В день, когда я вернусь, все
Исправится, исправится,
Все правила теперь останутся в стороне.
И я лечил эту грусть вином и сонными травами,
Но в день, когда я вернусь, ты оживешь во мне.
Немного нервно «В день, когда я вернусь»
— Не убивай меня, — попросил Ханемия Казутора, подходя ближе, — и не кричи. Чифую всё ещё был не из тех, кто кричит. Даже когда существо, точно убившее одного человека, едва не убившее второго и, возможно, всё же прикончившее третьего, подходило к нему, Чифую и не думал кричать. Казутора подходил, мягко ступая по вороньим крыльям, по изодранным их телам. И исходившее от него предчувствие беды и злых, опасных чудес опережало его на несколько шагов, уже касалось Чифую, пускало мурашки по коже. — Не подходи, — не испуг, а приказ. Прямой взгляд в глаза. Этому Чифую ещё отец научил: если встречаешься с хищником, что с животным, что с духом, — нельзя смотреть ему в глаза, а если посмотрел — не показывай страха, убеди его, что ты сильнее, тогда хищник уступит. Поэтому Чифую смотрел Казуторе в глаза. Это было не так сложно, ведь Чифую его не боялся, по крайней мере, сейчас. Казутора замер. Их с Чифую разделяло шага четыре и с десяток вороньих тел. — Я не кусаюсь, — сказал он, примирительно склоняя голову набок. — Если я не попрошу? — саркастично спросил Чифую, потому что к этой тупой фразе так и просилось тупое окончание. — А ты попросишь? — Мечтай. — Хорошо, — согласился Казутора. Теперь глупо чувствовал себя только Чифую. Казутора Ханемия за то время, что Чифую его не видел, не так уж сильно изменился. Стал выше и старше, как они все, волосы свои чёрно-золотые отрастил и теперь собирал их в пучок. А в остальном… Чифую не знал его так хорошо, как остальные, видел всего пару раз, но запомнил до каждой проклятой мелочи. Татуировку с тигриной оскаленной мордой на шее, серёжку-колокольчик, родинку под правым глазом. Сами глаза — расплавленное золото, бесконечное горение солнца, сердцевина термоядерного взрыва. — Что ты здесь делаешь? — спросил Чифую. — Охочусь. — Тебя полиция разыскивает, а ты просто возвращаешься в город? Поохотиться? И куда только полиция смотрит? Куда угодно, но не Ханемию Казутору, потому что они тоже знают это правило про глаза хищников и предпочитают не смотреть. — Я охочусь здесь, потому что, если дух затянет пространство ещё ниже и закроет, сможет съесть хоть всех жителей, — ответил Казутора, проигнорировав первый вопрос. — А ты у нас теперь типа герой? — Если бы я действительно им был, — вздохнул Казутора с сожалением. — Тебе лучше уходить. Я разозлил духа, а ты всё ещё очень вкусно пахнешь. Чифую фыркнул. У него только что поменялся план — сейчас он разберётся с духом, а потом схватит Ханемею Казутору и отволочёт его в полицию. Его как минимум ждал неотбытый срок за попытку убийства, как максимум — второй срок за попытку удачную. — Я не уйду, — сказал Чифую. — Ожидаемо, — хмыкнул Казутора. Ещё хотел что-то сказать, но его серёжка-колокольчик звякнула, словно на невидимом ветру. Экскалибур же зашипел, вздыбив шерсть и выгнув спину. Чифую обернулся, почувствовав, как запах гнили тошнотворно усилился. Многоэтажки вокруг начали падать, складываясь друг на друга, словно во время ужасающего землетрясения, но почти беззвучно, ведь они были ненастоящими, всего лишь картонными декорациями. Сейчас дух просто закрывал им выход. Чифую отвлёкся всего на пару мгновений, а Казутора уже успел скользнуть ему за спину. Хорошо, что его, с таким-то большим количеством энергии, сложно было не чувствовать. Духа, который, собирая все силы в одном месте, теперь медленно вставал в полный рост, словно бы собирая себя из вороньих тел, тоже сложно было не чувствовать. — Держись за мной, — выдохнул Казутора ему на ухо, отчего Чифую едва не дёрнулся. Ну что за блядская привычка? Чифую раздарённо закатил глаза. Ну, конечно, постой в сторонке, подожди пока герой разберётся. Да пошёл он. Казуторы-человека не стало. Зато из-за спины Чифую, пролетев прямо над его головой, выпрыгнул огромный тигр. Дух — скорее всего, икирё — раскрыл пасть, лишь отдалённо похожую на вороний клюв, сочащийся кровью и гнилью. Надтреснутое, булькающее карканье резануло по ушам. Чифую не сдвинулся с места. Тигр преодолел расстояние, разделяющее его и икирё, за два длинных прыжка. Ударил когтистой лапой. Но в тот момент, когда он настиг духа, тело того уже было покрыто ледяной коркой. Когда дело доходило до магии, Чифую не был бойцом авангарда, впрочем никогда не оставался в стороне. Удар пустил по телу икирё трещины, из которых хлынула вязка чёрная жидкость. Тигр увяз в ней всеми лапами. Чифую фыркнул. Герой он, как же. С десяток ворон, поднявшись с земли, полетели к нему. «Может, разомнёшься», — спросил Чифую у Экскалибура, думая достаточно громко, чтобы фамильяр мог услышать. Тот по-кошачьи напружинился и прыгнул. Несколько секунд в полёте он ещё был котом, а в момент, когда заметал каркающую стаю — снежным барсом. Чифую же глянул на тигра. Будет плохо, если икирё его убьёт, всё же тигр его добыча. Тигр был не так плох. Он выпутался из чёрной жижи, ударил ещё раз, отскочил, ударил снова, и тело духа, наконец, растрескалось окончательно, развалившись на куски. Чифую сверху укрыл его ещё одним слоем льда. Последний этап изгнания духа особенно опасен. Тебе нужно прочитать мантру, духовный стих, сутру, молитву, что угодно на самом деле, главное — воззвать к одному из богов, попросить успокоить буйную сущность. В этот момент ты должен быть спокойным и отрешённым. Ты не должен реагировать ни на что вокруг, не прерывать чтения. Поэтому у оммёджи обычно есть верный напарник. У Чифую же есть фамильяр, который во время чтения тоже окажется почти что парализован, и оборотень-убийца. Шикарный расклад. Он закрыл глаза и всё же начал читать. Подо льдом дух всё ещё был жив, и Чифую ощущал, как он бьётся, пытаясь вырваться из кокона льда. Но не реагировал. Тигр-оборотень подошёл к нему ближе, и Чифую ощущал, как он снова становится человеком. Но не реагировал. Одна из ворон поднялась с асфальта почти беззвучно, и Чифую ощущал, как она метнулась к нему. Но не реагировал. Он знал, что успеет дочитать стих раньше, чем она долетит. Он не знал, что кто-то будет ещё быстрее. Когда он раскрыл глаза, Казутора вытаскивал из своего бока вороний клюв. Сама ворона уже рассыпалась в него в руках, так что через мгновение от неё остались лишь пепел и горстка перьев. — Ну и зачем? — спросил Чифую, хмуро глядя на Казутору. Тот поднёс руку к ране, потом посмотрел на ладонь. Она вся оказалась перемазана кровью. — Просто, — он пожал плечом. «Сложно, блядь», — подумал Чифую. Потому что всё правда оказалось сложнее, чем он думал. Икирё исчез, но пространство так и не стало нормальным. Кто-то ещё держал их здесь, а значит… Подо льдом что-то забурлило, забулькало, будто вскипая. И лёд треснул, и наружу полилась чёрная вязкая грязь, источающая такой оглушающе сильный запах разложения и гниения, что Чифую едва не стошнило. Мусорный дух. Такая дрянь то и дело заводилась на помойках, но в городе и такого сильного Чифую видел впервые. Блядский Самайн. Экскалибур съёжился, снова становясь котом, выгнулся дугой, захрипел, словно настоящая кошка, пытающаяся вытолкнуть из горла комок шерсти, и исчез. Не выдержал смрадного запаха. Казутору тоже перекосило. Он натянул куртку, закрывая рот и нос, но вряд ли его обострëнному звериному обонянию это помогло. Грязь забурлила, вытянувшись в столб. — Сейчас, подожди, я его… — пробормотал Казутора слабеющим голосом. А сам рефлекторно попятился назад. Мусорный дух ещë чуть придвинулся. Казутора издал странный звук, подозрительно похожий на скулëж, взгляд его сделался бессмысленным. И вот, Ханемия Казутора, тигр-оборотень, возможный убийца Ханмы Шуджи, рухнул на асфальт, сражëнный запахом мусорного духа. «Мои защитники», — уныло подумал Чифую. Подождал ещë немного, хотя от запаха ело глаза. Дал духу проявиться полностью, а после сковал его льдом. Снова прочитал изгоняющий стих и наконец почувствовал, что может нормально дышать. Пространство тоже стремительно приходило в норму. И Чифую, схватив Казутору, оттащил его в узкий тупик между домов, пока никто не увидел. В сознание он так и не пришëл. Теперь он казался слабым и истощëнным, словно одно обращение выпило все силы. Становилось понятно, почему тогда, закрыв Чифую, он не обратился, чтобы раздавить ворону тигриной лапой. Просто не смог. Пришлось выставлять человеческое тело как щит. Вопрос зачем всë ещë оставался открыт, но искать на него ответ было не время. Казутора был без сознания. Кровавое пятно по его футболке вроде бы больше не растекалось. Вряд ли такая рана могла убить оборотня. Нужно было достать смартфон и позвонить в полицию. Пока Казутора не может сопротивляться, пока не может никому больше навредить. Это был надëжный план. И плевать, что он зачем-то кинулся спасать Чифую. Просто хотел глаза отвести, в доверие втереться. Чифую не наивный, он на такое не купится. Он знает второе правило оммëджи: никогда не верь злым духам, не покупайся на их обманчивую безобидность. Ханемия Казутора тихо застонал, сползая по стене на асфальт и прижимая руку к ране. Как вышло, что второй день подряд у ног Чифую оказывается чьë-то, истекающее кровью тело? Чифую достал смартфон и набрал номер.***
Мицуя был почти уверен — его ноша его же и раздавит. Причём «ноша», как в метафорическом смысле в виде учебных проектов и работы, так и во вполне себе материальном в виде нескольких свёртков ткани, выкроек и портняжных принадлежностей. Свёртки всё норовили разъехаться в разные стороны, выкройки выскальзывали. Конструкция в его руках была в шаге от того, чтобы развалиться. Сам Мицуя — тоже. По пустому и тёмному коридору он брёл, тихо ругаясь под нос, к единственной аудитории, что ещё должна быть открыта. В десять вечера пары закончились даже у вечернего отделения, а домой отправились и самые отчаянные преподаватели. Но Мицуя ещё на втором курсе договорился с охранником, что за небольшую плату тот будет разрешать ему оставаться в университете хоть до утра, работая над проектами. Просто дома заниматься раскройкой сложно. В их крохотной квартирке, в которой ютились четыре человека, совершенно негде было разложить ткани. А грохот машинки по ночам не давал сёстрам и матери спать, Мицуя не мог так измываться над ними. Потому оставался университет. Смартфон решил зазвонить именно в тот момент, когда Мицуя поднимался по лестнице. Он страдальчески закатил глаза и, надеясь, что этого никто не видит, выдернул его из кармана не рукой, а магией. Пользоваться своей способностью Мицуя не любил, потому быстрее зажал смартфон плечом. — Ты когда сегодня будешь? — из динамика послышался усталый голос Луны. Усталость в семье Мицуя передаётся как наследственное заболевание. — Я сегодня буду… — он прерывался, задумываясь, — завтра. — Утром или вечером? — спросила сестра, даже не удивившись. Привыкла. — Если бы я знал, — выдохнул Мицуя. — Рис в мультиварке, рыба в холодильнике. Проследи, чтобы мама и Мана нормально поели. — Да знаю я. Сам поесть не забудь и поспать. Хоть где-нибудь. Мицуя ей это пообещал, прекрасно понимая, что врёт. Взять еды он забыл, бежать в круглосуточный комбини не хотелось. Переживёт. В первый раз что ли? На самом деле он любил вот так где-нибудь задерживаться. Любил пустую тишину больших зданий ещё со школы. Комфортное одиночество в перенаселённом Токио, казалось, можно почувствовать, только не совсем законно спрятавшись от всех. Странно было осознавать, что правом на это убежище он обязан тому, о ком сейчас старался не вспоминать. Потому что на первом курсе у Мицуи и платить было нечем, он мог надеяться лишь на жалость и красноречие. Охранник и правда сжалился тогда, только бросил загадочное: «Развелось тут вас полуночников, сидите хоть в одном месте». И повёл Мицую в крыло художников к той самой аудитории. Мицуя в тот раз тоже тащился с тканями, выкройками и ещё чем-то, уже и не вспомнить. В аудиторию он едва ли не ввалился. С трудом дотащился до низкого подиума, на котором у художников стояли модели, и только сгрузив туда всё, наконец смог разогнуть спину и осмотреться. Лучше бы он этого не делал. Не заходил в аудиторию, не оставался в университете на ночь. Но он оставался, зашёл, обернулся. И встретился взглядом с самыми красивыми глазами из тех, в которые когда либо заглядывал. У этих глаз был глубокий фиолетовый цвет. Цвет аметистов и цветущей глицинии. Цвет, который хотелось рассматривать и бесконечно использовать в сочетаниях, делая его доминантным. У глаз Хайтани Рана был такой цвет. На него Ран смотрел с искренним удивлением, которое непривычно было видеть на лице, выражение которого варьировалось от презрения и аристократически холодного безразличия до высокомерной усмешки. Сам Ран тоже выглядел почти как человек, а не как модель с обложки Vogue. «Почти», потому что даже в безразмерной неясно-серой рабочей рубашке, испачканной всеми красками на свете и надетой поверх чёрной водолазки, в потёртых джинсах, с волосами, собранными в растрепавшийся пучёк, он выглядел так, что в Мицуе что-то ломалось. Остатки его гетеросексуальности, наверно. С Раном они были знакомы давно. Если можно считать знакомством то, что встретив Рана в свои проклятые тринадцать, Мицуя влюбился в него с первого взгляда так, что ему потребовался грёбаный год, чтобы вытравить из себя это чувство. И то, что встретив Рана в свои не менее проклятые шестнадцать, Мицуя получил от него кирпичом по голове. И то, что встретив его в свои уже трижды проклятые восемнадцать, он победил его в драке, удостоившись разве что одобрительной улыбки, в которой изогнулись разбитые губы, которые хотелось зацеловать. Можно сказать, что у Мицуи с Раном сложные отношения, а у Рана с ним никаких отношений нет вовсе. Мицуя видел его несколько раз в универе, знал, что он на выпускном курсе художественного, но на этом всё. Никогда бы не подумал, что Хайтани Ран из тех, кто до ночи сидит над учебным проектом. В любом случае у Мицуи было секунд тридцать до того, как Ран его выставит. Но Ран молчал. — Может, ну… скажешь что-нибудь? — осторожно спросил Мицуя, когда молчание затянулось. Ран страдальчески вздохнул. — Я хотел придумать что-то драматичное, подходящее ситуации и твоему шокированному лицу, но, — он устало потёр глаза, — я не спал двадцать часов и двенадцать из них не отлипал от холста. В голову ничего не идёт. Видимо, что-то вроде «привет» слишком мелко для столь неординарной персоны. — Хочешь кофе? — предложил Мицуя. Ран кивнул. Мицуя протянул ему термос. У Рана оказались очень холодные пальцы, Мицуя почувствовал это, соприкоснувшись с ним всего на мгновение. — Надеюсь, ты не против непрямых поцелуев, — хмыкнул Ран, откручивая крышку. — Если и ты нет, — пожал плечом Мицуя. — Я не против даже прямых и французских. Мицуя закатил глаза и сделал вид, что всё у него внутри не перевернулось от одной мысли об этом. Примерно так всё и началось. С разделённого кофе. С шуток про поцелуи. С регулярных ночных бдений над проектами. С разговоров обо всём подряд, чтобы не заснуть. С того, что Ран подвозит Мицую до дома, потому что «ты правда хочешь уместить всё это на мотоцикле? Сколько ты потеряешь по дороге?» С того, что Мицуя подвозит Рана до дома, потому что «ты правда хочешь в таком состоянии за руль сесть? В какой по счёту столб ты впишешься?» С того, что Ран украдкой делает с него наброски. С того, что Мицуя предлагает ему побыть его моделью. С того, что Ран соглашается, и Мицуя разрабатывает дизайн костюма, который не подойдёт никому, кроме Рана, ведь чёрная ткань облекает контуры татуировок, показывая так преступно много и одновременно скрывая почти всё. Мицуя прикрыл глаза, запрещая себе вспоминать. Пройденный этап. Он сломал себя в тринадцать, сломает и в двадцать три. Примерно об этом он думал, открывая дверь аудитории и привычно скидывая всё на низкий подиум для натурщика. Разминая болящее запястье, Мицуя оглянулся, вспоминая, на какой же из стеллажей он примостил портновскую линейку и замер. Замер, встретившись взглядом с глазами цвета аметиста и глицинии. Всё ещё с самыми красивыми глазами, в которые когда-либо доводилось заглядывать. — Не думал, что ты всё ещё сюда ходишь, — сказал Ран. На нём та же заляпанная краской рубашка. Те же потёртые джинсы. — Не думал, что ты снова здесь появишься, — в тон ему ответил Мицуя. У него всё тот же термос. Мицуя подумал, что чудовища, наверно, как перелётные птицы — всегда возвращаются в родные места. — Какие-то привычки не меняются, — Ран пожал тонким плечом. — У тебя с собой всё ещё ничего, кроме кофе. Я всё ещё не против поцелуев. Непрямых, прямых, французских. Ага. Мицуя теперь был в курсе.***
— Я, конечно, думала, что ты однажды попросишь меня помочь спрятать тело, — сказала Юзуха, спустя сорок минут после звонка стоя рядом с Чифую всё в той же подворотне. — Но? — спросил Чифую. — Что «но»? — В конце таких фраз обычно идёт «но». Ты думала, что я однажды попрошу тебя спрятать тело, но?.. — Нет, — Юзуха вскинула руки, — я закончила мысль. Чифую тяжело вздохнул в который уже раз за вечер, но что поделать, какая жизнь, такие и вздохи. Юзуха была верным другом, а верный друг, услышав звонок в десять вечера, берёт трубку. И когда ты просишь его — «её» в этом случае — приехать на мотоцикле с коляской по указанному адресу и не задавать вопросов, она ровно так и делает. К счастью, у них была коляска для мотоцикла, в которой время от времени катались сёстры Мицуи. К ещё большему счастью, она стояла в гараже семьи Шиба. — То, что это тело, понятно, потому что ты видишь его через морок или потому что это не может быть ничего кроме тела? — Чифую вопросительно посмотрел на Юзуху. Она нахмурилась, потёрла глаза и переносицу. Скорее всего, попытки пробиться через наложенный Чифую морок и рассмотреть, что же под ним, вызывали головную боль. — Второе, — наконец ответила Юзуха. — Если отключить логику, я вообще не понимаю, что вижу, и хочу смотреть в любую другую сторону. Чифую удовлетворённо кивнул. Он не был мастером в наложении подобных чар. Магия — сложная дисциплина со множеством тонкостей, которой нужно учиться годами. Но Чифую знал некоторые формулы и чертил их кровью. Кровь — концентрат жизненной энергии, поэтому обычно всё хоть как-нибудь, но работало. Свою кровь Чифую брать не стал — мало ли как оборотень на неё отреагирует, — зато вот кровь самого Казуторы ещё не успела засохнуть. Так что теперь у него на лбу собственной кровью были начертаны несколько символов, скрывающих форму и отводящих глаза. Хорошо, что всё работало, иначе тело через полгорода не провезти. А Чифую собирался провезти тело через полгорода. — Большое спасибо за помощь, — сказал он как-то слишком формально, ещё поклона в конце не хватало. Вместо этого он склонился, чтобы схватить Казутору поперёк груди. — Дальше я сам. — Ага. Конечно, — фыркнула Юзуха. — Сейчас я планировала лежать в горячей ванне. Возможно, вместе с не менее горячей Сенджу. Но раз уж я в этой холодной подворотне с тобой и чьим-то телом, то я тебе помогу, Чифую, хочешь ты того или нет. С этими словами она, даже под мороком безошибочно угадав, где у тела ноги, схватилась за них, помогая Чифую затащить Казутору в коляску мотоцикла. — И не надейся, что сможешь скрыть от меня, чьё это тело, — добавила она, садясь на мотоцикл сзади Чифую. — Ты даже не спросила, живо ли оно, — Чифую завёл мотор. — А оно живо? — Представь. Юзуха цыкнула. — Ну вот. Зря лопату искала.***
— Или не зря. Я тебя прямо здесь ей и урою. Вот что сказала Юзуха, стоило только Чифую смыть со лба Казуторы магические символы. И не то чтобы Чифую её не понимал. Ему тоже хотелось себя чем-нибудь от души ебануть, взять за грудки и спросить: «Ты вообще понимаешь, что, блядь, делаешь?» Чифую понимал: он занимается укрывательством преступника. Того преступника, против которого сам же давал показания. Того, которого Баджи почему-то до сих пор считает другом. Того, который зачем-то полез закрывать Чифую собой. Всё это не сходилось и бесило. Чифую должен был разобраться. Журналист в нём был сильнее, чем озлобленный подросток из прошлого. А журналист выслушивает все стороны, даже если часть из них ему неприятна. Ханемия Казутора ему неприятен, но Чифую готов был его выслушать. — Ладно. Я узнала всё, что хотела. Дальше ебись с этим сам, — она вскинула руки, разворачиваясь, но замерла, строго посмотрев на Чифую. — Не в сексуальном смысле ебись. Теперь настала очередь Чифую сверлить её мрачным взглядом. Она на это лишь усмехнулась. — Ну прости, если бы упустила такую возможность для тупой штуки, я бы жалела весь вечер. Теперь моя работа здесь точно закончена. Мне только интересно, как ты собираешься скрыть его, — Юзуха не глядя ткнула пальцем себе за спину, — от Баджи. У него же кошачий слух. — У меня заглушки висят. В смысле заглушающие звук чары, которые Чифую утром даже обновил. Чтобы Баджи не слушал его задумчивый шаг. А теперь ещё и тот грохот, который они устроили, затаскивая тело. — Надеюсь, во всём остальном ты такой же осторожный, и не должна волноваться, оставляя тебя один на один с оборотнем-убийцей. — Не самая опасная ситуация в моей жизни, — хмыкнул Чифую, и тут Юзухе нечем было крыть.