах преступления, проведение всевозможных анализов для выведения личности преступника, а также вскрытия мертвых тел для установления причины смерти.       У Гермионы даже не было времени подумать. Гарри с присущей дружеским давлением поставил её перед фактом, сказав, что уже замолвил за неё слово перед Саммерсетом. Работа с человеком, который когда-то разглядел в ней потенциал, не являлась проблемой. К тому же, на тот момент Грейнджер нуждалась в вакансии.       — Вы написали рапорт, коронер Грейнджер? — волшебница часто заморгала, услышав знакомый сухой тон, лишенный природного дружелюбия. Голос начальника вырвал девушку из размышлений, потребовав нужные бумаги.       — Да, ещё вчера, — Гермиона проглотила нерв, сковавший стенки горла, протянув Уильяму папку, до этого момента служащую личным спасительным жилетом.       Она снова перевела взгляд на Гарри, скривив губы. Посмотри, на что ты подписал меня. Поттер в ответ лишь лукаво усмехнулся, расширив и без того окладистые скулы.       Гермиона часто шутила, что Гарри всевозможными способами пытался походить на своего кумира, вечно ворчащего и сидящего сейчас во главе стола. Густая борода на лице Поттера начиналась с бакенбардов, покрывая волосяным слоем низ лица.       Друг заметно возмужал за шесть лет. Из покорного и кроткого мальчика он переквалифицировал себя в настоящего служителя закона. Его чёрная мантия плотно прилегала к плечам, очерчивая силу мышц, выставляя напоказ годы тренировок. Волосы торчали в привычном беспорядке, но с одной особенностью — на висках прослеживалась седина, как напоминание о том, чем приходилось расплачиваться за свою блестящую карьеру. Только одна деталь во внешности Гарри оставалась неизменной — круглая оправа очков.       — Я не могу понять, как можно быть настолько тупоголовым, Крайтон! — Саммерсет с оглушительной мощью впечатал корешок кожаной папки в стол, поставив на неё кулаки. Гермиона перевела глаза на парня, сидящего напротив. — Объясни, что непонятного было во фразе: «Не трогай гребаного Эллингтона»? — спустив на тормоза официоз, начальник перешёл на неформальное общение.       — Мистер Саммерсет, мы действовали строго по уставу, — блеял Джордан, пытаясь сгладить углы. Он подчеркнуто говорил о себе и Грейнджер в третьем лице, хотя вина лежала только на его плечах. Гермиона громко вздохнула, закатив глаза. Крайтон всегда пытался отбелить свою личность в глазах общественности, деля свои промахи на два. — Вы сами знаете, что Эллингтон не раз был заметен в кругах, торгующих незаконными артефактами. Вы и дали нам эту наводку! Гермиона, подтверди мои слова.       — Грейнджер, молчать. Сейчас не время для твоих умных и справедливых замечаний, — Саммерсет вскинул руку, приказывая волшебнице держать язык за зубами. Гермиона поежилась на стуле, скрестив руки на груди. — Крайтон, я сказал тебе следить за нашим объектом на расстоянии, собирать нужный материал для предъявления обвинений. Устраивать рейды под прикрытием, понимаешь? — рукоплескал Уильям, повышая тон. Капилляры в его глазных белках лопались, покрывая белоснежность вкраплением алых трещин. Глава аврората был вне себя, и это точно не предел. — Тогда какого чёрта адвокат Эллингтона подает ходатайство на твоё отстранение?       — Понятия не имею, — пожал плечами Джордан, вжимаясь в обивку мебели.       Гермиона прекрасно обо всём знала. Обо всех причинах она расписала в своём рапорте, который Саммерсет ещё не успел прочитать из-за буйства эмоций.       Грейнджер была осведомлена о слабостях Крайтона. Он был напарником волшебницы два бесконечных года. Неугомонный, неусидчивый, тщеславный и эгоцентричный Джордан всегда шёл на поводу у своих принципов и идеалов, не считаясь с мнением остальных. Точка зрения других людей просто меркла для этого придурка, оставаясь за каймой его личности.       С Крайтоном невозможно было прийти к компромиссу. Консилиум оставался недосягаемой роскошью для этого молоденького мракоборца. Он всегда решал всё самостоятельно, снисходительно глядя на новенькую в отделе. Грейнджер являлась для него всего лишь девушкой, не имеющей должного ума в решении важных вопросов. Джордан был самым настоящим сексистом, для которого женский пол — всего лишь способ развлечься.       Несмотря на своё презрительное отношение на работе, Крайтон не оставлял попыток подобраться к Гермионе поближе. Когда посягательство на её личные границы стало невыносимым, Грейнджер прозрачно намекнула горе напарнику о том, что она играет за другую лигу. Конечно, это была наглая ложь, но иногда приходится прибегать к самым грязным методам толкования.       — Неужели Эллингтон настроен настолько серьёзно? — Гермиона задала вопрос, испытывая не только чистый интерес. Она молилась о том, чтобы Саммерсет подтвердил её слова. Блеск девичьих карих глаз рябил янтарной прорезью, демонстрируя ядовитое злорадство.       — Сегодня утром я ответил, как минимум, на пятнадцать гневных писем, — ответил Гарри вместо Саммерсета, хрустнув костяшками на ладонях. Крайтон побледнел ещё сильнее, сливаясь по оттенку с серыми обоями за спиной. Гарри усмехнулся, едва заметно подмигнув Гермионе. Девушка спрятала улыбку за кулаком, подставив подбородок на ладонь. Они терпеть не могли Джордана в равной степени. — Думаю, он не остановится на одних угрозах. Будем надеяться, что отстранение — единственное, чем грезит этот ублюдок, — Гарри повернул голову к Крайтону, опустившись к его уху. — Надеюсь, мы не найдём твоё изуродованное тело в подворотне Лютного переулка.       — Достаточно, — отрезал Саммерсет, не подняв взгляда. — Не хватало, чтоб меня лишили премии, если у нашей неженки лопнет сердце.       Гарри выпрямился, подняв руки в жесте перемирия.       Гермиона прекрасно понимала, на что был способен Даррен Эллингтон.       Бизнесмен являлся крупной фигурой в волшебном мире. Ему принадлежала сеть ресторанов по всей магической Европе, а также небольшие лавки с винтажными украшениями, средней стоимостью в несколько сотен тысяч галлеонов. Он застилал глаза общественности благотворительной деятельностью. Всё это помогало не привлекать к себе лишнего внимания, пользуясь лучами выбеленной донельзя славы.       Но только высеченная популярность была полностью пропитана ядами подпольной деятельности. Кровавые подробности его настоящих дел были скрыты на бумагах, однако никто не желал копнуть глубже. Никто, кроме дотошного Саммерсета. Это и цепляло Гермиону в Уильяме. Нежелание следовать общепризнанному мнению, и всегда добиваться подтверждения, скалывая даже малое сомнение.       Саммерсету удалось пробить по наводкам об истинных делах Эллингтона. О том, что бизнесмен, на самом деле, участвовал в незаконных сделках. О его причастности в сбыте и продаже тёмных артефактов, людей и магловских наркотиков среди волшебников.       Уильям приставил к этому делу Грейнджер и Крайтона, руководствуясь исключительным умом, выдержкой волшебницы и умением Гермионы доводить всё до конца. Джордан был лишь дополнением. Но даже здесь он решил всё испортить, самовольно взявшись за особо опасный объект.       Джордан грезил о повышении. Он был уверен в том, что, если раскроет это дело и выведет Эллингтона на чистую воду, то это поможет ему в достижении высот. Но Крайтон был глупцом, не думающим о последствиях.       Пользуясь своим статусом, он самовольно направился в ресторан бизнесмена накануне, прикинувшись официантом для одного из его благотворительных вечеров. Подкараулив Эллингтона, Джордан напал на него, обездвижив мужчину с помощью Петрификуса. А после, упиваясь собственным непотизмом, мракоборец выбивал из пленника всю правду, мучая того Круцио и другими способам, выученными на лекциях по самозащите.       Охрана бизнесмена подоспела вовремя; как раз в тот момент, когда Джордан был готов в очередной раз выстрелить красным лучом, нанизывающим органы на остриё нестерпимой боли. Крайтона могли убить, если бы не значок на его мантии. Если бы Саммерсет и Поттер не подоспели вовремя, прочувствовав магический импульс на специальных металлических браслетах для вызова подкрепления.       Гермиона не отрицала, что эта поблажка — далеко не конец. Она была уверена, что Джордан доживал свои последние дни прежде, чем его расфасуют по мешкам. Отчего-то эта мысль отдалась приятной негой на кончиках пальцев.       — Однако, Поттер прав, — резюмировал Саммерсет после долгой паузы, — твои дни в штаб-квартире сочтены, Крайтон, — глава аврората метнул злостный взгляд на побледневшего брюнета, чьи волосы были неестественно уложены гелем. Слащавое лицо парня покрылось морщинами непринятия, а крючковатый нос сморщился донельзя. — Ты подаёшь в отставку по собственному желанию, — перед лицом Джордана материализовался лист, и перо с колбой чернил.       — Мистер Саммерсет! — взвыл Крайтон, вскочив со своего места. Гермиона была уверена, что Уильям держался изо всех сил, смиряя подчиненного взглядом исподлобья. — Я прошу Вас не делать поспешных выводов. Прочтите рапорт Грейнджер, я уверен, она написала, что я всё сделал правильно.       — Гермионе не хватило совести написать, что действовал ты, как последний мудак, Джордан, — вальяжно протянул Поттер, повернувшись в сторону напарника волшебницы. Гермиона, склонив голову, молчаливо подтвердила слова друга, подмечая, что он попал в яблочко. — Очнись и сними свои розовые очки, ты подставил наш отдел. Если мы не уберем тебя, то нас сотрут в порошок, — жестко продолжил Гарри, играя желваками, скрывавшимися под густой бородой.       — Вы не можете выгнать меня! — сетовал Джордан, хватаясь за голову. — В нашем отделе и так нехватка кадров. С кем будет работать Грейнджер?       — Пиши, Крайтон. Остальное — не твоего ума дело, — мужчина ткнул пальцем в лист пергамента, тем самым приказывая Джордану занять своё место. — И давай без истерик, — устало произнёс Саммерсет, потерев переносицу. День только начинался, но из мракоборца, казалось, высосали все соки. — Все остальные — вон.       Уильям безапелляционно указал широкой ладонью на дверь, не желая продолжать собрание. Гермиона рвано выдохнула, радуясь тому, что она, действительно, отделалась малой кровью. И тот факт, что Крайтон покидал должность и оставлял её без своей вездесущей компании, только усиливал приливающее успокоение.       Грейнджер и Поттер одновременно встали, направившись к выходу из совещательного зала. Девушка поубавила темп, обращая на размозженное стекло кончик волшебной палочки, соединяя осколки с помощью Репаро. Гарри, как полагается истинному джентльмену, открыл для Гермионы дверь, приглашая её пройти первой.       Но прежде чем нога волшебницы ступила за порог кабинета, до неё донесся голос начальника:       — Я сегодня же подам заявление об открытой вакансии в штаб-квартиры по всей Европе, — проинформировал Саммерсет, не отвлекаясь от прочтения рапорта. — Поттер, проследи, чтобы они тщательнее отбирали кандидатов.       — Вас понял, мистер Саммерсет, — коротко кивнул Гарри, скрываясь за дверью.       Гермиона молилась о том, чтобы иностранные отделы прислали своего лучшего кандидата.       Она сойдёт с ума, если к ней приставят протеже Джордана.

***

      — Не смотри на меня так, — Грейнджер строго покосилась на Гарри, отперев взмахом палочки замок своего кабинета.       — О чём ты? — лукаво протянул Поттер, шагнув следом. — Я лишь в очередной раз убедился, кто является настоящей любимицей Саммерсета, — беззлобно дополнил парень, закрыв за собой дверь.       Рабочее место Гермионы представляло собой помещение, разделенное на две комнаты. Первая, действительно, походила на офисный кабинет. Небольшое пространство, разделенное двумя столами, стоявшими друг напротив друга. Большую часть занимала, конечно же, сторона Крайтона.       Доска с наколдованными мерцающими линиями, ведущих соединительной цепью от одной подробности расследования к другой. Небольшой угол с импровизированным архивом; им обычно занималась Гермиона, следя за порядком и точной расстановкой всех папок по датам, именам в алфавитном порядке и степени тяжести дел.       Сторона Гермионы обычно пустовала. Одинокий стол, обставленный макулатурой, всевозможными образцами и карточками для подписи. Ничего особенного.       Для Грейнджер всё самое интересное хранилось в другой комнате. Обычно она запиралась девушкой, чтобы никто посторонний, даже мракоборец, не мог туда войти. Это место являлось святыней для Грейнджер, неприкосновенным участком. На самом деле, мало кто туда желал войти по собственной воле.       Мрачное помещение, в котором всегда царила температура не выше одиннадцати градусов, цепляло далеко не каждого. По центру был выставлен металлический стол для вскрытия трупов. Рядом располагалась стойка с острыми предметами, являвшимися вспомогательным при работе с затверделой плотью. Палочка не всегда могла разорвать огрубелые кожные ткани.       Также там находились несколько холодильных камер, в которых хранились мертвые люди. Низкую температуру поддерживали чары, не прекращавшие своё действие ни на секунду.       Под небольшую лабораторию было выделено место возле стены. Там можно было отыскать склянки с формалином, всевозможными зельями для поддержания трупа в надлежащем для работы виде, выявления причин смерти и прочего, облегчающего работу коронера. В некоторых флаконах, спрятанных в шкафу, плескалось Оборотное зелье и Веритасерум для особых случаев. Их использование было строго под запись и с разрешения главы аврората.       Когда Гермиона только согласилась на предложение Гарри вступить в ряды штаб-квартиры, она опасалась того, как её психика будет реагировать на то, что ей придётся работать с мёртвыми. Но оказалось, что для человека, прожившего с шагающей по пятам смертью, это не стало особой проблемой.       Трупы в холодильной камере страшили Грейнджер не сильнее, чем обезображенный образ Чистильщика во снах.       — Опять ты за своё, — раздраженно цокнула волшебница, сняв с плеч алую мантию и повесив на вешалку. — Клянусь Мерлином, ещё одна попытка заговорить о Саммерсете, и я выставлю тебя за дверь.       Оставшись без верхнего слоя одежды, в рубашке и юбке чуть выше колен, Грейнджер почувствовала, как порыв прохлады прилегал к обтянутой хлопком коже. Отрезвляющая порция свежести нежнейше обволакивала тело, снижая градус температуры, приводя девичье состояние в норму. Щеки неприятно саднил осадок апогейной экспрессии, бушевавшей на встрече с Саммерсетом. Ярко-красные вкрапления на оливковой коже заметно сходили, меняясь на скулах едва заметным розоватым оттенком.       — Это чистая правда, и в ней нет ничего плохого, — друг продолжал настаивать на своём, нахмурив тёмные брови. Он по-свойски расположился на краю стола, принадлежавшего Джордану. Гарри в своей манере мракоборца начал рассматривать вещи напарника Гермионы, пролистывая отчёты и записи, касающиеся расследований. — Я заметил, с каким видом ты зашла в переговорный зал, — Поттер метнул взгляд на подругу; та стояла, уперев ладони в бок, молчаливо требуя от него объяснений. — Гермиона, на тебе лица не было.       — Всё было не так, — ощетинилась Грейнджер, на самом деле думая, что Гарри, действительно, был прав. Но гордость и принципиальность не позволяли сказать иначе.       — Всё было так, — кивнул Поттер, уверенный в собственной правоте. Ему давно не нужно было подтверждений со стороны. Он знал, что говорил. И это всегда било точечно, и, как правило, наотмашь. Быстро, больно, но с долей истины. — Ты всегда ищешь во всём подвох. Всегда готова к худшему исходу, хотя теперь тебе не о чём переживать. Но в твоей голове такое правило не усваивается, верно? — Гермиона осторожно кивнула, ломаясь под прессом дружеского влияния. Она понимала, о чём говорил Гарри. О каких событиях он трактовал фантомным отблеском через призму настоящего. — Тёмные времена давно прошли. По-настоящему тёмные, Гермиона. Запомни, что здесь тебе не о чём переживать. Здесь тебя некому обидеть. Саммерсет в тебе души не чает, просто прими это, как само собой разумеющееся.       В глубине души Грейнджер понимала, что имел в виду Гарри.       Саммерсет, действительно, считал Гермиону лучшей в своём отделе, несмотря на её специфическую направленность. Он считал её равной себе. Уильям часто прислушивался к её мнению, когда оно, казалось, не нужно ему вовсе. Он не пренебрегал её помощью и никогда не отказывал искреннему девичьему желанию научиться чему-то новому. Саммерсет поощрял рвение волшебницы влезать во всевозможные аспекты работы мракоборцев, если того позволяла её квалификация.       Но налёт прошлого имел свои неизгладимые последствия. Веяние минувших лет, оставшихся за плечами опытного коронера, приросло к Грейнджер слишком явно, чтобы она могла так легко от этого отделаться. Старые привычки текли по её венам вместе с кровью, не позволяя в полной мере прочувствовать комфортность настоящего.       Гермиона по-настоящему пыталась дышать полной грудью, ощущая новую жизнь по максимуму. Иногда ей удавалось.       До первой ночи, цеплявшейся за изможденное тело гриффиндорки ледяными клешнями. До первого кошмара, вгоняющего в бессознательное оцепенение. До первого образа изуродованных друзей, гнивших в могиле уже долгие годы.       Когда безобидное облако сновидений сменялось беспросветной мглой, а пронзительный крик дробил барабанные перепонки всей мощью децибел, Грейнджер не могла избавиться от мысли, что прошлое всегда будет шагать с ней по пятам, обосновываясь тенью за её спиной.       Гарри не знал о том, что кошмары мучают её до сих пор. Спустя шесть лет она просыпалась в холодном поту, рыдая навзрыд так сильно, что порой пропадал голос. Понимание, что пережитое секундой ранее лишь эфемерный отголосок подсознания приходило не сразу. Иногда Гермиона приходила в себя часами, пытаясь успокоиться. Чтобы сердце не рвалось в клочья под грудной клеткой, а трохея не ломалась от истошного вопля. Чтобы пульс не размозжил яремную вену, плавя кости и плоть жаркой дробью.       Гермиона переживала этот ужас снова и снова. И сегодняшняя ночь не являлся исключением. Поэтому Грейнджер так сильно тревожилась перед собранием.       Не потому что боялась быть отчитанной Саммерсетом.       Она боялась, что это станет связующим между статичным спокойствием и обезоруживающей истерикой.       Грейнджер опасалась, что когда-нибудь скелеты в шкафу доберутся до её разума, сделав девчонку профнепригодной.       Именно данное предубеждение провоцировало Гермиону становиться сильнее, выносливее, неуязвимее. Порой ей удавалось держать всё под контролем. Порой приходилось цеплять некачественную маску, плохо скрывающую истинные эмоции и собственные слабости. Но волшебница не сдавалась. Просто не позволяла себе мельтешить перед преградами во имя достижения личного покоя.       — Возможно, ты прав, — Гермиона села за свой рабочий стол, щелкнув магловской ручкой, — и Саммерсет, действительно, нашёл себе новую любимицу, — девушка откинула туго сплетенную косу через плечо. — Но, Гарри, прошу, пообещай, что это никак не повлияет на нашу дружбу. Я ведь знаю, как неприятно покидать пьедестал лучшего из лучших, — она бросила насмешливый взгляд на Поттера, театрально выпятив нижнюю губу.       — Иногда мне кажется, что твоё общение со змеями плохо на тебя влияет, — Гарри снисходительно покачал головой, растягивая рот в широкой улыбке. — Становишься такой же невыносимой.       — Полная чушь, — выругалась Грейнджер, закатив голову от смеха.       — Вот! — Гарри выставил указательный палец вперед в сторону подруги, спрыгнув со стола. — Прямое доказательство.       Не успела Грейнджер раскрыть рот, чтобы оспорить предвзятое отношение друга к её новому кругу общения, в дверь постучали.       Короткий удар, именовавший собой всего лишь услужливую вежливость. Гермиона прекрасно понимала, кому может принадлежать такая манера поведения, трактовавшаяся через призрачную вуаль деликатности. Не было никакого смысла приглашать человека в свой кабинет; её гласное разрешение войти не значило ровным счётом ничего. Потому что уже через несколько секунд молчаливого ожидания дверь отворилась, впуская в кабинет переплетение цветочного аромата, бившего резкостью в ноздри.       Высокая статная девушка, одетая в обтягивающее пурпурное платье. Наряд идеально сочетался с тёмно-угольными волосами, подчеркивая утонченное лицо фарфорового оттенка. К плечам элегантно прилегало бархатное болеро поверх, очерчивая выпирающие ключицы. Казалось, что рост ведьмы напротив заметно выше из-за внушительных туфель на платформе. Глаза, что так отчетливо выучила Гермиона за все годы, были скрыты толстым стеклом солнцезащитных очков. Несмотря на то, что в министерстве всегда был слегка приглушенный искусственный свет, стоящая в дверях волшебница, в первую очередь думала об имидже и выигрышном аксессуаре.       — Грейнджер, я понимаю, что сейчас всего лишь восемь утра, и ты просила не врываться к тебе в кабинет хотя бы до девяти, — девушка приспустила очки, выглядывая из-под тёмных стекол. Гермиона в ответ лишь часто моргала, пытаясь успеть за мыслями подруги. — Но у меня важная встреча через час, которая может затянуться на весь уикенд, поэтому моё дело не требует отлагательств, — ведьма захлопнула за собой дверь, натыкаясь тёмными глазами на Поттера. — О, я помешала?       — Ну, что ты, Пэнси, — снисходительно покачал головой Гарри. — Разве что, совсем чуть-чуть.       — Не утруждайся, — ведьма махнула ладонью, жеманно улыбнувшись. — Как будто меня это волнует.       Пэнси и Гарри не могли вести себя по-другому. Гермионе приходилось мириться с неугомонным нравом друзей, терпя их перебранки день ото дня. Но стоит признать, что Поттер и Паркинсон никогда не позволяли себе лишнего, мастерски варьируя на балансе между пресловутым уважением и открытой неприязнью.       Война давно осталась за плечами молодых людей. Так же, как и условная вражда между факультетами. Пэнси давно сбросила с себя образ надоедливой подружки слизеринцев, взрастив в себе исключительность и волевой характер. Её исконное мнение о грязнокровках было подорвано, оставив после себя толерантность и принятие маглорожденных. Язвой она, разумеется, быть не перестала. Её язык был остр, словно лезвие, способное рассечь мысли оппонентов одним взмахом. Но в какой-то момент слизеринка стала намного терпимей и лучше, чем пыталась казаться.       История дружбы Гермионы и Пэнси брала своё начало с последнего курса Хогвартса. В последний год, когда Грейнджер пришлось вернуться в школу, она осознала, что из всех друзей, рядом оказалась только Джинни. Гарри подался в Академию Аврората, а Рон решил, что его предрасположенность к учебе сошла на «нет», и Уизли разделил бизнес с Джорджем.       Грейнджер, как и следовало того ожидать, продолжила свою деятельность старосты школы, вернувшись в родную башню, которая теперь казалась ей чем-то нереальным. Вывернутой наизнанку. Лишенной самого главного, без чего картинка никак не могла собраться в первозданный вид. Всё будто бы было по-другому, несмотря на то, что мебель и общий вид дортуара остался без каких-либо изменений.       Но исчез тот, кто придавал пристанищу старост поразительную атмосферу. Разнящуюся с понятием о нормальности и обыденности. То, что Грейнджер так полюбила в этом месте, исчезло навсегда, оставив после себя обугленные воспоминания, впивающиеся иглами под кожу.       Однако одиночество гриффиндорки в родных стенах продолжалось не долго. Буквально через несколько дней к ней подселили Пэнси, а Макгонагалл распорядилась, что отныне второй старостой школы может стать ещё один кандидат от девочек. Данное заявление посеяло раздор в душе Грейнджер. С одной стороны, такая смелая и современная реформа не могла не радовать. Подобное случилось впервые и стало настоящим прорывом. Но с другой стороны — совместное проживание в дортуаре с Паркинсон. Это являлось не меньшим, чем адское варево, в котором приходилось тонуть, глотая едкость, что обжигала нутро.       Гермиона не испытывала настоящей ненависти к слизеринке, но всегда относилась к ней с особым отношением, испытывая легкое раздражение, находясь в её обществе.       О Пэнси ходило множество слухов, с которыми гриффиндорка редко соглашалась. Но Грейнджер всегда волновал один вопрос. Сплетни всегда брали своё начало из первоисточников, цепляющихся за истинный повод для распускания глупой болтовни. Какова вероятность, что Пэнси никогда не была привязана к тем грязным подробностям, кишевшим вокруг слизеринки? Гриффиндорка терялась в сомнениях.       Первый месяц девушкам приходилось несладко. Девушки вечно спорили, яростно отстаивая свою точку зрения в профессиональных дебатах. Их рьяные дискуссии порой переходили все границы, доводя каждую до высшей точки кипения. Пэнси не желала мириться с консервативностью Грейнджер, тыча в лицо гриффиндорки слова о том, что она зажатая, скучная и лишенная жизни. Гермиона в свою очередь сетовала на то, что Паркинсон слишком своенравна и ветрена, и она самый худший кандидат для ведения дел старостата.       Переломным моментом стал скандал, разразившийся в библиотеке. В тот день девушки планировали поход в Хогсмид с младшекурсниками. Очередной жаркий спор перерос в затрагивание личных проблем; каждая из старост нажимала на болезненную точку друг друга, вспарывая то, что каждая пыталась уберечь от глаз посторонних. Пэнси задело за живое. Она сорвалась, вцепившись в волосы Грейнджер, возмещая гриффиндорке всю ту обиду, что скопилась за долгий месяц. Гермиона била пощечины в ответ, крича о том, что Паркинсон сполна заслуживала всё то, что с ней произошло. Их разняли сокурсники, распустив по разным углам. Макгонагалл назначила обеим волшебницам взыскание, наказывая чистить серебро в подсобке Филча во внеурочное время.       Именно штрафное занятие сблизило непохожих гриффиндорку и слизеринку. Им пришлось прийти к общему соглашению, развесив по обе стороны белые флаги. Перемирие прошло более чем успешно. Гермиона извинилась за то, что припомнила Пэнси её симпатию к погибшему Тео, обращая этот факт против Паркинсон. Слизеринка сказала о том, что сожалеет из-за Малфоя. Она даже не знала, что Грейнджер испытывала к нему чувства; брюнетка говорила, не думая. Била наугад, желая добраться до уязвимых частей девичьего сознания.       А дальше всё происходило по наитию. Совместное выполнение уроков. Оказалось, что Пэнси ничуть не уступала Гермионе в знаниях. Паркинсон объясняла, что не была зациклена на том, чтобы преуспеть во всем и быть лучше остальных.       Позже их компанию стала разделять Джинни. Поначалу Уизли относилась к слизеринке настороженно, не веря словам Гермионы о том, что Пэнси может быть адекватной, отделяясь от образа напускного высокомерия. Однако даже к младшей Уизли Паркинсон нашла свой особый подход, пуская в ход своё природное очарование.       Девушки часто засиживались допоздна в общей гостиной, обсуждая новые планы внеурочной деяельности; планируя дежурства и походы в соседнюю деревню.       Паркинсон учила Гермиону краситься и задаривала гриффиндорку всевозможными средствами для укладки. В этом деле Пэнси была настоящим педантом, и это каким-то образом смогло повлиять на устои Грейнджер.       Именно благодаря усердиям слизеринки, Гермиона стала тщательнее выбирать себе одежду, думая о сочетании цветов и фасона. С помощью знаний Пэнси Грейнджер тратила утренние часы на то, чтобы её волосы ниспадали аккуратными локонами, а не мучили владелицу пушистым объёмом. Волшебница научила подбирать помаду к цвету глаз, а тушь теперь была неотъемлемой частью будничного образа.       Но порой девушек настигали такие моменты, когда приходилось становиться громоотводом от кошмаров, настигавших старост в самые тёмные времена.       В моменты, когда казалось, что сердце раскалывается на части, истязая изнутри. Когда голос купировался в глотке, не в состоянии вырваться сквозь плотно сцепленные зубы.       В миг, что вырывал спокойствие из жил, пуская по венам тревогу, доводящую до судорожной мольбы. Невыраженная просьба хранилась на поверхности голосовых связок, царапая тонкую кожицу. Слезы омывали глаза, не позволяя раскрыть веки. Потому что в моменты самого истинного и подноготного ужаса существовал только один выход. Проснуться.       Гермиона часто врывалась посреди ночи к Пэнси, слыша, как из соседней комнаты доносится крик, интонационно смешивающий ярость и безысходность. Паркинсон пребывала в глубоком сне, когда её губы выражали то, что лежало глубоко внутри. Сновидения вскапывали то самое событие в жизни слизеринки, покрывая её подсознание леденящими душу сюжетами. Пэнси часто непроизвольно нашептывала имя Теодора, прося иллюзорный образ спасти его. Убить её, если это сможет спасти возлюбленного.       Но вместо воскрешения Тео слизеринка получала протянутую руку помощи Грейнджер. Гермиона аккуратно будила её, приговаривая, что всё пережитое — всего лишь сон. Ничто не сможет навредить Паркинсон, потому что Грейнджер просто не позволит этому случиться.       Как правило, после таких пробуждений никто больше не мог заснуть. Гермиона приносила в спальню подруги книгу из своей коллекции, читая вслух произведения магловских писателей, чтобы отвлечь Пэнси от нежелательных переживаний.       Слизеринка часто спрашивала о том, почему произведения маглов столь печальны и трагичны. Грейнджер в ответ пожимала плечами, говоря о том, что писатели трактуют свои истории через призму реальности. Жизнь за пределами книжных полок не всегда приятна и хороша. Поэтому читатель всегда больше проникается и сопереживает герою со сломленной судьбой. Таким образом, человек понимает, что не одинок.       Именно это и стало главным кредо во взаимоотношениях Гермионы и Пэнси. Чёткая установка избавлять друг друга от малейшего чувства одиночества. Иногда Паркинсон слегка перебарщивала, например, в будние дни, когда слизеринка врывалась в штаб-квартиру не позднее девяти часов утра.       — Поттер, будь паинькой, оставь нас, — звонкий голос вновь коснулся слуха Грейнджер, вырывая ту из пучины воспоминаний. Гермиона переметнула взгляд на друзей, следя за напряжением, сквозившим между ними. — Нам нужно посекретничать.       — Если ты ещё не заметила, то я тоже её друг, — Гарри кивнул в сторону Грейнджер, скривив губы.       — Как трогательно, — Пэнси принялась обмахивать лицо ладонью, запрокинув голову. Гермиона едва сдерживала усмешку, наблюдая за искусными манипуляциями слизеринки. — Ты совсем не жалеешь тушь на моих ресницах, — голос по-прежнему сочился театральным сожалением, выдавливая всю неестественность. — А теперь уходи, — тон в мгновение посерьезнел, а взгляд стал колким. Паркинсон сделала два шага вперед, положив ладонь на плечо Гарри, сжав дельтовидную мышцу через мантию. — Твои оленьи глазки меня смущают, — острые ногти чёрного цвета перебрались к челюсти парня, очерчивая линию подбородка.       Поттер перехватил ладонь Пэнси, сбросив её со своего лица. Брюнетка раскатисто рассмеялась, переглянувшись с Гермионой.       Можно было подумать, что Пэнси откровенно флиртовала с Гарри, но, на самом деле, переживать было не за что. Гермиона знала, что Паркинсон всегда умело вальсировала между желанием мужских тел и тяги к прекрасному полу. Слизеринка обожала эксперименты. И нынешний экспириенс не имел ничего общего с маскулинностью и общепризнанными устоями.       — Не понимаю, как ты её терпишь, — беззлобно прокомментировал Гарри, спеша выйти из кабинета. Гермиона была готова поклясться, что друг покраснел от неловкости. — Я зайду чуть позже.       — До встречи, сладкий, — промурлыкала Пэнси вслед, послав воздушный поцелуй, который Поттер, к счастью, не заметил.       — Тебе ведь никогда не надоест? — завуалировано спросила Грейнджер, как только услышала громкий хлопок позади подруги.       — Нет, — самонадеянно протянула Паркинсон, сняв очки.       Гермиона коснулась взором глубокого оттенка радужек слизеринки. Чёрный сапфир был заточен в глазах, испепеляя тёмной бездной.       — Почему ты всегда цепляешься к Гарри? — Грейнджер облокотилась спиной о стул, склонив голову. Она понимала, что друг уже давным-давно вырос, и она могла не беспокоиться о том, что кто-то мог ранить его доверчивую натуру, но материнский инстинкт порой вырывался из оков голоса разума.       — Это весело, — невозмутимо ответила Пэнси, пожав плечами. — Ты замечала, как бегают его слащавые глазки, когда что-то уходит из-под его контроля? — брюнетка призвала палочкой стул, сев по другую сторону стола.       — Пэнси, он уже несколько раз спрашивал меня, неравнодушна ли ты к нему, — сквозь улыбку произнесла Гермиона, прикрыв ладонью лицо. — Не понимаю, как Джинни до сих пор не узнала о твоих попытках увести у неё мужа, — иронично дополнила волшебница.       — Уизли знает, что мой вкус намного лучше, — уверенно ответила Паркинсон, цокнув языком. — Меня не интересуют избранные мальчики, — строго отчеканила брюнетка, заинтересованно рассматривая маникюр.       Пэнси права. Джинни никогда не ревновала Гарри к ней, потому что знала, что подруга никогда не опустится до серьёзных посягательств на чужое. Паркинсон могла быть кем угодно, но партнеры друзей — табу.       — Кажется, у тебя было ко мне какое-то срочное дело, — намекнула Гермиона, закусив губу от нетерпения. Любопытство дергало за ниточки, вынуждая девушку перевести тему.       — Чуть не забыла, — брюнетка щелкнула пальцами, призвав к себе клатч, брошенный на столе Крайтона. Пэнси подцепила замковую собачку с помощью длинных ногтей, раздвинув молнию. — Я решила подарить тебе кое-что в честь особого случая. Думаю, тебе понравится.       Гермиона опешила, увидев, как Пэнси медленно протянула ладонь, разжимая кулак. На фарфоровой коже блистала небольшая серебристая коробка, мерцающая крупными блестками. На крышке заметно переливались инициалы ювелира, изготавливающего драгоценности. Девушка выдохнула от неожиданности, пытаясь подобрать правильные слова.       Волшебница надеялась, что символический дар не стоил целое состояние, ведь всем было известно, сколько могла потратить Паркинсон, когда дело касалось украшений и одежды. Но такое расточительство неприемлемо для гриффиндорки.       — Ну же, — подбивала Паркинсон с искрящимися глазами, — открой.       Грейнджер аккуратно вытянула предплечье, с неким предубеждением дотрагиваясь до мягкой коробочки. Одна только обшивка покалывала роскошеством на кончиках пальцев. Гермиона, затаив дыхание, открыла подарок.       Восторженный стон вырвался из уст, заставив волшебницу приковать взгляд к содержимому. К главному объекту, цепляющему своей невообразимой красотой. На белоснежной подложке разливался изумрудный ореол, покрывающийся переливами белого золота. Насыщенный зеленый драгоценный камень был закован в мерцающий металл. Серьги-капли выпуклой формы пестрили своей дороговизной и идеальностью. Гермиона, действительно, не могла перестать любоваться, настолько они были шикарны.       — Мерлин, они же стоят целое состояние, — реальность обрушилась на плечи ведьмы, заставив отвлечься от созерцания небывалого великолепия красок. — Пэнси, я не могу их принять, — безукоризненно произнесла Гермиона, захлопнув коробку.       — Грейнджер, это подарок, — с толикой раздражения ответила Пэнси, сморщив нос. — Плевать на стоимость, — Паркинсон выхватила из рук подруги футляр, достав из него одну из сережек. Девушка обошла стол, и нависла над Гермионой, чтобы примерить подарок. Прохладные ладони подруги коснулись мочки уха, вдевая крючок аксессуара, щелкнув швензой. — Они отлично гармонируют с цветом твоих глаз, — Пэнси призвала зеркальце с помощью Акцио, подав его Гермионе. — Уизли была права, они идеально тебе подходят.       — Джинни знает об этом? — воскликнула Гермиона, отвлекшись от рассматривания своего отражения в зеркале. — Но ведь она сейчас в туре с Гарпиями, — девушка метнула непонимающий взгляд в сторону Пэнси.       Гермиона пыталась вспомнить, не перепутала ли она расписание спортивных игр. Она была уверена, что чемпионат по квиддичу был в самом разгаре, и супруга Поттера продолжит блистать на поле до конца месяца.       — Детка, иногда ты забываешь, с кем имеешь дело, — амбициозно произнесла Паркинсон, погладив Гермиону по щеке. — Я всегда добиваюсь, чего хочу. Если мне понадобится, я из-под земли достану, — она игриво подмигнула Грейнджер, надев солнцезащитные очки.       Гермиона знала, что Пэнси не лукавит. Волшебница была благодарна, что принцип слизеринки работал также в обратную сторону. Став главным редактором Ежедневного пророка почти сразу после окончания Хогвартса, Паркинсон дала слово Грейнджер, что не напишет ни одной строчки про того, о ком Гермиона желала знать меньше всего в этой жизни.       Таким образом, самый завидный жених и главный наследник многомиллионного состояния поместился в личный чёрный список одной из самых влиятельных журналисток современности.       — Сияй, Грейнджер, — промурлыкала Пэнси, схватив клатч со стола. — Надеюсь, всё пройдёт успешно, и я не буду тратиться на преждевременный порт-ключ, — подруга прошла к выходу, слегка виляя бедрами. — Au revoir!

***

      Легкий ветерок, бушевавший по просторной кухне и вовлекшийся в каждый дюйм помещения, оседал на оголенных девичьих плечах. Апрельское касание дотрагивалось до тела аккуратно, по миллиметру, не отвлекая хозяйку дома от скрупулезного занятия. Весенний воздух ощущался совсем невесомо, почти мимолётно, но этих кратких поцелуев природных даров было более чем достаточно.       Насыщенный цветущий запах проникал повсеместно, перемешиваясь с остальными ароматами, царившими в уютном доме. Веяние обосновывалось в каждом углу, оседая на цветах, рассаженных в кашпо; на обоях, выбранных Джин ещё в далеком детстве Гермионы; на антикварной мебели, купленной отцом на аукционе.       Дыхание новой эры, возобновляющейся после бессердечной зимы, дарило ощущение спокойствия, расслабляя путы на душевной составляющей Грейнджер. Всю свою жизнь Гермиона чувствовала, что была духовно привязана к времени, когда тусклый серый мрак спадал под чарами солнечных лучей и испепеляющей яркости чистого небосвода.       Гермиона чувствовала себя странно. При всём многообразии приятного и трепещущего, внутри свербело ощущение, что всё было не так. Нетипично. Несколько по-новому.       Все вокруг скандировали о том, что Грейнджер должна чувствовать себя окрыленной и уверенной, жаждущей новых открытий, однако волшебница не могла прислушаться к голосу окружения. Не могла позволить себе расслабиться.       Она волновалась перед предстоящим событием, которое, возможно, изменит её жизнь навсегда.       Дом родителей, в котором жила Гермиона, пока Венделл и Джин наслаждались Австралией, с каждой минутой становился теснее. Стены давили на девушку, подавляя её уравновешенность.       Гермиона была не совсем готова к новой жизни. Она догадывалась, что всё к этому и шло, но теперь, когда она находилась в шаге от принятия самого рискового предложения в своей жизни, ей становилось не по себе. Словно что-то сковывало её волю. Подавляло ту личность внутри, коей являлась Грейнджер всю свою сознательную жизнь.       И первым камнем преткновения к принятию новой реальности стали неумелые попытки разобраться со сложным, по мнению Гермионы, блюдом.       Грейнджер являлась первоклассным целителем, преуспевающим коронером и лучшим сотрудником своего отдела, не считая мракоборцев высшего ранга. Удаление сложных проклятий из организма пугало девушку меньше, чем стояние у плиты долгих три часа. Применение контрзаклятий было всего лишь мелочью, делавшейся на автомате, потому что мышечная память хранила в себе каждый важный аспект действий. Гермиона могла реанимировать больных и вскрывать мёртвых, не прилагая к этому особых усилий. Потому что в этом деле она была настоящим мастером. Человеком, выучившим свою стезю наизусть.       Но только не кулинарную книгу, подаренную Молли на прошлое Рождество. Рецепт лазаньи вгонял Грейнджер в настоящее оцепенение, вынуждая стоять перед столешницей несколько часов, прежде чем приступить к нарезанию ингредиентов. Волшебница подходила к процессу с некой импровизацией, представляя, что все продукты перед ней — это магические компоненты для варки зелья.       В этом не было ничего сложного.       Гермиона пять дней в неделю контактировала с трупами и моральными уродами, от чьих рук погибали люди. Мясной фарш и натёртый сыр не могли ужаснуть её больше, чем рабочие будни.       Грейнджер переживала, что провалит очередной экзамен в своей жизни, не справившись с самым элементарным заданием.       Разумеется, Гермиона могла бы воспользоваться волшебной палочкой, наколдовав блюдо. Волшебница могла обратиться в службу доставки из приличного ресторана, ведь этот алгоритм девушка выучила наизусть, дабы не испытывать на прочность свои таланты и испорченный желудок.       Но Грейнджер хотела, чтобы сегодня, действительно, всё было по-особенному. Она хотела приложить всевозможные усилия, чтобы удивить человека, подарившего ей надежду на спокойную, размеренную жизнь. Этот жест своеобразного самопожертвования являлся некой благодарностью. Способом выразить своё безмерное уважение.       Девушка монотонно нарезала томаты на ровные кусочки, стараясь не порезаться. На её плечах висел материнский фартук, защищая вечернее небесно-голубое платье от пятен. Оно струилось по телу сатиновой тканью, облегая грудь, подчеркивая её вырезом. Открытая спина, обвязанная тонкими лентами, слегка покрывалась мурашками из-за очередного дуновения ласкового воздуха. Рядом обосновался Живоглот, жалобно выглядывающий из-за боковой части гарнитура, выпрашивая взглядом новую порцию угощений.       Гермиона прокручивала в голове приятные воспоминания, касаясь каждого сокровенного мига, улыбаясь своему отражению в стеклянном шкафчике над головой. Гермиона с трепетом вспоминала день, когда впервые встретила парня, подарившего волшебнице три года незабываемых эмоций.       Она помнила день их знакомства, словно он был вчера.       Три года назад Пэнси подарила Гермионе тур по Европе на её двадцать первый день рождения. Грейнджер как раз заканчивала практику в Румынии и могла позволить себе небольшой отпуск.       Девушки колесили по самым знаменитым местам, останавливаясь в столицах всего лишь на два дня, потому что не могли себе позволить задерживаться надолго. Последней страной, значащейся в их списке, были Нидерланды.       Грейнджер мечтала посетить каждый музей Амстердама, но Пэнси лишь кривилась, говоря о том, что Гермиона не имела права тратить отпуск на монотонное хождение, рассматривая экспонаты. Это являлось настоящим кощунством для слизеринки. Однако Гермионе удалось уговорить подругу сходить на выставку современного искусства в магической части города, обещая, что это не будет скучно. Своенравие Паркинсон надломилось, и ей пришлось сдастся под гнётом весомых аргументов гриффиндорки.       Гермиона заворожено рассматривала каждую картину, следя за движущимися силуэтами, притаив дыхание. Пэнси в свою очередь налаживала контакт с организаторами, желая потратить время с пользой и распланировать следующий выпуск Пророка, касающийся интернационального волшебного искусства. Она договаривалась насчёт интервью с молодыми художниками, пуская в ход всё своё природное обаяние и наличие регалий в светском поприще магической Англии.       И тогда явился он.       Кареглазый, тёмноволосый волшебник с причудливым акцентом. Молодое дарование по имени Герман, чью картину Грейнджер рассматривала дольше всего, созерцая сочность красок и притягательные образы. Их разговор продлился не дольше пяти минут, но этого хватило сполна, чтобы лучезарная улыбка впилась в мозговые извилины, сохраняясь всецело в сознании.       Пэнси пришлось рассеять химию меж молодыми людьми, заметно охладив знойность, окутывавшую сердце Грейнджер. Разбитый орган плавился под густотой мужских глаз напротив, склеиваясь по осколкам. Идеально ровно. Подходяще. Гармонируя с изувеченной душой девушки. Это было так похоже на то, что Гермиона уже ощущала когда-то безумно давно. В другой жизни.       Но вместо ледяных стрел, слетавших с ртутных радужек прямиком в солнечное сплетение, волшебница впервые почувствовала пламенный блеск, защищавший от болезненных событий минувших лет. Грейнджер впервые почувствовала, как из легких выходил ментоловый смог, контролировавший каждый вздох без своего создателя. Она впервые почувствовала, что могла дышать с легкостью, не боясь упасть в самобичевание и прокручивание дней девяносто восьмого года. Он просто расщепился в одночасье, рассылаясь прахом по ветру голландской столицы.       Перед тем, как Гермиона вернулась обратно в Румынию, чтобы сдать последние практические зачёты, к ним в номер доставили посылку и письмо. В послании говорилось, что Герман заинтересован молодой целительницей и желает продолжить с ней общение. Даже если для этого придётся сорваться в другую страну.       С тех пор прошло три года. Три невероятных года, которые помогали держаться на плаву и не сгинуть в усыпительных вспышках прошлого, касавшихся костлявыми конечностями за подсознание. Гермиона считала, что Герман помог ей не сойти с ума окончательно, помогая ей справиться с травмами, нанесенными Чистильщиком.       Герман не знал о том, что Гермиона пережила несколько лет назад. Не во всех ужасных подробностях. Она рассказала о том, что в её школе орудовал серийный убийца, но не упомянула, что маньяк охотился именно за ней, считая Грейнджер чем-то особенным.       Особенной жертвой, являвшейся недосягаемой роскошью.       Безумной идеей, не желавшей воплощаться в жизнь.       Возможно, страх, кипевший на подкорке сознания, царапавший глубину души, был обоснован тем, что Доу так и не удалось привлечь к самой жестокой ответственности. Ублюдку удалось избежать судьбоносного предписания, выйдя практически сухим из воды.       Серийный убийца, убивший пятерых студентов, отделался посмертным сроком. Гребаным посмертным сроком.       Первичный приговор, включающий в себя поцелуй Дементора был внезапно отклонен в последний момент. Судья изменил своё решение, посчитав, что данное наказание являлось высшей мерой, не имевшей должных доводов для исполнения. Адвокату Освальда удалось обжаловать дело, как минимум, двух жертв. Смерть Ханны и Невилла от рук Чистильщика не смогли доказать из-за недостачи улик. Ублюдок умело скрыл свою причастность, просчитав возможность своего ареста.       Доу также избежал участи затолканной в пищевод Сыворотки правды. Его личность оказалась настолько открытой и сговорчивой в рассказе о своих кровожадных деяниях, что у стражи закона не возникло и тени сомнений. Освальд умело выдавливал роль невменяемого психопата, приговаривая, что им двигало аффективное чувство, не поддающееся логическому объяснению. Всего лишь небольшое отклонение от нормы. Рассеченная в клочья мораль, повлекшая за собой череду смертей невинных детей.       Но Грейнджер чувствовала нутром, что дьявольское отродье, замаскированное в шкуру раскаивавшегося мужчины, лишь играет на нервах присяжных. Он топтался на их эмпатии, ловко выкручивая ситуацию в сторону софитов. Его звездный час. То, чего так хотел Доу. То, о чём он писал в своих мемуарах.       Гермиона хорошо помнила, как горели адским пламенем глаза Освальда. Его глумливую улыбку, покрытую гнилостью его подлинной натуры. Чистильщик скалился в тени, пряча свой подлинный нрав изворотливо и умело. Он жадно пожирал её глазами, приговаривая одними лишь губами, что вернётся за ней.       Обязательно распотрошит её тело, когда придёт время.       Волшебница умело расшифровала каждое слово, что глубоко гравировалась в отражении девичьих глаз.       Грейнджер внимательно следила за каждым его жестом, удивляясь, как ловко он маскировал свои угрозы, чтобы ни один заседатель не мог заметить, как размыкаются его уста. Её тело наливалось свинцом повиновения, и животный ужас, бившийся в глотке, сковывал желание закричать, что есть мощи. Она молчаливо вглядывалась в бездонные глаза преподавателя, замечая, как бесы окольцовывали радужки, заставляя держать рот на замке. Она все ещё боялась его.       Грейнджер страшилась той твари, что была заперта в клетке, словно цирковое животное.       Каждое утро она молилась про себя, чтобы в газетах не пронеслась новость о том, что Доу удалось сбежать. Если он выйдет на свободу любым доступным способом, он сразу же отправится к ней. Закончит начатое, поквитавшись с ней за шесть лет, проведенных за решеткой. Он размозжит её тело о кухонный кафель, шинкуя тело на мелкие куски. Снимет кожу слой за слоем, упиваясь мягкостью бархатной плоти.       Гермиона хорошо знала, что станет с ней, если чудовище сорвется с цепи.       И от этого наваждения, к сожалению, не было никакого противоядия. Паразитические мысли пробирались сквозь головной мозг, атрофируя надежды волшебницы. Постепенно поедая её, исключая возможность жить полноценной жизнью.       Будни Грейнджер делились на множество частей, и большая из них крутились вокруг убийцы, находившегося далеко от неё. На первый взгляд казалось, что Гермиона смогла справиться. Она стала сильнее, ловчее и жестче. Она проживала тихую и умиротворенную жизнь.       Но глубоко внутри сидела та самая напуганная восемнадцатилетняя гриффиндорка, прошедшая бесконечный путь Лимба.       Она надеялась, что всё осталось позади. И ничто не поведет её дальше, прямиком к вратам Чистилища.       Грейнджер почувствовала, как лезвие ножа коснулось кожи на пальце, срезая толстый слой плоти. Волшебница зашипела от боли, вздернув конечностью. Кровь медленно струилась из раны, покрывая багровой паутиной фаланги, заливаясь меж пальцев. Порез был неглубокий, но приносил не самые приятные ощущения, отдаваясь пульсацией в пораженном участке тела. Сомкнув ладонь в кулак, девушка открыла кран, поднося руку под воду, чтобы смыть кровь. Гермиона призвала с помощью Акцио экстракт бадьяна из сумочки; она всегда носила набор первой помощи на всякий случай. Живоглот жалобно мяукнул, расширив зрачки из-за волнения. Он поднялся на лапки, медленно подойдя к хозяйке. Жмыр ласково потерся о голень, щекоча усами ногу волшебницы.       Но внезапно прилив нежности волшебного животного обернулся испугом. Живоглот встал на дыбы, протяжно зашипев. Гермиона отвлеклась от раны, опустив взгляд. Животное смотрело в сторону, продолжая издавать жуткие звуки. Волшебница проследила за траекторией взгляда жмыра, натыкаясь на входную дверь в прихожей.       — Глотик, там никого нет, — произнесла Гермиона, успокаивая разгневанного питомца. Но девушке казалось, что в данный момент она пыталась умалить собственную тревогу. — До прихода Германа ещё два часа.       Слова волшебницы не возымели никакого эффекта. Живоглот продолжал издавать разгневанные утробные возгласы, прокрадываясь боком к двери. Гермиона убрала ладонь из-под струи воды, зашагав следом. По пути она схватилась за палочку, лежавшую на барной стойке возле кухонного гарнитура.       Грейнджер прекрасно понимала, что всё происходящее было не большим, чем просто совпадением. Возможно, её мысли по поводу убийцы привлекли собой животное, передав тревогу питомцу. Живоглот всегда был сверхчувствительным.       Однако шестое чувство ведало о том, что всё случившееся в данный момент, — не обыкновенное стечение обстоятельств. Оно крепчало с каждым пройдённым дюймом. Оно застыло комом в глотке, когда в дверь внезапно постучали.       Шесть раздавшихся ударов были сродни отбиву молота.       Грейнджер вздрогнула. Испуг прошёлся плетью по внутренностям, затмевая короткую вспышку боли, принесенную ножевым порезом несколькими минутами ранее. Рана на пальце не успела зарубцеваться, оставаясь открытой. Алые капли падали на изумрудный кафель тонкой линией. Гермиона крепко сжимала волшебную палочку, приготавливаясь к самому худшему.       Она нащупала специальный браслет на своем предплечье, если ей понадобится помощь мракоборцев. Два нажатия и её жизнь смогут спасти.       Волшебница отогнала с пути Живоглота, обходя жмыра. Её рука сомкнулась на ручке, дернув на себя. Несмотря на то, что Грейнджер жила в магловском районе, а на её доме стояло несколько слоев охранных чар, она всегда готовилась к неизбежному.       Ожидала увидеть уродливую маску, скалившуюся вырванными зубами.       Она готовилась увидеть копье, рассекающее круг.       Но этот раз оказался ложной тревогой, как и остальные сотни предыдущих.       На крыльце дома посреди безлюдной улицы стояла небольшая корзина с букетом цветов. Поблизости не было ни души, имевшей причастность к случившемуся. Гермиона высунула голову, выглядывая по обе стороны. Фонарные столбы освещали проезжую часть, но генератор работал не всегда исправно, из-за чего район мог погружаться во тьму на несколько секунд. Когда свет погас в очередной раз, Грейнджер затаила дыхание, храбро выставив палочку вперед.       Электричество вернулось. На пороге никого не оказалось.       Грейнджер с неким сомнением взяла в руки плетеную корзину, проверив презент на наличие проклятий. Анализ, мерцающий голубым щитом, показал, что посыла безопасна для использования. Гермиона занесла цветы в дом, захлопнув входную дверь. Взмах палочкой — и каждый замок скрипнул, совершив оборот.       Она с интересом рассматривала букет, размышляя о том, кому понадобилось дарить ей его без особого повода. Будь это Пэнси, она вряд ли разделяла свои подарки. Гарри не знал о её предстоящей встрече с Германом, а Джинни была далеко за пределами Лондона. Сам Герман должен был явиться через считанные часы, и он никогда не отличался столь секретным способом проявления чувств.       В корзине были аккуратно разложены пионы — любимые цветы волшебницы. Только вид их был несколько иным, чем Грейнджер привыкла видеть. Обычно Гермиона получала в подарок сорта ало-оранжевого цвета — самого распространенного. Эти же разительно отличались от тех, что ведьма привыкла созерцать. Иссиня тёмный оттенок переливался с чёрным, покрывая глубоким цветом каждый лепесток. Цветы, действительно, были необычайно красивы, хоть и граничили с ощущением некой печали.       Сбоку от цветов лежала сложенная вдвое записка. Гермиона с интересом достала белоснежный лист, слегка задев строки пораненной ладонью. Взор её наткнулся на печатные буквы, высеченные позолотой и успевшие смешаться с кровью волшебницы. Отпечатывающееся в зрачках послание обдало ледяным ушатом. Ведьма почувствовала, как тяжелеют конечности, обхватывающие сплетенную корзину. Она с трудом удерживала её, пока та не сорвалась с рук, неприятно прижигая ладони от резкого трения.       Рядом с рассыпанным букетом цветов опустилась раскрытая записка.

Новое — это хорошо забытое старое, пташка.

Скучала по мне?

      Грейнджер могла поклясться, что видела, как каждая буква сгущала мрак над бумагой. Рассылая жгучий огонь, опаляющий гриффиндорскую веру.

***

      Это не мог быть он.       Совершенно точно не мог быть он. Чистильщик не мог принести ей этот проклятый букет в надежде, что девчонка распластается на полу, разделив прохладную плитку с разбросанными по округе цветами.       Доу чисто физически не мог добраться до её новой жизни, цепляясь замогильной аурой за островок спокойствия, выстроенного годами упорной работы над собой. Убийца был закован в кандалы судебного приказа, оставаясь за сотнями охранных чар, деля камеру с пронизывающим здравый смысл одиночеством и крысами, сновавшими по прогнившему полу.       Гермиона повторяла эти доводы, словно мантру последние два дня. Она монотонно прокручивала в голове свой собственный оберег от параиноидальных злоключений, деля часы наедине со своими опасениями, вгрызающимися под кожу, чтобы овладеть большей частью девичьего естества. Поглотить её целиком, заставляя поверить в многообразие сумасшедших теорий.       Грейнджер провела выходные в своём доме, заперев дверь магическим способом, чтобы ни одна тварь из прошлого не смогла пробраться. Ведь больше она никого не ждала. Патронус Германа разлился серебристой сферой посреди гостиной, выводя Гермиону из оцепенения, заставив ненадолго отвлечься от созерцания чёртовых цветов на полу.       Молодой человек волшебницы оповестил её о том, что не сможет перенести подготовку к новой выставке в честь открытия его первой картиной галереи. Художник работал на износ, желая довести каждый штрих до идеала, дабы превзойти конкуренцию. Герман жил на две страны. Свободное время он целиком и полностью посвящал магловскому району Лондона, проводя с Грейнджер свои беззаботные дни. В загруженные периоды он мог пропадать месяцами, находясь за границей в родном Амстердаме.       Порой такой расклад удручал Гермиону, и ей хотелось большего. Но только не сейчас. В вечер пятницы она была благодарна, что её партнер являлся амбициозным идеалистом, ставившим работу на первое место. Этот легкий недостаток превратился в преимущество, оттягивая момент их встречи на неопределенный срок.       Грейнджер не могла делать вид, что всё в порядке. Актриса из неё была, мягко говоря, не очень. Она не могла просто сидеть, сложа руки, отвлекаясь на разговоры о живописи, книгах, кино и вопросы о том, как прошёл их день. Для неё являлось противоестественным пить вино, вкушая домашнюю еду, когда внутри черви пожирали нутро, словно гнилое яблоко. Тошнота подкатывала к горлу от одной только мысли о подобной маскировке истинных эмоций.       Поэтому долгих сорок восемь часов она провела, занимаясь самокопанием в надежде добраться до логического объяснения. Кто мог анонимно доставить цветы, чтобы впоследствии швырнуть чертово послание, кишевшее отсылками к прошлому, известному единицам.       Если бы Чистильщик сбежал из Азкабана, то, вероятно, об этом уже узнала бы штаб-квартира, и мракоборцы материализовались бы в её спальне, охраняя девичий покой от очередного наплыва внимания серийного убийцы.       Такова была воля Саммерсета.       Узнав о том, что Доу не казнили поцелуем Дементора, мракоборец рвал и метал, удивляясь глупости и недальновидности судьи. Освальд был довольно-таки опасным и изворотливым преступником. Он лишь играл на публику, прикрываясь бесхребетным заложником собственного воображения. На самом деле, чудовище совершенно точно могло гениально продумать план возмездия, когда уляжется шум от прошлых преступлений.       В день, когда Чистильщику вынесли приговор о пожизненном заключении в камерах Азкабана, Уильям поставил Грейнджер перед фактом, что отныне за ней будут следить его люди. Отдаленно, скрытно, не привнося в её жизни дискомфорт. Девушка даже не замечала присутствия посторонних посреди рутины. Так продолжалось четыре года. В Хогвартсе, Австралии, и других странах, где Грейнджер приходилось жить и учиться.       Когда Гермиона поступила на службу в штаб-квартиру, на дом её родителей сразу же поставили специальную защиту и поселили по соседству несколько парней авроров. Волшебница чувствовала себя крайне неловко, осознавая, что из-за неё кто-то должен терпеть неудобства, живя в чуждом магловском районе. Но Саммерсет был непреклонен.       Потому что он чувствовал, что в любой момент изголодавшаяся тварь захочет пойти на крайние меры и может произойти всё что угодно.       Но никто не явился к Грейнджер. Ни одна душа не появилась в её доме за долгих два дня. Даже Гарри не отправил ей письмо. Абсолютный штиль, в то время как внутри волшебницы разрастался шторм, всколыхнув все запекшиеся раны.       Вторым именем в небольшом списке гриффиндорки был Крайтон. Нелицеприятный коллега, которого спустили со счётов и отстранили от службы в отделе. Возможно, он заимел свои личные обиды на Грейнджер, посчитав, что она была косвенно причастна к его увольнению, ведь именно Гермиона написала правдивый рапорт о пренебрежении обязанностей Джордана. Быть может, эта жестокая шутка была своего рода местью за то, что волшебница сломала его карьеру на заре. Ведь Джордан был прекрасно осведомлен о Доу; он знал, что творил профессор в стенах школы. Крайтон вечно расспрашивал девушку об отвратительных подробностях во время обеденного перерыва, зачитываясь копией дела.       Крайтон знал об общих деталях процесса расследования. Но Джордан вряд ли мог узнать о чём-то интимном и личном. О том, что знала только Грейнджер.       То, как Доу обращался к ней в личной переписке и в своих мемуарах.       Пташка. Уродливое слово, высеченное на подкорке сознания. Переплетение мерзких слогов, служащих личным триггером. Красной тряпкой, от которой глаза наливались кровавыми слезами, а внутренности покрывались инеем, превращаясь в скол льда. Знаком «стоп» пред призрачным миражом умиротворения. Гермиона ненавидела это прозвище. Она слышала его каждую ночь в своих снах. Как оно густо исходило из уст убийцы, притаившегося в тенях ночи.       Гермиона терялась в сомнениях, в конечном итоге приходя в тупик. Ей срочно нужно было в отдел, чтобы разобраться во всем. Грейнджер была нужна её лаборатория, чтобы установить личность отправителя. Коронер сохранила проклятую записку, когда сжигала букет цветов на заднем дворе перед тем, как отправиться в министерство.       Когда наступил долгожданное утро понедельника, волшебница с нетерпением дождалась времени, когда сможет трансгрессировать из нужной точки магловского района к входу в атриум. Она неслась на всех парах, желая добраться до разгадки быстрее, чем голос разума затихнет под оглушающий вопль уязвимости и страха, клубившегося под плотью с каждой секундой.       Переступив проходной пункт, показав охраннику пропуск, Гермиона добежала до своего кабинета, сбрасывая сумочку, висевшую через плечо. Она не теряла ни секунды, копошась в содержимом аксессуара, пытаясь добраться до клочка бумаги в герметичном пакете. Такая форма защиты была необходима для того, чтобы остатки кожного жира и влаги не стерлись с поверхности улики.       Как только кончики пальцев коснулись заветной вещицы, кабинет погрузился в неестественную яркость, ослепляющую белоснежным силуэтом оленя, протыкающего рогами воздух.       — Гермиона, — зверь говорил голосом друга, тонально выразив крайнее замешательство, — пожалуйста, зайди в мой кабинет. Немедленно.       Грейнджер выругалась про себя, как только Патронус растворился в воздухе, убегая восвояси. Волшебница застыла на месте, перемещая взгляд с входной двери на лежащий в руках пакет. Сомнение разрасталось бешеной пульсацией в висках, обостряя головную боль. Гермиона была готова ворваться в свою лабораторию, ставя жирную точку в своих бесконечных переплетениях догадок. Но послание Гарри выбило всю почву из-под ног, вынуждая волшебницу отложить проведение экспертизы до лучших времен.       Возможно, Поттер сможет помочь ей в разбирательстве с таинственным отправителем и поубавит её пыл, касательно одержимости досрочного освобождения Доу. Во всём следовало искать свои плюсы.       Гермиона забрала со стола магловскую ручку и блокнот, просовывая меж страниц улику. Она в последний раз оглядела кабинет, с уверенностью выйдя за пределы своей территории.       Кабинет Гарри находился в другом конце коридора, неподалеку от зала совещаний. Грейнджер добралась до рабочего места друга, открыв дверь. Между друзьями было не принято стучать, особенно, если дело было срочным и не терпело отлагательств.       Гермиона остановилась в дверях, держа ту открытой. Поттер сидел за столом в одиночестве, сцепив ладони в замок. Волшебник заинтересованно взирал в папку перед своим носом, а взгляд внимательно проходился по каждой строчке. Губы его были сцеплены в тонкую полосу, а хмурость подчеркивалась морщиной меж бровей. Густая борода покрывала истинную эмоцию, засевшую меж черт лица, из-за чего Грейнджер не могла догадаться, что конкретно отпечатывалось в сознании друга во время чтения.       — Доброе утро, — тихо произнесла Гермиона, делая шаг вперед. Дверь за её спиной захлопнулась, стоило Поттеру поднять взгляд и дотронуться до палочки. — Ты хотел меня видеть?       — Да, Гермиона, присаживайся, — он указал ребром ладони на стул по другую сторону стола. — Нам нужно поговорить.       — О чём? — девушка сделала ещё один неуверенный выпад вперед, слегка оступившись из-за неустойчивого каблука.       Её блокнот выпал из рук, приземляясь на пол. Свернутая вдвое улика высвободилась из страниц, опустившись неподалеку от твердого переплета. Гермиона закусила щеку изнутри, проклиная про себя чёртовы туфли. Девушка опустилась, пытаясь собрать разбросанные вещи, при этом удерживая равновесие. Подол алой мантии струился по деревянным дощечкам, путаясь в ногах. Девушка старалась дотянуться до улики, но в этом не было никакой необходимости.       Глаза наткнулись на носы дорогостоящей обуви из драконьей кожи. Пара остановилась прямо перед её лицом, заставив сердце пропустить несколько ударов прежде, чем мучительно знакомые длинные пальцы обхватили герметичный пакет, протягивая его девушке. Гермиона зажмурилась, застыв на месте.       Её сердце обугливалось под ребрами, иссыхая болезненным порохом, скользящим меж внутренностей. От истошно отбивающегося ритма орган попросту не выдерживал, норовя раствориться в теле девушки фантомным отголоском.       Стоит признать, Грейнджер часто визуализировала подобные сцены в своем сознании, когда рана на душе была ещё свежей, а тяга к запретному ощущалась слишком концентрированно. Гермиона часто приходила в спальню напротив, опуская тело на мягкие шелковые изумрудные простыни, хранившие в себе память о человеке, истоптавшем её доверие и подлинные чувства. О человеке, наказавшем гриффиндорку за её наивность самым жестоким способом. Ткань пахла им, транслируя теплоту и знакомый аромат имбирного десерта вперемешку с резкостью ментоловых сигарет.       Гриффиндорка засыпала в слезах, моля о том, чтобы после пробуждения он вернулся к ней. Вошёл в эту чертову спальню и доказал ей, что все сказанное прежде — это просто очередная шутка. Но она просыпалась в одиночестве, зажатая меж сырых стен и горького послевкусия.       Гермиона чувствовала это вновь. Носовые пазухи втягивали очертания запретного плода, нехотя вбирая в организм переплетение абсурда, оседавшего приторностью и свежестью.       Отныне Грейнджер не желала просыпаться, желая застрять в иллюзорных сюжетах обособленной жизни. В той проекции, где больше не было места эмоциональным качелям и моральным пыткам.       Её трясло от нежелания принять, что всё происходящее — реальность. Не промыслы её взбушевавшегося воображения. Сердце продолжало колотиться, норовя вспороть грудную клетку. Гермиона пропускала вздох, желая уберечь организм от отравляющего влияния вездесущего шлейфа.       Она вырвала из посторонних рук пакет, поднявшись. Она все ещё глядела в пол, проглатывая чувство дежавю, когда один взгляд в неправильную сторону карался срезанным слоем уверенности и самообладания. Грейнджер изо всех сил старалась держаться ровно, с гордо поднятой головой, но собственное тело не слушалось, покрываясь иголками ненависти и злости, тем самым уберегая девичью хрупкость от хищного дракона.       Наконец, она подняла глаза, решившись посмотреть в глаза тому, кого пыталась забыть. Вычеркнуть из памяти навсегда, чтобы больше никогда. Чтобы больше ни с кем не получалось вот так. Потому что с ним всегда было по-особенному.       Особенно чувственно.       Пронзительно. Удушливо. Жадно. Мучительно.       Больно. Больно. Больно.       Гермиона могла поклясться, что почувствовала, как слезливый канал разрывается от невозможности испустить все то, что так умело скрывала в себе волшебница эти долгие шесть лет.       Слезливая пленка застилала обзор, но ей удалось увидеть целый невообразимый спектр противоречивых чувств, застывших в серебристых радужках напротив. Как по отточенному лицу пробегало множество теней сомнений. Насыщенного цвета губы, контрастирующие с молочной кожей, были искривлены усмешкой, а ртутные глаза желали вобрать в себя как можно больше деталей внешнего вида девушки напротив. Он оценивающе проходился по лицу и телу Грейнджер, смутив этой выходкой ещё сильнее.       Будто это — было самим собой разумеющимся, — вести себя так невозмутимо после стольких лет. Так, словно ничего не произошло.       — Вот об этом я и хотел поговорить, — донёсся смутившийся голос друга откуда-то из-за кулис этой драматичной сцены.       Но Гермиона, будто не слышала то, что происходило за спиной ослепительно-ненавистного образа, кишащего непозволительной красотой.       Возможно, Малфою приносило огромное удовольствие наблюдать за результатом своей первоклассной миссии. Сломать Грейнджер настолько умело, чтобы она не смогла собрать себя по осколкам. Чтобы даже спустя столько лет она чувствовала, как душа расползалась по швам, вынося на всеобщее обозрение своё подлинное состояние. Истерзанное донельзя.       Но Гермиона ни за что не даст ему такой шанс.       Ни за что не позволит наслаждаться моментом триумфа.