Древние люди думали, что с декабря по июнь мы обновляемся для лучшей жизни; если этому верить, то ноябрь — самый затхлый месяц в году, пограничье, практически смерть.
Лена Элтанг «Побег куманики»
Когда телефонный звонок будит тебя в полчетвёртого ночи — это неприятность. Когда телефонный звонок не будит тебя в полчетвёртого ночи — это грёбаная драма. Чифую в этой драме с головой, так же как до этого был под одеялом. Потому что он — светлая память праху его — так и не смог уснуть. А вставать ему через два часа, чтобы успеть доехать к первой паре через весь блядский переполненный людьми Токио. Но это потом. В удручающе близком «потом», но всё же. Сейчас у него кое-что посерьёзнее: — Ну и кто главный подозреваемый? — спросил голос Баджи, настолько бодрый, что, если бы не бесконечное уважение Чифую к нему, Баджи Кейске был бы проклят на три поколения вперёд. — С чего ты решил, что у меня есть список подозреваемых? — пробормотал Чифую наполовину в микрофон смартфона, наполовину в подушку. Баджи со своим кошко-демоническим слухом всё равно услышит. В смысле, даже если Чифую выкинет смартфон в окно и будет просто говорить в пол. — Ты ходил туда-сюда с часу до двух своим задумчивым шагом. Значит, к полчетвёртого у тебя есть список. — У меня нет задумчивого шага. — Я живу под тобой не первый год. У тебя есть задумчивый шаг. — Задумчивый шаг звучит всрато, будто это шаг думает. — Походка раздумий? Прогулка по тропам разума? — Знакомить тебя с литературой было ошибкой, — Чифую вздохнул. — И да, у меня есть список. — И кто главный? — Ты главный. — Да, детка! Баджи-сан главный! — Ты не понял. Быть главным в списке подозреваемых — некруто. — Это ты не понял. Быть главным — всегда круто. Чифую снова вздохнул. Очень-очень выразительно. — Океюки, кто дальше в очереди за тем, чтобы ёбнуть Ханму? — Я. — Красавчик! Ага, полицейские в участке тоже порадуются и оценят. На десять лет из десяти. — А дальше? Кто с нами в тройке? Дальше уже сложнее. Дальше начинают расходиться мотивы и возможности. Не то чтобы у почти каждого в баре той ночью не было мотива убить Ханму. Все томановцы его, мягко говоря, недолюбливали. Из списка можно разве что сразу вычеркнуть Такемичи, потому что он слишком, ну, Такемичи. Кисаки, потому что он хоть и сука, но смысла убивать Ханму у него нет, даже чтобы подставить их с Баджи. Майки тоже в минусе, ему незачем. Юзуха же скорее бы пришила Кисаки, чем Ханму. Окей, все оставшиеся скорее бы пришили Кисаки, чем Ханму. Поднебесье отправило бы на тот свет их обоих, но Поднебесья там не было. Хотя Изана и Риндо — это ещё не всё Поднебесье, но уже проблема. Был ещё кое-кто, кого там тоже не было, у кого не было возможности, но вот мотив… Он не мог провернуть убийство на расстоянии. Чифую был уверен, что неплохо понимает природу его способностей. Был уверен, но всё же вспомнил чувство опасности, ощущение чудовищного растекающееся по воздуху, золотые глаза, тихое рычание. И сказал: — Ханемия Казутора. Слова сорвались с губ раньше, чем Чифую успел подумать, что это глупо, что Казутору при Баджи лучше не упоминать. Просто потому что, ну, Чифую не мог понять природы их отношений. Ханемия был опасным оборотнем, который убил брата Майки, пусть по неосторожности, но всё же. Самого Майки и Баджи он уже собирался убить совершенно осознанно. То есть, окей, снова неосознанно. Только вот тигр-оборотень с больной кукухой— это смертельно опасное сочетание фауны. Но Баджи его оправдывал. Баджи говорил, что Кисаки и Ханма промыли ему мозги, а так он нормальный и винить его несправедливо. Чифую думал, что единственная несправедливость здесь — то, что обвинение пало только на Казутору, а не на всех троих вместе с Кисаки и Ханмой. Но теперь Ханма мёртв, а Кисаки… может, его грузовик собьёт? Баджи молчал подозрительно долго. — Ты ведь не знаешь, где он? — на всякий случай спросил Чифую. — Нет, — ответил Баджи таким тоном, что невозможно было понять, врёт он или нет. Ни один нормальный человек не полезет к своему несостоявшемуся убийце, который, возможно, затаил на тебя обиду и хочет закончить дело. К несчастью, Баджи Кейске был не человеком. А ещё ебанутым. За это Чифую его любил и уважал. Из-за этого Чифую за него волновался.***
Мицуя Такаши никогда в жизни не надеялся на то, что у него галлюцинации от переутомления. Ровно до этого момента. Ровно до этой временной и пространственной точки, когда он днём первого ноября стоял в переполненном вестибюле универа, смотрел прямо перед собой и видел… галлюцинацию. Это было бы не странно — ночь он провёл в полицейском участке, а потом, проспав всего несколько часов, пошёл на пары. Спал ли он нормально до этого? Трагически смешной вопрос. Старательное оправдание полученного гранта так себе сказывалось на здоровье в общем и когнитивных функциях мозга в частности. Поэтому не странно, что Мицуя увидел галлюцинацию, мираж, морок. Морок стоял к нему спиной, но если бы Мицуя мог его не узнать — не узнал бы, если бы мог не заметить — не заметил бы. Но он словно всю жизнь тянулся вверх, чтобы бросаться в глаза в любой толпе, возвышаться над ней. Чёрный кардиган облегал фигуру морока, не скрывая изящности, обманчивой тонкости. Длинные чёрные волосы были распущены, осветленная полоса на них всё ещё напоминала луч света, прорезающий кромешный мрак. Но всё это Мицуе, конечно, только казалось. — Така-чан, куда ты?.. — начал Хакай, но осёкся, перевёл взгляд. — Бля, да это же… Хайтани Ран Мицуе только казался. — Тихо, — шикнул Мицуя. Он всё ещё не знал, что Ран такое, может, он демон и слышит каждый грёбаный раз, как кто-то произносит его имя. Рана Хайтани не должно быть здесь. Ни одного из Хайтани здесь быть не должно, и то, что Чифую вчера видел Риндо, и даже то, что Хакай сейчас видел Рана — вообще ничего не значило. Ран и Риндо покинули страну полгода назад, после того как их отца, члена правительства, арестовали из-за нелегального бизнеса и сговора с продажными полицейскими. Спасибо Чифую, Юзухе и Санзу, которые подняли на уши весь Токио. Тогда много голов полетело. Самим братьям Хайтани ничего не грозило, у них даже не всё имущество изъяли, зато вот журналисты не давали прохода. Они не закончили семестр, сбежав куда-то в Европу. Зачем бы им возвращаться теперь? Та красивая брюнетка, которая так маняще улыбалась Рану, наверно, знала ответ. А Мицуя начинал мечтать о коллективных галлюцинациях. Сначала Казутора, теперь Ран. Двери Самайна действительно открылись и все чудовища хлынули в этот чудесный на всю голову город? К несчастью, Ран, может, и не был демоном, но точно слышал каждый проклятый раз, даже когда Мицуя не произносил его имя. Стоило только сказать это короткое «тихо», как Ран обернулся. Словно ему было плевать на девушку, толпу, сотню голосов в вестибюле, полгода разлуки, ссору. Словно он прилетел из бесконечно далёкой Европы, чтобы стоять в этом вестибюле и ждать, когда услышит тот самый голос. А когда услышит, обернуться, найти одного человека в огромной толпе. И он услышал, и обернулся, и в этот момент их взгляды могли бы встретиться, и Ран бы подошёл ближе, и Мицуя сказал бы ему что-нибудь, и Ран бы что-нибудь ему ответил про эту свою Европу, про то, зачем он на самом деле вернулся, про… Но их взгляды не встретились. Мицуя развернулся, скрываясь за стеной, идя в прямо противоположную сторону от нужной аудитории. Потому что он не хотел пересекаться с Хайтани Раном. Потому что между ними ничего не было. Потому что Мицуя не хотел начинать это снова.***
Санзу стучал пальцами по столу. Не нервно. Не истерично. Просто быстро. Типа как ритуальный барабан стучит в Обон, отгоняя злых духов и демонов. Санзу тоже хотелось всех от себя отогнать. Забавно, если учитывать, кто он в чьей квартире находился. — Прекрати эту тихую истерику, ничего не случилось, — сказал Коко, наливая кофе только в одну чашку. — Случилось. Ты со мной не делишься, — Санзу обиженно стрельнул в турку взглядом. — Почему я должен с тобой делиться? — Коко отпил из чашки этот свой невозможный горько-сладкий кофе без молока, зато с убойной дозой сахара. — Мы друзья? — Ещё варианты? Санзу закатил глаза. — Тебе могу только чай с ромашкой предложить. Ты мне тут нервный и энергичный не нужен. А спокойный, значит, ничего? Значит, можно? — Лучше бы не с ромашкой, а с коньяком. Или просто коньяк без чая. — Бухой и нервный ты мне тоже не нужен, — Коко отвернулся, начав копаться в кухонном шкафчике. Реально, что ли, ромашковый чай искал? — Давай лучше ещё раз: в чём твоя воображаемая проблема? Здесь Коконой — я никогда не ошибаюсь — Хаджиме был абсолютно не прав. Воображаемая проблема — это когда не знаешь, что надеть на свидание, что съесть на завтрак и как понравиться парню, который нравится тебе. Потому что Санзу не ходил на свидания, не завтракал и не хотел никому понравиться. А вот проблема у него была так же реальна, как кодекс уголовных и административных правонарушений, с которым Коко чуть ли не спит (потому что больше спать не с кем, ха). Проблема Санзу как раз лежала в области уголовного права. Точнее, Санзу будет в этой области лежать, если ничего не предпримет, потому что… — Хайтани Риндо хочет меня убить. И это нихуя не воображаемая проблема, как и сам блядский Хайтани Риндо, который зачем-то вылез из своей блядской Европы, будто в этом городе без него чудовищ было мало. — И с чего ты это взял? — Коко поставил перед ним дымящуюся чашку с — ого, у него реально есть — ромашковым чаем. — Ну, даже не знаю, — Санзу качнулся на стуле, получил укоризненный взгляд от Коко и качнулся ещё сильнее. — Может, с того, что я сначала втёрся к нему в доверие, а потом помог посадить его отца? Санзу, учась в одной группе с Чифую и Юзухой и даже поработав с ними, вообще-то, занимался не совсем расследовательской журналистикой. Ему нравился жанр интервью, потому что он, очевидно, любил доёбываться до людей и нелюдей. Но когда интервьюер задаёт невинные вопросы — это скучно. Когда специально выливает непроверенные слухи и сплетни — это непрофессионально. Зато вот найти что-то неопровержимое и спросить об этом, когда жертва — окей, интервьюируемый — об этом не подозревает, — вот это настоящее искусство. И Санзу в нём был не так уж и плох, если судить по каналу в полмиллиона подписчиков, число которых продолжало расти. Собственно, из-за этого канала и необходимой им медийности, Чифую и Юзуха решили с ним скооперироваться. А Санзу показалось интересным то, что расследуя случаи полицейского произвола в одном из участков, Чифую и Юзуха откопали целое нелегальное казино и наркопритон, принадлежащий одному из членов правительства. От Санзу же требовалось не так много: покрутиться рядом с младшим Хайтани, посмотреть на обстановку квартиры, попасть за высокий забор загородной резиденции. Сопоставить уровень жизни с налоговыми декларациями. А после кинуть этой информацией в интернет-аудиторию. Просмотры зашкаливали, видео ворвалось в топы. Санзу был почти счастлив. Если бы не блядский Хайтани Риндо, он был бы счастлив полностью. — Это не значит, что он хочет тебя убить, — сказал Коко, со вздохом садясь напротив, отпивая этот свой отвратный кофе, так же чёрный, как ленточка, которой вот-вот обвяжут край фоторамки с портретом Санзу. — А зачем он тогда вернулся? — У тебя невероятно завышенное самомнение. — Сказал тот, кто считает себя самым умным, красивым и неотразимым во всей ёбаной вселенной. — Потому что это объективный факт, — хмыкнул Коконой самооценка выше Эвереста Хаджиме. — Как сказать. Инуи твою неотразимость неплохо так отражает, — Санзу довольно улыбнулся. Коко ответил ему ещё более милой улыбкой, только глаза опасно потемнели. — Ещё одно слово, и тебе не нужно будет беспокоиться о Хайтани, потому что убью тебя я. — Лучше ты, чем он. Умирать от любящей руки всегда легче, — трагично вздохнул Санзу. — Тогда тебе и рука Риндо подойдёт. — У нас с ним ничего такого не было, — Санзу насупился. — Конечно, — улыбка Коко стала издевательской, он каким-то образом ухитрился влить в одно слово убийственную дозу яда. Хорошо, что у Санзу с ядами были особые отношения. — То, что он проводил тебя везде, куда можно и нельзя, стоило тебе только ресницами похлопать — это совсем не похоже на любовь. Как и то, что он около тебя как щенок крутился. В этом Коконой всегда прав Хаджиме тоже ошибался. Не было там никакой любви. — Он буквально из кожи вон лез, а вы с ним ведь даже не целовались. Санзу стиснул ручку чашки сильнее. Ромашка, до этого сладковатая, вдруг начала горчить на языке. — И тебе, блядь, прекрасно известно, почему мы с ним не целовались. Почему Санзу вообще ни с кем не целуется после первого и последнего раза, случившегося ещё в тринадцать. Весьма херово закончившегося. Коко пожал плечом. Он это специально. Он это в отместку за Инуи. Он это не со зла даже, а потому что Санзу сам начал. — Твой страх необоснован, — продолжил Коко, милостиво не замечая, как Санзу перекосило, — может, ты ещё думаешь, что это он Ханму убил? — Это не он, — ответил Санзу, отпивая из чашки. — Откуда такая уверенность? Он же был тогда в клубе, — Коко прищурился, вгляделся в него внимательнее. Санзу едва удержался от раздражённого цоканья языком. Сейчас эта тварь обо всём догадается. Эта тварь обо всём догадалась, растянула губы в довольной и хищной улыбке. — Он был с тобой. И что же вы там вместе делали? — Я стоял, он доёбывался, — отпираться смысла не было. — Расспрашивал, почему ты предал его любовь? Санзу смотрел в чашку, будто мог получить подсказку, прочитать знаки вселенной в плавающих чаинках. Но чаинок не было, а способ гадания на чайных пакетиках, ему был неизвестен. Риндо тогда и сказать толком ничего не успел. Что-то типа неловкого «а, эм, ну, привет? Слушай, мы можем поговорить?» Чисто физически — да, они могли. Чисто практически — Санзу не собирался с ним говорить. Так ему и сказал и ещё, что его ждут, и он возвращается. Потому что ему нельзя было оставаться один на один с Хайтани Риндо. Потому что уже тогда Хатани Риндо хотел его убить. Дело было не в том, что он сказал или сделал. Не во взгляде. Не в тоне. Ничто в нём не настораживало, не вызывало бы страха. Если бы на него смотрел человек, конечно. Санзу, к счастью, человеком не был. Санзу всегда чуял, когда кто-то хочет его убить. В прямом смысле. У желания убийства был свой запах. Острый и резкий, бьющий в лёгкие, заполняющий их тяжестью, словно тебя погрузили на дно. Этот запах не сравнить ни с одним существующим. Это запах хищника на охоте. Это запах оттачиваемой стали. Это запах вот-вот прольющейся крови. Санзу знал его с самого детства и не мог ни с чем спутать. Этот запах исходил от Хайтани Риндо и окутывал Санзу с головой, словно желая удушить. Санзу тогда, в тот блядский самайнский вечер, уже собирался открыть дверь и свалить от Риндо подальше. Но дверь распахнулась раньше. А потом из неё выпало тело Ханмы. А Риндо исчез, будто его и не было. — Правильно же понимаю, что в полиции ты ничего о нём не сказал? — теперь взгляд Коко изменился. Санзу чувствовал его кожей и не собирался с ним встречаться. — Как-то из головы вылетело. — Если он в этом замешан, и выяснится, что он был с тобой, то ты тоже окажешься под ударом. Ты его покрываешь, лжесвидетельствуешь, в худшему случае — содействуешь, — у Коко в голове явно начался подсчёт предположительного срока. Уголовка вообще-то не его специализация, но считал он всегда хорошо. — Я просто забыл о нём упомянуть, вечер был долгий, а я в состоянии шока. — Помнишь же, что у тебя теперь есть враги в полиции? — Да похуй. — Да, — протянул Коко, — это вообще не похоже на любовь. — Нихуя. Даже близко нет. Санзу всё-таки поднял глаза и тут же пожалел об этом. Взгляд у Коко был сочувствующий.***
Когда ты спал ноль часов перед четырьмя парами — это драма. Когда ты спал ноль часов перед четырьмя парами, после которых едешь на самую окраину города, чтобы забраться вглубь подворотен и искать там стайку затаившихся низших духов, потому что мама попросила — это трагедия. Типа древнегреческой «Антигоны», где в конце, спойлер, главная героиня повесилась. Чифую выбрал другой способ самоубийства, заливая в себя вторую банку энергетика. Экскалибур, его дух-фамильяр, недовольно мявкнул, пристроившись на плече. Чифую же пообещал и ему, и себе, что, как только со всем разберётся, вернётся домой и ляжет спать. Вчера бы он тоже проспал всю ночь, не так уж ему нужен был этот список с подробным описанием мотивов и возможностей. Но его охватила странная тревога. Он ходил по квартире, бесконечно переставляя вещи и борясь с ощущением, что всё стоит не так, всё не то и чего-то мучительно не хватает. Нечто похожее он чувствовал, когда два года назад мама съехала в загородный дом, оставив эту квартиру в его пользование. Сейчас же, видимо, так решила проявиться отдача после увиденного убийства и ночи в участке. — Не ворчи, — Чифую почесал кота-не-совсем-кота за ухом, — лучше пробегись и посмотри сверху. Экскалибур развернулся, на прощанье огладив щёку Чифую чёрным хвостом, и прыгнул с его плеча прямо на ближайший балкон. Немыслимые даже для кота прыжки для духа были мелочью, потому на крышу многоэтажки он забрался в считанные секунды, а Чифую продолжил пробираться по узкой мрачной подворотне. Она могла быть чуть менее мрачной, если бы Чифую успел добраться днём, но не сложилось. Он в целом нечасто занимался изгнанием духов, хотя его семья — древний клан оммёджи. Мама была весьма востребованным «специалистом по борьбе с нежелательными нечеловеческими сущностями», как официально называлась эта профессия, но работала в первую очередь в пригороде. В Токио и без неё специалистов хватало. Но мама патологически не умела отказывать нуждающимся в помощи, потому её токийские заказы иногда брал Чифую, ведь её загруженность временами била все рекорды. А Чифую неплохо бил духов, и это даже помогало скинуть стресс. Раньше с этой целью он бил придуркам лица. Но конкретно это место ему совсем не нравилось. Все окна в домах были слишком тёмными, вокруг — слишком тихо, да ещё и непонятно откуда доносился неясный запах гнили. Может, где-то не вынесли мусорный бак или что-то сдохло, а может… Чифую неплохо чувствовал потустороннее, но всё же уступал в этом кому-то вроде Баджи. Поэтому у него был Экскалибур. Если к Чифую подкрадётся какая-нибудь опасная дрянь, которую он не заметит, Экскалибур скажет ему об этом. А потом перегрызёт этой дряни горло, если Чифую не успеет справиться раньше. Что-то скользнуло на самой границе зрения, и Чифую резко обернулся. Подворотня за спиной была всё так же тиха и пуста. Но Чифую был не настолько наивен и неосторожен, чтобы оставлять такие вещи без внимания. Золотое правило оммёджи: если тебе что-то кажется — перепроверь, иначе оно отгрызёт тебе голову. Чифую нужна была его голова. Ему ей ещё диплом писать. И Чифую пошёл вслед за своей тревогой. Она вела его всё дальше и дальше вглубь пустого, словно бы вымершего района, ни шума дорог, ни голосов жителей, ни извечных ворон, ни единого случайного прохожего. Только шелестящий шёпот одиноких опавших листьев и неизменный едва ощутимый запах гниения. И чудес. В последние дни октября и в первые ноября ощущение близкого, страшного чуда разливалось по воздуху. Ветер гонял потустороннюю энергию вместе с опавшими листьями, доносил до тебя голоса с той стороны. Здесь же это чувство было чуть сильнее, чем ему следовало. Чифую раздражённо цыкнул. Недосып всё же сказался, он и не заметил, как перешёл грань и оказался в Эдо, точнее, почти там. Эдо был искажённым отражением Токио, местом для духов и демонов, куда люди отправлялись в основном на поиски острых ощущений и сомнительных развлечений. Обычно, чтобы попасть из Токио в Эдо нужен был специальный проход, созданный с помощью магии. Но иногда два пространства сближались, накладываясь друг на друга, образуя что-то среднее, переходное. В таких местах можно было легко пересечь границу и не заметить, что Чифую — молодец, как профессионально — и сделал. В том, чтобы быть не совсем человеком были и свои минусы. Для людей пересечение границы неестественно, они всегда чётко ощущают этот момент. Словно что-то толкнуло в спину, или будто на миг окатило ледяной водой. Так чудеса подходят к тебе, берут за руку и ведут, а ты, как Тихиро, подчиняешься их воле, не зная, что ждëт на другой стороне тоннеля. У Чифую же случались проблемы с этим, у Экскалибура — тем более. В них обоих было слишком много чудесного. Или чудовищного. Но здесь, видимо, всё ещё не было ничего опасного, раз фамильяра это не встревожило. Узкие проходы между домами напоминали лабиринты, закольцованные пространства из игр. Как только выходишь за пределы локации, возвращаешься в неë же. А что-то неясное уже идëт за тобою след в след. Чтобы выбраться, надо решить загадку. Чтобы решить загадку, надо сначала понять, в чëм она заключается. За очередным поворотом ждали перемены. Скопление мелких духов падальщиков, которых Чифую и искал. Чтобы изгнать их хватило быстрого движения руки. В одно мгновение они плотной тёмно-серой копошащейся массой облепляли что-то, а в следующее на асфальте остался лишь труп вороны. Заодно и причина запаха стала понята. Чифую поморщился. Сейчас оставалось только найти выход из пограничной территории, а потом позвонить в полицию, пусть штатные экзорцисты разделят два сросшихся пространства. Чифую развернулся и пошёл туда, где по его представлениям находился выход. Но что-то всё ещё было не так. Тревога легонько царапнула его за спину, заставив обернуться. Ворона смотрела на него. Мёртвая ворона своим пустым чёрным глазом определённо смотрела на него. Чифую смотрел в ответ. Искра. Буря. Переулок огласился истошным карканьем. Ворона, взмахнув гниющими крыльями, бросилась на него. — Блядь, — вздохнул Чифую. Покрытое коркой льда птичье тело упало к ногам раньше, чем Чифую успел договорить. Ударившись об асфальт, оно разлетелось ледяной крошкой. Чифую хмыкнул. Дышать легче не стало. К несчастью, этим всё не кончилось. Когда ты случайно попадаешь в межпростарнство и встречаешь там духов падальщиков — это мелкая неприятность. Когда после того, как ты с этими духами разбираешься, окна всех домов вдруг вспыхивают алым светом, а с их рам начинает капать густая тёмная кровь — это пиздец. Чифую отступил в тень, пытаясь скрыться и от кровавых капель, и от падающего света. Именно из этой тени выскользнули руки, схватившие его, зажавшие ему рот.