***
— Ты нарываешься, — сказал Риндо запальчиво. Так, будто это была угроза. Хотя это было признание в собственном бессилии. — Нет, это ты нарываешься, — сказал Санзу устало. Так, будто это было признание в собственном бессилии. Хотя это была угроза. — Выходя на улицы Эдо ночью в одиночестве после того, как Тайджу объявил вам войну, ты нарываешься на неприятности, — Риндо снова начал расхаживать из стороны в сторону, а у Санзу и без того огни Эдо за окнами смазываться начинали. — Оставайся у меня, — предложил Риндо уже в сотый раз. Выбор между Риндо, желающим его убить, и Тайджу, желающим его убить, был крайне интересным и будоражащим воображение. Санзу зевнул. — Мне надо домой. — Зачем? «Потому что ты блядская ходячая опасность для моей жизни». На самом деле умнее было бы отсидеться где-нибудь. К Мучо поехать в конце концов. Не очень хотелось его напрягать, но Санзу и так заваливался к нему много раз в подростковые годы, когда ссорился с Такеоми и демонстративно уходил из дома. Сначала Санзу, конечно, просто по городу шатался, но однажды его за этим Мучо спалил и сказал, чтобы Санзу лучше к нему шёл. Ещё иногда он у Кейске кантовался, но только когда его матери дома не было, а то она шум поднимала, потому что «из дома уходить — это не решение проблемы». Когда Баджи-сан, а за ней и сам Кейске, поднимала шум, это слышала половина Токио и половина Эдо в придачу. Сэнжду же очень кстати ушла к Юзухе, и Санзу написал, чтобы она там и сидела, занималась своими лесбийскими делами и охраняла свою подружку, потому что кто знает, что её ёбнутому брату в голову придёт. Санзу разве что Такеоми написал. Тот опять драму разведёт на пустом месте. Ну, подумаешь, убить пытались. Первый раз, что ли? Короче говоря, домой соваться смысла не имело, а шататься одному по ночным улицам было опасно. Но желание убить его, Санзу, исходило от Риндо, словно слишком сильный запах духов. Приятный и отвратительный одновременно. Только вот рассказать об этом, обосновывая своё желание свалить отсюда, Санзу не мог. Что, если спровоцирует? — Затем, — грубо отрезал Санзу. — И кто ты, блядь, такой, чтобы я с тобой соглашался? Риндо тяжело вздохнул, останавливаясь и вскидывая руки. — Но я тебя провожу. — Я помню дорогу к собственному дому. — Ради безопасности, придурок. — Придурок здесь ты, того они, вообще-то, я вскрыл. — И сам чуть не вскрылся после этого! — глаза Риндо полыхнули тревогой и негодованием одновременно. — Что это всё-таки была за хуйня, Хару? — Хватит. Так. Меня. Называть, — угрожающе процедил он. — Это твоё блядское имя! — вспылил Риндо. — И раньше ты был не против, — добавил он, вдруг словно разом угаснув. А потом почти совсем тихо: — И оно красивое. Харучиё Санзу готов был достать катану и вскрыть его на месте. Только вот потом долго и упорно отмывать это место от крови он не был готов. — Я просто вызову тебе такси и проеду с тобой, потом уеду обратно, можно? — оказалось, Риндо обладает тем навыком, который, видимо, осваивают все младшие дети в семье. Он умел делать щенячьи глаза. Санзу задумался. Взвесил уровень собственной задолбанности, вероятность того, что он вырубится в такси, и того, что на машину нападут. Сравнил с вероятностью того, что сам Риндо решит убить его в такси. Последняя оказалась крайне мала. — Можно. Только отъебись от меня, — махнул рукой Санзу. Риндо же весь засиял от торжествующей улыбки, будто последнюю часть фразы и вовсе не услышал.***
Огромный костёр полыхал, выбрасывая в небо мазки фиолетовых языков пламени. Мицуя стоял совсем рядом, но жара не чувствовал, только холод наваливающейся со всех сторон ночи. Вокруг костра ползли тени, словно невидимая змея обвивалась спиралью, смыкая кольца тела всё плотнее. Собственная тень Мицуи металась за спиной, словно стремясь вырваться из-под ног. А сзади на него кто-то смотрел. Бесконечное множество глаз, словно прорези света в непроглядно-чёрном полотне ночи. Они кружили, будто следуя ритму некого языческого танца, и с каждым оборотом приближались. Их взгляды, пробираясь под одежду, царапали кожу. От них хотелось скрыться. Хотелось сбежать. За костром возвышались алые тории, а под ними, Мицуя не видел, но знал, лестница уводила вверх в гору к старому, поросшему мхом храму. Этот храм был смутно знаком, но Мицуя всё никак не мог вспомнить подробностей. Нужно было подойти к нему. Но чтобы начать подъём, придётся отойти от костра, ринуться в черноту, наполненную отвратительными, злобно глядящими существами. Тень змеи сжимала кольца. Глаза в темноте становились всё ярче и ближе. В немую тишину начинал медленно просачиваться шёпот: «Ты не ценишь то, что я тебе даю». «Да с таким лицом только одна дорога». «И что ты можешь, девчуль?» «Делай то, что тебе говорят, и не задавай вопросов». «Ты моя ошибка, вы оба моя ошибка». «Хорошо было жить за чужой счёт, да?» «На самом деле ты полная бездарность». «Брось это уже и займись делом». «Ты позоришь меня». «И как они могли вернуться после такого? Правда думают, что все решат, будто они ни при чём?» Голоса мужские и женские сплетались в неясный давящий на уши гул, из которого удавалось выхватывать лишь отдельные фразы. Голоса то кричали, резко и зло. То шушукались с едким неодобрением. Мицуя зажал уши, чтобы не слышать. Не помогло. «Ты мерзкое существо, тянущее из других силы». «Да у него наверняка и работы все купленные». «Ты не сможешь контролировать это самостоятельно». «И выглядит странно, от таких никогда ничего хорошего не жди». «Обычный паразит». «Я просто, блядь, не понимаю, как можно жить вот в этом всём и не испытывать, я не знаю, угрызений совести?» Последняя фраза заставила вздрогнуть. Собственный голос ударил, словно пощёчина. И заставил, наконец проснуться. Мицуя открыл глаза, тяжело дыша. Вокруг всё ещё была темнота, но теперь монолитно чёрная без проблесков глаз. Дыхание не восстанавливалось, воздуха будто не хватало. Встав, Мицуя с трудом дошёл до двери, сдвинул её в сторону и вдохнул свежесть безветренной ноябрьской ночи. Огни в саду не горели. Лишь тревожно покачивались выключенные фонари. На то, чтобы уловить противоречие, потребовалось несколько мгновений. Фонари качались не из-за ветра. Сама темнота словно пришла в движение. Пронеслась по анфиладе и замерла напротив него, распахнув пасть. Сомкнув её в следующее мгновение.