Desaparecidos

— Я же говорил тебе. Мы в аду. Давай, я помогу. Поверь, тебе будет лучше лежать на матрасе. До него снова дотронулись чужие руки, но не жёстко, без принуждения. Прикосновения этих рук были заботливыми и аккуратными, они потянули его вперёд на несколько шагов, пока Мартин не ощутил ткань матраса. Со стоном он перекатился на спину. — Ты должен был предупредить меня, pelotudo. — Я это и сделал. Но ты меня не слушал. — Это пытка. — Да, именно так. Я сбежал из Испании, чтобы не столкнуться с этим дерьмом, но потом Франко умер и диктатура пала. А пару лет спустя появилась снова и именно там, где я решил спрятаться от неё. Жестокая ирония судьбы. — Что? — его тело болело, а сам он был настолько истощён, что не мог мыслить связно. — Испания? Франко? О чём ты говоришь? — Всего лишь о трагичной и ироничной жизни Андреса де Фонойосы. Такую книгу точно стоило бы написать, но это ещё одна вещь, которую для меня разрушила дурацкая хунта. Мартин начал клевать носом, но Андрес аккуратно потряс его за плечо. — Не засыпай. Скоро ужин, а тебе нужно что-то поесть. — Но я устал. Я так хочу спать… — Мартин немного покашлял, а затем снова провалился в дрёму. — Нет, не спи. Не сейчас. Расскажи мне о себе. Ты студент, по какой программе учишься? — Высшая инженерия, специализируюсь на подземных конструкциях и гражданском строительстве. — Инженер? А ты не слишком симпатичный для ботаника? — Считаешь меня симпатичным? — улыбнулся Мартин. — Нет, пытаюсь заставить тебя не засыпать. Но, кажется, это работает, так что я не буду останавливаться. Мы говорили об инженерии. Тебе нравится? — Да. На последних экзаменах я был одним из лучших во всей Латинской Америке. В следующем году выпускаюсь. — Мне казалось, что высшая инженерия занимает двенадцать семестров. Сколько тебе лет? Или ты откосил от службы в армии? — Нет. Никто не может откосить. Младший капрал Мартин Берроте, 4-ая рота, сапёрный батальон Ла-Платы, 2-ая морская бригада. И мой двадцать четвёртый день рождения через три недели. Андрес заинтересованно хмыкнул: — Не ожидал, что ты был в армии. Всегда думал, что с первого же взгляда хорошо читаю людей. Но, если начистоту, я тебя не вижу, так что причина, возможно, в этом. — Я ненавидел армию. Меня чуть не казнили за нарушение субординации. Но я был слишком хорошим сапёром, — Мартин ухмыльнулся воспоминаниям. Они могли бы проговорить ещё целые часы, но дверь прервала их. Андрес чуть ли не прыгнул на свой матрас, находившийся по другую сторону комнаты, пока Мартин пытался хоть немного выпрямиться (без заметного успеха). — Фонойоса, — Мартин узнал Чепе. — Какой сегодня день? — Откуда мне знать? В последний раз, когда я просил у вас газету, вы меня чуть не утопили. — Мне не нравится твоё поведение. Ты не выказываешь уважения. Шаги были медленными и угрожающими, словно поступь хищника. Такая же походка была и у того человека, что периодически его избивал. Мартин вспомнил приказ сеньора Хуана и быстро отреагировал: — Среда. Сегодня среда, сеньор. Шаги остановились и повернулись в его сторону. — Именно. Новенький знает правила лучше тебя, Фонойоса. Теперь встали и вышли. Мартин услышал, как испанец поднимается, прежде чем его самого схватили за предплечье (это входило в отвратительную привычку) и потащили наружу. Не слишком далеко, только до коридора. — Бог повсюду, но консультации проводит в Буэнос-Айресе. И сейчас он будет слушать вас, pendejos, — Лукас сплюнул на пол. Андрес слегка толкнул его и прошептал: — Молись, если не хочешь, чтобы тебя избили до полусмерти. Говори всё, что угодно, лишь бы было смутно похоже на религиозное. Толпа голосов бормотала псалмы и различные молитвы. Впервые Мартину представился шанс узнать количество заключённых. Он насчитал около тридцати. Мартин воспитывался в религиозной семье с походами в церковь по воскресеньям и молитвами перед каждым приёмом пищи. А также огромным шоком и рекой слёз, когда родители застукали его в постели с другим мальчиком. В любом случае, произнося врезавшиеся в память слова, он моментально почувствовал себя снова дома. То ощущение горечи и скуки. — Громче! Бог вас не слышит! Андрес повысил голос, как и остальные. Мартин услышал удары биты о человеческие тела и приглушённые крики. — Достаточно! — чистый и холодный голос сеньора Хуана прорвался сквозь молитвы. — Достаточно. Обратно в камеры! Плечи Мартина болели, но с каждой минутой становилось всё лучше. Руки теперь не были сцеплены наручниками за спиной. Они всё ещё оставались скованными, но мышцы больше не растягивались так сильно. И он мог заметно лучше двигаться. Они с Андресом снова сидели в своей камере, каждый на своём матрасе, и ели в тишине. Похитители дали им странное, не поддающееся описанию месиво, не имевшее вкуса. О ложках никто не позаботился. Поначалу Мартин колебался, но Андрес заверил его, что достоинство — это последняя вещь, о которой он сейчас должен думать. — Андрес, ты ведь тоже ничего не видишь, да? — Да, почему спрашиваешь? — Просто хотел узнать. Не то чтобы я мог проверить твои слова… Грохот металлической тарелки, опущенной на пол. — Конечно можешь. У тебя, скажем так, развязаны руки. — Ты не имеешь ничего против того, чтобы я дотронулся до твоего лица? — Почему нет? Я трогал тебя прежде, и ты не имел ничего против. — Но это не то же самое… — Если не хочешь знать, дело твоё. Мартин не понимал, как реагировать на такой ответ, но хотел знать, стоит ли доверять единственному человеку, с которым у него имелась возможность общаться. Поэтому он встал, замер на секунду, пытаясь найти равновесие, и быстро пересёк комнату. — Постарайся ни обо что не споткнуться. Я не хочу, чтобы ты упал ко мне на колени. — Как и на протяжении всей своей жизни, я постараюсь не издеваться над собой. Но спасибо за предупреждение. Он вполне удачно следовал на голос до тех пор, пока нога не врезалась в руку Андреса, и тогда Мартин медленно опустился на колени. Пальцы слегка дрожали, когда он потянулся туда, где, как ему казалось, находилась голова Андреса. Однако вместо его лица Мартин почувствовал выступающую ключицу и вздрогнул. — Я знаю, что ты инженер, но основы анатомии не настолько запутаны. — Прости. Мартин провёл вверх по его шее. Он чувствовал участки мягкой кожи, а рядом с ними — ссадины, и сочетание это было странным. Пальцами он ощущал черты лица Андреса. Они были острыми и — да, он должен был это признать — симпатичными. Не просто симпатичными, мужественными и привлекательными. А глаза... Только ткань. Андрес тоже был слеп. Мартин испустил вздох облегчения, хотя и не знал, с чего бы. Просто обрадовался тому, что Андрес ему не лгал. Он вернулся на своё место. — Почему мы вообще их носим? — Повязки на глазах? — Да. Я имею в виду, мы же легко можем их снять, — он попытался последовать собственному предложению. — Нет, — перебил его Андрес. — Если тебя без неё увидят, то ты покойник. Поверь мне, не делай этого. — Хочешь узнать, каковы шансы на то, что они сейчас войдут? Невысокие. — Ох, в такую игру играть слишком рискованно. Мартин, ты мне нравишься, и мне жаль, что тебя прокляли на смерть. Не снимай повязку. — Что произойдёт, раз ты так напуган? Ты постоянно их провоцируешь, почему теперь боишься? — Потому что если я не вспомню день недели, они меня ударят. А если поймают без повязки на глазах, то они меня уничтожат. — Прекрати говорить эту таинственную чушь. Скажи мне чёртову правду. Андрес вздохнул и замолчал, да так надолго, что Мартину уже и не верилось, что он когда-либо получит ответ. — Я видел это. Однажды. То, что они сделают, — его голос был наполнен отголосками старых воспоминаний. Страшных воспоминаний. — Это произошло через две или три недели после того, как я оказался здесь. Я был почти таким же, как ты, испуганным и чудовищно наивным. Меня держали в другой комнате, где было ещё четверо или пятеро человек. Один из них был герильеро, самым настоящим, вроде бы его звали Гильермо. Он был бунтарь. Вечно болтал без умолку и получал больше остальных. Он отказывался оставаться слепым. И однажды его поймали. Испанец прервался и только тихо дышал. Затем он продолжил, более медленно и бесстрастно: — Лукас и его босс. — Сеньор Хуан? — Что за сеньор Хуан? — Да так, просто имя, которое я ему дал. Ты хотел о нём рассказать. — Они привели каждого заключённого, содержащегося в доме, на чердак и велели избавиться от этих дурацких штук. Чердак был пуст, там находился только один металлический каркас кровати. Гильермо, с ног до головы усыпанный фиолетовыми синяками, был к нему привязан. Цепями. Никогда не забуду те цепи… Они его казнили с помощью электрического тока. Не убили, но довели до безумия. Это заняло два часа. Он умер неделю спустя в ужасных муках. Через кожу попала инфекция. Но ужаснее всего были его крики. Они больше не были человеческими. Он умер как замученный зверь, не как человек. Не снимай повязку с глаз. Мартину больше не хотелось её снимать.