Herz aus Stein

17 июля 1941, Житомир

      Под знойным солнцем, вытянувшись в одну шеренгу, стоял ряд эсэсовцев. Высокие, с натасканной статью и натренированной выдержкой. Белокурые голубоглазые атлеты. Все как на подбор.       Штурмбаннфюрер размеренным шагом прохаживался вдоль колонны. Стук каблуков тяжёлых начищенных сапог разносится вдоль всей площади. Время в запасе ещё имеется, но нужно быть готовым к любому раскладу.       Фридрих позволил себе использовать это время со своим интересом. Где и когда он ещё сможет вот так прямо сверлить взглядом молодых парней в униформе с символикой СС без всяких опасливых мыслей?       А посмотреть было на что. Хороши. Как выточенные статуи из-под руки умелого скульптора. И, как и в случае со статуями, единственное, что дозволено делать с этой будоражащей мысли и дух красотой — это созерцать. И то не слишком долго.       Смерив оценивающим взглядом одного рядового, мужчина ступает дальше и вот уже смотрит на следующий экспонат. Рядовой тут же натянулся ещё сильнее, выпятив вперёд грудь, и замер, не дыша. Орёл, не иначе. На щеке молодого человека красуется аккуратная примечательная родинка, придающая лицу особый шарм, но вместе с тем стирающая с образа всю суровость, как бы парень ни старался хмурить взгляд. Ну очаровательно же!       Едва уловимо ухмыльнувшись краем губ, офицер движется дальше вдоль колонны. Но вот острый слух улавливает звучание двигателей. Штурмбаннфюрер тут же разворачивается и идёт обратно в самое начало выстроенного ряда, где в ожидании находились ещё несколько фюреров СС.       Через какие-то минуты на очищенную площадь въезжает сияющий Гросс-Мерседес в сопровождении ещё нескольких машин и мотоциклов. Под рёв моторов в Житомир прибыл командный состав Айнзацгруппы «Ц».       Из чёрного автомобиля появилась внушительная фигура с дубовыми листьями на петлицах. Закостенелый палач. Брезгливым озлобленным взглядом окинув округу, мужчина в сопровождении своей свиты направился к парадному входу, возле которого ожидала группа солдат и офицеров.       — Heil Hitler! — прогромыхало торжественное приветствие десятков служащих под синхронное поднятие протянутых от Сердца к Солнцу рук.       Ханс встречать айнзацгруппу не отправился. Это не его подразделение. Да и не желает он находиться среди палачей. Хватает ему Фридриха в его жизни — на кого-то ещё из хладнокровных инструментов для массовых убийств места не остаётся. Поэтому в свой выходной лейтенант решил остаться дома. Гулять по городу уже не интересно — ничего нового в нём не происходит. Да и настроения никакого нет совершенно.       Молодой мужчина лежал на диване напротив камина. Кухарка отправилась в город за продуктами и необходимыми вещами. Как можно скоротать время, офицер не придумал, поэтому он взял с полки книгу, открыл её, обнаружил русский текст, вздохнул и закрыл, повалившись на диван и уложив твёрдый переплёт себе на грудь. Лениво приоткрыл, пролистал, может, хоть картинки будут?.. Но нет, лишь бесконечное полотно печатного текста. Кошмар какой!       От безделья Ханс почти задремал с этой книгой в руках, когда услышал шорох со стороны лестницы. С настороженным любопытством мужчина приподнялся. Задняя спинка дивана закрывает его, поэтому у унтерштурмфюрера есть возможность незаметно наблюдать за происходящим до тех пор, пока его не обнаружат.       По деревянной лестнице аккуратно ступали босые ноги. Девушка, опасливо наклонившись вперёд и озираясь, высматривала обстановку. Не заметив возможные источники угрозы, она осторожно спустилась на пару ступеней ниже. Снова осмотрелась. Ну точно кошка, впервые выбравшаяся из укрытия в новом доме!       Ханс старался не выдавать своего присутствия. Ему было интересно наблюдать. Какой-то необъяснимый азарт вместе с любопытством заговорили внутри мужчины, и он затаился, подобно охотнику, следящему за своей добычей.       Рыжая девчонка спустилась на первый этаж. Не заметив в доме чьего-либо присутствия, она направилась на кухню. Тихо стукнула дверца какого-то шкафчика. По звукам Ханс понял, что девчонка что-то наливает в чашку. Быстро обживается! Дверь снова хлопнула, и вот худощавая фигура оказалась в холле на пути к лестнице. Ханс уже перестал скрываться и впрямую наблюдал из-за дивана, уложив на заднюю спинку руку, а на руку подбородок.       — Ой! — подскочила и замерла девушка, заметив устремлённый на себя взгляд мужчины. — Господин… Простите, я не знаю Вашей фамилии… Добрый… Добрый день… — растерялась рыжая, не зная, что она должна сказать и сделать.       Ханс не отвечает. Рассматривает с интересом, пока она стоит в нескольких метрах от него, застигнутая врасплох. Хороша девчонка — тут Геллеру сказать нечего. Необычная, конечно, но хороша. Встреть бы он такую на улице, наверняка оглянулся бы ей вслед.       У Фридриха есть вкус.       Геллер тоскливо вздохнул. Не твоё — не трожь. Но просто поговорить-то можно? Она ведь сама там наверху в комнате от скуки тоже загибается. Хоть время скоротать получится.       — Подойди сюда, — подзывает Ханс.       Рыжая мелкими шагами ступила вперёд, не отваживаясь подойти слишком близко.       Сердце Анны вот-вот выпрыгнет наружу. Она была уверена, что дома никого нет! Что теперь с ней сейчас немец сделает за то, что она без разрешения вышла из комнаты?! Хотя, с другой стороны, приказ же звучал «не выходить из комнаты без разрешения или нужды». Она это точно запомнила! У неё была нужда — она захотела пить, а в комнате воды не было.       Но не жажда выгнала девушку из стен комнаты. Попить можно было и из-под крана в ванне. Она просто хотела осмотреться и нашла для самой себя предлог.       — Господин офицер, я просто попила воды, и ничего более!       — Я знаю. Иди сюда, сядь рядом.       Рыжая всё продолжала жаться в паре метров от дивана. Неужели Ханс такой страшный? Он же не направляет на неё дуло пистолета. И даже старается выглядеть приветливо, хотя, так-то, не должен. Фридрих подробно разъяснил — девчонку держать на холодной дистанции. А то быстро привыкнет, сядет на шею, и что с ней делать?       Наконец девчонка обошла диван и села на самом краю. Ханс не может сдержать усмешку. Как хрупкая лань вокруг тигра в клетке топчется!       — Я не кусаюсь, — с улыбкой заверил Геллер. — Анна, верно? Я Ханс, можешь звать по имени. Я не причиню тебе ничего плохого, обещаю.       Девушка украдкой посмотрела на него из-под густых светлых ресниц. Ответная реакция есть — уже неплохо.       — Кто тебе плечо прострелил?       — Ваши солдаты, господин офицер.       — За что?       — Они хотели меня схватить, а я не далась.       Что-то другое Ханс услышать и не ожидал. Интересно, эсэсовские или вермахтовские? Вряд ли украинке это известно…       — Их было много?       — Трое.       Что ещё можно сказать по этой теме, лейтенант не знал. Что ему жаль? Ему не должно быть жаль славянок. Это люди третьего сорта. Почти как евреи и цыгане. А даже если ему и жаль, об этом никто не должен знать. Кроме Фридриха, которому тоже свойственно сочувствие, хоть он мастерски это и скрывает.       Всматриваясь в тонкий женский профиль, Геллер поймал себя на мысли, что внешне девчонка и правда больше похожа на еврейку, чем на славянку. Ну это по современной расологии и классификации. Ханс относился к этому с интересом. Вовсе не агрессивным и не с подходом «вот эта раса высших, а эта низших». Просто ему нравится сам концепт расовой теории и евгеники. На самом деле, офицер находит эти науки очень занятными и даже полезными. Просто ими в качестве оружия воспользовались не те люди, и вот до чего это всё довело.       — Читаете, господин?.. — сама заговорила девушка, метнув взгляд на книгу.       — К сожалению, не получается. Всё, что я знаю из русского языка — это алфавит. Ты хорошо говоришь на немецком. В школе учила?       — Да. Он был у меня с младших классов. А когда я три года назад стала жить с тётей, она меня основательно заставляла учить ваш язык. Я русской речи от неё почти не слышала. Она немецкий преподавала в институте. И очень его почитала.       — Где сейчас твоя тётя?       — Погибла двадцать второго июня этого года.       Снова повисла пауза. Неудивительно, что рыжая так шарахается. Благородная нация Ханса и Фридриха разрушила всю её жизнь. Да и не только её. Много чьих жизней. А чьи-то не разрушила, а вовсе уничтожила. Как этой тётки, которая почитала их великий немецкий язык…       — Ханс, можете сказать, зачем я вам нужна и почему вы меня спасли?..       — На этот вопрос я тебе не отвечу. Лично мне ты не нужна. И не я тебя спасал. За это благодарить тебе придётся Фридриха.       Так значит, второго зовут Фридрихом. Ханс и Фридрих — звучит как анекдот из полосы газеты. Слышала она рассказ о том, что англичане на фронте нарекали всех немцев Фрицами и Гансами. Аня едва не усмехнулась, но вовремя себя одёрнула. Новость о том, что ей и правда придётся «благодарить» немецкого офицера, девушку не удивила. Лишь напомнила, с кем она имеет дело.       — Но ты с Фридрихом будь осторожна, — продолжал офицер. — Он непослушания и неповиновения не потерпит. И пустыми угрозами не разбрасывается. Сказал, что может наказать или пристрелить — значит накажет и пристрелит, если посчитает нужным. Так что в твоих интересах ему понравиться.       Ханс искренне хотел предостеречь девчонку, чтобы она не попыталась совершить какую-нибудь глупость. Но Аня восприняла информацию по-своему. Она уже поняла, что этот Ханс не представляет для неё прямой угрозы. Он даже внешне выглядит не так сурово, как тот Фридрих. Хотя они очень похожи друг на друга. Точёные профили с острыми скулами и тонкими губами, голубые глубоко посаженные глаза, светлые волосы… Может и вовсе братья родные. Вот только смотрит Ханс с теплотой и наблюдательным интересом, но в то же время глазах его читается немое сожаление. Не такое, с каким Аня столкнулась вчера в комнате. То было с режущей скорбью, а сейчас просто с тоской человека, который хотел бы, чтобы всё было иначе, но поделать ничего не мог.       Другое дело — Фридрих. Вот он правда опасен. И так получилось, что теперь жизнь Анны принадлежит ему. А если принадлежит жизнь, то когда офицер захочет, чтобы принадлежало и тело — это лишь вопрос времени. Что взрослому мужчине стоит прижать хрупкую девушку?..       В интересах Анны сделать всё возможное, чтобы этот Фридрих к ней не прикоснулся. Даже если ценой собственной жизни. Лучше умереть, достойно дав отпор, чем ублажать захватчика и убийцу!       — Я всё поняла. Спасибо за предупреждение. Позволите вернуться к себе в комнату?       — Я тебя не держу, иди, если хочешь.       — За восемь дней оккупации в городе был расстрелян двадцать один коммунист, в числе массовой казни уничтожена сто одна единица гражданского населения, среди которых пятьдесят евреев, ночными патрулями задержано и расстреляно восемь нарушителей комендантского часа.       Отчитываясь, Фридрих выгружал на стол папки с документами. Докладывая о числах, офицер поймал себя на том, что где-то глубоко внутри скреблась мысль, что, если бы не его присутствие в Житомире, число жертв могло оказаться меньше на сто пятнадцать единиц. Весомый вклад!       — Было отдано распоряжение о создании детского дома, дело уже передано в управу и подписано. Сейчас ожидаем назначения совещания по поводу еврейского вопроса, на котором предстоит решить вопрос об организации еврейского гетто в Житомире. Согласно переписи от одиннадцатого июля этого года, в Житомире находится пять тысяч сорок три единицы еврейского населения.       — Спасибо, господин фон Вюртемберг, — кивает бригадефюрер. — Ваш вклад неоценим.       — Для меня честь служить верой и правдой на благо великого Рейха, — вытянувшись, стоял Фридрих перед командиром.       — Ваши поступки говорят больше, чем Ваши слова, господин фон Вюртемберг. Вы очень ценный кадр. Но мне вот что интересно, — мужчина с тяжёлым взглядом перебрал несколько папок на столе и выудил одну из них. — На Вас в городе было совершено покушение, в ходе которого погиб Ваш шофёр. Что Вы можете сказать по этому поводу?       — Я составил и отправил письмо его родителям с выражением соболезнований и благодарностью. Они вырастили достойного представителя арийской расы. Очень тяжело терять столь отважных бойцов, готовых отдать свою жизнь за службу и долг. Я отомщу за него.       — Но Вы уже и так расстреляли сто человек. Вам этого мало?       — Господин Раш, это дело принципов и чести. Я найду и лично покараю всех причастных.       Бригадефюрер задумчиво почесал подбородок, вчитываясь в документ, лежащий в его руке.       — У Вас уже есть кто-то на примете?       — Так точно, господин Раш.       — Я слышал о Вашей службе в Польше. Вы вычислили и ликвидировали одну из крупнейших подпольных группировок сопротивления Кракова… — произносит мужчина и устремляет укоризненный взгляд исподлобья на штурмбаннфюрера. — Нарушая приказы руководства.       — Так точно.       — Тем не менее, Гиммлер Вашу выходку оценил, и даже наградил кольцом ордена и повысил в звании.       — Цель оправдывает средства, господин Раш. Вам ли это не знать?       Командир айнзацгруппы неопределённо хмыкнул себе под нос.       Он наслышан о Фридрихе фон Вюртемберге. Человек это… Сложный. Со своим мнением. Оружие Рейха не должно иметь своего мнения. Оно должно безукоризненно выполнять приказы без малейших раздумий. А если оно их не выполняет — это уже нежелательный элемент. Рашу очень не понравилась новость о том, что такого человека приставили к нему. Причём ладно бы просто адъютантом, но личным заместителем?! Что ж, не Рашу оспаривать благоразумность приказов, отданных лично рейхсфюрером.       — Хорошо. Вы можете заниматься этим расследованием в пределах своих полномочий, при условии, что Ваша деятельность не помешает гестапо и не скажется на выполнении Ваших прямых обязанностей. Помните, что в первую очередь Вы подчиняетесь мне, а не собственным принципам и амбициям. Не разочаровывайте меня, и тогда мы сможем работать вместе.       — И в мыслях не было, господин Раш. Искренне благодарен Вам за выражение понимания.       Теперь Фридриха совершенно ничего не сдерживает. Он получил официальное разрешение начать действовать.       — На сегодня Вы можете быть свободны. Завтра мы разворачиваем штаб. Вы будете нужны мне, господин фон Вюртемберг.       Отдав честь, штурмбаннфюрер покинул кабинет. Пять часов. Самое время! Окрылённый решимостью и воодушевлением, Фридрих называет шофёру нужный адрес.       Заведение уже пустовало. Пара девушек натирала поверхности столешниц, со стороны кухни доносилось позвякивание посуды и всплески воды. Заведение начищается после закрытия и уже не принимает поток гостей.       — Господин офицер, столовая работает до пяти. Вам что-то подсказать? — окликнула вошедшего мужчину в форме одна из сотрудниц.       Вторая её тут же одёрнула и оживлённо что-то зашептала на ухо.       — Катя, не так же грубо! Посмотри, эсэсовец же! Это их подразделение сто человек расстреляло на днях, что ему стоит закрыть заведение и казнить нас, если ему что-то не понравится?! Может, он пришёл с проверкой какой-то! Господин, у нас ещё остались десерты! Есть пара пирогов, компот и можем пожарить вафли!       Это Фридриху не интересно. Среди говорящих нет той, которая нужна. Но сегодня суббота, и ещё нет шести, значит, Наталья должна быть здесь. Но он не должен спрашивать о ней напрямую, чтобы не вызывать опасения.       — Премного благодарен за гостеприимство, — снимает Фридрих фуражку и кладёт её на чистый стол, а китель аккуратно вешает на спинку стула. — Не откажусь от пирога с компотом.       — Конечно, сейчас наша сотрудница всё принесёт!       Фон Вюртемберг достал из кармана записную книжку с ручкой. Не нужно создавать впечатление, что он кого-то намеренно ждёт, поэтому мужчина решил занять себя записями, чем очень насторожил девушек, вымывающих столы. Ну точно с проверкой!       Через пару минут к столу подошла высокая стройная блондинка с выразительным бюстом. Она.       — Добрый вечер, господин штурмбаннфюрер, вот Ваш пирог… — на отточенный манер затараторила официантка, однако тут же запнулась, когда увидела лицо офицера. — Я Вас помню! Вы друг Геллера. Фон Вюртемберг, если не ошибаюсь?..       Поразительная память!       — Мне лестно, что Вы меня запомнили, — вежливо улыбнулся Фридрих. — Я Вас тоже припоминаю, Натали. Тяжело, должно быть, знать все имена посетителей и их лица?       — Это не так сложно, господин фон Вюртемберг. Новых посетителей, как правило, не приходит — все одни и те же. И Вы очень запоминаетесь, — обольстительно улыбнулась Наталья в ответ.       — Вот как? — в слегка наигранном изумлении выгнул бровь офицер, отламывая вилкой небольшой кусочек вишнёвого пирога. — Знали бы Вы, как отрадно это слышать.       — Я, наверное, Вас отвлекаю… — метнула блондинка свой взор на блокнот.       — Нет-нет, нисколько! Это если я Вас не сильно отвлекаю, позволите попросить Вас составить мне компанию? Ужин в обществе столь приятной девушки поднимает настроение после утомительного дня. Присаживайтесь, не бойтесь. Кстати, чудесный пирог! Передайте повару мою личную благодарность.       Наталья осторожно отодвинула стул и села напротив, кокетливо глядя на мужчину из-под длинных ресниц, подчёркнутых чёрной тушью, и слегка наклонилась вперёд, сложив руки под грудью. Фридрих не осуждает Ханса за то, что он повёлся на данную девицу. Отрицать, что она хороша — лгать самому себе. Безумно хороша. Аккуратное светлое личико с пухлыми губками и огромными голубыми глазами, безупречно уложенные светлые волосы в витиеватую причёску, платье, акцентирующее зону декольте и длинную шею, тонкая талия… Быть может, будь бы Фридрих чуть более неравнодушен к представительницам прекрасного пола, то и он бы не смог устоять перед такой демонстрационной красотой.       Сейчас способность Фридриха не терять холодный рассудок перед обворожительными формами очень играет ему на руку.       — Непременно передам!       — До скольки Вы работаете?       — До шести, господин штурмбаннфюрер, — ещё больше подалась девушка вперёд. Голос её стал на пару октав ниже.       — Может, Вы позволите сегодня вечером составить Вам компанию?.. — слегка наклонился офицер навстречу.       — К сожалению, сегодня вечером не имею возможности… Как насчёт завтра? У меня выходной, и я буду свободна в любое время.       — Завтра… — натянуто задумывается офицер, подтягивая к себе ближе записную книжку. — Хорошо, давайте завтра. Оставите свой адрес? — двигает её в сторону официантки. — Я заеду, как освобожусь.       Девушка слегка закусывает губу и какие-то мгновения смотрит на блокнот, не осмеливаясь к нему притронуться. Но вот протягивает свои тонкие запястья, перенимает своими хрупкими пальчиками ручку и подтягивает к себе ближе тонкую книжицу. В самом углу страницы она ажурным почерком выводит адрес.       — Буду ждать Вас, господин штурмбаннфюрер, — скользя одним пальцем по поверхности стола, возвращает Натали письменные принадлежности их владельцу, после чего поднимается и изящной походкой удаляется на кухню.       Фридрих с довольной ухмылкой убирает записную книжку обратно в карман. Попалась.